Частные пожертвования на революционные цели

Один из наиболее авторитетных исследователей проблемы финансирования левых партий А. В. Островский, определяя масштабы частных пожертвований на дело революции, в свое время отмечал, что ему известны фамилии около 300 человек, оказывавших поддержку революционному движению. Охранка именовала их «симпатиками».

Незаменимым «добывателем» денег для большевиков был Л. Б. Красин, умевший найти подход к таким людям. Известен случай, относящийся к 1902 г., когда на гастроли в Баку приехала знаменитая В. Ф. Комиссаржевская. Красин покорил прославленную актрису, ошеломив ее смелостью, размахом, откровенностью. Элегантно одетый Красин зашел в артистическую в перерыве спектакля и с первых же слов ошеломил актрису, задав удивительный вопрос:

— Вы революционерка?

Вопрос был настолько нетипичен, что она даже не нашла слов для ответа. Только кивнула головой.

— В таком случае у нас к Вам просьба — выступление на концерте, который мы специально организуем для Вас… Закрытый, только для избранной публики. Билеты — по 50 рублей. Жандармский полковник — ваш поклонник.

Комиссаржевская дала благотворительный концерт: «Я пела, читала, даже танцевала тарантеллу… Успех полный… В антракте мне поднесли букет… из сторублевок. Леонид Борисович, красивый, во фраке, понюхал букет, смеется: „Хорошо пахнет…“ И мне на ухо: „Типографской краской пахнет!..“ Дело-то в том, что сбор с концерта шел на подпольную типографию. После концерта у меня в уборной — вся местная знать… Благодарят, целуют мне руки. Леонид Борисович стоит в сторонке, ухмыляется. Распорядитель вечера подносит мне на блюде выручку с концерта… Что-то несколько тысяч. Деньги перевязаны ленточкой с бантом». Через несколько дней он уехал с ними за границу покупать типографию. Я ему говорю: «Вы бы мне розовую ленточку оставили на память!».

— Смеется: «И так не забудете!».

Конфликты, развертывавшиеся вокруг денежных поступлений в партийную кассу, вырастали в результате присвоения большевиками сумм, которые, по мнению их противников, подлежали передаче в центральную общепартийную кассу. В наиболее чистом виде это существо спора вырисовывается в деле с американскими деньгами. Одним из организаторов турне М. Горького и Андреевой по США, был Красин. В литературе традиционно отмечается, что турне не оправдало надежд — доходы оказались невелики. И все же, Андреева тайно переправила Красину для большевистской кассы 50 тыс. рублей.

Поездка действительно была организована большевиками. Однако в период ее подготовки (март 1906 г.) уже действовал объединенный ЦК РСДРП, в который входили как большевики, так и меньшевики. В итоге М. Горький ехал в Америку, имея письма к Американской социалистической партии: официальное — от этого ЦК, и личное — от Ленина, который тогда был одним из двух представителей РСДРП в Интернационале. Фактическим организатором поездки являлся большевик Н. Е. Буренин — один из активных работников большевистской центральной боевой группы, выбранный для этой работы Красиным. Принято считать, что поездка и с общественной, и с финансовой стороны была организована крайне неудачно — людьми, которые совсем не понимали американских условий и думали только о том, чтобы сорвать как можно больше денег. Ошибки, совершенные в процессе организации этой поездки, способствовали успеху кампании травли Горького, которая была умело раздута агентами тогдашнего царского посольства. В итоге широкая акция сборов, проводимых по каналам, не связанным с рабочим движением, была полностью сорвана. И только после того, как организаторы поездки Горького убедились в провале своих планов, они обратились к рабочим организациям. С помощью Американской социалистической рабочей партии, еврейских рабочих организаций и нью-йоркской группы содействия РСДРП Горькому удалось прорвать ту блокаду, которая была начата против него.

