Переселение в системе государственной политики в Российской империи в конце XIX — начале XX веков: социально-экономический и правовой аспекты

Переселение в системе государственной политики в Российской империи в конце XIX — начале XX веков: социально-экономический и правовой аспекты

Переселенческая политика России к началу XX в. претерпела значительные изменения, выражавшиеся в перемене отношения Российского правительства к самому переселению крестьян. Прежде всего, это зависело от правительственного курса, выражавшего политические и социально-экономические интересы империи.

Политические интересы государства в переселении населения всегда выражались в укреплении и усилении российского влияния на восточных окраинах, что в целом соответствовало колонизационным планам страны. Для осуществления этого были использованы казачьи войска, а колонизация получила название «военно-казачьей» [1].

Хронологический период, охватываемый данной колонизацией, весьма широк — с XVI до середины XIX вв. [2]. Военно-казачья колонизация выражалась в закреплении восточных территорий в составе Российской империи путем строительства укрепленных линий, крепостей и т. п. и продолжалась до тех пор, пока не было признано, что образование государственной территории страны завершено и, следовательно, назрела необходимость развивать крестьянскую колонизацию, отвечающую экономическим интересам государства [3]. Кроме того, по мнению царских чиновников, казачья колонизация, рассчитанная на чрезмерно высокую, обеспеченность земельными наделами, была не способна выполнить ни военные, ни экономические задачи. Комиссия по казачьему землевладению, возглавляемая А. Н. Куломзиным, пришла к выводу, что «так называемая казачья колонизация» не может ни по каким основаниям именоваться колонизацией, ибо она находится в полном противоречии с действительными колонизационными задачами — плотно заселить пустующие земли и обратить их в культурное состояние. Считалось, что крестьянское переселение при тех же земельных ресурсах даст в 4−5 раз больше жителей, чем казачье [4]. Но Российское правительство не сразу перешло к политике одобрения свободного передвижения крестьян. Долгое время в правительственных кругах доминировалЬ курс по поддержке крестьянской общины и точка зрения о том, что право переселения на казенные земли может привести к развитию «вредной подвижности и бродяжничества в сельском населении», и к повышению цен на рабочие руки, и к уменьшению спроса на помещичьи земли [5].

В исторической науке в целом выработана единая периодизация переселенческой политики Российской империи дореволюционного периода, автором которой является советский ученый-аграрник М. С. Симонова [6]. Однако на основании анализа дореволюционных материалов мы предлагаем несколько иную периодизацию и выделяем 4 основных этапа в переселенческой политике России со второй половины XIX — нач. XX вв. Основным принципом выделения этапов переселенческой политики послужили интенсивность в принятии законодательных актов и изменение правительственного курса.

Первые мероприятия в области переселенческой политики были предприняты еще в первой половине XIX в. и связаны с деятельностью первого министра Государственных имуществ графа П. Д. Киселева. Переселение государственных крестьян рассматривалось как мера общегосударственного значения, в одинаковой мере отвечающая как нужде малоземельных крестьян в расширении размеров их землевладения, так и государственной потребности в заселении окраин и в более равномерном размещении населения. Переселение допускалось из всякого общества, где на душу приходилось менее 5 десятин полевых и усадебных угодий, и такому числу крестьян, чтобы по расчету на остающееся на месте число душ размер надела поднялся до 5 десятин. Для водворения переселенцев назначались такие губернии и области, где на душу государственных крестьян имелось казенной земли: в нестепной полосе — более 8 десятин, в степной — более 15 десятин, и для переселенцев заранее заготовлялись особые участки. Кроме того, переселенцы снабжались сельскохозяйственным инвентарем, рабочим скотом, причем на двор должно было затрачиваться не более 20 руб. Также переселенцам предоставлялись некоторые льготы: отсрочка от податей на 4 года, от военного постоя — на 6 лет, от рекрутчины (воинской повинности) — на 4 набора, сложение всех недоимок и ссудная помощь. Эти правительственные меры получили название «киселевской» организации переселения [7, 447−450]. Данные мероприятия фактически просуществовали до середины 1860-х годов 15 декабря 1866 г. состоялось распоряжение о не назначении впредь особых кредитов на переселение, а с переходом государственных крестьян, относительно которых и действовал «устав» Киселева, в ведение общих учреждений, закон был и вовсе отменен.

Первый этап переселенческой политики России охватывал период с 1860 по 1880-е годы. В целом его можно охарактеризовать отрицательным отношением государства к переселенческому движению. После освобождения крестьян и проведения реформы 1861 г. назревала вторая революционная ситуация 1870−1880-х годов, потребовавшая решения аграрного вопроса. Правительство императора Александра III сделало ставку на крестьянскую общину, так как оно видело в ней противовес революции.

Отрицательное отношение к переселенческому движению нашло отражение не только в мероприятиях, принятых на территории Европейской России, но и в Степном крае. Это было связано с тем, что переселенческий поток на территорию Степного края угрожал внутренней ситуации региона. Крестьяне самовольно занимали казахские земли, становились участниками конфликтов со старожилами. Кроме того, пример их переселения мог быть и зачастую становился примером для других крестьян, мечтавших об увеличении собственного благополучия.

