Рецепция западной методологии исторической науки в альманахе «Одиссей. 
Человек в истории»

Альманах «Одиссей» был довольно популярной темой статей различных исследователей. Освещались различные аспекты существования данного альманаха, прежде всего, в статьях Б. Е. Степанова и А. В. Свешникова. Эти исследователи изучили немало тем: коммуникативную стратегию данного альманаха Свешников А. В., Степанов Б. Е. Коммуникативные стратегии постсоветских исторических альманахов // Мир историка: историографический сборник. — Вып. 4. — Омск, Из-во Омского Университета, 2008. — С. 387−411., изменения представлений о профессиональном каноне авторов данного альманаха Свешников А. В. Степанов Б. Е. Исторические альманахи «Одиссей», «Казус», «Диалоги со временем»: поиск моделей научной коммуникации — Препринт WP6/2008/02. Серия WP6 Гуманитарные исследования. Институт гуманитарных историко-теоретических исследований им. А. В. Полетаева НИУ ВШЭ [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2008;2013. URL: http://www.hse.ru/pubs/lib/data/ access/ticket/136 821 176 102 537 888 32b9a2f664bd444752727daf/ WP6_2008₀₂.pdf (режим доступа 10. 05. 2013). и. т. д. Также о данном альманахе выходили юбилейные статьи Харитонович Д. Э. Десять лет странствия Одиссея // Средние Века. — 2001. Вып. 62. — С. 213−229. Данные работы, хоть и касались проблем рецепции западной методологии лишь по касательной, все-таки содержат в себе ряд важных наблюдений, прежде всего о ориентации авторов альманаха на междисциплинарность, и методологию французской школы Анналов.

Альманах «Одиссей» стоит особняком среди изданий подобного рода. Он уникален своим почтенным возрастом (выходивший с 1989 года журнал является более старым, нежели подобные ему «Казус» и «Диалоги со временем»), но и рядом нововведений, некоторые из которых впоследствии были заимствованы вышеупомянутыми изданиями.

Это, прежде всего, выражалось в следующем:

• — Довольно необычным ходом для советской историографии было привлечение в редакцию ученых, сделавших себе имя в мировой науке, таких как Жак Ле Гофф, вошедший в состав редакционного совета еще в 1989 году. Наличие таких солидных исследователей как он, Войцех Взожек и Натали Земон — Девис в составе редакции должно было придать большей солидности изданию, привлечь читателей к данному альманаху.
• — Другой новацией редакционной политики стало большое количество статей по историографической тематике. Освещались различные течения мировой исторической науки от сверхпопулярной в позднем СССР Школы Анналов Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии: о новом направлении в зарубежной историографии // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989 — С. 114 — 135. до немецкой Alltagsgeschichte Оболенская С. В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989 — С. 182 — 198.
• — Статьи альманаха по содержанию и форме, выбору тематики разительно отличались от статей на из традиционных советских периодических изданий, таких как «Вопросы истории». Отличался формат, периодичность, но наиболее важное различие было в ином: в «Одиссее» впервые стали превалировать статьи с большим количеством ссылок на иноязычную литературу, что отражает принципиальное различие в направленности рецепции. Если в традиционных академических изданиях рецепция идей и теорий происходила скорее вертикально: от учителей к ученикам, от ученых старшего поколения к молодым, но в целом не выходя из определенного ареала, очерченного границами СССР и странами соцлагеря, то в «Одиссее» процесс рецепции был построен на иных принципах. «Одиссей» ориентируется на модель горизонтальной рецепции — то есть идеи активно транслируются из иных ареалов, а связь с традицией, которая так активно оберегалась в журналах подобным «Отечественной истории», здесь, наоборот, — ослабевает. «Одиссей», таким образом, становится площадкой для межкультурного трансфера и диалога.

Но все же не вышеперечисленные признаки альманаха стали причиной его успеха. Наиболее важной причиной успеха данного издания в среде профессиональных историков стало то, что коллектив авторов данного издания представлял собой сеть, состоящую из исследователей, связанных между собой личными связями и научными взглядами. Данное сетевое сообщество смогло завоевать свой авторитет за счет грамотного подбора «союзников» «Союзник» в понимании Б. Латура — это любая научная практика, факт, или методология, которые способствуют ученому в доказательстве его гипотез. — в том числе и теорий и методик, с помощью которых данное сообщество ученых собиралось обосновывать свои претензии на «истину», на изложение событий прошлого в соответствии со стандартами современной исторической науки.

Формировалась данная сеть посредством сращивания двух семинаров: семинара по исторической психологии, основанного А. Я. Гуревичем в 1987 году, и группы по исторической демографии, сформировавшейся вокруг Ю. Л. Бессмертного при институте всеобщей истории РАН История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «Истории частной жизни и повседневности». Институт Всеобщей Истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002;2004. URL: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48 (дата обращения 25 04 2013).

Изначально ядром редакции и первыми авторами альманаха стали именно люди, делавшие доклады на семинаре по исторической психологии: Л. М. Баткин, еще весной 1987 года на семинаре прочитавший доклад «Письма Элоизы к Абеляру: личное чувство и его культурное опосредствование» Михина Е. М. Размышляя о семинаре // Одиссей. Человек в истории — М.: Наука, 1990. — С. 316., С. С. Неретина «Загадки как способ преображения чудесного» Там же с. 316., Г. С. Кнабе — то есть исследователи, которые довольно часто впоследствии печатались на страницах альманаха. Также на этом семинаре впервые показали себя и другие исследователи, печатавшиеся несколько реже, чем вышеперечисленные: это Е. П. Копосов, Ю. П. Малинин, П. Ю. Уваров и многие другие. Как правило, выступление на семинаре давало исследователю возможность влиться в данную корпорацию и позволяло впоследствии печататься на страницах альманаха. Начиная с 1993 года, в альманахе начали активно печататься исследователи, вовлеченные в группу под руководством Ю. Л. Бессмертного, которая называлась «Новая демографическая история». Это были, прежде всего, такие исследователи как И. С. Лучицкая, А. И. Куприянов, М. А. Бойцов История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «Истории частной жизни и повседневности». Институт Всеобщей Истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002;2004. URL: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48 (дата обращения 25 04 2013). Их проникновение в круг авторов альманаха происходило при непосредственном участии Ю. Л. Бессмертного.

Всех ученых, входящих в состав постоянных авторов альманаха, можно разделить на четыре группы. Прежде всего, из этого коллектива следует выделить наиболее авторитетных исследователей, это А. Я. Гуревич, главный редактор альманаха, Л. М. Баткин и Ю. Л. Бессмертный — один из наиболее часто печатавшихся в период между 1989 и 2001 годом авторов. Вокруг них группировались их ученики — такие исследователи как Д. Э. Харитоновичэто — вторая группа исследователей. Следующую группу представляли собой историки, которые были крепко связаны личными контактами и узами сотрудничества с ведущими фигурами альманаха Ю. Л. Бессмертным и А. Я. Гуревичем, но сформировались как ученые без их посредства — С. В. Оболенская, М. Ю. Парамонова, А. Л. Ястребицкая, С. И. Лучицкая и другие. Четвертая группа состоит из авторов — иностранцев, входивших в состав редколлегии и редсовета — прежде всего это Жак Ле Гофф и Войцех Взожек, которые не только позволяли переводить и печатать свои статьи, но и помогали отбирать наиболее интересные работы для перевода и публикации.

Существование такого сплоченного сетевого сообщества исследователей позволило альманаху быстро завоевать серьезный авторитет, известность и популярность в научной среде, которые издание, несмотря на катастрофически снизившиеся тиражи 20 000 в 1989 году против 800 экземпляров в 2002., с течением времени не растеряло.