Именно этим организациями были проведены и сборы денег. Точное выяснение истории всей этой компании и финансовых ее результатов требовало бы специального обследования тогдашней американской рабочей печати. Но поверхностное знакомство с последней убеждает, что компания эта проводилась, как общая компания всех групп РСДРП, причем особенно важную роль играли, с одной стороны, ежедневная еврейская газета «Форвертс» и, с другой, нью-йоркская группа содействия РСДРП. «Форвертс» в то время фактически проводила политическую линию Бунда, а группа содействия, хотя и включала в свой состав также и большевиков, возглавлялась меньшевиками (М. Ромом, Д. М. Рубиновым и др.), которые сборы в фонд Горького организовывали как сборы в пользу всей партии. Никогда и нигде, ни в печати, ни в процессе внутриорганизационных переговоров, группам, поддерживавшим и проводившим компанию этих сборов, ни сам Горький, ни кто-либо из его представителей не делал и намека, что такое заявление ими было сделано, ни одна из указанных организаций не приняла бы участия в таких сборах.

Тем не менее, все средства, собранные во время этой компании, поскольку они попали в руки Н. Е. Буренина, были отправлены не общепартийному ЦК, в состав которого тогда входили и большевики, а в БЦ, который под разными предлогами их передачу в общепартийную кассу задерживал. После долгих и безрезультатных переговоров вопрос был поставлен перед ревизионной комиссией Лондонского съезда. Уклончивые ответы представителя большевиков в Берлине, на чье имя была переведена часть денег из Нью-Йорка, помешали комиссии вынести решение; дело было передано в ЦК, но этот последний, имевший большинство из большевиков и польских социал-демократов, несмотря на все настояния никакого дополнительного расследования не произвел. Вопрос был похоронен, деньги остались в кассе БЦ.

Н. Валентинов (Николай Владиславович Вольский, 1879−1964), лично знавший лидера большевиков с 1904 г., оказавшись в 1930 г. на положении эмигранта, в своей работе «Малознакомый Ленин» проблеме финансирования большевиков уделил две главы. Валентинов, в частности, пишет: «С фальшивым паспортом, нелегально, Ленин из Женевы приехал в Петербург 20 ноября 1905 года и на следующий день уже заседал в редакции газеты „Новая жизнь“. Официальным издателем была М. Ф. Андреева, жена в то время М. Горького. В одном из примечаний к 10-му тому 4-го, „очищенного“, издания сочинений Ленина, указывается, что газете „большую материальную помощь“ оказал М. Горький. Из собственного кошелька Горький, кажется, ничего не вложил в газету. Он был только влиятельным посредником. Он привлек для поддержки газеты купца Савву Морозова и Шмита. Большевики оказались великими мастерами извлекать с помощью сочувствующих им литераторов, артистов, инженеров, адвокатов деньги из буржуазных карманов. Большим ходоком по этой части был член большевистского Центрального комитета инженер Л. Б. Красин, и еще более замечательным ловцом купеческих и банковских бабочек, летевших на большевистский огонь, был М. Горький, умевший вытягивать деньги и на „Новую жизнь“, и на вооружение, и на всякие другие предприятия».

Среди тех, кто выплачивал Красину деньги на революционные нужды, были очень крупные фигуры. Он решил использовать М. Горького для того, чтобы получить деньги от крупнейшего предпринимателя Саввы Тимофеевича Морозова (1862−1905). Судя по рассказу М. Горького, деньги Красину были обещаны: 24 тыс. руб. в год — по 2 тысячи в месяц. Более того, Красин сумел сразу заручиться согласием на получение от С. Морозова своеобразного «аванса» в размере 10 тыс. руб.

Неоднократно деньги на те или иные нужды партийных организаций вносили представители крупнейших нефтепромышленных фирм. Член РСДРП А. Рохлин признавал, что «наша большевистская организация, нечего греха таить, не брезговала и этим источником дохода, хотя — это надо отметить — тут не было ничего похожего на те даяния, которыми пользовались шендриковцы; укажу хотя бы на 10-тысячный куш, полученный ими от нефтепромышленников при заключении декабрьского (1904 г.) договора, т. е. при обстоятельствах, которые придавали получке характер подкупа. Те же крупнейшие фирмы не раз и не два искали у нас защиты… уже в самое тяжелое время, кажется в 1911 г., от приставаний и налетов разного рода „эксов“)».

