Личность А. Косыгина и «Косыгинские реформы»

В брежневском Политбюро Косыгин, несомненно, был самой яркой фигурой — последним крупным выдвиженцем Сталина конца 30-х годов. Его карьера была фантастически стремительной. Косыгин родился и начал свою карьеру в Ленинграде, где закончил Текстильный институт. Всего за три года, с 1935 по 1938 год, он прошел путь от мастера текстильной фабрики до председателя Ленинградского горсовета, а 2 января 1939 года становится наркомом текстильной промышленности СССР. В этом, с одной стороны, нет ничего удивительного — в конце 30-х годов Сталин взял линию на резкое омоложение хозяйственных кадров. Зачищенные от «врагов народа» наркомовские кресла в то время занимали люди, которым редко бывало за 40 (самым молодым из новых сталинских наркомов был 33-летний Дмитрий Устинов, назначенный в 1941 году наркомом вооружений). Однако если того же Устинова или наркома тяжелого машиностроения Малышева и многих других людей брали в правительство прямо с заводов или из конструкторских бюро, то Косыгина пересадили в кресло наркома из кресла председателя Ленинградского горсовета. До того как возглавить горсовет, он был сначала директором текстильной фабрики в Ленинграде, а затем, в 1938 году, стал заведующим промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома партии. В обкоме он не проработал и года и в том же 1938 году стал, по сути, третьим человеком в Ленинграде после первого и второго секретарей Ленинградского обкома и горкома ВКП (б) Андрея Жданова и Алексея Кузнецова. С последним его связывали не только теплые товарищеские отношения — жена Косыгина приходилась Кузнецову родственницей. Возможно, это никак и не сказалось на быстром продвижении Косыгина, однако очевидно, что без соответствующих рекомендаций того же Жданова, в свою очередь, активно продвигавшего Кузнецова, его появление в Совнаркоме не обошлось.

34-летний нарком текстильной промышленности снискал уважение не только Сталина, в шутку называвшего его «Косыга». Такие довольно разные по степени приближенности к Сталину и по характеру люди, как Молотов и Микоян, оценивали деловые и личные качества Косыгина достаточно высоко. Молотов в своих беседах с писателем Феликсом Чуевым оставил о Косыгине следующий отзыв: «Косыгин — честный человек, глубоко партийный. Лучше других». Микоян относился к Косыгину более критически, но, тем не менее, признавал, что «он был опытным хозяйственником». В общем, Косыгин сумел удачно вписаться в сталинскую команду, заслужив благосклонность вождя тем, что не играл в большую политику, а всецело занимался своими прямыми обязанностями в сфере легкой промышленности. Уже в апреле 1940 года он становится заместителем председателя Совнаркома СССР и председателем Совета по товарам широкого потребления при этом же совнаркоме. 24 июня 1941 года, спустя всего два дня после начала Великой Отечественной войны, Сталин назначает Косыгина заместителем председателя Совета по эвакуации при СНК СССР. Косыгин работал на этом посту профессионально и самоотверженно. В сентябре 1941 года он осуществил эвакуацию из Харькова танкового, турбинного и электротехнического заводов. На обратном пути в Москву его автомобиль чуть было не заехал на территорию, оккупированную немцами. Косыгин осуществлял эвакуацию и московских предприятий. 13 ноября 1941 года он докладывал в Государственный Комитет Обороны (ГКО) об эвакуации около 500 заводов и фабрик.

С января по сентябрь 1942 года Косыгин в качестве уполномоченного ГКО находился в Ленинграде. Он был одним из инициаторов строительства знаменитой «Дороги жизни» вдоль восточного берега Ладожского озера. Персонально на Косыгина были возложены задания по строительству трубопровода по дну Ладожского озера и подготовке к открытию судоходства по озеру. Оба задания были выполнены, причем трубопровод длиной 29 километров был сдан в эксплуатацию досрочно и обеспечивал с 1942 года топливом город и фронт. Успешно справлялся Косыгин и с поручением правительства (в конце июня 1942 г.) по обеспечению Красной Армии инженерными и саперными средствами.