Собственно, настало время перейти непосредственно к предмету исследования. Рецепция западных идей в альманахе «Одиссей» в 1998 — 2002 году распадается на три примерно равных периода:

• 1) 1989 — 1992 годы, или период «Проникновения» (Permeabilitдt).
• 2) 1993 — 1997 годы, или переходной этап
• 3) 1997 — 2002 годы, или этап «Инсертции» (Insertion). При именовании периодов рецепции я пользовался терминологией Германа Брандта Brandt Hermann Die Heilige Barbara in Brasilien. Kulturtransfer und Synkretismus. — Bd. 105 — Erlangen, Erlangen Univ. Verlag, 2003. — 148 S. — Erlangen Forschungen Reihe A, Geistwissenschafte., который разработал периодизацию для одного из вариантов культурного трансфера. Он исследовал процессы вытеснения традиционных религиозных культов Латинской Америки христианством, но при этом создал универсальную периодизацию процесса инкультурации. Данная периодизация вполне может использоваться и для характеризации процесса развития рецепции в периодических и серийных изданиях, который можно понимать как процесс инкультурации, то есть процесс усвоения российским ученым зарубежных норм построения нарратива, выбора тематики, и т. д.

Герман Брандт выделял несколько этапов в «культурном трансфере» Ibid. — S. 127.:

• 1) Этап Конвивенции (Konvivenz), или «сосуществования».
• 2) Этап Проникновения (Permeabilitaet).
• 3) Этап Инсертции (Insertion).

Периоды развития рецепции в журнале «Одиссей» я выделял, основываясь на анализе таких факторов как:

• А) Наиболее упоминаемые в статьях альманаха термины. Динамика изменения терминологии.
• Б) Динамика выбора авторами статей альманаха тематики своих статей.
• В) Изменения в составе сети исследователей.

Альманах явился первым провозвестником и первым успешным примером перехода от периода «конвивенции» мировой и советской исторической науки к периоду «проникновения» (Permeabilitдt). Под термином «конвивенция» (Konvivenz) подразумевается почти автономное сосуществование двух или больше культур, взаимодействие и трансфер между которыми почти не происходят. Термин «Конвивенция» подходит к описанию ситуации взаимодействия между советской и мировой исторической наукой до периода конца 80-х годов, когда контакты рядового историка (особенно в провинции) с коллегой — иностранцем были весьма затруднены. Термин «проникновение» (Permeabilitдt) описывает состояние взаимодействия двух культур, во время которого начинается активный процесс культурного трансфера. При этом импульсы культуры — донора начинают активно «проникать» в тело иной культуры, но при этом не затрагивая основных структур, функционирующих в культуре — реципиенте.

Естественно, выделить хронологические рамки такого этапа как «проникновение», намного сложнее, нежели этапа «сосуществования». В некоторых периодических и сериальных изданиях он начался значительно раньше («Одиссей»), в иных — со значительным опозданием («Отечественная история»).

Третий этап, названный Германом Брандтом «Инсертцией» (Insertion), характеризуется полным доминированием культуры — донора над культурой — реципиентом, структуры которой подвергаются эрозии и интегрируются в рамки новой культуры.

В соответствии с данной периодизацией Германа Брандта я разделяю процесс рецепции, наблюдаемый в альманахе «Одиссей» на три этапа, выделяя особый второй этап 1993;1997 годов как совмещающий в себе черты, присущие периоду проникновения и периоду инсертции.

Для первоначального этапа существования альманаха характерно несколько черт:

• А) Повышенное количество переводных статей, что подчеркивает роль альманаха как средства трансляции идей.
• Б) Большое количество статей, посвященных обзорам развития зарубежной историографии.
• В) Синкретичность: альманах совмещает как черты присущие классической советской исторической науке и нетрадиционному советскому гуманитарному знанию (на страницах альманаха огромное внимание уделяют Лотману, Бахтину, Библеру и. т. д.), так и идеи, и терминологию, почерпнутую из зарубежного наследия.
• Г) Источник культурного трансфера был строго локализирован. Теория исторического знания черпалась почти исключительно из Европы: прежде всего из Франции и ФРГ.
• Д) Трансфер моделировался с целью пополнения компендиума теоретического знания и разрушения некоторых догм, характерных для советской исторической науки.

Для альманаха Одиссей на начальном этапе существования характерно большое количество журнальных площадей, отданных под переводы. Переводились прежде всего статьи родом из Франции и ФРГ, особенно того направления, на которое ориентировалась редакция «Одиссея», т. е. Школы Анналов. Здесь можно назвать статьи Жоржа Дюби Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены положения женщин во второй половине XII // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 90−96., Карло Гинзбурга Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 13 -146., Эрнста Геллера Геллер Э. Две попытки уйти от истории // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 147- 166., членов редсовета Жака Ле Гоффа Ле Гофф Ж. С небес на землю // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991 — С. 25−47., Войцеха Взожека Взожек В. Историография как игра метафор // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 60−74., Михаила Рихтера Рихтер М. Латынь — ключ к пониманию раннего средневековья? // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 126−136., и других. Налицо явная диспропорция в отборе материалов для перевода: фактически на страницах альманаха были представлены работы историков лишь из двух стран Европы: Франции и ФРГ. С одной стороны это обусловлено заинтересованностью редакции Одиссея в рецепции практик, которые использовала Школа Анналов и немецкая социальная история. Идеи Школы Анналов серьезно воздействовали на двух исследователей, которые, в свою очередь, оказывали решающее влияние на развитие альманаха: Юрия Львовича Бессмертного и Аарона Яковлевича Гуревича. Кроме того, именно представители Школы Анналов оказались первыми зарубежными учеными, с которыми их российские коллеги смогли наладить тесный контакт, о чем свидетельствует совместная конференция советских ученых и исследователей из Франции в 1989 году. Кроме того, нельзя не отметить, что идеи третьего поколения Школы Анналов с их преимущественным вниманием к изучению культуры и менталитета, были довольно близки идеям, которые высказывала нетрадиционная советская гуманитарная наука в своем стремлении уйти от изучения экономики и политической истории посредством исследования культурных практик. Данное сходство отмечали также на страницах альманаха Бессмертный Ю. Л. «Анналы»: переломный этап? // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 8. Естественно, такое подобие определенно влияло на то, что идеи Школы Анналов находили много сторонников в рядах советских историков. Историография ФРГ была интересна также тем, что уже тогда существовали довольно тесные связи между историками из двух стран: русисты из Германии были традиционными партнерами исследователей из СССР. Кроме того, в ФРГ работал Лев Зиновьевич Копелев, интегрированный в немецкую историческую науку, и в то же время сохранивший связи с коллегами в СССР. Наличие исследователя, интегрированного в обе исследовательские корпорации историков — советскую и европейскую, позволило активно транслировать методологические подходы, бытовавшие в немецкой исторической науке в советскую историографию. С другой стороны ученые — историки не так хорошо знали англоязычную историографию, что подтверждается анализом ссылок на литературу: на первоначальном этапе существования альманаха ссылки на историографию США и Великобритании уступали как качественно (мало ссылок на новейшую литературу), так и количественно ссылкам на литературу из ФРГ и Франции Приложение: Таблицы 1 — 8. .