С лицами, имевшими яркое революционное прошлое, контактировали известные нефтепромышленники братья Гукасовы. В частности, П. О. Гукасов оказывал им содействие в поисках работы и способствовал продвижению по службе. Не случайным представляется и донос (относящийся к 1908 г.), поступивший на него, и содержавший утверждение, что он и еще несколько предпринимателей передали на нужды армянской церкви и на революционные цели 100 тыс. руб.

В этой связи не выглядит преувеличением утверждение ряда отечественных историков о том, что к осени 1905 г. купеческая буржуазия являлась не только крайне заинтересованным, но и наиболее подготовленным игроком развернувшегося преобразовательного процесса. Действительно, ее разветвленные связи по всем направлениям оппозиционного движения обеспечили ей особенное положение. Разумеется, каждая из существующих в тот период оппозиционных правительству групп действовала лишь в своей определенной политической нише, не располагая большим влиянием вне ее. Поэтому эскалацию напряженности, переросшей в массовые беспорядки, осуществить им было не под силу. Вместе с тем, не только пресса той поры, но и полицейские структуры указывали на тесные связи купеческой буржуазии с радикальными левыми силами. Донесения директору Департамента полиции по этому поводу направлялись регулярно.

Пожертвования С. Т. Морозова и его племянника Н. П. Шмита стали наиболее внушительным источником формирования бюджета большевистской фракции РСДРП в начале XX века. Несмотря на то, что с момента таинственной смерти фабриканта Саввы Морозова прошло уже более 100 лет, это дело вызывает интерес и сегодня. С 1905 г. сохранилось ничтожно малое количество документов, связанных с гибелью этого крупного предпринимателя. Вещественных доказательств происшествия, помимо свидетельства о его смерти и предсмертной записки, не осталось.

О помогавшем революции Морозове писалось достаточно много как о человеке «противоречивом», под конец жизни во всем разочаровавшемся, и то ли заболевшем душевно и умершем, то ли покончившем с собой. Попытки объяснить поведение Морозова делались неоднократно. Вот что писала об этом осведомленный очевидец тех событий сестра меньшевика Л. Мартова и жена Федора Дана Лидия Осиповна Дан: «Большевикам давали и очень богатые люди, например, Савва Морозов — этот по линии масонов. Давали и другие масоны. Денежные источники никогда выяснить не удастся, в подполье это по необходимости было засекречено и это никогда узнать не удастся, уже почти не остается людей, которые это знали и помнят».

В 1990 г. Ю. Г. Фельштинский брал интервью у внучатой племянницы Саввы Морозова, О. А. Кавелиной — внучки Анны Тимофеевны Карповой, урожденной Морозовой, сестры С. Т. Морозова. В интервью было воспроизведено семейное предание о смерти Морозова, повествующее о том, что С. Т. Морозов имел связи со многими революционерами. До своего отъезда в Канны в 1905 г. у него был роман с М. Ф. Андреевой, женой Горького. Страховой полис на 100 000 руб. был оформлен на имя Горького. (чтобы не компрометировать даму).

Уже в Каннах жена С. Т. Морозова отправилась кататься с Рябушинским на пролетке. Когда она вернулась, С. Т. Морозов лежал в постели с пулей в сердце. Вскоре М. Горький предъявил полис на 100 000 руб. В 1908 году, в журнале «Былое», появилась статья Г. В. Плеханова, в которой звучал вопрос: «Пора спросить Алексея Пешкова, куда он дел 100 000, цену жизни Саввы Морозова». По распространенной версии перед смертью С. Т. Морозов написал письмо, в котором просил в своей кончине никого не винить. В подлинность документа многие не верили. В частности, Фельштинский полагал, что эта легенда была пущена для того, чтобы «замести следы».