Безусловно, эти меры не могли остановить самовольное движение на территорию Степного края, и поэтому местная власть предпринимала меры для выселения переселенцев. Дореволюционный исследователь В. Остафьев привел данные о случаях выселения самовольных переселенцев, поселившихся в Кокчетавском уезде. Автор писал: «Насколько крутые и строгие меры принимались администрацией, можно судить по тому, что одних переселенцев самовольных в Кокчетавском уезде, поселившихся в 71 г. на арендованных киргизских землях на урочище Бакым-Чока, выдворяли 3 раза. Эти переселенцы заняли участок в 70 г., построились и платили аренду киргизам и жили так до 80 г. В 80 г. они просили о водворении и отводе земли, но прошение не было уважено и новоселов приказано выселить, вследствие, якобы, требования киргиз, несмотря на то, что приказание было исполнено, но они снова водворились на том же урочище, но в 82 г. снова были выдворены. Подкупив киргиз новым взносом, они в третий раз поселились на том же урочище; но в 1883 г. они были выдворены в третий раз и, по-видимому, окончательно» [8]. Несмотря на запрещения самовольное переселение продолжалось и было достаточно интенсивным. Так, по официальным данным, только с 1870-х по 1880-е годы в степной полосе поселилось около 122 тысяч человек [7, 21]. Движение самовольных переселенцев из года в год возрастало, их число с каждым годом увеличивалось. переселенческий россия политический колонизация Особенностью этого периода крестьянского переселения в Казахскую степь, по мнению казахстанского исследователя А. Б. Турсунбаева, являлось соглашение в сфере земельных отношений между казахским населением и переселенцами в форме аренды. Конечно, в этот период были случаи самовольного захвата казахских земель и насильственного водворения самовольцев при поддержке представителей царской власти. Но все же в основе отношений лежало соглашение между русскими крестьянами и коренными жителями [9]. В это время, как указывает автор, «казахи, может быть, и не всегда добровольно, но все же уступали землю сами. Это были те излишки, которые выходили за пределы фактического использования казахами земель, находившихся в их распоряжении».

С 1881 по 1892 гг. начался второй этап в переселенческой политике. Этот период характеризовался становлением основ переселенческого законодательства. Российское правительство не изменило своего отрицательного отношения к крестьянским переселениям, но под воздействием сложной социально-экономической ситуации произошли некоторые изменения. Впервые переселенческое законодательство Российской империи оформилось нормативно-правовыми актами 1881 и 1889 гг. Крестьянский вопрос получил широкое развитие в правительственных кругах. Он являлся основным в работе крупных комиссий и совещаний, на которых обсуждались самые основы государственной политики в области крестьянского вопроса. Основной задачей этих мероприятий являлось предотвращение самовольного переселения, но фактически предпринимаемые меры не имели ожидаемого результата. Самовольное переселение не приостановилось, а наоборот, увеличивалось с каждым годом и приняло такие масштабы, что правительство не могло более игнорировать эти процессы.

В этот период поднимался вопрос о «возможности колонизировать Акмолинскую и Семипалатинскую области переселенцами-пахарями из губерний Европейской России». В соответствии с приказом Степного генерал-губернатора от 6 февраля 1888 г. была образована особая комиссия, имевшая 7 заседаний с 20 февраля 1888 г. по 13 февраля 1889 г. Данная комиссия пришла к заключению о том, что колонизация названных областей желательна, но при трех условиях: 1) если она будет согласована с распоряжениями правительства «о переселениях из внутренних губерний», 2) если окажется, что оседлые русские поселения в Степи представляют залог к дальнейшему преуспеванию, 3) если водворение таких переселений не отразится вредно «на благосостоянии кочевников» [10]. Тем не менее в источниках этого периода мы встречаем документы, свидетельствующие о том, что запрет на переселение в Семипалатинскую, Семиреченскую и Акмолинскую области продолжал существовать [11].

Безусловно, представители местной власти очень осторожно подходили к активизации колонизации края и всячески стремились смягчить этот процесс, но, тем не менее, разработка вопроса шла, и это было неизбежно. До конца 1880-х годов, несмотря на то, что переселение крестьян в России находилось под запретом, тем не менее оно продолжалось. Это, в свою очередь, вынудило правительство принять закон от 13 июля 1889 г., обставив его рядом стеснительных условий и ограничений. Одним из условий переселения правительство определило наличие разрешения Министерства внутренних дел по соглашению с Министерством государственных имуществ. Так, за 1889 г. было выдано всего 2 000 разрешений на переселение, в 1890 и 1891 гг. — по 7 600, а с начала 1892 г. (согласно циркуляру от 6 марта 1892 г.) выдача разрешений была совершенно приостановлена.

В это время также предпринимались первые мероприятия по созданию государственных учреждений, деятельность которых непосредственно была сосредоточена в области переселенческой политики. С начала 1880 по 1892 гг. в ведении МВД существовали две государственные структуры по организации переселения, а именно специальные переселенческие конторы и позже заменившие их переселенческие чиновники. Несмотря на то, что они были созданы в запретительный период переселенческой политики, результаты их деятельности легли в основу будущих мероприятий, связанных с активизацией переселенческой политики.

Первой попыткой организации правительственного наблюдения за переселенческим движением на восточные окраины империи было образование в 1881 г., по предложению членов Совещания, сведущих людей, переселенческой конторы в с. Батраки (впоследствии она была перенесена в Сызрань) у переправы через Волгу [7, 25]. В соответствии с инструкцией МВД об учреждении конторы, ее задачи заключались в предоставлении мигрантам информации о маршрутах миграции, об участках, предназначенных для водворения переселенцев, о ценах на землю, а также в оказании медицинской помощи переселенцам и предупреждении развития в их среде эпидемических заболеваний. Кроме выполнения указанных задач, члены конторы занимались регистрацией мигрантов, собирали сведения о причинах переселения и об имущественном положении переселенцев [12, 89].

При содействии конторы переселенцам были предоставлены незначительные льготы: снижена плата за перевоз через Волгу и разрешен проезд по льготному воинскому тарифу по Моршанско-Сызранской, Оренбургской и Уральской железным дорогам. Однако деятельность переселенческой конторы охватывала только переселенцев, проходящих через Сызрань, а переправа через Волгу осуществлялась и в других населенных пунктах Симбирской и Саратовской губерний. Но не совсем удачный выбор места для расположения конторы и вследствие этого невозможность достоверного учета мигрантов отмечали и наблюдатели миграционного движения, и служащие самой конторы.