Статьи для перевода отбирались по двум критериям:

• 1) Статьи, которые совмещают в себе методологию и приемы нескольких направлений историографии. Статьи такого типа находятся на «стыке» разнообразных течений исторического знания. Отбор именно таких статей соответствует установке «Одиссея» на использование междисциплинарной методологии научных исследователей, и менее строгие дисциплинарные рамки. Например: статья Жоржа Дюби «Куртуазная любовь и перемены положения женщин во второй половине XII» Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены положения женщин во второй половине XII // Одиссей, Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 147−166., опубликованная в номере за 1990 год, касается истории ментальности, так и к гендерной истории.
• 2) Статьи междисциплинарного характера: например статья Эрнста Геллера «Две попытки уйти от истории» Геллер Э. Две попытки уйти от истории // Одиссей, Человек в истории — М.: Наука, 1990. — С. 147−166. касается как проблем философии, так как в ней подробно рассматриваются идеи Людвига Виттгенштайна, так и антропологии, так как вторая часть статьи посвящена Брониславу Малиновскому. Но в то же время Геллер остается историком и рассматривает понимание обоими учеными проблем «исторического».

Такой отбор материалов в целом отвечал заявленному редколлегией стремлению создать междисциплинарное издание, которое способствовало бы сближению точек зрения различных ученых К читателю // Одиссей. Человек в истории — М.: Наука, 1989. — С. 5.

Также вполне объяснимо большое количество статей по историографической тематике. Одной из основных целей альманаха было ознакомление своих читателей с основными течениями мысли мировой исторической науки. Даже название, взятое в честь основного героя «Одиссеи», отражало идею «плавания» и «странствий» среди безбрежного моря исторической науки.

После первого номера альманаха, где печатались в основном статьи, имеющие скорее практический характер, в Одиссее — 1990 вышло много обзорных статей, посвященных развитию историографии за рубежом. Это работы Л. М. Репиной Репина Л. П. Социальная история и историческая антропология: новейшие тенденции в современной британской и американской медиевистике // Одиссей, Человек в истории — М.: Наука, 1990. — С. 167−181. и С. В. Оболенской Оболенская С. В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ // Одиссей, Человек в истории — М.: Наука, 1990. — С. 182−198. Статьи имели в основном обзорный характер, то есть информировали читателя о процесах, происходящих в историографии, и давали очень сжатую характеристику наиболее знаковым историографическим работам. В дальнейшем такие обзоры стали выходить регулярно.

Отличительной чертой издания стала его синкретичность. Начавшийся активный процесс культурного трансфера привел к интерференции (Interferenz), то есть наложению друг на друга в данном альманахе трех исследовательских традиций: советской историографии, «диссидентских» или «независимых» практик исследований нетрадиционной гуманитарной советской исторической науки, и мировой исторической науки. Для первого этапа культурного трансфера, который можно назвать этапом «Проникновения» (Permeabilitдt), характерно постепенное, но не столь интенсивное проникновение концептов, признаков и черт одной культуры в другую. Причем культура воспринимающая (культура-реципиент), приспосабливает воспринятое в рамках трансфера к себе и ее идентичность остается цельной.

Идентичность регулярных авторов «Одиссея» скорее сходна с идентичностью ведущих представителей нетрадиционной советской гуманитарной науки, представленной Бахтиным, Московско-Тартусской семиологической школой и рядом иных фигур. То, что ученые, сгруппировавшиеся вокруг «Одиссея», ориентировались, прежде всего, на них, можно хорошо разглядеть на примере анкет опубликованных в номере за 1990 год Одиссей, Человек в истории. — М.: Наука, 1990. — С. 6−89.

Уже сама постановка вопросов для анкет Текст анкеты // Одиссей, Человек в истории. — М.: Наука, 1990. — С. 9. носит говорящий характер: постоянное упоминание таких словесных оборотов как «личности», «типы культур», «культурно-исторические эпохи», «культурные феномены», говорит о явном влиянии нетрадиционной гуманитарной науки. Что касается самих ответов на вопросы анкеты, то некоторые авторы прямо заявляют о своей ориентации на неортодоксальную советскую гуманитаристику: например, Л. М. Баткин, подводя итоги дискуссии о личности и индивидуальности в Одиссее (1990 г.), охарактеризовал себя как «бахтинца» Баткин Л. М. К спорам о логико-историческом определении индивидуальности //Одиссей. Человек в истории. 1990. — М., Наука, 1990. — С. 62., а Неретина С. С. прямо заявила о своей ориентации на идеи Библера Неретина С. С. Через идею диалога культур //Одиссей. Человек в истории. 1990. — М., Наука, 1990 — С. 22. Стоит также отметить, что для главного редактора альманаха Гуревича А. Я. в период 1980;х годов также характерно увлечение идеями Бахтина. Например, если сравнивать текст первого издания книги А. Я. Гуревича «Категории Средневековой культуры», вышедший в 1972 Гуревич А. Я. Категории Средневековой культуры. — М.: Искусство, 1972. — 318 с. со вторым изданием, вышедшим в 1982 году Гуревич А. Я. Категории Средневековой культуры. — М.: Искусство, 1984. — 350 с., то окажется, что текст первой редакции книги подвергся значительной правке и изменениям под влиянием сочинений М. Бахтина, которого Арон Яковлевич не раз упоминает в тексте второй редакции:

«М. М. Бахтин подчеркивает тесную связь интерпретации времени действия героя художественного произведения с его путем, вообще с топографическими координатами. Справедливость этого понимания для средневековой литературы с особой ясностью выявляется в „Песни о Нибелунгах“. Ее пространственно-временной „континуум“ весьма своеобразен и вместе с тем показателен для средневековой поэтики Гуревич А. Я. Избранные труды Т. 2: Средневековый мир. — СПб.: Издательство СПбГУ, 2007. — 116 с.».

Наиболее сильно влияние М. М. Бахтина чувствуется в правке, которой подверглась глава из «Категорий средневековой культуры» — «Пространственно-временные представления Средневековья.» (Во второй редакции изменилось название на «Средневековый хронотоп» Там же.). Сам термин «хронотоп» был с легкой руки М. М. Бахтина введен в язык гуманитарной науки после выхода его труда в сборнике «Вопросы литературы и эстетики» в 1975 году. Сама работа Михайла Михайловича про хронотоп занимала в данном сборнике едва ли не центральное место Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике //Вопросы литературы и эстетики.: Сб. — М.: Худож. лит, 1975. — С. 234−407.

Но не только неортодоксальная советская гуманитаристика оказывала влияние на авторов альманаха. Также определенную роль в их рассуждениях играла ортодоксальная марксисткая методология истории. Это выражалось скорее в присутствии во внутрижурнальном дискурсе характерных для совестской историографии паттернов, таких как усиленное цитирование трудов Маркса и Энгельса Баткин Л. М. Итальянское возрождение и религия // Одиссей. Человек в истории. 1992. — М.: Наука, 1994. — С. 110., которое полностью исчезает после 1992 года, определенное стремление рассматривать исторические процессы как нечто целостное и стремление к широким обобщениям.

Третий фактор, оказывающий сильнейшее влияние на авторов альманаха — результаты рецепции зарубежной методологии исторической науки. На первоначальном этапе это выражалось в проникновении в тексты заимствованной терминологии и некоторых избранных подходов. В частности на страницах альманаха появлялись заимствованные понятия «ментальность», «иной» и. т. д. Новые подходы — такие как изучение «особенностей ментальности», «восприятия чужого», в основном демонстрировались в трудах признанных метров, таких как Ю. Л. Бессмертного и А. Я. Гуревича.

Поначалу решающее влияние на рецепцию западных теорий исторической науки оказывала попытка перестройки и реорганизации теоретического багажа ортодоксальной советской исторической науки. Исследователи, являвшиеся авторами статей альманаха «Одиссей», пытались расширить теоретические рамки советского варианта исторической науки за счет его пополнения идеями, заимствованными из-за рубежа. Примеров этому можно найти достаточно.

