Писательское литературоведение (статья Г. Бельгера «Гёте и Абай»)

Писательское литературоведение (статья Г. Бельгера «Гёте и Абай»)

Термин «писательская критика» узаконен в науке о литературе наряду с дефинициями «профессиональная» и «читательская» критика. Начиная с неизвестного автора «Слова о полку Игореве», оценившего Баяна, редко кто из писателей удержался от искушения высказаться о творчестве коллеги по цеху.

Теоретиками достаточно четко обозначены отличительные черты писательской критики, главная из которых — способность прочувствовать особенности самого творческого процесса. Чехов писал Григоровичу о рассказе «Припадок»: «Все хвалили, а описание первого снега заметили только Вы». Однако немногие писатели решились выступить в качестве литературоведа. Известны исследовательские работы Анны Ахматовой, Валерия Брюсова, Корнея Чуковского; Андрей Битов публикует в знаменитом романе «Пушкинский дом» научные работы своего героя и т. д. Большой резонанс и неоднозначные суждения среди ученых вызвала книга Олжаса Сулейменова «Аз и Я». Отдельных примеров достаточно. Вместе с тем стоит задуматься о научных трудах художников слова как об особом литературном явлении.

Заслуженный деятель культуры Казахстана Герольд Бельгер определяется в публикациях о нем в первую очередь как переводчик, прозаик, публицист, критик. Вместе с тем его работы — такие, как «Гёте и Абай», — отвечают всем требованиям, предъявляемым к научным трудам. Здесь мы видим добросовестный сравнительный анализ творчества двух гениев с использованием структурального и биографического методов, сопоставляются и анализируются мотивы, темы, строфика, лексика классиков, широко представлена история вопроса, профессионально намечены перспективы дальнейшего изучения проблемы. Бельгер показывает себя мастером исторического изучения, умеющим сопоставлять бесконечно далекие факты и делать выводы. Неожиданные, на первый взгляд, его сопоставления (Гёте и Абай), вопреки кажущейся отдаленности, основаны на глубоком проникновении в сущность художественных явлений. В его статьях дело поэта всегда рассматривается не только в перспективе истории отечественной словесности, но и в атмосфере ответственности каждого литератора за каждое слово.

Между тем жанр работы обозначен как очерк-эссе. Более того, Бельгер постоянно ссылается на жанровую маркировку, словно заранее предупреждая возможные нападки ученых. Он пишет в очерке-эссе «Гёте и Абай»: «В моем очерке, вероятно, будет немало отступлений и различных побочных замечаний по поводу и без повода». Автор подчеркивает: «Я пишу не обстоятельное исследование, а очерк-эссе. Нечто конспективное с чисто осведомительной задачей». Эти и многие другие оговорки такого содержание, наоборот, заставляют подумать о том, что автор ясно представляет несомненное научное значение своего очерка-эссе.

Мы попытаемся на примере указанного труда определить стилевые особенности научных изысканий писателя. Произведение начинается с утверждения: «Странно, но мне кажется, что я чувствую Абая. В этом предложении я интонирую не слово «странно», а слово «чувствую». Автор не уверен в объективности чувства. В этом есть резон. Еще в 19-ом веке глава одной из первых научных школ в России — психологической — Д. Овсянико-Куликовский настаивал на том, что мысль объективна и внеличностна, а чувство личностно и субъективно. Но Бельгер интуитивно ощущает, что мысль и чувство явления пусть не тождественные, но смежные, отнюдь не полярные: «чувствовать чье-либо творчество — несомненно, объемнее и значительнее, чем понимать». Он последовательно отстаивает научную результативность чувства: «Истина: слово, воспринятое сердцем, дороже, весомей слова, понятого умом», «чтение умом и сердцем». Автор отмечает корреляцию двух путей поиска истины: «…то смутно-зыбко, то явственно-отчетливо смущало и радостно волновало созвучие двух великих мужей». Его удивляет, почему на это родство, которое ему «мерещится», не обратили внимание «наши многомудрые литературоведы». Бельгер справедливо полагает, что при восприятии, а, значит, понимании текста мысль и чувство неделимы: «Читая Абая, все время испытываешь необычайный простор мысли и ширь дыхания». Именно такое состояние должно быть основой для работы историка литературы. Однако Бельгер вынужден постоянно оговариваться, высказывая свои мысли: «скорее всего», «трудно как-то допустить», «трудно предположить», «может, не совсем серьезное наблюдение» и т. д.