Однако в годы войны Косыгину доводилось иметь дело не только с проблемами эвакуации и налаживания производства инженерных и саперных средств. Сохранились документы о его причастности к депортации немецкого и финского населения из пригородов Ленинграда в 1941 году. 29 августа 1941 года, в момент резкого ухудшения положения на Ленинградском фронте, Молотов, Маленков, Жданов и Косыгин посылают Сталину следующую телеграмму: «Сообщаем, что нами принято решение о немедленном переселении из пригородов Ленинграда немецкого и финского населения в количестве 96 000 человек. Предлагаем выселение произвести в Казахстан — 15 000 человек, в Красноярский край — 24 000 человек, в Новосибирскую область — 24 000 человек, Алтайский край — 12 000 человек и Омскую область — 21 000 человек. Организацию переселения возложить на НКВД. Просим утвердить это предложение». После возвращения из Ленинграда Косыгин вскоре возглавил Совнарком РСФСР, с 1943 года он занимался вопросами восстановления народного хозяйства.

В послевоенные годы Косыгин не утратил расположения Сталина. В 1948 году он становится членом Политбюро ЦК и министром финансов (продолжая оставаться заместителем Председателя Совета Министров СССР). В 1949 году над Косыгиным нависла смертельная опасность. Грянуло «ленинградское дело». До сих пор до конца не ясно, почему Косыгину удалось в этой, почти безнадежной для себя ситуации (ведь он тоже был «ленинградцем», а его жена, как упоминалось выше, приходилась родственницей Алексею Кузнецову — одному из главных обвиняемых по «ленинградскому делу», с котором Косыгины были очень дружны), «вытянуть счастливый билет», как писал в своих мемуарах Хрущев. Сам Косыгин рассказывал уже в 70-е годы своему заместителю по Совмину Владимиру Новикову о том, что во время следствия по «ленинградскому делу» Микоян, работавший тогда заместителем Председателя Совета Министров СССР, «организовал длительную поездку Косыгина по Сибири и Алтайскому краю якобы в связи с необходимостью усиления деятельности кооперации, улучшения дел с заготовкой сельскохозяйственной продукции». Косыгин не исключал и того, что эту командировку Микоян согласовал со Сталиным, согласие которого означало, что Косыгин не будет репрессирован.

К неприятностям Косыгина, связанным с «ленинградским делом», добавился поступивший Сталину в июне 1949 года донос о том, что будто в 1948 году, когда Косыгин был министром финансов, в Гохране происходили крупные хищения золота и драгоценных камней. Сталин поручил министру Госконтроля Мехлису провести ревизию в Гохране. Ревизии Мехлиса, как правило, заканчивались для многих чиновников в лучшем случае выговорами по партийной линии. Мехлис проводил ревизию Гохрана в течение четырех месяцев. Никаких нарушений ревизия не обнаружила, кроме недостачи 140 грамм (!) золота. Мехлис дал команду разобраться в причинах этой недостачи. В Гохране начали работать специалисты-эксперты по золоту. К счастью для Косыгина, они установили, что недостача злосчастных 140 грамм золота вызвана различной степенью влажности воздуха в помещениях, где определялся первоначальный вес слитков (во время войны Гохран находился в Свердловске), и влажностью воздуха в основных помещениях Гохрана в Москве. Кроме того, эксперты утверждали, что в процессе множественных перевозок и перекладок слитков потери металла неизбежны. Мехлис удовлетворился этими объяснениями и не только дал знать Сталину о том, что у Косыгина все в порядке, но и ходатайствовал о награждении работников Гохрана за «отличное» ведение дела.

Вскоре начальник Гохрана получил орден Ленина. Несмотря на то, что ревизия Мехлиса окончилась для Косыгина благополучно, почти до самой смерти Сталина Косыгин жил в ожидании ареста. Его зять Жермен Гвишиани вспоминал, что Косыгин, узнав о том, что среди предъявленных Николаю Вознесенскому обвинений было обвинение в незаконном хранении оружия, утопил в реке два сохранившихся с войны пистолета. Гвишиани удалось обнаружить на даче у Косыгина подслушивающие устройства, и, когда он сообщил о них тестю, тот строго сказал: «Ничего не трогай и никому не говори». Каждое утро, уходя на работу, Косыгин говорил родным: «Прощайте» и напоминал о заранее обговоренных действиях семьи в случае его ареста. Только в конце 1952 года, после ХIХ cъезда КПСС, Косыгину стало ясно, что «этап подозрений и недоверия заканчивается». Произошло это после того, как на каком-то совещании к нему подошел сам Сталин, тронул его за плечо и сказал: «Ну как ты, Косыга? Ничего, ничего, еще поработаешь» Гвишиани-Косыгина Л. Об отце / Премьер известный и неизвестный — М.: Республика, 1997. — с. 23−24.