Например, А. Я. Гуревич в своей статье «Смерть как проблема исторической антропологии…» Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии: новое направление в зарубежной историографии // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989. — С. 114−135, прямо говорит о необходимости расширять методологический арсенал советского историка, привлекая в качестве «союзника» М. Вовеля Там же с. 125. Охарактеризовав Вовеля как ученого — марксиста и противопоставив его подход к проблематике смерти исследованиям Ф. Арьеса, Гуревич, тем самым, конструирует две противоположности. На одном из полюсов находится Ф. Арьес, высказавший ряд довольно спорных, по мнению Гуревича, утверждений, на другом — М. Вовель, ученый-марксист, подход которого намного более совершенен, так как он не отделяет отношение людей к смерти от их социальной организации и общества. Таким образом, М. Вовель в данной статье становится своеобразным примером совмещения в практике исследователя двух разных подходов — служа наглядным примером того, как историк марксисткой ориентации может изучать менталитет и культуру, и свидетельством того, что такое положение вещей не есть чем-то противоестественным. Уделяя столь большое внимание М. Вовелю и его идеям, Гуревич тем самым укрепляет свое положение в научном мире и способствует в конечном итоге укреплению позиций того неформального сообщества историков, кристаллизованного вокруг альманаха «Одиссей». Образ историка-марксиста, который фокусируется на проблемах культуры, и не чужд обновлению исторической теории, довольно сильно похож на самого А. Я. Гуревича.

Такой тип рецепции, когда громкие имена западных историков используются для лучшего убеждения читателей, для укрепления положения в научной среде сообщества исследователей, сформировавшегося вокруг альманаха «Одиссей», довольно характерен для раннего периода существования альманаха.

Например, Ю. Л. Бессмертный в своей статье, опубликованной в 1991 году Бессмертный Ю. Л. «Анналы»: переломный этап? // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. С. 7−24., делает подробный разбор течений, существующих в «Школе Анналов», в частности опираясь на Б. Лепти и Ж. Гренье. Ю. Бессмертный подробно рассматривает их критику подхода Лабрусса к экономической тематике, Гренье и Лепти подвергают усиленной критике моноказуальные объяснения Лабрусса, приходя к итоговому выводу, что экономические причины не могут быть исчепывающим обьяснением любого события Бессмертный Ю. Л. «Анналы»: переломный этап?// Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. С. 13. Далее Ю. Л. Бессмертный не раз приводит сходные суждения французских исследователей:

«…Объяснительные гипотезы, используемые при интерпретации разных исторических вариантов, никоим образом не должны при этом сводиться к одной-единственной; в исторических моделях комплексность и множественность (complexification) должны предпочитаться единообразности и уникальности (simplification)…» Там же с. 16.

Важно также отметить особенности употребления терминологии в альманахе «Одиссей» в 1989;1992 годах. Довольно часто употребляемыми терминами были «культура», «индивид», «личность», «диалог культур», «повседневность». В тех ситуациях, когда в 2000 году авторы статей в альманаха предпочли бы говорить о «микроуровне» или «микроанализе», в 1989 году они предпочитают говорить о изучении «повседневного», «индивидуального», «уникального» и. т. д. Термины скорее говорили о готовности исследователей в период 1989;1992 годов изучать процессы развития культур, нежели экономики и политики, обращаться к проблемам скорее находящимся на стыке дисциплин.

Обратившись к рассмотрению ссылок на иноязычную литературу на страницах альманаха, следует также отметить две немаловажные черты:

• А) В большинстве своем ссылки на иноязычную литературу — либо немецкоязычные, либо франкоязычные. Ссылки на английскую и американскую литературу пока в заметном меньшинстве. Приложение: таблицы 2, 4, 6, 8. Причина данному явлению, как мы отметили, в ориентации данного сетевого сообщества исследователей на французскую теорию исторической науки и некоторые направления социальной истории в ФРГ (например, Alltagsgeschichte).
• Б) Большинство ссылок на зарубежную историографию — приходится на литературу 1960;х-1970;х годов, то есть отстоят от времени написания статьи на 20−30 лет Приложение: таблицы 1, 3, 5, 7. Объяснить это можно тем, что постоянные авторы статей в 1989;1992 годах не слишком хорошо были знакомы с новейшей литературой, выходящей за рубежом. Также такая разница между появлением на свет иноязычного исторического труда и его цитированием отражает установку авторов альманаха на Big Names и классические историографические труды.

Таким образом, для первого этапа существования альманаха, который охватывает период с 1989 по 1992 годы, характерна строго локализированная рецепция: внимание авторов было сосредоточено почти исключительно на историографии французской и немецкой. Авторы альманаха старались сохранить свою тематику и научную ориентацию, а с помощью рецепции старались лишь дополнить компендиум своего теоретического знания, в целом, не отбрасывая привычной терминологии, способов построения нарратива и теоретических основ исследования.

На втором этапе, который начинается с 1993 года, рецепция приобретает более цельный и активный характер, что выражалось в следующем:

• А) Авторы альманаха окончательно разрывают отношения с марксизмом, что выражалось в исчезновении ссылок на труды классиков: К. Маркса и Ф. Энгельса, и в радикальном постулировании разрыва с предыдущей традицией, который наиболее ярко был выражен в статье — манифесте Копосова о ментальности советского историка Копосов П. Е. Советская историография, марксизм и тоталитаризм (к анализу ментальных основ историографии) // Одиссей. Человек в истории. 1992. — М., Наука, 1994. — С. 51−68., доклад которого в 1990 Михина Е. М. Размышляя о семинаре // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М., Наука, 1994. — С. 317. году на семинаре по исторической психологии вызвал жаркую дискуссию среди его коллег по семинару.
• Б) Авторы альманаха начинают перенимать западную историографическую тематику и способы организации статейного пространства.

Наиболее яркий пример данному явлению — процесс восприятия проблематики «свой — чужой». В первых номерах (до 1992) года данная проблематика фактически отсутствовала: единственным исключением является статья С. В. Оболенской «Образ немца в русской культуре XVIII-XIX столетия» Оболенская С. В. Образ немца в русской культуре XVIII-XIX столетия // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 160 -185., вышедший в выпуске за 1991 год. С 1993 года дихотомия «свой-чужой» все более интересует исследователей, печатавшихся в альманахе. Для понимания механизма данного процесса следует указать на важное обстоятельство: первая статья, напечатанная в номере альманаха 1993 года, полностью посвященном вышеупомянутой проблематике, принадлежит перу Л. З. Копелева Копелев Л. З. Чужие… // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 8−18.

Л.З. Копелев, выполнял роль своеобразного передатчика теорий и идей из одного научного сообщества (историков-профессионалов в ФРГ) в иное (сообщество историков в СССР). Лев Зиновьевич был наиболее подходящим посредником для такой трансляции идей, так как был интегрирован сразу в две научные среды: до 1980 года он проживал в СССР и именно там он сформировался как исследователь, но с 1980 года он оказался в ФРГ. Изначально филолог-германист, профессор Вуппертальского университета Там же с. 8., с 1982 года он занимается преимущественно исторической тематикой: в 1982 году им был основан «Вуппертальский проект по изучению представлений немцев и русских друг о друге» Там же., который представлял собой сплоченную вокруг фигуры самого Л. З. Копелева группу исследователей. Этой же группой исследователей была основана книжная серия «Западно-восточные отражения» (West-цstliche Spiegelungen), которая концентрировалась на проблемах изображения и отображения «чужого». Копелев и авторы West-цstliche Spiegelungen оперировали понятиями «образ», «символика», «знак», «инаковость», центральными темами их трудов становились образы «чужого», образы «врага», представления и стереотипы о немцах и русских, бытовавшие в обеих странах.

