Государство и наднациональные институты управления: диалектика сосуществования в процессе глобальных социально-экономических сдвигов

Постановка проблемы. Начало XXI века, по мнению многих ученых, ознаменовалось эволюционным переходом от биполярности к многополярности мировой экономической системы. Мир еще не определил модель и орган глобального управления в целом и глобального регулирования экономики в частности. Современным вызовом для глобальной экономики является обеспечение всеобъемлющего характера координационных механизмов управления международными процессами. Ключевая роль в процессе построения такой модели отводится наднациональным институтам. Формирование новой модели мира привело к усилению роли не только таких субъектов международных отношений как международные организации и учреждения (МВФ, МБРР, ВТО, МОТ, ООН, Международная организация комиссий по ценным бумагам ИОСКО, Банк международных расчетов, НАТО), национальные правительства, неправительственные организации (Давосский форум, WEF), международные клубы «большая восьмерка», G 20. Но и усилению роли транснациональных компаний (ТНК), транснациональных банков (ТНБ), в том числе государственных ТНК, интеграционных объединений (ЕС, БРИКС, НАФТА, АТЕС), финансово-промышленных элит.

Анализ последних публикаций и исследований. Экономическое обоснование эффективности государства в условиях глобализации рассмотрены в работах таких ученых: В. Тарасевича, Дж. Эванса, И. Малого, Б. Питерса, О. Соскина, В. Рязанова и других. Роль государственных структур и наднациональных институтов вуправлениии мировой экономикой в процессе глобальных социально-экономических сдвигов исследуются в целом ряде экономических трудов, в частности К. Воронкова, Н. Далевской, А. Гальчинского, Д. Норта, Дж. Арриги, П. Хирста и других.

Целью статьи является исследование роли государства и наднациональных институтов в управлении мировой экономикой, а также особенностей их диалектического сосуществования в процессе глобальных социально-экономических сдвигов.

«Современная система международного управления является мозаикой давно существующих институтов (структур), которые создавались для регулирования глобального мира отличного от современного» [1, с. 16]. Структурные сдвиги только в системе глобальной экономической власти не позволяют более наднациональным структурам поддерживать баланс мировой системы. Так, Бразилия, Китай и Индия сегодня производят примерно столько совокупного объёма ВВП, как и промышленно развитые страны Севера. А ещё в 1950 году на Бразилию, Китай и Индию приходилось лишь 10% мировой экономики, в то время как шесть экономических лидеров Севера составляли ее половину [2]. Глобализация трансграничного капитала на инвестиционно-инновационной основе актуализирует все большую необходимость пересмотра институциональной роли крупных финансовых центров, в том числе МВФ, ЕБРР и Всемирного банка в управлении мировым финансово-экономическим пространством. Применяя легальные инструменты влияния, международные институты стремятся доминировать над национальными институтами, устраняя препятствия свободного перемещения капитала, товаров и услуг в интересах крупных финансовых ТНК, за которыми скрыты, в том числе и интересы самих государств. Разрушая устоявшиеся государственные институты, наднациональные либерализируют экономические отношения до таких масштабов, при которых становится невозможен контроль, так как рассеиваются конечные центры ответственности.

Медленное осуществление реформ данными организациями в области торговли, финансов и валютного регулирования привело к созданию «Группы G20». По инициативе этой организации реформирование международных финансовых институтов началось с привлечения дополнительных ресурсов со стороны развивающихся стран. Перераспределения же реальной экономической власти от развитых стран в пользу развивающихся не последовало. Параллельное увеличение голосов развивающихся стран и стран с переходной экономикой во Всемирном банке также носит декларативный характер. По-прежнему, сохраняются институциональные дисбалансы в глобальной системе управления. В связи с этим последний финансовый кризис оказался сопряжен с различными мультипликативными эффектами, каналами распространения которых послужили международные финансовые рынки, торговые связи и информационные каналы [3,c. 92]. Ученые связывают его с характеристикой, связанной с неудачной попыткой демонтажа национального и его заменой наднациональным. Замещение государственного регулирования международным раскрывает и содержание современной глобализации [4, с. 15].

Давно уже назрела необходимость согласования и разграничения полномочий национальных и наднациональных институтов для поддержания общесистемной комплементарности глобальной экономики. «Такая комплементарность является основой выделения социально-экономических моделей, которые включают разные по институциональному устройству национальные системы» [5, c. 4]. Исключение, стирание институциональных основ и статуса государства, лишает, в том числе и регуляторов мирового рынка, дополнительных рычагов управления. «Растворение» национального в глобальном приводит к введению неких общих экономических показателей, которые по своей сути направлены на макроэкономическую конвергенцию, при этом порождают реальную дивергенцию в экономическом развитии.