Переселенческая контора как форма организации наблюдения за миграционным движением и оказания содействия наиболее нуждающимся переселенцам рассматривалась в начале 1880-х годов в качестве одного из возможных вариантов руководства переселенческим делом в местах интенсивного движения и массового водворения мигрантов. Российский исследователь Н. Н. Родигина приводит сведения о том, что в апреле 1884 г. в докладе министра внутренних дел Д. А. Толстого были высказаны предложения об образовании на основных путях переселенческого движения, а также в городах Томске и Тобольске, переселенческих контор и об организации при МВД «для главного ведения переселенческого дела» особого учреждения из представителей заинтересованных в этом деле ведомств. После рассмотрения данных предложений членами Особого совещания, состоящего из представителей различных министерств во главе с императором, было принято решение об учреждении вместо переселенческих контор должностей особых чиновников при земском отделе МВД для заведования переселенческим делом на путях миграционного движения и в западносибирских губерниях [12, 90].

Таким образом, в русле консервативной переселенческой политики было признано нецелесообразным образование центрального органа для заведования переселенческим делом, а его ведение предложено возложить на МВД, при участии представителей Министерства финансов и Министерства государственных имуществ. 17 мая 1884 г. эти решения были одобрены императором. С этого времени переселенческие конторы были заменены специальными переселенческими чиновниками. Местом их назначения были города, располагавшиеся на основных путях переселенческих маршрутов. Так, например, переселенческие чиновники были командированы в Оренбург, Златоуст, Тобольск, Томск и Екатеринбург. С открытием железнодорожного сообщения между Екатеринбургом и Тюменью последнего чиновника отозвали [7, 27]. Профессор А. А. Исаев перечисляет 5 пунктов, которые существовали в 1891 г. в городах Самаре, Оренбурге, Уфе, Тюмени и Томске [13, 63].

Переселенческие чиновники, так же как и переселенческие конторы, занимались сбором информации, которая могла быть использована для водворения переселенцев, предоставляли ее местным органам власти; собирали сведения о переселенческих маршрутах, районах выселения и предполагаемых районах водворения мигрантов. В случае необходимости ими оказывалась медицинская помощь переселенцам. Но теперь чиновникам выделялись небольшие средства для оказания особо нуждавшимся помощи в пути. Они знакомились на местах с действительным положением переселенческого дела, выясняли причины, тормозящие его успешный ход, а также участвовали в выработке мер, способствовавших его улучшению, и предоставляли в МВД отчеты о своих действиях.

В круг обязанностей переселенческих чиновников также входили и регистрация мигрантов, и сбор данных об условиях переселенцев. Регистрация переселенцев велась по программе, выработанной Министерством внутренних дел. Описание данной программы приведено в работе А. А. Исаева [13, 63−65]. В результате деятельности переселенческих контор и переселенческих чиновников государство получило возможность с 1885 г. учитывать объем миграционного движения населения с достаточной степенью приближения. Так, с 1885 по 1903 гг. в Сибирь прошло по официальным данным до 1 900 млн. чел. До 1890 г. годовая цифра переселенцев колебалась между 25 и 50 тыс.; в 1891 и 1892 гг. она поднялась до 80−90 тысяч, в 1895 г. — до 120 тысяч [7, 21].

Несмотря на все предпринимаемые меры, на качестве работы сказывалось отсутствие достаточного финансирования и внимания со стороны государства, что, естественно, не дало данному мероприятию иметь значительные результаты. Более того, помощь переселенцам не носила массовый характер, и участие государства в переселенческом движении было фактически чисто номинальным и зачастую оно выступало в качестве наблюдателя. В целом государство выделяло на переселенческое дело достаточно скромные средства. Так, по данным А. А. Кауфмана, в начале 1880-х годов отпускалось всего по 20 000 руб. В 1884 г. размер кредита был увеличен до 40 000 руб., но в следующие годы опять сокращен до 20 000 руб. После издания закона от 13 июля 1889 г. переселенческий кредит был увеличен до 80 000 руб., из которых 20 000 руб. выделялись на регистрацию переселенцев и помощь им в пути, а 60 000 руб. — на выдачу домообзаводственных ссуд. В Тюмени за 1889 г. было израсходовано 6 739 руб., а в Томске за 1887, 1888 и 1889 гг. и до 1 сентября 1890 г. — 37 235,8 руб. По официальным данным, с 1890 по 1893 гг. из первой части переселенческого кредита было израсходовано 87 516 руб., другими словами, в среднем на каждого переселившегося было израсходовано, включая не только выдачу пособий и лечения, но даже регистрацию, по 26 копеек [7, 34].

Но, тем не менее, несмотря на недостаток государственной помощи мигрантам, деятельность отдельных переселенческих чиновников нашла отражение в свидетельствах современников. Это, скорее всего, явилось результатом их личного участия в судьбах переселенцев, а не политики государства. Так, например, очень часто в литературе встречаются упоминания о переселенческих чиновниках — Архипове, Дурове, Сувчинском, Чарушине, известных своим гуманным отношением к переселенцам, и тем, что они не относились к своим обязанностям формально.

В целом этот этап положил начало правительственной деятельности в области переселенческой политики. Были разработаны основы переселенческого законодательства, предприняты меры по наблюдению за переселенческим движением. Кроме того, в ведении МВД были созданы государственные структуры в сфере переселенческой политики — переселенческая контора и переселенческие чиновники. Несмотря на то, что роль государства имела наблюдательный и несколько пассивный характер, но, тем не менее, в этот период был накоплен большой статистический материал, легший в основу правительственного курса переселенческой политики. В этот период функционировали две разные переселенческие структуры: переселенческие конторы и переселенческие чиновники. Государство получило возможность использовать практические результаты их деятельности, в числе которых накопление статистического материала, сведений о губерниях выхода, основных причин, и т. д. Среди основных причин, задерживавших развитие переселенческого дела в этот период, указанных в справке, подготовленной чиновниками Переселенческого управления для членов Государственной думы в 1906 г., перечислялись следующие: неопределенность правительственной политики в переселенческом деле, возросшая трудность пополнения колонизационного земельного фонда и недостаточность денежных ассигнований [14]. Решение этих вопросов ляжет в основу следующего этапа, ознаменованного началом строительства Транссибирской магистрали и образованием Комитета Сибирской железной дороги (КСЖД).