На рубеже 80-х — 90-х годов Л. З. Копелев неоднократно посещает Москву, в ходе этих визитов он укрепляет контакты с разнообразными учеными, в числе которых оказываются и историки, входившие в сеть ученых-исследователей, формирующуюся вокруг нового альманаха «Одиссей». Это была С. В. Оболенская, историк-германист, которая переводила статьи Л. З. Копелева для альманаха и довольно быстро заинтересовалась такой тематикой как «свой — чужой». Результатом стала упоминавшаяся статья «Образ немца в русской культуре XVIII-XIX столетия», рассматривавшая устойчивые паттерны восприятия одного народа другим, то есть статья имела отчетливо «копелевский» оттенок. Данная тематика была до этого момента совершенно не характерной для Оболенской, известной до этого работами по политической истории Германии XIX столетия. Такой тематический поворот — свидетельство рецепции западных подходов к выбору проблематики исторической работы, отбору источников и некоторых теоретических положений. Данная статья становится продолжением разработки проблем, затронутых в серии «West-цstliche Spiegelungen» в ином историческом периоде, а именно: книге «Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht 11.-17. Jahrhundert» Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht 11. — 17. Jahrhundert / Herausgegeben von Dagmar Herrmann unter Mitarbeit von Johanne Peters, Karl-Heinz Korn und Volker Pallin. — Wilhelm Fink Verlag, Mьnchen, 1988. — 366 S., сборнике статей, который рассматривал образ немцев, сформировавшийся на территориях России в XI — XVII столетиях. Оболенская продолжает разрабатывать данную проблематику и в дальнейшем — на страницах «Одиссея» появляются ее статьи, например: «Германия глазами русских военных путешественников 1813 года Оболенская С. В. Германия глазами русских военных путешественников 1813 года // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 70−84.». Также тематику взаимоотношений «свой» — «чужой» подхватывают С. И, Лучицкая, отметившаяся начиная с 1993 года рядом публикаций на данную тематику Лучицкая С. И. Араб глазами франка (конфессиональный аспект восприятия) // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 19−38., постоянно затрагивая проблематику и символику «инаковости» мусульман в сочинениях европейских средневековых хронистов Лучицкая С. И. Мусульмане в иллюстрациях к хронике Гийома Тирского (визуальный код инаковости) // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 245−271. Данной проблематикой стал заниматься В. К. Ронин Ронин В. К. Бельгийцы и россияне: некоторые различия в менталитете // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 287- 305., затрагивая к примеру проблематику «чуждости» эмигрантов первой волны в бельгийском обществе 1920;х — 1930;х годов Ронин В. К. Колониальные мемуары, дневники и письма русских эмигрантов (20−30-е годы ХХ века) // Одиссей. Человек в истории. 2000. — М.: Наука. 2000. — С. 223−256. Таким образом под влиянием рецепции российские исследователи начинали менять привычную для них проблематику и переключались на освоение более актуальных в мировой историографии тем.

С. В. Оболенская среди всех остальных исследователей, входящих в состав сети, сформированной вокруг журнала «Одиссей», оказалась едва ли не наиболее восприимчивой к транслируемым в российскую научную среду подходам и методикам. С ней связан еще один пример успешной рецепции западного подхода к исторической проблематике. Под влиянием Роже Шартье, С. В. Оболенская обращается к проблематике народных практик чтения. В 1997 году в Одиссее выходит ее статья «Народное чтение и народный читатель в России XIX века Оболенская С. В. Народное чтение и народный читатель в России XIX века// Одиссей. Человек в истории. 1997. — М., Наука, 1997. — С. 204 — 232.», где она рассматривает реакции крестьян на чтение вслух им литературы. Хотя, как на непосредственный толчок к обращению ее к данной проблематике, она называет книги Дж. Брукса Brooks J. When Russia learn to read: Literacy and popular literature, 1861 — 1917. — Princeton. Princeton Univ. press, 1985. — 450 p., и Громыко Громыко М. М. Мир Русской деревни. — М.: Молодая гвардия, 1991 — 269 с., все же использование такой терминологии как «народное чтение», «народный читатель» указывает на третий источник вдохновения: книгу Роже Шартье Оболенская С. В. Народное чтение и народный читатель в России XIX века // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 204. на которого она также не раз ссылается в тексте статьи Оболенская С. В. Народное чтение и народный читатель в России XIX века // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 212. Роже Шартье — еще один историк, с которым исследователи — члены сетевого сообщества сформированного вокруг альманаха завязали тесные контакты еще в 1989 году, когда он присутствовал в Москве на конференции «Школа Анналов»: вчера и сегодня" Дунаева Н. А. «Стирая грани» — Содружество Молодых Ученых Поволжья [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2005;2013.URL:http://sodmu.narod.ru/t_dun.htm (дата обращения 25. 04 2013). Как и в случае с Копелевым, личный контакт с зарубежным исследователем оказывается решающим фактором для российского историка в выборе им тематики и терминологии, тем толчком к началу процесса рецепции, который был необходим российскому ученому. Оказавшись перед лицом необходимости выбора из множества разнообразных теорий, российский историк выбирает, руководствуясь личными знакомствами и рекомендациями зарубежных коллег, с которыми у него уже существовали контакты.

Именно данное обстоятельство сильно влияет на успех или неудачу трансляции той, или иной теории исторической науки, на то, найдет ли отклик в среде российских историков серия переводных статей, или нет. Примером такого провала, причиной которому стало отсутствие контактов с зарубежными исследователями и оторванность такой тематики от сложившихся в России исследовательских практик, стала попытка на страницах «Одиссея» поднять проблему изучения истории ведьм и ведовства. Первая попытка актуализации данной проблематики относится к 1990 году, когда в альманахе была напечатана статья Карло Гинзбурга «Образ шабаша ведьм и его истоки» Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 132 — 146., но данная статья не нашла отклика среди авторов Одиссея, статей о ведовстве, написанных пером российского историка в период 1990;1996 годов почти не существует. Вторая попытка реанимации данной тематики произошла в 1996 году, когда вышел перевод статьи Герда Шверхоффа «От повседневных подозрений к массовым гонениям» Шверхофф Г. От повседневных подозрений к массовым гонениям // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.:Coda, 1996. — С. 306 — 330., после чего к данному вопросу на страницах альманаха не возвращались.

Помимо такой тематики как, исследование семантики «свой — чужой», изучения практик чтения, чрезвычайно популярными становились такие направления как «новая интеллектуальная история» и «микроистория», которой было в этот период посвящено несколько переводных статей.

• В) Для второго этапа также характерно то, что строго локализированные рамки знания автора — участника сети, сформированной вокруг альманаха стали расширяться. Теперь не только историография ФРГ и Франции широко представлена на страницах альманаха, интерес историков — авторов альманаха начал распространяться на английскую и американскую историографию, о чем говорит постоянно возрастающее количество ссылок в статьях на англоязычную литературу. Особенно внимание исследователей из России начала привлекать релятивистская американская историография, дискуссии о которой опубликованы в выпусках альманаха за 1996 Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996 — С. 5 — 80 год. Авторы статей стали ссылаться на новейшую историографическую литературу, нередко — англоязычную.
• Г) Диссонанс в понимании терминов. Различные авторы обращаются к совершенно противоположным научным традициям, при этом наделяя понятия разным смыслом, и называя одним и тем же термином совершенно разные научные течения и направления.

Прежде чем приступать к рассмотрению данного диссонанса, следует оговориться, что в своем понимании таких неопределенных понятий как, например, «постмодернизм» я руководствовался прежде всего пониманием смысла данных терминов Ежи Топольски Доманьска Э. Философия истории после постмодернизма. — М.: Канон+, РООИ Реабилитация, 2010 — С. 176−177. и Артура Данто Там же с. 250., что они изложили в своих интервью.