Нередко в литературе в связи со смертью С. Т. Морозова фигурирует фамилия Л. Б. Красина. Т. П. Морозова, правнучка Саввы Тимофеевича, в статье «Загадочная смерть Саввы Морозова» отмечала, что Зинаида Григорьевна, жена Морозова, «утверждала, что Савву Тимофеевича застрелили. Будучи рядом с комнатой, где находился Савва Тимофеевич, услышала выстрел. От испуга на какое-то время она остолбенела, затем вбежала к нему. Окно было распахнуто, и она увидела в парке убегающего мужчину». Морозов лежал на спине с закрытыми глазами, руки были сложены на животе, пальцы левой руки были опалены. Правая рука была разжата, и около нее лежал браунинг. На полу у кровати лежал листок — предсмертная записка. Французская полиция, «опытные криминалисты из Венгрии и Югославии, врачи судебно-медицинской экспертизы, специалисты по баллистике» не исключали «версию убийства с последующей инсценировкой».

В своей работе Ю. Фельштинский говорит о том, что первая встреча М. Ф. Андреевой с М. Горьким состоялась в 1900 г. в Севастополе. Роман с С. Т. Морозовым начался, видимо, в 1901 г. Спустя два года, в 1903 г., Андреева становится гражданской женой М. Горького. В декабре того же года при посредничестве Горького с Морозовым встретился Красин. В 1904 г. Андреева вступила в большевистскую организацию. И именно с этого времени С. Т. Морозов начинает через нее жертвовать деньги большевикам…

Вслед за этим С. Т. Морозов потребовал у матери права единолично распоряжаться делами фабрики. В ответ он был отстранен от управления мануфактурой и лишен доступа к семейным деньгам. Неожиданно для себя и для окружающих он потерял состояние и должен был теперь полагаться лишь на милость матери.

По Москве и Петербургу поползли слухи, что Морозов сошел с ума. У семьи были все основания считать, что Морозов болен. Страховой полис Морозова был выписан «на предъявителя» и отдан Андреевой, которая предупредила своего почитателя, что передаст деньги большевистской партии. 15 апреля медицинский консилиум нашел у Морозова «тяжелое нервное расстройство» и рекомендовал уехать лечиться за границу. В сопровождении жены и личного врача Н. Н. Селиванского Морозов уехал во Францию, сначала в Виши, потом в Канны, где остановился в гостинице «Роял».

К этому времени по целому ряду свидетельств Морозов окончательно рассорился с Горьким и навсегда отказал большевикам в дальнейшем финансировании. В частности, в начале февраля в присутствии жены он отказал в деньгах Красину на организацию III съезда РСДРП. Вторично приехав к Морозову в конце апреля, Красин вновь получил отказ.

Родственники Морозова предприняли попытку опротестовать страховой полис, но безуспешно. Судебный процесс выиграла Андреева. По окончании дела «финансовый отдел» Большевистского центра (Ленин, Красин и Богданов) получил из рук Андреевой 60 тысяч рублей. Ведал всеми этими операциями Красин.

Однако существует и другая версия кончины С. Т. Морозова. Судя по документам, контакты с террористическими кругами фабрикант не прерывал и они явно не пошли ему на пользу. Во время отдыха Морозова в Каннах его посещали революционеры из Женевы, среди них был и большевик Красин. Они требовали денег и, видимо, угрожали оглаской компрометирующих сведений. В результате психически надломленный С. Т. Морозов 29 мая 1905 г. застрелился.

Смерть Морозова открыла новый этап ожесточенной борьбы. На этот раз за наследство Николая Павловича Шмита (1883−1907), молодого фабриканта, владельца лучшей в России мебельной фабрики в Москве на Нижней Прудовой улице в районе Пресни. Дело о наследстве Н. П. Шмита, которое принесло в кассу большевиков «около 280 тыс. рублей», является сложным, но в то же время и очень важным для понимания внутренних процессов развития БЦ.

Н. П. Шмит был сыном дочери Викулы Елисеевича Морозова, членом династии Морозовых. Именно Морозов представил Шмита Горькому. Польщенный знакомством с известным писателем, Шмит через него начал помогать большевикам, давал деньги на «Новую жизнь» и на оружие. По его свидетельству, деньги Шмит снимал с текущего счета своего родственника фабриканта А. В. Морозова в Волжско-Камском банке (А.В. Морозов — родной брат матери Н.П. Шмита). Эта фабрика стала ареной яростных сражений с правительственными войсками и была полностью разрушена.