В начале 1890-х годов началось строительство Сибирской железной дороги. Транссибирская магистраль должна была соединить территорию Европейской России с Азиатской. На рубеже XIX—XIX вв. Это строительство было одним из самых крупных в мире. В связи со строительством железной дороги при МВД был создан КСЖД, который осуществлял не только общее руководство строительством, но также и распоряжался средствами по сооружению железной дороги и связанных с нею вспомогательных мероприятий. Со времени образования КСЖД начался третий этап переселенческой политики, который охватывал период с 1892 по 1905 гг.

В составе Комитета была образована подготовительная комиссия под руководством А. Н. Куломзина. Этой комиссией разрабатывались основы нового курса переселенческой политики. Поворот в этой области произошел в связи с тем, что теперь, осуществляя строительство одной из самых крупномасштабных железных дорог, необходимо было обеспечить появлявшиеся в районах железнодорожной магистрали новые поселки и станции населением, которое не только бы обслуживало ее, но и пользовалось ее услугами. Это возможно было сделать только в одном случае — в случае пересмотра основ государственной политики в области переселений. Кроме того, с этого времени переселенческое движение совпало с правительственными интересами колонизации восточных окраин империи и являлось важным фактором в деле освоения новых земель. Естественно, что в новых условиях остро встал вопрос об образовании специального учреждения, которое смогло бы объединить в своем ведении государственные мероприятия по осуществлению колонизации восточных окраин империи, основным фактором которой являлось массовое переселение крестьян из внутренних губерний России.

Споры об образовании специального колонизационного ведомства, принципах его функционирования, круге задач, входивших в его обязанности, в правительственных кругах шли задолго до создания Комитета Сибирской железной дороги. В работе А. Васильчикова «Землевладение и земледелие в России и других европейских государствах», вышедшей в 1876 г., среди основных предварительных мер для проведения успешной колонизации, кроме приведения в известность свободных земель, межевания, и съемки на планы, облегчения и удешевления сообщений, указывалось на необходимость устройства «колонизационного управления» [15, 981, 986]. В подтверждение этого автор делает заключение о том, что «…главное замешательство, воспрепятствовавшее правильной колонизации в России, была неопределенность инстанций, заведовавших поселениями, недостаток правил и законоположений, и вообще какая-то таинственность, которая окружала все действия по переселениям». Дела о колонизации, по мнению автора, должны быть непременно сосредоточены в центральном учреждении, министерстве или главном управлении и иметь местных агентов, непосредственно зависящих от главного управления. Даже в таких государствах, как Англия и Соединенные Штаты, где принцип местного самоуправления развит в высшей степени, дела колониальные все сосредоточены в высшем правительстве, и органами его по этому ведомству служат специальные комиссии, не входящие в состав губернского или, как в Англии, графского управления, но прямо зависящие от центральных учреждений [15, 987].

Управление переселенческим движением, по мнению князя А. Васильчикова, необходимо было основывать на следующих главных началах: оно должно быть сосредоточено в одном центральном учреждении; местное управление поручено специальным конторам или комиссиям, которые были бы независимы от губернского начальства; состав комиссии должен быть по возможности упрощен: одного главного агента с потребным числом техников, землемеров, инженеров, лесничих достаточно на целый округ; округа должны быть очерчены, независимо от разделений на губернии и уезды, по соображениям об удобствах поселений и сообщений; район их должен быть не более 100−150 верст, так чтобы переезд из одного края в другой мог совершаться в один день; сведения, ими собираемые о свободных землях, должны быть сообщаемы во все уездные управы с объяснением условий, на которых допускаются переселения и отвод земель [15, 987].

В первой половине 1880-х годов в докладной записке Степного генерал-губернатора Г. А. Колпаковского также поднимался вопрос об учреждении особого управления государственными имуществами бывшего Западно-Сибирского генерал-губернаторства [16; лл.7−12 об.]. Это было вызвано следующими причинами: необходимостью устройства государственной границы в связи с Петербургским трактатом с тем, чтобы она соответствовала военным, таможенным и административным потребностям, образованием оседлых русских поселений и приведением в известность казахских степей. Последние 2 причины естественно требовали пересмотра Временных положений 18 671 868 гг., в частности, вопроса о землепользовании. Кроме того, в записке указывался тот факт, что у администрации практически отсутствовали «обстоятельные экономические сведения о степях и о нуждах кочевников». По этой причине в конце 1870-х годов, когда предполагалось водворять крестьян около степных путей для обеспечения торгового движения, Западно-Сибирский генералгубернатор Н. Г. Казнаков был вынужден посылать состоявших при нем чиновников для исследования степей и в первую очередь потребностей кочевников. Основным вопросом, прозвучавшим в докладной записке Г. А. Колпаковского, была необходимость образования Управления государственными имуществами в пределах непосредственно Степного края, с общим подчинением главной местной власти, т. е. генерал-губернатору.

Но у представителей высших кругов власти взгляды относительно централизации или децентрализации управления в области переселенческой политики, как и в целом колониальной политики, были далеко не однозначны. В частности, видный государственный деятель России начала ХХ в.

В.И.Гурко в своих воспоминаниях провел анализ деятельности центральных государственных учреждений. В числе одного из существенных недостатков административной системы он указал на «крайнюю централизацию управления. самыми отдаленными и имеющими свои резко выраженные особенности областями империи» [17, 152]. Среди основных последствий данного явления В. И. Гурко называл перегруженность центральных ведомств разрешением вопросов различного значения, касавшихся окраин, от чего страдали сами окраины, как в разрешении текущих дел, так и в области общих. Причем вырабатываемые отдельные законоположения зачастую не соответствовали местным особенностям, так как они составлялись людьми, которые были знакомы с ними только теоретически.