Наиболее интересными примерами данных разночтений являются несколько статей, являющие яркие примеры таких изменений. Это статья Г. И. Зверевой «Перспективы постмодернизма» Зверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 11 — 24. и Л. П. Репиной «Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории» Репина Л. П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории / Л. П. Репина // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 25 — 38.

Г. И. Зверева в своей статье рассматривает постмодернизм как последствие развития недоверия к идеалам научности и норме научности как к тому, что «…обнаруживает функции власти и репрессии Зверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996 — С. 12.». Данная фраза указывает на источник вдохновения Зверевой — книгу М. Фуко «Надзирать и наказывать» Foucault M. Surveiller et punir / Michel Foucault — P.: Gallimard, 1975 — 318 p. [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: http://books.google.fr/books?id=qDIFAQAAIAAJ&q=Surveiller+et+punir&dq=Surveiller +et+ punir&hl=fr&sa=X&ei=0sRYUbKuBbK60AGiooCABA&ved=0CDIQ6AEwAA (дата обращения 11. 05. 2013). Вторым идейным истоком постмодерной парадигмы для Зверевой является Жак Деридда, с его идеями деконструкции, и абсолютизацией текстуального. Французский постструктуралист пишет о пересмотре традиционного образа гуманитария, — который в современных условиях занимается не изучением реальности, но исключительно исследованием текстаЗверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996 — С. 13. Третий вдохновитель постмодернистов в изложении Г. И. Зверевой — это Ролан Барт с его концепцией «смерти автора» Там же.

Мнение автора о постмодернизме, на мой взгляд, является полностью сформированным под влиянием французского постструктурализма, Г. И. Зверева невольно ставит знак равенства между постмодернизмом и постструктурализмом. Однако, понимая «постмодернизм» «по-французски», как «постмодернизм в истории» автор статьи понимает «новую интеллектуальную историю», не учитывая, по моему мнению, что она и французский постструктурализм — это довольно разные течения, возникшие совершенно независимо друг от друга, несмотря на определенную схожесть в идеях. Тем не менее, Зверева навязывает, по моему мнению, данному направлению в исторической науке, методы ему совершенно не свойственные, например идеи Жака Деридда, когда утверждает что для «новой интеллектуальной истории» не существует ничего кроме текстаЗверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996 — С. 16., что критика историографии построена на «деконструкции авторского текста» Там же., что конечно же, является преувеличением. Более того, Зверева присоединяет к «новой интеллектуальной истории» авторов, которые никогда не работали в данной традиции, в частности, Хейдена Уайта, книга которого «Метаистория» написана в абсолютно структуралистском ключе. Хейден Уайт работал в совершенно иначе, нежели перечисленные автором Ф. Р. Анкерсмит, Л. Госсем, Д. Ла Карпа и прочие классики «новой интеллектуальной истории», хотя и оказал на них сильнейшее влияние и оказался в конечном итоге непосредственным их предшественником.

Таким образом, Г. И. Зверева находит для обозначения данного течения в историографии правильный термин, но наполняет не совсем верным содержанием, приписывая данному течению методы и идеи изначально присущие французскому постструктурализму.

В следующей статье — Л. П. Репиной «Вызов постомернизма и перспективы новой интеллектуальной истории» ситуация прямо противоположная — автор использовала не совсем подходящий термин «постмодернистская историография» Там же с. 26., но при этом адекватно передала основные черты присущие тому направлению, которое называлось термином «новая интеллектуальная история».

В иной статье Н. Н. Ионов Ионов И. Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 60−80. под влиянием М. Фуко «постмодерной историографии» и вовсе неприсущее «новой интеллектуальной истории» повышенное внимание к «иному», забвение «себя» и усиленное чувствование «чужого» Ионов И. Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 65. Такие черты также были более свойственны скорее поструктурализму, нежели взращенным в США «новым интеллектуальным историкам», которые выступали скорее как критики текстов, написанных историками.

Суть этих проблем довольно точно выразила в своей статье Ляпустина Е. В. Ляпустина Е. В. Усталость от поисков метода? // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. — 169−173. Она писала о том, что многие методы мировой исторической науки вообще не подлежат «копированию», так как были порождены специфической историографической ситуацией Там же с. 170. «Копируя» и заимствуя идеи и методику, историки теряют «контекст» той идеи, благодаря которой они и появились на свет.

Следует констатировать, что в силу открытости любой школе и любой новаторской методике в российской исторической науке проявлялось то, что следует назвать интерференцией или же «накладыванием» различных влияний. В сознании историков, в результате влияния зарубежных историографических течений происходило «смешивание» различных идей. Теория и понятия предстают на страницах альманаха не артикулированными, российские исследователи не совсем еще понимают все тонкости идейных новаций в мировой исторической науке, зачастую принимая подобное за одно и тоже, как это произошло в случае постструктурализма и новой интеллектуальной истории.

Е) Динамика употребления терминов говорит о том, что российский историк начал знакомится с широким кругом зарубежной литературы. В текстах статей начали появляться такие понятия как «нарратив», «микроанализ», «репрезентация», которые постепенно стали теснить уже освоенные и привычные «ментальность», «культуру» и «социум». Объемные и целостные понятия, свойственные советской историографии, все больше заменялись терминами, напрямую заимствованными из западной историографии, более узкими и специфическими.

В альманахе «Одиссей» новые термины предсказуемо стали появляться на страницах переводных статей. В статье Ганса-Юбера Бахорски (ФРГ) Бахорский Г.-Ю. Тема секса и пола в немецких шванках // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 50 — 69. появились такие термины как «дискурсивное поле» Там же с. 51., «семантическая оппозиция» Там же с. 51., «double-bind ситуация» Там же с. 56., термин П. Бурдье «хабитус"Бахорский Г.-Ю. Тема секса и пола в немецких шванках // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994 — С. 57., и многие другие.

В статье Пола Хайэмса Хайэмс П. Старинный случай с Томасом из Элдесфилда // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 161- 174. впервые звучит «казусный» подход. Постепенно данную терминологию подхватывали и российские исследователи.

Ж) Другой важнейшей чертой историографии в период между 1993 и 2002 годом стала интерференция или «накладывание» волн различных культурных влияний. Новые течения в историографии постоянно накладывались друг на друга и на уже сформированные советской историографией исследовательские идеалы и установки, поэтому, несмотря на активное рецептирование, российский историк все еще оставался постсоветским. В частности, это довольно хорошо можно разглядеть на ряде примеров.

В альманахе за 1993 год выходит статья Пола Хайэмса, посвященная случаю довольно уникальному и не имеющего аналогов: с божественной помощью к невинно пострадавшему в ходе судебного поединка вернулось зрение. Пол Хайэмс трактует данный случай как искусственно сформированное средневековым монахом повествование, доказывающее, что данное чудо совершено с помощью Св. Вульфстена Там же с. 167 — 169. Если в центре внимания английского автора оказался нарратив, конструирование события, то автор послесловия к данной статье Д. Э. ХаритоновичХаймес П. Старинный случай с Томасом из Элдесфилда // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 172 — 174. увидел нечто совершенно иное. Прежде всего, он стремился сосредоточиться на социальном значении события, описанного в статье Пола Хайемса, на том, какие паттерны средневекового сознания помогает выявить данный «казус». Д. Э. Харитонович при этом размышляет как представитель советской исторической психологии, руководствуясь тем пониманием «ментального», которая установилась еще в советской историографии. Д. Э. Харитонович вполне допускает, что события, описанные в статье Пола Хайэмса, то есть сам факт поединка и ослепления действительно могли быть на самом деле, допускает существование определенной «прозрачности» исторического нарратива. Д. Э. Харитонович применяет к толкованию данного казуса антропологический подход — поведение средневековых англичан в его толковании есть доказательство мифомагического восприятия ими окружавшего мираТам же с. 173. Таким образом английский и российский историк подходят к толкованию одного и того же с разных сторон под воздействием различных background`ов. Пола Хайэмса интересовал, прежде всего, сам авторский нарратив, историческая реальность для него — находится на втором плане. Такое внимание к тексту — следствие лингвистического поворота, произошедшего уже к концу 1980;х годов в мировой историографии. Д. Э. Харитонович обращается к темам исторической реальности под действием того варианта исторической антропологии, что исповедовал А. Я. Гуревич и традиций советской исторической психологии.