Официальная советская историография характеризовала Н. Шмита, как видного участника революции 1905 года, примыкавшего к партии большевиков. Он будто бы активно участвовал в подготовке декабрьского вооруженного восстания, купил большое количество оружия, которым были вооружены шмитовская и некоторые другие боевые дружины. Выдал московской большевистской организации (через М. Горького) крупные денежные средства на вооружение рабочих. В разгар декабрьского восстания Шмит был арестован. По свидетельству Н. Бардина, смотрителя полицейского дома Пресненской части, Шмит был доставлен в заключение «под усиленным конвоем». Полицейские чины ожидали увидеть совершенно другого человека: «Глядя на его беспомощную, опустившуюся фигуру, не верилось, что это тот самый человек, который бросил полную довольства жизнь, вооружил своих рабочих и стал во главе революционного движения». Для переговоров с Шмитом прибыл командир лейб-гвардии Семеновского полка Г. А. Мин, жестоко подавлявший в этот момент вооруженное восстание. Как было зафиксировано в записке Н. Бардина, Г. А. Мин предложил Шмиту «во избежание лишних жертв и разгрома фабрики» написать руководителям рабочих записку с предложением не сопротивляться и выдать все находящееся на фабрике оружие. Шмит растерялся от событий, произошедших с ним в эту декабрьскую ночь, и, не осознавая огромной важности этой записки, согласился ее написать. После того, как записка была отослана полковнику Мину, началась стрельба по фабрике: «Зарево пожара разрастается. Зрелище грандиозное. Грохот орудий не смолкает», — отмечал Н. Бардин.

В ходе следствия Н. П. Шмит объяснял факты закупки им оружия исходя из чисто оборонительных соображений. Он говорил, что опасался нападений на его фабрику черносотенцев, т. е. просто старался защитить свою собственность. Однако рабочие использовали оружие в других целях, но его вина лишь в том, что он легкомысленно доверился обещаниям работников не употреблять оружие иначе как против «черной сотни».

Шмит содержался в одиночной камере Бутырской тюрьмы почти 14 месяцев, а 13(26) февраля 1907 г. он был найден мертвым в камере тюремной больницы — по одной версии он был зарезан тюремной администрацией, по другой — покончил самоубийством…

Менее формальное описание тех же событий приводит в своих воспоминаниях, опубликованных в 1918 г., А. И. Рыков: «К периоду 1905;1906 гг. относится мое знакомство с семьей Николая Шмита, который после своей смерти в тюрьме все свое состояние передал партии. Он был одной из самых интересных фигур того времени. Он, начиная с 1905 года, все время оказывал всяческое содействие нашей партии. Он вооружил большинство рабочих своей фабрики и передал правление своей фабрикой рабочему комитету. И до сих пор остается невыясненным вопрос, покончил ли он жизнь самоубийством в Бутырской тюрьме или же был убит наемным убийцей. В последние дни в тюрьме до отправления меня этапом в Архангельскую губернию ему было предложено освобождение на поруки. Но через пять дней после этого предложения он был найден мертвым в одной из башен Бутырской тюрьмы».

Крупская писала о том, что Шмита «зарезали» в тюрьме, но перед смертью он будто бы сумел передать на волю, что завещает свое имущество большевикам.

Обстоятельства, связанные со смертью Н. П. Шмита указывают на то, что его смерть могла быть выгодна большевикам, Валентинов пишет, что Шмит выдавал имена членов партии на допросах: «Шмит никаким физическим пыткам не подвергся. Охранка никогда бы не посмела применить к нему, члену фамилии Морозовых, приемов, ставших вещью нормальной и обычной в практике ГПУ и НКВД. Жандармский офицер из московского охранного отделения, ведавший делом Шмита, „обработал“ его другим способом. Он вел с ним „сердечные“ разговоры как бы тайком, без всякой протокольной записи. Обстановка, в которой проходили беседы, походила более на отдельный кабинет ресторана (стол с разными яствами и напитками), чем на камеру допроса. Наивный, не умеющий лгать Шмит, однажды назвал фамилии рабочих, получивших через него оружие, назвал и других лиц, говорил о Савве Морозове и его субсидиях революции».