А с другой стороны, наблюдалось несоответствие объема выполняемой работы численности служащего персонала. Так, например, инородческий вопрос, относившийся к управлению и земельному устройству казахов, башкир, бурят, калмыков и других народов, был сосредоточен в одном делопроизводстве земского отдела МВД, который состоял всего из трех человек [17, 152−153].

В свою очередь, против передачи разрешения дел на места, по мнению В. И. Гурко, было два веских основания. Одно из них — это «невозможность положиться на местную администрацию». В доказательство этого явления приведем цитату из воспоминаний автора: «дело в том, что те самые лица, которые не за страх, а за совесть скромно и усидчиво работали в Петербурге, переведенные в условия наших отдаленных окраин, часто и притом быстро развращались существовавшей там общей обстановкой и превращались во взбалмошных помпадуров. … Однако и это ненормальное положение имело свои основания. Оправдывалось оно, до известной степени, как малой образованностью местных журнальных работников, так и малой культурностью местного населения» [17, 152−153].

Другое немаловажное явление, повлиявшее на введение централизации управления в области переселенческой политики и колонизации окраин, являлось, по мнению В. И. Гурко, то, что «критика действий центральных управлений и их глав фактически не подрывала их значения. Иное действие могла производить и фактически производила критика местной власти на серого обывателя некультурной окраины. Она лишала эту власть в его глазах должного престижа. Между тем порядок во многих местностях России. держался исключительно на обаянии власти, лишенной, в сущности, материальных средств остановить какое-нибудь народное движение, но даже обеспечить в ней жизнь и имущество обывателей от разбойных нападений. Допустить критику местной власти — значило до известной степени расшатать ту основу, на которой во многих местностях России покоился общественный порядок» [18]. В связи с указанным выше государственная власть империи оказалась перед дилеммой: или ограничить полномочия местной власти, и тем самым привести к медлительности в решении необходимых вопросов, или, наоборот, расширить права местной власти и усилить ее произвол.

Идея централизации государственных мер по упорядочению крестьянского переселения за Урал витала в правительственных кругах еще с 1870-х годов, но создание особого учреждения для заведования переселенческим делом было признано в 1880-х годах нецелесообразным и идущим вразрез консервативной переселенческой политики России. Однако Российское правительство не было намерено ставить под удар свои колониальные владения на восточных окраинах. Тем более, что со второй половины XIX в., после военно-казачьей колонизации, был взят курс на «культурную» или крестьянскую колонизацию, для успешного проведения которой необходима была поддержка со стороны местной губернской власти. Решение было найдено в результате реформ, начатых в бытность министром внутренних дел В. К. Плеве, а именно преобразование большинства департаментов самого МВД, при одновременном их объединении, в несколько главных управлений. Такое преобразование учреждений в области переселенческой политики было произведено в 1905 г.

На необходимость создания ведомства для координации всех действий администрации, связанных с переселенческим движением, указывали также и сами переселенческие чиновники. В 1880-х годах А. А. Чарушин, который являлся заведующим переселенческим делом в Томской губернии, в своем докладе в Земский отдел МВД писал: «Большим тормозом к правильному разрешению переселенческого вопроса является отсутствие единства в действиях учреждений и лиц, ведающих переселенческим делом на местах, и недостаток определенной программы для единообразного направления этих действий» [12, 97]. По мнению А. А. Чарушина, оптимальным решением этой проблемы могло бы стать создание самостоятельного Переселенческого управления с определенными функциями и кругом задач, включающим организацию помощи переселенцам в пути и устройство их на новых местах: выдачу денежных ссуд, обмежевание земель, образование отдельных сельских обществ, а также выдачу разрешений на переселение.

Строительство Сибирской железной дороги и связанное с этим создание Комитета коренным образом повлияли на пересмотр правительственного курса в переселенческой политике Российской империи. С этого периода начинается активное участие государства в судьбах переселенцев, но только в русле правительственного курса на колонизацию новых «свободных» земель.

К середине 1890-х годов Сибирь и Степной край приобретают значение одного из главных районов крестьянской колонизации. Одновременно растет переселение крестьян и в туркестанские области. Это было связано с уменьшением запаса свободных государственных земель в пределах Европейской России. В 1886 г. в Астраханской, Оренбургской, Самарской, Саратовской, Таврической и Херсонской губерниях оставалось ограниченное количество незанятых казенно-оброчных статей. Министерство государственных имуществ сдавало их в аренду различным предпринимателям, кулакам и малоземельным обществам. Высокая арендная плата давала государству значительный доход. Правительство старалось сохранить прибыльные земли в своем непосредственном распоряжении. И когда возросшее в конце 1880-х — начале 1890-х годов переселенческое движение потребовало расширить отвод государственных земель и грозило полностью исчерпать казенно-оброчный земельный фонд, Министерство государственных имуществ прекратило образование переселенческих участков в этих губерниях. Циркуляр МВД от 29 мая 1894 г. запрещал водворение в приволжских и приуральских губерниях и одновременно отменял распоряжение от 6 марта 1892 г. Переселение в Сибирь и Степной край опять объявлялось открытым, губернаторы начали выдавать документы на водворение за Уралом [10].

В целом период с начала 1890-х по 1905 гг. характеризовался относительной свободой переселенческого движения. Правительственными кругами признано, что «выселение крестьян из малоземельных внутренних губерний России не может оказывать невыгодного влияния на экономическое развитие страны», что «на экономическое и политическое развитие Сибири» переселения оказывают «крайне благотворное влияние» и что вообще «к крестьянским переселениям следует относиться без особых опасений» [20]. С этого времени принимается решение «совершенно отказаться… от применения каких-либо принудительных мер по отношению к самовольным выходцам» и положить в основу правительственных мероприятий не воспрещение переселений, а «возбуждение сознательности и обдуманности в среде крестьян, стремящихся выселиться».