Другим примером того, как действовал в исторических статьях background их авторов, стало непростое отношение главного редактора альманаха А. Я. Гуревича к релятивизму в историографии. Впервые против излишней субьективизации исторического нарратива (прямого воздействия лингвистического поворота и новой интеллектуальной истории) на страницах альманаха он выступил в юбилейной статье, посвященной 70-летию Ю. Л. Бессмертного Гуревич А. Я. Историк и история. К 70 -летию Юрия Львовича Бессмертного // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 209 — 217. Здесь он назвал некоторые утверждения, звучащие на страницах «Анналов», безответственными: в частности, тезис о том, что историк сам «конструирует» свой источник, и «изобретает» историю Там же с. 212. Гуревич видит историка не конструктором систем взаимосвязанных гипотез (такие идеи высказывались на страницах «Анналов» уже в конце 1980;х), но скорее комментатором исторического документа, выступая тем самым с идеей скорее характерной для позитивистской историографии. Гуревич с сожалением отмечал, что в текстах историков-анналистов игра ума приобретает двусмысленную свободу по отношению к историческому материалу Гуревич А. Я. Историк и история. К 70 -летию Юрия Львовича Бессмертного // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 212. Против субьективизации исторического повествования он выступает и впоследствии: например в 1997 году в статье «Апории современной исторической науки» он четко обрисовал свою позицию неприятия смешивания в историческом труде собственно исторического повествования и fiction Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 233−250. Идеи релятивистов не находили отклика в умах старого поколения историков, сформированных как исследователи в период существования СССР, но зато нашли отклик среди их молодых коллег.

В период 1993;1997 годов происходят важнейшие перемены в структуре самой сети исследователей. Именно в этот период она довольно сильно расширяется количественно. Как уже говорилось, в состав постоянных авторов входят исследователи, связанные с организованным под руководством Ю. Л. Бессмертного «Центром исследования частной жизни и повседневности» — это С. И. Лучицкая, М. А. Бойцов и Уваров П. Ю. В альманахе происходит определенное расслоение: исследователи, группировавшиеся вокруг А. Я. Гуревича, оказались менее восприимчивыми к новациям, нежели недавно влившиеся в состав данной корпорации ученые. Исследователи, которых можно условно назвать «новыми», укрепляли свое научное положение в данном сообществе, избирая себе в качестве «союзников», которые способны помочь им завоевать уверенное положение в составе данной научной корпорации, новейшие теории исторического знания и соответствующую им терминологию. Представители «старых», то есть исследователи, делавшие доклады еще на семинаре по исторической психологии, занимали более взвешенную позицию. Они полагали, что возможности подходов и методик исследований, использовавшихся в советской гуманитаристике, и идей Школы Анналов отнюдь еще не исчерпали своих возможностей. Исследователи, печатавшиеся в альманахе с 1989 года укрепляли свое положение с помощью защиты проверенных научных методологий, которые на первичном этапе существования альманаха позволили завоевать данному изданию популярность и авторитет в сообществе российских историков.

Примером таких разногласий, может быть статья А. Я. Гуревича «Апории исторической науки: мнимые и подлинные» Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 233−250. иллюстрирующее его отношение к новациям в исторической науке. Данная статья является ответом на рассуждения Г. С. Кнабе, изложенные в статье, напечатанной в 1993 году Кнабе Г. С. Общественно-историческое познание второй половины XX века, его тупики и возможности его преодоления // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 247−255. А. Я. Гуревич резко обозначает свое неприятие проникновению литературных приемов построения нарратива в исследовательскую практику историков, называя смешивание литературной и исторической прозы недопустимым явлением Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 236. На возможное замечание о том, что член редакционной коллегии альманаха «Одиссей» Натали Зенон Девис в своей книге «Women on the margins. Three Seventeenth Century Lifes» (1996) допускает вымышленный разговор с историческими персонажами, которых она описывает, Гуревич отвечает, что данный раздел довольно четко отделен от остальных разделов книги Там же с. 236. Тем самым Fiction и Science отделены друг от друга, но никак не смешиваются друг с другом. Историк, находящийся в постмодерном дискурсе, по мнению А. Я. Гуревича, не способен породить ничего кроме фикции и вымысла Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. 248.

Гуревич А. Я. позиционирует себя как противник «метафоризации"Там же с. 239. истории и, на мой взгляд, склонен преувеличивать недостатки микроисторических практик, полагая, что для историка важен не «казус», но скорее всестороннее изучение контекста события Там же с. 239 — 240. Раскритиковал он также и квантитативную историю Там же с. 237 — 238. Какую же альтернативу он предложил? Это, прежде всего, «история частной жизни» Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 247. в стиле Ж. Дюби и Ф. Арьеса, а заканчивается статья оптимистичными словами:

«…Историко — антропологический метод, открывающий доступ к глубинам исторического бытия, оказывается, выдерживает натиск их [постмодернистов] критики… Там же с. 250.».

В то же время «новые» оказывались проводниками новых зарубежных теорий, постоянно применяя почерпнутые в результате рецепции методы и терминологию в своих собственных статьях. Так М. А. Бойцов повествует о «изобретении» средневековой традиции коронования Бойцов М. А. Ахенские коронационные сьезды под разными углами зрения // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 180., о «кинематографичности» Там же с. 193. средневековой процессии, В. П. Визгин пишет о преимуществах концепта «эпистемологического разрыва» Визгин В. П. Постструктуралисткая методология истории: достижения и пределы // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 39−58., который он почерпнул из сочинений Башляра, и т. д.

Таким образом, второй этап рецепции западных идей в альманахе «Одиссей» по праву может считаться переходным, так как именно в период 1993 — 1997 годов совпало несколько важных процессов: преобразования в самом сетевом сообществе исследователей, сформировавшегося вокруг альманаха, распространение синкретичной терминологии и изменение тематики альманаха, расширение хронологических и локальных рамок рецепции. Исторический альманах сохраняет многие черты рецепции характерные для 1989 -1992 годов, но постепенно они поддаются эрозии и ближе к 1998 году исчезают.

Третий этап, началом которого следует назвать 1998 год, и который продолжался до 2002 года и далее. Данный этап можно назвать, пользуясь терминологией Германа Брандта, этапом «внедрения». Напомню, что именно на данном этапе в результате массированного культурного трансфера происходит эрозия основных структур воспринимающей культуры. Привносимые культурные паттерны постепенно занимают доминирующее положение в культуре — рецепиенте, а изначально ей присущие — забываются.