После смещения Хрущева Косыгин занял должность Председателя Совета министров, на которой проработал 16 лет. В 1965 году он выступил с рядом инициатив, получивших название «косыгинских реформ». Эти реформы, с одной стороны, были призваны покончить с «хрущевскими» экспериментами с системой управления народным хозяйством, с другой — дать новые импульсы развитию экономики. Первая задача была выполнена успешно — взамен совнархозов снова вернули министерства. Успешно начали проводиться в жизнь и главные идеи «косыгинских реформ» в области планирования народного хозяйства. Смысл этих реформ, по мнению одного из референтов Косыгина Игоря Карпенко, заключался в том, чтобы «сменить военно-штабную систему с ее главным лозунгом «План любой ценой».

Косыгин стремился вдохнуть новую жизнь в плановую социалистическую экономику комплексом взаимосвязанных между собой мероприятий. В основу планирования были заложены объемы только реализованной продукции, количество плановых показателей, спускаемых сверху и регламентировавших до мелочи каждый шаг предприятия, было снижено с 30 до 9 показателей, из отчислений от прибыли на предприятиях создавались фонды развития производства и материального поощрения, заводы и фабрики получили право самим реализовывать сверхплановую продукцию, устанавливать штатное расписание и сметы. В сельском хозяйстве закупочные цены на продукцию повышались в 1,5−2 раза, вводилась льготная оплата сверхпланового урожая, снижались цены на запчасти и технику, уменьшились ставки подоходного налога на крестьян. Кстати, именно Косыгин подписал в августе 1974 года постановление Совмина, по которому крестьяне наконец-то стали полноправными гражданами страны — на них распространили паспортную систему.

Реформы дали благоприятные результаты в годы восьмой пятилетки (1965;1970 гг.). Не будем приводить цифровые показатели, укажем лишь на то, что именно в эти годы был налажен массовый выпуск легковых автомобилей «Жигули». По инициативе Косыгина был заключен договор с итальянской фирмой «Фиат» на строительство автозавода и организацию производства современных автомобилей в Тольятти. Были достигнуты большие успехи в капитальном строительстве, улучшилось положение дел в сельском хозяйстве (в 1970 году общий рост сельскохозяйственного производства составил 9%).

Однако уже в самом начале реформ Косыгин сталкивался с противодействием некоторых членов Политбюро его начинаниям. По воспоминаниям Байбакова, когда на одном из заседаний Политбюро обсуждалась концепция реформы, председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный «со свойственной ему грубоватостью и недоверчивостью произнес: «На кой черт нам реформа? Мы плохо развиваемся, что ли?», — на что Косыгин возразил: «Реформа необходима, темпы развития экономики стали снижаться. Все валовые методы исчерпаны, поэтому надо развязать инициативу, поднять в коллективах интерес к результатам труда». «Но Подгорный, — вспоминает далее Байбаков, — напыщенно и напористо отстаивал свое, споря не только с Косыгиным, но и с недостаточно уверенным в необходимости реформы Брежневым, не говоря уже об остальных: «Если проводить реформу, то нужно к ней тщательно готовиться. Рано проводить», — настаивал Подгорный».

Многие современники свидетельствуют о том, что «косыгинские» реформы были свернуты во многом из-за того, что Брежнев ревниво относился к Косыгину и постепенно лишал его все больше и больше реальных рычагов управления экономикой. Бывший первый секретарь Московского горкома КПСС Николай Егорычев вспоминал, что в 1966 году Брежнев как-то сказал ему: «Ну скажи, зачем это Косыгин поехал по украинским заводам? Что ему там делать? Все о своем авторитете печется. Пусть бы лучше в Москве сидел да делами занимался». Однако есть свидетельства и о том, что отношения Брежнева и Косыгина стали портиться не в середине 60-х, а с 1975 года. Так, в частности, считает бывший заместитель Косыгина по Совмину Владимир Новиков. «В течение десяти лет, — пишет он, — отношения между ними, смею утверждать, были хорошими. Я не раз бывал на даче Брежнева вдвоем с Устиновым. Устинов был не очень доброжелателен к Косыгину. Брежнев же, наоборот, в то время при мне ни разу не отозвался о нем плохо. И хотя Брежнев очень хорошо относился к Устинову, но, когда тот в домашней обстановке начинал отпускать какие-либо колкости в адрес Алексея Николаевича, Леонид Ильич не поддерживал беседу в этом направлении. Роковую роль, на мой взгляд, в ухудшении отношений между Брежневым и Косыгиным сыграл Н. А. Тихонов. С 1974 г. Брежнев начал болеть, уже через год недуг стал резко прогрессировать. У него явно развилась подозрительность, и Тихонов умело направлял ее против Косыгина, стремился вбить клин между ними. Это ему удалось, и с 1975 г. их взаимоотношения начали ухудшаться. Тихонов без конца докладывал Брежневу о тех или иных, большей частью надуманных ошибках Алексея Николаевича. В оппозицию Косыгину он стремился втянуть и остальных его заместителей. Например, мне он говорил: «Знаешь, ведь мы в Совмине — простые пешки, даже не имеем права подписать незначительное распоряжение. Вся власть у председателя и его заместителя Дымшица, который располагает материальными ресурсами».