В начале XX в. в результате социально-экономических факторов, т. е. кризиса общинного землевладения, в центральных губерниях России отмечаются аграрное перенаселение и задержка населения около земли, вследствие чего происходит повышение арендной цены, ставящее в тяжелое положение даже сильные по рабочему скоту и по составу хозяйства. Выигрывали от этого, до известных пределов, лишь землевладельцы, сдававшие свои земли в аренду. Беднейшие же крестьяне от аренды земли очень мало получали, так как «чем больше в известной группе общих домохозяев, нуждающихся в найме земель, тем меньшая часть их является действительными съемщиками земли», и также размеры аренды определялись самостоятельностью хозяев-арендаторов [21].

С 1902 г. в земском отделе МВД была начата работа по выработке проектов по пересмотру узаконений по крестьянскому землеустройству под руководством министра внутренних дел В. К. Плеве. Но эти проекты, выработанные в 1902;1903 гг., не только не получили осуществления, но даже не подверглись обсуждению, что было связано с убийством 15 июля 1904 г. В. К. Плеве. Тем не менее результаты этой работы не только легли в основание, но и послужили исходной точкой Высочайшего указа 9 ноября 1906 г. о праве свободного выхода из общины; на их же основании были впоследствии утверждены правила о землеустройстве крестьян [17].

Четвертый этап охватывает период с 1905 по 1917 гг. и характеризуется активизацией переселенческой политики. Начало этого периода мы обозначаем именно 1905, а не 1904 г., и это связано со следующими основными причинами. В 1905 г. произошло упразднение КСЖД в связи с завершением строительства железнодорожной магистрали. В этом же году произошла крупная реорганизация министерств, в ходе которой Переселенческое управление, где сосредотачивается вся деятельность, связанная с переселенческой политикой, было передано из МВД в ведение созданного Главного управления земледелия и землеустройства. А что касается переселенческого закона от 6 июня 1904 г., то фактически его осуществление началось только через два года в связи с принятием закона от 9 ноября 1906 г. Именно с этого времени и произошла переориентация государственного курса на активизацию переселенческого движения на территорию Азиатской России, т. е. проведение столыпинской аграрной реформы.

Исследователи отмечают, что законы 1904 и 1906 гг. свидетельствовали о переходе от административных методов регулирования переселенческого движения к экономическим [22]. Однако, на наш взгляд, административные и экономические методы регулирования переселенческим движением, его количественным и качественным составом, направлением существовали на протяжении всего периода. В разные годы при помощи различного рода льгот и пособий или же их отсутствия, разрешения, запрещения и т. д. государство регулировало переселенческое движение. Например, КСЖД для обеспечения более высокого имущественного состава переселенцев увеличивал или уменьшал ссудную помощь, и на какое-то время эти действия имели определенный результат. Уже позже, в годы проведения столыпинской аграрной реформы, для активизации переселенческого движения мигрантам предоставлялись различные льготы, начиная от упрощения процедуры выхода из общины и заканчивая выдачей ссуд для домообзаводства на местах водворения. Причем информация об условиях получения ссуд и льгот, о наличии свободных земельных участков в Азиатской России, климатических и почвенных условиях и т. п. распространялась в виде справочных книжек на льготных условиях (бесплатно или за небольшую плату) через центральные и местные органы власти.

Но среди некоторых царских чиновников решение об увеличении переселенческого движения в Азиатскую Россию не находило поддержки, в их числе были представители местной администрации, которые непосредственно были знакомы с особенностями хозяйства кочевников и хорошо понимали, что «переселение, вследствие столкновения с интересами аборигенов колонизационных районов, ведет к возникновению аграрного вопроса и в Азии, правда, не в такой острой форме как в Европейской России, но, тем не менее, болезненно переживаемого местным населением» [23].

Один из выводов, указанных в записке, составленной после поездки Столыпина и Кривошеина в Сибирь и Поволжье в 1910 г., указывал на необходимость «продолжать непрерывное заселение киргизской степи русскими переселенцами, как путем предварительного землеустройства киргиз, желающих перейти к оседлости, так и путем изъятий земельных излишков у киргиз, не получивших оседлого устройства и облегчением аренды киргизских земель переселенцами: от широкого прилива в степь русских переселенцев выигрывают и переселенцы, и киргизы, и самая степь, и русская государственность» [24]. Как видим, установка для чиновников Переселенческого управления была поставлена достаточно четко. Права и интересы казахов игнорировались, что, естественно, не могло не вызвать напряженности в Казахской степи.

Российский исследователь А. Куприянов в статье «Великороссия и Сибирь — материк этнического спокойствия в море имперской конфликтности» называет межэтнические конфликты «побочным плодом» переселенческой политики. Причем он пишет о том, что первоначально межэтнические конфликты возникали между старожилами и переселенцами, этнический состав которых был представлен немцами, русскими, белорусами, украинцами, эстонцами и другими. Что касается межэтнических конфликтов с участием казахского населения, то огромные пространства Сибири. обнаруживали, по мнению автора, учитывая большое число проживавших на ее территории этносов, «удивительно низкую этническую конфликтность». А возникавшие конфликты между местным и пришлым населением, как указывает автор, имели примитивный характер, т. е. угоны скота, кража собственности и т. п. [25]. Мы не можем согласиться с тем, что Степь не проявляла активного противостояния. Напротив, есть множество свидетельств о том, что социальные протесты были и очень часто они угрожали внутреннему спокойствию восточных окраин. Приведем некоторые из них.