Данный этап характеризуется несколькими важными изменениями:

— В 1998 году за редкими исключениями (Л. М. Баткин, А. Я. Гуревич) происходит почти повсеместный отход от употребления терминологии, присущей первоначальному периоду существования альманаха. Авторы альманаха теперь говорят о «нарративах» Визгин В. П. Герменевтический импульс формирования новоевропейской науки (историографический контекст) // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 162. и «метаисторической позиции историка» Там же с. 174., изучают взаимодействие «акторов» Ткаченко Г. А. Модель человека в культуре Китая (о традиционной китайской антропологии) // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 144., функционирование «дискурса» Там же с. 161. Это говорит о том, что на протяжении периода 1993 — 1997 годов российскими историками, представленными в «Одиссее», была проделана большая работа по ознакомлению с важнейшими теоретическими новациями в мировой исторической науке и их восприятию. Совершенно изменилась и политика рецепции среднестатистического автора альманаха: теперь это историк знакомый не только с идеями Школы Анналов, но включивший в свой теоретический багаж идеи французских постмодернистов (прежде всего Мишеля Фуко), с интересом следящий за развитием идей Хейдена Уайта, Франка Анкерсима и других классиков релятивистского направления историографии, знающий об истории понятий и микроистории.

Теперь автор альманаха довольно неплохо разбирается в теоретических «ответвлениях» мировой исторической науки, о чем свидетельствует постепенное отмирание постоянного для первых выпусков альманаха типа статей — обзоров главных теоретических «новинок», возникавших в той или иной историографии — в 1998;2002 годах в альманахе почти не появляются статьи такого типа. Вместо этого предпочтение отдается переводу статей, которые имели практический характер, применяя теоретические практики к конкретному историческому материалу.

Причин этому несколько:

• — Наиболее очевидно то, что среднестатистический автор статьи в альманахе, как правило, стал знать на один иностранный язык больше. Если в номерах за 1989;1992 годы историк ссылается на литературу, как правило, на 2 — 3 иностранных языках, то в 2002 году вполне обыденным явлением стало использование статьи с ссылками на литературу на четырех языках Приложение: таблица 24.
• — Усилия по трансляции и ознакомлению с теоретическим разнообразием мировой исторической науки в период 90-х годов не прошли даром. Именно в этот период вышло большое количество переводов и критических обзоров статей, которые помогли постсоветскому историку сориентироваться в этом потоке новой информации.
• — Изменилась политика обращения к зарубежной историографии. В период 1989;1992 годов основная масса ссылок шла на литературу вышедшую в период 1960;х — 1970;х годов Приложение: таблицы 1, 3, 5, 7., то есть на два, а то и три десятилетия ранее написания статьи автором. В 1998;2002 году ситуация меняется — теперь основная масса ссылок идет на литературу второй половины 80-х — 1990;х годов Приложение: таблицы 23, 21, 19. Это говорит о том, что историки — постоянные авторы альманаха за период 1990;х годов все-таки смогли знакомиться с новейшей литературой, которая выходит в данный период за рубежом синхронно.
• — Разногласия и расхождения в мнениях между «старыми» и «новыми» в альманахе продолжали сохраняться, разные группировки внутри сети неизменно занимали противоположные стороны в дискуссиях, материалы которых стали регулярно печататься на страницах альманаха. Например, в выпуске за 1999 год темой круглого стола была роль пиршества и питания в истории. Наиболее спорной оказалась статья Т. С. Кондратьевой «От царской подачи к кремлевскому распределителю» Кондратьева Т. С. От царской подачи к кремлевскому распределителю // Одиссей, Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 21−29., где автор проводила довольно смелые обобщения, находя сходство между системой дарения в Московском царстве и закрытой системой распределения «спецпайков» в СССР. Против таких обобщений выступили Л. М. Баткин Дискуссия // Одиссей, Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 96., и Гуревич А. Я., в то время как П. Ю. Уваров наоборот, поддержал Т. С. Кондратьеву, заметив, что обширные обобщения вполне допустимы в трудах по антропологии, где они не встречают особенных возражений, но в исторических трудах такие обобщения почему-то всегда встречают отчаянное сопротивление Там же с. 93. Л. М. Баткин, как видный представитель «старых», довольно часто в таких дискуссиях выступал своеобразным «прокурором» в отношении «новых», которые постоянно выступали с сообщениями, где старались адаптировать почерпнутые в зарубежной литературы идеи и теории к своей профессиональной тематике. В частности в альманахе за 2000 год он подверг серьезной критике попытки Юрганова А. Л. рассуждать о возможной сослагательности в российской истории Баткин Л. М. Странная тюрьма исторической необходимости // Одиссей, Человек в истории. 2000. — М.: Наука, 2000. — С. 64- 77.

«Старые» продолжали отстаивать свои идеалы, как, к примеру, это делает А. Я. Гуревич в своей статье «Подводя итоги…» Гуревич А. Я. Подводя итоги // Одиссей, Человек в истории. 2000. — М.: Наука, 2000. — С. 125- 138., где он вновь выступает апологетом социальной истории в стиле Марка Блока и Фернана Броделя, в то же время заявляя о своем неприятии нигилизма в отношении исторической науки, признание раздробленности ее на мелкие части Там же с. 136.

В это время «новые», то есть люди, появившиеся в альманахе благодаря посредничеству Ю. Л. Бессмертного, и позже продолжали активно воспринимать разнообразные западные теоретические новации, что сказывалось также и на тематике. Например, И. С. Лучицкая под влиянием идей западной историографии обратилась от изучения образов «свойчужой» к изучению визуальных источников — иллюстраций к средневековым хроникам.

Визуальный поворот стал одним из важнейших трендов в развитии альманаха в 1998 — 2002 годах. Печатались в альманахе не только переводы статей, активно использовавшие изображения как источник Шмидт Ж.-К. Вопрос о изображениях в полемике между иудеями и христианами в XII веке / Жан-Клод Шмидт // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 30−43., но и статьи российских авторов Дмитриева О. В. От сакральных образов к образу сакрального. Елизаветинская художественная пропаганда и ее восприятие в народной традиции // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 44−52. Более того, визуальные источники становились темами статей и ученых-русистов Данилевский И. Н. Символика миниатюр Радзивилловской летописи // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 228−236. Другое модное направление в 1998;2002 — власть и ее репрезентация, символика властных отношений, рассматривавшаяся нередко на визуальных источниках Кулаева С. Б. Символические жесты зависимости в оформлении средневекового оммажа // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 151−168.

Г) Репрезентация исторического материала в изложении российских историков в «Одиссее» становилась все менее отличимой от той, которая предлагалась в работах зарубежных историков. Постепенно точки зрения постсоветских исследователей и их коллег из США и Европы сходились, что было обусловлено тем, что более молодые историки, нежели поколение создателей альманаха, уже имели совершенно иной теоретический багаж, в основном состоящий из почерпнутых на западе исследовательских идей. Несмотря на остававшееся своеобразие толкования исторического материала Стрелков В. И. К антологии исторического текста: некоторые аспекты философии истории Ф. Р. Анкерсмита /В. И. Стрелков // Одиссей. Человек в истории.2000. — М.: 2001. — С. 139−151., авторы альманаха в целом усвоили полученные в ходе рецепции методы и приемы исследования и начали успешно применять к разрабатываемым ими темам.

Таким образом, на завершающем этапе рассматриваемого нами периода, который охватывает 1998;2002 годы, рецепция западных идей приняла более полный характер. Воспринятые концепты фактически вытеснили изначально присущие сетевому сообществу, сформировавшемуся вокруг «Одиссея», теоретические установки. Фактически ближе к 2002 году заканчивается процесс полного обновления компендиума теоретического знания — то, что в 1989 году воспринималось как нечто естественное и не поддающееся сомнению, в 2002 году воспринимается как устаревшее и неактуальное. Использование терминологии и тематика статей говорит о том, что авторы альманаха стали намного более осведомленными в зарубежной историографии. Характерные для 1990;х годов зачастую не совсем отражающие суть рассматриваемого концепта трактовки российских историков уходят в прошлое, теперь историки предпочитают применять воспринятые идеи на практике. Авторы альманаха выпускаю отныне статьи весьма сходные со статьями на аналогичную тематику, выходящие за рубежом.