Декларируемая наднациональными институтами политика дерегулирования мировых «эффективных» рынков, призванных функционировать по принципу саморегулирования, привела к тому, что глобальный бизнес увеличивает доход, а убытки распределяются между государствами и их гражданами. Корпоративный сектор через инвестиционные, торговые соглашения занимает все большую и большую площадку оперирования, нередко нанося ущерб и принципам демократии.

Чем менее устоявшейся и более неопределённой является модель социально-экономического развития, тем большая необходимость в государственном управлении. Несмотря на все рекомендации наднациональных органов по снижению протекционизма, посткризисное восстановление не обошлось без активного вмешательства государства и защиты внутренних рынков в развитых странах. «Государственные институты разных стран мира способствуют повышению конкурентоспособности своих национальных акторов. Основной инструмент — модернизация регулирования финансового сектора в широком смысле» [6, c. 14]. На этой основе даже возникла межстрановая конкуренция регулирования. В последние несколько лет государство усилило свои позиции и в корпоративном секторе. Ежегодные списки крупнейших компаний мира пополняются юридическими лицами, которые находятся в непосредственной собственности или контролируются государством (Китай, Россия). Однако усиление корпоративной власти государства вовсе не означает повышение эффективности общественного сектора экономики.

Государство в рамках национальной системы по-прежнему сохраняет легитимность управления, оно способно принимать решения и нести за них ответственность, чего нельзя сказать о многих глобальных институтах. «…утверждение легитимности власти, будь она основана на всеобщем избирательном праве или на других началах, в конечном счете, определяется тем, насколько признают ее законной жители своей страны, а применительно к глобальному проекту — все мировое сообщество» [4, с. 29]. Легитимность зависит от демократии, если же власть не ассоциируется с отчетностью и прозрачностью своей деятельности, то общественности сложно понимать и контролировать такую власть.

В условиях расширения системности мирового хозяйства, в том числе субъектной его составляющей (ТНК, ТНБ, институциональные инвесторы) с инновационными формами стратегий, рыночного поведения, глобальной конкуренцией и кооперацией, для государства становится первостепенной задачей повышение уровня собственного профессионализма. В противном случае, государство становится элементом международной бюрократии. В процессе эволюции накапливается потребность в приведении государственных институтов в соответствии с меняющейся действительностью и актуальными мерами экономической политики. В этом контексте государство непрерывно развивается, самообучается, укрепляет свои позиции с совершенствованием информационных технологий, преодолевая пространственно-временные ограничения. Данный процесс занимает более длительный промежуток времени, поскольку государственная структура — иерархична и не склонна к быстрым адаптивным изменениям в отличие от других институтов общественно-политической власти. В большей степени речь идет онеиерархических объединениях, организациях, ассоциациях граждан, которые комплементарно дополняют «вертикаль власти» [7, c. 46].

«Граждане и их сообщества как самоорганизующиеся системы первыми регистрируют отклонения и реагируют на вызовы изменяющейся внешней и внутренней среды общественной системы» [8, с. 240]. Нередко добровольные профессиональные ассоциации, группы различных гражданских инициатив, позволяют заполнить пустоты иерархии и восстановить баланс системы, поскольку государственные структуры не лишены бюрократизации. Однако роль таких структур и их представителей в политическом устройстве не только не усиливается, но и, по мнению ученых, даже ослабевает [1,4, 9].

В условиях интенсификации нарушений прав человека и экологических преступлений, совершаемых ТНК, активизировалось социальное движение общественных организаций, сетей и гражданских сообществ. В частности, результатом недельной мобилизации гражданской коалиции (Treaty Alliance, Campaign Dismantle Corporate Power and Stop Impunity и др) в 2014 году стало продвижение юридически закрепленного документа для обеспечения соблюдения правил корпорациями, касающихся защиты прав человека и экологии. Институты гражданского общества и их активное участие в политической и экономической жизни глобального сообщества являются неотъемлемым элементом сохранения демократических принципов и баланса в развитых капиталистических странах. Поскольку современные тенденции в области торговли свидетельствуют об усилении взаимных интересов развитых стран и крупных корпоративных структур без участия в переговорах представителей общественных организаций. В частности при подготовке соглашения в 2013 году США-Европа «Трансатлантическая торговля и инвестиционное партнерство» были проведены 119 закрытых консультаций с представителями различных бизнес-групп и всего лишь несколько — с представителями общественных интересов.