Бельгер ищет собственный путь. Поиски были связаны с длительными размышлениями над тем, что предлагала ему традиция, существующая десятилетия. Столкновение с традиционной наукой оказалось достаточно острым. Не желая выслушивать претензии «высокомудрых литературоведов», Бельгер декларирует свою субъективность: пишет не от общепринятого научного «мы», а от «я», ссылается на свою биографию. Личный и научный аспекты тесно связаны. Он демонстрирует особость своего научного исследования. «Понять, постичь нормальный человек в состоянии многое. А вот почувствовать, то есть воспринять через сердце, через душу — очень непросто» или «я шел своим путем, обратным». Ценя значение и представляя уровень подлинного научного исследования, понимая недостаточность собственного опыта «ученого мужа», писатель обозначает свою нишу в производстве интеллектуальной продукции: «Менее всего хотелось бы мне прослыть непросвещенным в освещении заявленной в заглавии моего эссе неохватной темы, хотя, понятно, я никак не отношу себя ни к абаеведам, ни гетеведам». Конечно, Бельгер к абаеведам и гетеведам в узком смысле этих слов не относится. Контекст его работы — поэтическая гармония, объединяющая мир. Литературоведы об этом знают, но не рискуют препарировать столь неощутимый предмет, как Бельгер не желает вводить свои открытия в круг узконаучных, конкретных проблем.

Профессиональные «многомудрые литературоведы» используют в своих текстах художественные приемы — такие, как сравнение, градация, анафора и другие. Эти приемы считаются закономерными, как бы узаконенными. Писатель, обладающий безусловным художественным даром, вставший на путь литературоведа, естественно, будет расширять спектр художественных средств в изложении глубоко продуманного, досконально изученого и логически выстроенного материала. С интуицией художника он умеет читать текст, нащупывая в нем внутреннюю затаенную жизнь. Чувства, запрятанные между строками, становятся ясными, живыми, когда он по-своему читает страницы классиков. Бельгер широко использует пейзаж: «Степь бескрайняя, неоглядная. Топот копыт. Глухое бормотание домбры», или «Шла война. Крохотный аул на берегу Ишима зимой заваливало снегом. Буран неистовствовал неделями. Стены комнатки при аульном медпункте промерзали насквозь. При подслеповатой лампе-семилинейке, прижимаясь к закопченной угарной печке, я упорно твердил под монотонное завывание ветра в трубе слова Абая».

Художник-литературовед включает в исследование портретные характеристики: «Иная миниатюра заключает в себе систему мировосприятия и миропонимания. И мне порою кажется, что Гёте в строгом, в плотно облегающем ладную фигуру фраке, при звезде на груди, при всем своем сановом величии все же иногда поэтически небрежен, раскован, позволяет себе разные вольности и милые шалости, а Абай в своем мешковатом верблюжьем чапане поразительно собран, опрятен, этически строг». Трудно представить ученого-литературоведа, определяющего через описание костюма предмета исследования его манеру письма. Между тем основная мысль сказана Бельгером емко, точно в научном плане. Отличает стиль статьи метафоричность. Его метафоры — суть формулы. «Солнечными были глаза и у Гёте, и у Абая», «Все истинно казахское вмещается в звучное слово — Абай. Это символ. Знамя народа на разноплеменной планете», «Зрячее око души».

Научная ценность очерка-эссе была признана заслуженно и сразу литературной общественностью. В нашей статье речь идет о роли в науке художников в качестве исследователей. Пловец, вышедший на дорожку, должен соблюдать правила стиля (кроль или брас), в чужой монастырь со своим уставом не ходят, — все это является аксиомами. И все-таки исключения из правил не всегда подтверждают их, а дают возможность для развития. «Писательское литературоведение», базирующееся на прочувствованной мысли, не заменит строгой науки, но отображает литературный процесс с неожиданной для традиционного исследования стороны. Опыты Герольда Бельгера в компаративистике уникальны, как уникален его путь писателя, уникальна его личность. Вместе с тем его статьи, обозначенные как очерки-эссе, дают возможность задуматься о развитии новой полноправной методологии при изучении историко-литературного процесса. бельгер лексика писательский критика.

1. Бельгер Герольд. Гармония духа. — М.: Русская книга, 2003.