Реформы Косыгина буксовали не только из-за интриг в верхних эшелонах власти. Им активно сопротивлялись многие министерства. Вот один из ярких примеров на эту тему, описанный референтом Косыгина Карпенко. Речь идет о так называемом бунте сорока министров. «Суть дела заключалась в том, — пишет Карпенко, — что реформа резко увеличила цену срыва договорных обязательств. Предприятие, скажем, из-за недопоставки чепуховой, копеечной детали могло задержать выпуск дорогостоящей продукции, сорвать задание по ее реализации, а значит, потерять значительную сумму отчислений в поощрительные фонды. По новым условиям в таких случаях можно было через Госарбитраж взыскать с недобросовестного партнера не только штраф за недопоставленную продукцию, но и потребовать возмещения всех потерь и убытков, которые понесло предприятие. Госарбитраж получил право решать такие споры, даже если они возникли у коллектива с собственным министерством. Однако охотников обращаться в Госарбитраж с подобными жалобами находилось очень мало — получалось себе дороже. Ведь с поставщиком, не говоря уж о собственном министерстве, работать предстояло многие годы, и портить с ним отношения было просто опасно. Чтобы поднять дисциплину взаимных поставок, Косыгин пошел на такую меру: было принято постановление, по которому выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. Против этого и восстали дружно Госплан и наиболее сильные министерства и авторитетные министры, утверждавшие, что в таком случае все их предприятия останутся не только без премий, но и без зарплаты. В итоге победа осталась за министрами. И хотя распоряжение Косыгина официально отменено не было, оно практически никогда так и не вступило в действие».

Реформы Косыгина постепенно были свернуты и в силу благоприятной экономической конъюнктуры для СССР на нефтяном и газовом рынке. Мировой энергетический кризис совпал с бурным развитием в нашей стране нефтяной и газовой промышленности. Развитые страны были готовы платить за тонну нефти по 100 долларов, в то время как ее себестоимость в Самотлоре составляла около 5 рублей, а общий объем нефтедобычи СССР быстро довел до 600, а затем и 650 миллионов тонн. Открытие нефтяных и газовых месторождений в Западной Сибири постепенно привело к тому, что к середине 80-х гг. две трети общесоюзной добычи нефти и более 60% добычи газа обеспечивала Западная Сибирь. Этот мощный прорыв имел свои как позитивные, так и негативные стороны. С одной стороны, на валюту, вырученную от экспорта нефти и газа, закупалось западное комплектное оборудование для строительства новых заводов. На нефтедоллары было закуплено оборудование для КамАЗа, Волжского автомобильного завода, Уфимского мотостроительного завода, выпускавшего двигатели для автомобилей «Москвич». С другой стороны, на эти же нефтедоллары закупалось и продовольствие, что постепенно привело к подрыву отечественного сельскохозяйственного рынка. Впрочем, ставка на массовый импорт продовольствия была сделана еще при Хрущеве, однако в 70-е годы этот импорт не только не был свернут, но и значительно увеличился. Советский Союз становился все более зависимым от закупок продовольствия за границей. Если в 1973 г. импорт зерна составил 13,2% от всего его количества, производимого в стране, то в 1975 — 23,9%, в 1981 — 41,4%. Причем зерно покупали уже не только на нефтедоллары, но и на средства, вырученные от продажи золотого запаса страны. Если в 1967 году (в разгар «косыгинских» реформ) на закупку зерна было затрачено 50,2 тонны золота, то в 1972 году — 458,2 тонны (!) (эти данные историки А. Коротков и А. Степанов обнаружили в архивах Политбюро ЦК КПСС). Это уже были не реформы, а путь в никуда… Филиппов А. Алексей Косыгин: прагматический подход. — Родина. — № 1. — 2007. — с. 15−16.