Ю.Г.Фельштинский полагал, что Шмит, находясь под арестом, дал показание о передаче Горькому 15 000 руб. на издание газеты «Новая жизнь» и 20 000 руб. на покупку оружия.

После гибели Шмита в тюрьме его тело не выдали матери и сестрам, настаивая на приезде А. В. Морозова. Московский градоначальник лично предупредил дядю погибшего об ответственности за соблюдение порядка во время похорон и потребовал поручительства о неповторении в городе беспорядков. На это А. В. Морозов ответил, что он не руководит полицией, а потому и за порядок пусть отвечает тот, кто ее возглавляет.

У Н. П. Шмита были две сестры — совершеннолетняя Екатерина и несовершеннолетняя Елизавета, а также и пятнадцатилетний брат. Чтобы все наследство Шмита досталось Ленину, нужно было добиться отказа всех троих от денег Шмита.

Борьба за наследство Шмидта стала одной из непосредственных причин раскола в Большевистском центре. С одной стороны, за овладение наследством боролся Ленин, с другой — Красин, Богданов и Горький. Ключевую роль в этом деле сыграл профессиональный революционер, журналист, активный член Одесского и Бакинского комитетов РСДРП В. К. Таратута (1881−1926). Большевик Таратута бежал из ссылки через Кавказ в Москву, где появился в ноябре 1905 г. (еще до ареста Шмита во второй половине декабря). После этого он стал секретарем московской организации большевиков и заведующим партийной кассой и издательством. Нельзя исключать того, что операция по завладению наследством Шмита, долго готовилась. По крайней мере, Таратута начал ухаживать за младшей из сестер Елизаветой (1887−1937), еще до смерти Шмита. Ходили слухи, что Таратута — агент охранки. Однако это не помешало Красину и Богданову зимой 1906/1907 г. привлечь его к участию в экспроприациях.

Весной 1906 г. Таратута уехал на партийный съезд в Стокгольм. Осенью того же года он выехал в Финляндию. Весной 1907 г. по настоянию Ленина на партийном съезде в Лондоне Таратуту избирают членом БЦ и кандидатом в общепартийный ЦК. Возможно, что особое покровительство лидера большевиков было вызвано именно тем обстоятельством, что через Таратуту Ленин планировал получить наследство Шмита. Его кандидатура вызывала серьезные возражения, однако Ленин сумел настоять на своем. В декабре того же года он вместе с Елизаветой эмигрировал в Париж, где находился до 1919 г.

Вскоре Ленин лично познакомился с Е. П. Шмит. В революционную пору она была увлечена Таратутой, настоящей биографии которого, видимо, не знала. Положение Таратуты в партии как секретаря Московского комитета РСДРП и члена БЦ ей, безусловно, импонировало. Ленин это, конечно же, понимал. Может быть, именно поэтому он так настойчиво проталкивал кандидатуру Таратуты в члены ЦК. Ведь формальных гарантий передачи денег девушки в БЦ пока что не было.

Вероятно, в это время состоялся разговор Ленина с известным меньшевиком Н. А. Рожковым, объясняющий многое в позиции Ленина. Рожков назвал Таратуту «прожженным негодяем». Но Ленина это не смутило. Более того, он возразил, что именно этим Таратута и ценен: «Тем-то он и хорош, говорил Ленин, что ни перед чем не остановится. Вот, вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы себя пересилить. А Виктор пошел… Это человек незаменимый».