В то же время необходимо сказать об исключительных полномочиях государства. По мнению Дж. Эванса, за государством остается неизменная институциональная роль: осуществлять правосудие, следить за верховенством и соблюдением закона, выполнением контрактов, защищать права собственности, осуществлять демонополизацию, выступать в качестве поставщика общественного блага, регулировать «температуру» институциональной среды — предотвращать ее перегревы — то, без чего рынок и субъекты не могут эффективно взаимодействовать [10, с. 27]. Нет другого субъекта международных отношений, который мог бы вовремя рекапитализировать банки, компенсировать снижение спроса со стороны домохозяйств и нефинансовых корпораций. Государство выполняет важную стабилизационную функцию в нестабильной глобальной среде благодаря сохраняющемуся институциональному статусу, который ограничивается, во-первых, влиянием международных институтов в процессе глобальных социально-экономических сдвигов. Во-вторых, расширением институционального пространства корпоративного сектора при содействии многих национальных и наднациональных институтов. Кроме того, глобальные трансформационные изменения финансового, информационного, инвестиционного пространств дезактуализируют многие функции государства.

Все больше внимания регуляторов сегодня привлекает внебиржевой рынок производных финансовых инструментов (деривативов) и риски, которые они несут в финансовую систему. Деривативы — наиболее динамичные инструменты, создаваемые через механизм секьюритизации. Сегодня фондовая биржа представляет собой рынок, где оперируют финансовые инструменты и профессионалы, не ограниченные пространственно-временными рамками. «Собрав воедино в системе глобальных финансов мировые потоки ликвидности, глобализация дала возможность управлять движением мирового капитала в режиме реального времени, on-line» [11, с. 38]. Таким образом, перемещение капитала стало неконтролируемым процессом для регуляторов фондового рынка, которыми сегодня являются Банк международных расчётов и Международная организация свопов и деривативов (International Swap and Derivatives Association, ISDA). Расширение внебиржевого рынка связывают с формированием огромного виртуального капитала, который выступил катализатором мирового финансового кризиса. Кроме того, существенное превышение стоимости заключенных внебиржевых контрактов над биржевыми привело к значительному росту неопределённости, которая не устраняется на национальном уровне вследствие экзогенных импортируемых шоков.

Для снятия такой неопределённости решающее значение имеют институциональные реформы. Страны G-20 разрабатывают посткризисный пакет реформ, который предполагает повышение прозрачности рынка через централизованный клиринг, предоставление ежедневных отчётов по торгам, стандартизацию контрактов, организацию контролируемых торговых площадок. Кроме этого, вводится система обязательной проверки финансовой стабильности в отношении 25 стран с наиболее крупными финансовыми системами и прочие мероприятия [6].

«Реформировать bubbleeconomics как ведущую модель мировой экономики, воспроизводящую глобальный финансово-экономический кризис, возможно лишь путем «мобилизации государственной власти» [13, с. 13]. «Должна быть конституирована новая финансовая и институциональная роль государства, подкрепленная новыми инструментами и методами государственного регулирования рынков» [14, c. 30]. Потребность в новых методах и мерах подтверждается динамикой восстановления экономики, которая характерна, прежде всего, для финансовой сферы. При этом реальный сектор продолжает находиться в состоянии стагнации. Данные ВВП стран Евросоюза и некоторых развитых стран продемонстрировали, что выход из кризиса в 2010 г. обернулся падением ВВП и «двойной рецессией» в 2011 г. (табл. 1). Восстановительные меры, применяемые в этих странах, еще более усугубили критические показатели государственных финансов.

государство наднациональный институт управление Таблица 1.

Государственные финансы Украины и других стран мира.

«Глобальный дисбаланс, несоответствующее регулирование мирового финансового рынка, слабые институты управления мировой экономикой — это задачи, которые еще предстоит решить, а риск того, что восстановление будет вялым с постоянным ростом безработицы, перекладывается на государство», — отмечает Дж. Эванс [10 с. 22]. Антикризисная политика США показала большую результативность, чем интеграционный блок, который демонстрирует неодинаковые возможности в фазе подъема и при наступлении кризиса [18, c. 8]. Экономическая интеграция не оказывает должной защиты в фазе падения, тем более усложняет последующий восстановительный рост. В этом контексте деятельность наднациональных регуляторов характеризуется меньшей эффективностью, чем возможности национальных регуляторов. Нередко актуальные меры и инструменты национальной политики находится в противоречии с рекомендациями-требованиями международных институтов.