Казахский общественно-политический деятель начала ХХ в. А. Букейханов в работе «Киргизы» упоминает случаи выражения протеста казахского населения. В частности, «за один 1907 г. отведено от киргизских земель с киргизской степи 54 тысячи душевые доли. или 810 тысяч десятин, в том числе в одной Акмолинской области 36 тыс. душевых долей, или 510 тыс. десятин, падающих, главным образом, на северные уезды области, где земельная теснота довела уже киргиз, говоря канцелярским языком, до „сопротивления властям“. Киргизы Кокчетавского уезда, под угрозой побоев, не допустили землемера Переселенческого управления произвести повторное межевание для прирезки к Всеволодскому участку. Это было в июне 1907 г.». Далее автор анализирует: «кто знает классическое миролюбие киргизского народа, тот поймет, как сильно должно быть угнетение киргиза, терроризированного административной ссылкой и прекрасно осведомленного о том, что представляет собою чрезвычайная охрана, на положении которой тогда находился Кокчетавский уезд, чтобы тот покорный раб решился на открытый протест в такой резкой форме. Земли их уже были окружены с трех сторон крестьянскими наделами; землемер хотел отрезать их с четвертой, открытой еще стороны, затянув, таким образом, над киргизами мертвую петлю. Этого осилить они не могли» [26, 71].

В архивных фондах нами также были встречены документы, свидетельствовавшие о фактах проявления недовольства казахским населением переселенческой политикой в целом и проведением землеотводных работ в частности. Например, о неявке казахских должностных лиц и доверенных на вызовы топографов [27], о выступлении казахов Верненского, Копальского и Лепсинского уездов Семиреченского района против проведения переселенческой политики в 1909 г. [28], о нападении казахов на производителя работ Мартынова в 1910 г. [29]. Нередко такие явления перерастали в открытые выступления казахов против переселенцев. В частности, А. Н. Букейханов писал: «всем памятны побоища между киргизами и крестьянами в Петропавловском уезде в июне 1906 г. В этом столкновении принимали участие сотни вооруженных переселенцев и киргиз; в результате — несколько убитых с той и другой стороны» [26, 72].

Более того, о сложной внутренней обстановке в крае докладывали представители местной власти. В частности, в секретном донесении и.о. начальника Омского жандармского управления в Департамент полиции о межэтнических отношения в Степном крае от 21.06.1905 г. говорится, что «за последнее время замечается более недружелюбное, чем прежде, отношение киргизского населения к русскому и к местной администрации. Случай проявления последнего был 7 июля во время проезда военного губернатора по Акмолинской области. Акмолинский уездный начальник предписал волостным старшинам и управителям заготовить лошадей. Киргизы не только не исполнили такое требование стражников, а за настойчивость последних побили и связали.». Интересно замечание автора донесения о том, что «киргизское население, богатое по своей численности, единодушию и колоссальным капиталам, сосредоточенным, как вообще, в силу требования ислама, у всех магометан, на общую их национальную пользу, предъявляет собою очень крупную единицу, которая при миролюбивых отношениях может принести громадную пользу государству, а при немиролюбивых — вызовет неисчислимый вред» [30, 42−43]. В секретном докладе генерал-губернатора Туркестанского края А. В. Самсонова начальнику Главного штаба Н. П. Михневичу о политической ситуации в крае от 30 мая 1913 г. говорится: «…не сомнительные идеи панисламизма, а наша окраинная политика последнего времени, правильно стремящаяся к насаждению русского элемента на землях киргизских кочевий, является, тем не менее, одною из главнейших причин того недовольства киргиз, о котором ныне столь много говорят» [30, 91].

Безусловно, примеров об имевшихся социальных конфликтах между казахами и переселенцами можно привести очень много. Местная власть достаточно серьезно к ним относилась и считала, что именно колониальная, а вместе с ней и переселенческая политика, не считавшаяся ни с ментальными особенностями, ни со спецификой кочевого хозяйствования казахов, является главной причиной данного явления. Кроме того, тезис о цивилизаторской роли русского переселенца не выдерживает критики, так как сами российские чиновники свидетельствовали о том, что крестьяне в основной своей массе безграмотные, с низким уровнем культуры. Хотя как советскими, так и отдельными современными российскими исследователями русский переселенец односторонне характеризуется как человек, игравший сугубо цивилизаторскую роль, несший просвещение, высокую культуру и, в частности, моральные ценности. На наш взгляд, это неприемлемо при изучении переселенческой политики России в Казахстане в конце XIX — начале XX вв. Кульминация противостояния между казахским населением и царской администрацией наступила в 1916 г., которая вылилась в национально-освободительное восстание казахов, охватившее практически всю территорию Казахстана.

Таким образом, первые государственные меры по созданию органов в сфере переселенческой политики были предприняты в период отрицательного отношения правительства к переселениям. Государство вынуждено было предпринять данные меры для того, чтобы не потерять контроль над крестьянским движением, основной причиной которого являлось малоземелье. Самыми первыми государственными учреждениями в области переселенческой политики являлись переселенческие конторы, затем они были заменены специальными чиновниками. Создание в ведении Комитета Сибирской железной дороги Переселенческого управления также было вызвано запретительными тенденциями, но ситуация изменилась уже в годы столыпинской реформы, открывшей новую эпоху в переселенческой политике Российского государства. Строительство Сибирской железной дороги и последовавшее за этим образование Комитета одноименной дороги положило начало разработке нового правительственного курса переселенческой политики России в конце XIX — начале XX вв. В период деятельности Комитета произошло увеличение финансирования переселенческого дела, Транссибирская магистраль явилась главным фактором в широкомасштабном хозяйственном освоении территории Казахстана, включении в промышленный товарооборот Российской империи. В начале ХХ в. была осуществлена реорганизация управленческой структуры переселенческого ведомства, которая заключалась, с одной стороны, в централизации органов переселенческого дела по вертикали, т. е. объединение всех функций по образованию переселенческого земельного фонда, перевозке, водворению и устройству переселенцев, а также снабжение их необходимым сельскохозяйственным и лесным материалом, оказание медицинской, культурной и агрономической помощи в одном Переселенческом управлении, а, с другой стороны, децентрализация по горизонтали, т. е. образование особых переселенческих районов на колонизуемой территории во главе с заведующим переселенческим делом и необходимым штатом сотрудников Переселенческие управления, созданные на территории Казахстана, обладали властью подобно местной губернаторской, фактически они подчинялись Центру. Государственный заказ на «свободные» земли кочевников наделял чиновников огромными полномочиями и, по существу, провоцировал на нарушения и произвол, что привело обнищанию кочевого казахского населения, возникновению конфликтов между переселенцами и казахами и в целом к ухудшению социально-экономической и политической обстановки в крае.