По некоторым данным, Таратута «путем недопустимых угроз» заставил отказаться от наследства опекунов 15-летнего брата Шмита. Следует уточнить, что под «недопустимыми угрозами» имелось в виду убийство всех тех, кто стоит на пути передачи денег Шмита в партийную кассу. Об этом рассказал С. П. Шестернин, старый социал-демократ из Иваново-Вознесенска, использованный большевиками для получения наследства Шмита и вывоза денег за границу. Так, на первой же встрече представителей БЦ (Ленина, Красина и Таратуты) с братом Шмита и его адвокатами весной 1907 г. в Выборге Таратута «резким металлическим голосом» заявил, что устранит всякого, кто будет мешать получению денег. Ленин «дернул Таратуту за рукав», а среди петербургских адвокатов молодого Шмидта случилось некоторое замешательство. Это была «единственная шероховатость» во всех переговорах. Через несколько дней после этой встречи адвокаты сообщили, что брат Шмита от своих прав на наследство отказывается в пользу двух сестер. Мартов писал, что БЦ произвел «экспроприацию партийных денег», так как наследство это должно было поступить в кассу общепартийного ЦК и что нужных ему результатов член БЦ Таратута добился «путем «недопустимых угроз».

Одновременно с этим в 1907 г. молодой московский адвокат, помощник присяжного поверенного Н. А. Андриканис (1876−1947), являвшийся членом большевистской организации в Москве и поддерживавший связи с семьей Шмита, женился на старшей из сестер — Екатерине. В то же время БЦ привлек его к хлопотам по реализации наследства. Примечательно, что полицейские источники регистрируют факт ареста Красина 1 мая 1907 г. именно на квартире Андриканиса в Москве. В 1907;1908 гг. Андриканис входил в состав большевистской группы содействия РСДРП в Париже, но в конце 1908 г. он из этой группы вышел, хотя и заявил, что остается социал-демократом.

В мае 1908 г. московский суд разделил часть наследства (257 966 руб.) поровну между сестрами Шмита. Однако вопрос о том, кому достанется гораздо большая сумма, по приблизительным оценкам, 2−3 млн руб. в акциях и наличности, суд в тот момент времени не решил. Ситуацию осложняло то обстоятельство, что единственным официальным документом, представленным суду, было нотариально заверенное письмо Шмита, в котором он все завещал Екатерине.

В это же время агенты охранки сообщали из Парижа, что Красин устроил импровизированный третейский суд между БЦ и Андриканисом для разрешения спора. Председателем суда был М. А. Натансон, один из лидеров партии эсеров. 7 июня 1908 г. суд «постановил», что большевики должны получить все наследство Елизаветы (123 983 руб.) и часть наследства Екатерины (43 983 руб.).

Таратута, недовольный решением «суда», решил использовать уже апробированные методы угроз в отношении Андриканиса. Последний обратился в ЦК с жалобой на эти угрозы, указав на недопустимое поведение БЦ, который пытается обратить на фракционные нужды состояние Шмита, которое было предназначено для всей партии. Текст этого обращения Андриканиса в печати неизвестен, но Л. Б. Каменев его определял как попытку «достаточно искусно маскировать тяготеющее на нем обвинение в покушении на партийное имущество».

Большевики верно оценили складывавшуюся ситуацию. Их бывший товарищ по фракции к делу реализации наследства Шмита подходил, конечно, с корыстными личными целями. Он предпринял попытку оставить себе львиную часть наследства. Вместе с тем, не вызывает сомнения факт, что зимой 1906;1907 гг., в тот момент, когда Шмит делал свои распоряжения о передаче своего имущества партии, существовала только одна объединенная РСДРП, имевшая общий ЦК, единую социал-демократическую фракцию в Государственной думе и т. д. Именно этой объединенной партии и должно было принадлежать партийное имущество.