Одно из таких противоречий содержится в ограничении исключительного статуса государства как монетарного суверена [19, с. 79]. Последний устанавливает границы ответственности и свободу выбора мер и инструментов денежно-кредитной политики. Суверенитет денежно-кредитной политики закладывает основу общего равновесия и ограничивает пространство арбитража, то есть получения доходов на основе разницы в стоимости одних и тех же активов на разных сегментах рынка [30, с. 289]. Следовательно, отказ от суверенитета означает создание и сохранение институционально-структурных условий для его активного извлечения. Наиболее уязвимыми к спекулятивным процессам оказываются страны-участники еврозоны с накопившимися системными проблемами, рисками. Иллюзия роста благосостояния за счёт дешёвых внешних кредитов и возрастающая капитализация экономики на этой основе (вследствие переоценки активов) препятствуют проведению предварительно назревших глубоких институциональных и структурных реформ в этих странах, Происходит это за счет множественности институциональных разрывов. «Дешевые деньги в стране с высокими структурными рисками не могут вкладываться в национальные реформы и структурные программы» [20, c. 289].

Сотрудничество с международными финансовыми институтами ограничивает экономический суверенитет и в валютно-финансовой сфере. В условиях кризиса, которому подвержены в большей степени страны с имеющимися структурными проблемами, это является предпосылкой обращения к внешним кредитам. При этом получение кредита возможно только при выполнении ряда условий. Например, минимальный дефицит бюджета, сокращение его расходной части за счет сокращения, прежде всего, социальной сферы, либерализация валютного рынка, что служит потенциальным катализатором замедления инвестиционных процессов, снижения потребления, еще большего наращивания внешнего долга и опять-таки извлечения арбитража на валютных рынках и вывоз его за рубеж. Дж. Сакс отметил 173 случая, когда страны, придерживаясь рекомендаций МВФ по жесткой экономии, лишь ухудшили макроэкономическую и социальную ситуацию.

Кроме того, страны еврозоны по-разному разделили риск суверенного долга, разделившись на страны, способные накапливать государственный долг без существенных спекулятивных надбавок (Германия, Австрия, Нидерланды) и оказавшиеся под давлением дискриминирующего поведения спрэдов, за которым стоят ожидания участников рынка того, что платежеспособность станет еще более вариативной (Италия, Испания, Греция) [21, с. 23]. Более угрожающим выглядит наращивание займов и сверхзатрат со стороны домохозяйств и крупных корпораций в условиях длительно действующей модели «стимулирования спроса». Такие тенденции наблюдались, прежде всего, в развитых странах: «…кризис начался в самом центре мирового хозяйства, сразу же приобретая такую масштабность, от которой в последние десятилетия отвыкли» [18, c. 7].

Катализатором финансового кризиса также выступили перекосы в инвестиционном пространстве. Трансформационным изменениям подвергаются базовые компоненты инвестирования — риск, профессионализм, доходность. Снижение доходности капитала приводит к тому, что национальная юрисдикция сохраняется лишь за природными ресурсами, которые наименее мобильны. В то время как альтернативных эффективных инструментов регулирования перемещения остальных факторов, в том числе, капитала, на мировых рынках пока не создано. Кроме того, фактором глубоких преобразований инвестиционного пространства стало резкое снижение высоких рисков до таких масштабов, которыми можно было пренебрегать при оценке привлекательности направлений и форм инвестирования [22]. Риск является одним из основных механизмов взаимосвязи субъектов и отраслей экономики, сигналом на инвестиционном рынке, который снижает некоторую долю неопределённости. Его устранение как такового приводит к искажению инвестиционных решений, которые перестают быть производной профессионализма участников рынка, а скорее становятся результатом спекулятивных ожиданий при неравновесных ценах на активы. Такая ситуация приводит к отложению многих накопившихся проблем до проявления кризиса системы, которая рано или поздно отреагирует на диспропорции рынка.

«Кризис показал, что безнаказанно «проскочить» этап глобальной профессионализации невозможно… система будет постоянно скатывать на траекторию сетевого упрощения посредством «сложных продуктов» [23]. Преобладание сетевых сложных институтов на рынке способствует обезличенным формам инвестирования, где происходит потеря статусной компоненты. Ответственность за принятие решений становится размытой в сети, поскольку преобладает потребительское поведение. Такие механизмы реализовываются благодаря новым финансовым институтам (хедж-фондам, страховым компаниям-монолайнерам) и их сложным инструментам.