• 1. Тресвятский В. К теории переселения // Вопросы колонизации. — 1913. — № 13.
• 2. Бекмаханова Н. Е. Многонациональное население Казахстана и Киргизии в эпоху капитализма. (60-е годы XIX в. — 1917 г.). — М.: Наука, 1986.
• 3. Галузо П. Г. Аграрные отношения на Юге Казахстана в 1869 — 1914 гг. — Алма-Ата: Наука, 1965.
• 4. Ремнев А. В. Россия Дальнего Востока. Имперская география власти XIX — нач. ХХ вв. — Омск: ОмГУ, 2004.
• 5. Ефремов П. Н. Столыпинская аграрная политика. — М.: Госполитиздат, 1941.
• 6. Симонова М. С. Переселенческий вопрос в аграрной политике самодержавия в конце XIX — начале XX в. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1965 г./ Ред. колл.: В. К. Яцунский и др. — М.: Изд. МГУ, 1970.
• 7. КауфманАА. Переселение и колонизация. — СПб., 1905. — 350 с.
• 8. Остафьев В. Колонизация степных областей в связи с вопросом о кочевом хозяйстве // Записки Западно-Сибирского
• 9. отдела ИРГО. Кн. 18. Вып. 2. — Омск, 1895.
• 10. Турсунбаев А. Б. Из истории крестьянского переселения в Казахстан. — Алма-Ата: АН КазССР, 1950.
• 11. Центральный государственный архив Республики Казахстан (далее — ЦГА РК). Ф. И-64. Оп. 1. Д. 4230. Л. 24, 38 об.
• 12. ЦГА РК. Ф. И-64. Оп. 1. Д. 4181.
• 13. Родигина Н. Н. Переселенческие чиновники о крестьянских миграциях в Сибирь во второй половине XIX в. // Жить законом: Правовое и правоведческое пространство истории: Сб. науч. тр./ Под ред. В. А. Зверева. — Новосибирск: Изд. НГПУ, 2003. — С. 88−104.
• 14. Исаев, А А. Переселения в русском народном хозяйстве. — СПб.: Изд. А. Ф. Цинзерлинга, 1891. — 193 с.
• 15. Современное положение переселенческого дела и его нужды. Справка для г. г. членов Государственной думы. Сост. Переселенческим управлением ГУЗиЗ. — СПб: Тип. Ф. Вайсберга и П. Гершунина, 1907. — 96 с.
• 16. Васильчиков А. Землевладение и земледелие в России и других европейских государствах. — СПб., 1876. В 2-х т. Т. 2.— 1008 с.
• 17. ЦГА РК. Ф. И-64. Оп. 1. Д. 126. Л. 7−12 об.
• 18. Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника / Вступ. ст. Н. П. Соколова и А. Д. Степанского, публ. и коммент. Н. П. Соколова. — М.: Новое литературное обозрение, 2000. — 376 с.
• 19. Витте СЮ. Воспоминания: В 3-т. Т. 2. — М.: Соцэкгиз, 1960. — 565 с.
• 20. Скляров Л. Ф. Переселение и землеустройство в Сибири в годы столыпинской аграрной реформы. — Л.: Изд. Ленингр. ун-та, 1962. — 588 с.
• 21. Федченко Б А. Задачи ботанического исследования в новых колонизационных районах // Вопросы колонизации. Вып. № 3. — СПб., 1907.
• 22. Маслов П. Аграрный вопрос в России: Условия развития крестьянского хозяйства в России. 3-е изд. — СПб.: Общественная польза, 1906. — 462 с.
• 23. Тюкавкин В. Г. Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа / В. Г. Тюкавкин. — М.: Памятники исторической мысли, 2001. — 303 с.
• 24. Шкапский О. Переселенцы и аграрный вопрос в Семиреченской области // Вопросы Колонизации. — 1907. — № 1. — С. 19−52.
• 25. Поездка в Сибирь и Поволжье. Записка П. А. Столыпина и А. В. Кривошеина. — СПб.: Тип. Суворина, 1911.
• 26. Куприянов А. Великороссия и Сибирь — материк этнического спокойствия в море имперской конфликтности (1881 — 1904 гг.)// Новый мир истории России. Форум японских и российских исследователей. К 60-летию профессора Вада Харуки / Под ред. Г. Бордюгова, Н. Исии, Т.Томита. — М.: «АИРО-ХХ», 2001. — 592 с. — С. 122−136.
• 27. Букейханов А. Н. Киргизы // Букейханов А. Н. Тандамалы (избранное) / Глав. ред. Р.Нургалиев. — Алма-Ата: Казак энциклопедиясы, 1995. — С. 66−77.
• 28. ЦГА РК. Ф. И-19. Оп. 2. Д. 105.
• 29. ЦГА РК. Ф. И-19 Оп. 1. Д. 185.
• 30. ЦГА РК. Ф. И-469 Оп. 1. Д. 241.
• 31. Россия и Центральная Азия. 1905;1925 гг. Сборник документов / Авт.-сост. Д. А. Аманжолова. — Караганды: Изд. КарГУ, 2005. — 495 с.