На заседании Большевистского центра в августе 1908 г. его члены так и не пришли к согласию относительно того, кому достанется наследство Шмита. Ключевую роль в решении вопроса о наследстве младшей из сестер, Елизавете, сыграл Л. Б. Красин. В начале октября 1908 г. он сообщил М. Горькому и его жене о том, что Елизавета утратит право на наследство, если выйдет замуж за Таратуту. По российским законам, Елизавета, будучи несовершеннолетней, могла получить права наследования только вступив в брак, чтобы муж представлял ее в финансовых делах. Таратута тот момент был не самой подходящей кандидатурой для женитьбы, поскольку находился в розыске. Елизавете был нужен «легальный» муж, которым не интересовалась бы полиция. При этом Красин понимал, что если деньги попадут к Таратуре, ими овладеет Ленин, и он их больше не увидит. Красин включился в поиски «подходящего жениха». «Претендентом» на роль «фиктивного мужа», по мнению Красина, мог стать Н. Е. Буренин (1874−1962), профессиональный музыкант и одновременно специалист по нелегальным операциям, являвшийся одним из организаторов Боевой технической группы (БТГ) при ЦК РСДРП (б). Когда Буренин отказался от предложения, Красин обратился к большевику А. М. Игнатьеву (1879−1936), владельцу финского поместья Ахи-Ярви, использовавшегося БТГ в качестве основного склада контрабандного оружия. Игнатьев согласился, и в октябре 1908 г. в церкви русского посольства в Париже состоялось бракосочетание дворянина Александра Игнатьева и купчихи Елизаветы Шмит. Брак был фиктивным, и вскоре после этого наследство младшей из сестер перешло в распоряжение большевиков. Сама же она вернулась к Таратуте. Игнатьев за свои услуги получил солидную сумму и с комфортом жил за границей. И лишь Красин, организовавший все «предприятие», остался ни с чем.

В конце 1908 г., после того, как реализация той половины наследства Шмита, права на которую перешли к младшей сестре, вышедшей замуж за Таратуту, была завершена, большевики вновь занялись Андриканисом. Весною и летом 1909 г. дело БЦ против Андриканиса разбиралось третейским судом. Судьями были авторитетные деятели, которых нельзя было заподозрить в стяжательстве — М. Натансон, А. Ю. Фейт и др. Суд обязал Андриканиса вернуть БЦ часть наследства его жены, старшей из сестер.

По всей видимости, Андриканис доказал, что сам БЦ признал его права на часть наследства. В эмиграции, действительно, тогда ходили слухи, что после первых разоблачений Андриканиса, в 1907 г., он замолчал об этом деле потому, что между ним и представителями БЦ было заключено соглашение, согласно которому Андриканис за поддержку большевистской версии о том, что наследство было предназначено не для всей партии, а только для одной большевистской фракции, получил согласие БЦ оставить часть наследства в личное пользование. Чтобы иметь возможность присвоить общепартийное имущество, представители БЦ заплатили Андриканису большие отступные.

Решение третейского суда Андриканис, несомненно, выполнил: в июне 1909 г. в кассе Центра, как было объявлено на расширенном совещании редакции «Пролетария», имелось около 125 тыс. руб., а уже в январе 1910 г. на пленуме ЦК Центр, по его данным, располагал суммой приблизительно в 200−210 тыс. рублей. Иными словами, после июньского совещания Центра его кассовая наличность увеличилась на 75−85 тыс. руб., что примерно соответствовало сумме, которую Андриканис по решению суда должен был передать Центру.

Но осенью 1909 г. пришлась новая полоса угроз со стороны Таратуты, который стремился таким образом все-таки забрать у Андриканиса часть для кассы БЦ. Новые угрозы Таратуты заставили Андриканиса обратиться к членам ЦК с новой жалобой «на недопустимые действия» Таратуты. Но и в этот раз он не довел дела до конца. Вероятно, дело было «закрыто» по договоренности сторон. Б. И. Николаевский полагал, что это было сделано в ущерб интересам партии.

Конфликт вокруг наследства Шмидта, принесший в кассу большевиков около 280 тыс. рублей, еще не один год продолжал оказывать негативное влияние на отношения внутри РСДРП. Меньшевики осудили эту авантюру так же, как и тифлисскую экспроприацию 1907 года. Многим меньшевикам казалось, что после всего случившегося Большевистский центр мало чем отличался от банды уголовников, подрывавших авторитет партии и компрометировавших дело освобождения рабочих. Одни из главных зачинателей «дела о наследстве» Л. Б. Красин оказался уязвлен тем, что В. И. Ленин путем тайных махинаций сумел завладеть деньгами левых большевиков, в том числе наследством Шмита. Ленин сумел в августе 1908 г. на заседании Большевистского центра добиться передачи контроля за финансами в руки преданных ему людей.