Ключевое значение с усилением глобализации приобретает финансовая информация, владелец которой становится, с одной стороны, «основным субъектом присвоения всех форм реальных доходов» [6, с. 12]. С другой стороны, выступает инструментом усиления экономической власти и методом в конкурентной борьбе за рынки и экономическое пространство. Негативным феноменом данного процесса выступает информационная асимметрия, создаваемая международными агентствами, которые получают информацию, недоступную другим участникам рынка. Такое положение сформировало олигополистический информационный рынок, на котором инвесторы полагаются на кредитный рейтинг в условиях ограниченных возможностей собственного анализа. Таким образом, были установлены высокие спрэды относительно облигаций Украины, Аргентины и Венесуэлы, что фактически прекратило движение иностранных инвестиций в эти страны и увеличило стоимость обслуживания внешних займов [24, с. 519]. Кроме, того информационную асимметрию нередко используют в спекулятивных целях различные фонды и компании, которые впоследствии скупают по номиналу государственные облигации внешнего займа и создают зону повышенных рисков для государств, ожидая получить доходность по ним в 200−300%.

Еще одним феноменом глобализации, который трансформирует классические функции государства и других регуляторов, можно назвать электронные платежные системы. Глобализация криптовалют (электронных платежных средств) приводит как к ослаблению локальных эмиссионных центров и валют государств, так и освобождению резидентов от уплаты налогов [13, c. 5]. Широкого распространения и популяризации приобрело использование децентрализованных виртуальных криптовалют в сети Интернет: Bitcoin, Litecoin, Namecoin, Megscoin и др. Криптовалюты генерируются специальными электронными сетями и являются проектами, как правило, крупной финансово-промышленной элиты, обеспечивают анонимность и неконтролируемость потоков товаров, услуг и капитала. Каждая из этих платежных систем стала новым валютным рынком, а торговля на них превращается в мировые пирамиды. Темпы прироста капитала их владельцев составляют 100%, 200% и более.

Выводы и перспективы дальнейших исследований. Анализ трансформационных преобразований глобального пространства позволил выделить наднациональную надстройку, которая является результатом эволюции глобальной системы. Такая надстройка изменяет направленность внутрисистемных процессов экономики открытого типа и требует соответствующей ее адаптации. Современные вызовы актуализируют толерантный взаимовыгодный симбиоз наднациональных органов регулирования мировой экономикой и национальных правительств, формируя эффективные формы взаимодействия. Государство по-прежнему оставляет приоритет в регулировании национальной экономической системой. Несмотря на то, что государству необходимо больше времени приспособиться к изменяющимся условиям в силу своей иерархической структуры, резервов у него к этому больше: в процессе эволюции оно непрерывно развивается, самообучается, повышает уровень профессионализма, является легитимным органом управления. Однако с углублением социально-экономических дисбалансов ограничивается и размывается исключительный институциональный статус государства влиянием международных институтов, что требует согласованных реформ в сфере разделения национальных и наднациональных полномочий. Теоретическое осмысление данных проблем позволит укрепить потенциал хозяйственных систем, устранить кризисные последствия, дисбалансы рынков, адаптироваться к новым условиям. Государственным структурам во взаимодействии с неиерархическими институтами гражданского общества здесь отводится фундаментальная роль.

• 1. Тарасевич В. Про цивілізаційне вимірювання світової кризи / В. Тарасевич // Економічна теорія. — 2009. — № 2. — С. 16−22.
• 2. Арриги Дж. Глобальное правление и гегемония в современной миросистеме [Электронный ресурс] / Дж. Арриги. — Режим доступа: http://www.intelros.ru/pdf/Prognozis/Prognozis₃_2008/1.pdf
• 3. Graciela L. Bank lending and Contagion: Evidence from the Asian Crisis /l. Graciela, G. Kaminsky, C. Reinhart. — Chicago: University Chicago Press, 2001. — P. 73−99.
• 4. Рязанов В. Т. Наднациональные и национальные регуляторы в условиях глобальной экономической нестабильности / В. Т. Рязанов // Вестник СПбГУ. — Сер.: Экономика. — 2012. — Вып. 2. — С. 13−32.
• 5. Далевська Н. М. Концептуальна мережа категорійно-поняттєвих утворень міжнародної політичної економії / Н. М. Далевська // Економічний часопис-XXI. — № 3−4. — 2012. — С. 3−5.
• 6. Китай: опыт сопряжения глобальных и национальных институциональных трансформаций в «посткризисе»: монограф. / С. В. Беренда, Ван Сяодун, Н. А. Галуцких и др. ;под общ. ред. А. Н. Коломиец. — Х.: ХНУ имени В. Н. Каразина, 2013. — 332 с.
• 7. Зухба О. М. Архітектура домогосподарства: ієрархія та мережева структура / Наукові праці ДонНТУ. Серія: економічна. Випуск 39−1. — Донецьк: ДонНТУ, 2011. — С. 43 — 47.
• 8. Фомина Ю. Политические рынки, законотворчество и консолидация предпринимательских сообществ / Ю. Фомина, Э. Фомин // Институциональные аспекты взаимодействия власти, общества и бизнеса на постсоветском пространстве. — Омск: изд-во ОмГУ, 2012. — С. 233−251.
• 9. Hirst P. Globalization in Question: The International Economy and the Possibilities of Governance / P. Hirst, G. Thompson. — UK.: Oxford Polity, 1996. — 227 p.
• 10. Evans J. Exiting from the Crisis: Towards a Model for More Equitable and Sustainable Growth / John Evans, David Coats // International Politics and Society. — 2011. — № 2. — P. 22−31.
• 11. Корнивская В. О. Долгосрочная парадигма развития в условиях глобализации: противоречия и пути их преодоления // Бизнес-информ. — № 6. — 2013. — С. 37 — 41.
• 12. Triennial and Semiannual surveys. Positions in global over-the-counter (OTC) derivatives markets [Электронный ресурс] / Bank for international settlements. -Режим доступа: http://www.bis.org/publ/otc_hy1011.pdf
• 13. Ещенко Е. С. Миру нужен новый вектор развития: от bubbleeconomics — к экономике человека / Е. С. Ещенко // Экономика Украины. — 2014. — № 6 (623). — С. 4−21.
• 14. Буковинский С. А. Денежно-кредитная политика в современных условиях / С. А. Буковинский // Экономика Украины. — 2014. — № 6 (623). — С. 23−36.
• 15. World Economic and Financial Surveys 2013 [Elektronnyiy resurs] / International Monetary Fund. — Rezhim dostupa: http://www.imf.org/external/ns/cs.aspx?id=29
• 16. Human Development Report 2013. The rise of the South: Human Progress in a Diverse World [Электронный ресурс]. — United Nations Development Program. — Режим доступа: http://hdr.undp.org/en
• 17. World Development Indicators [Elektronnyiy resurs] / The World Bank Data. — Rezhim dostupa: http://data.worldbank.org/indicator
• 18. Рязанов В. Т. Экономическая политика после кризиса: станет ли она снова кейнсианской? / В. Т. Рязанов // Экономика Украины. — 2014. — № 5 (622). — С. 4−27.
• 19. Інституційні чинники розвитку фінансового сектору економіки в умовах ринкової трансформації: монографія / за заг. ред. д-ра екон. наук, проф. В. М. Соболєва. — К.: Університет банківської справи НБУ, 2010 — 350 с.
• 20. Яременко О. Л. Будущее глобализации и проблема монетарного суверенитета // Новые вызовы для денежно-кредитной политики в современных условиях / Под ред. В. М. Гейца, А. А. Гриценко. — Кн. 2: Взгляд из Украины. — К.: НАН Украины; Ин-т экон. и прогноз., 2012. — 360 с.
• 21. Козюк В. В. Ориентиры фискальной интеграции в ЕВС: теория фискальных союзов и глобальный финансовый кризис / В. В. Козюк // Экономика Украины. — 2014. — № 10. — С. 14−32.
• 22. Эндгаль У. Ф. Финансовое цунами: секьюритизация активов — последнее танго. — http://www.warandpeace.ru/ru/exclusive/view/20 778/
• 23. Яременко О. Л. Иерархические и сетевые основания генезиса институтов / О. Л. Яременко // Иерархия и сети в институциональной архитектонике экономических систем: монограф. / под. ред. А. А. Гриценко. — К.: Ін-т экономики и прогнозиров., 2013. — С. 106−142.
• 24. Кузнецов О. В. Європа у глобальному фінансовому просторі: ризики для України та Росії / О. В. Кузнецов // Європейський вектор економічного розвитку: збір. наук. праць. — 2012. — Вип. 2 (13). — С. 518−522.