Попытка самостоятельной деятельности ИККИ и конфликт с НКИД (январь 1921 — весна 1922 гг.)

В феврале-марте 1921 г. была предпринята очередная попытка установить дипломатические отношения с Китаем. На этот раз Китаю поступило два предложения — из Москвы и Читы. РСФСР делала упор на то, что прибытие в Москву нового китайского консула Чэня Гуаньпина де-факто означало признание Советской России и собиралась обсудить тезисы Карахана, а ДВР пользовалась свободой, полученной с установлением границ с РСФСР и предлагала Китаю взаимное признание для совместных действий по ликвидации барона Унгерна в Монголии и налаживании торговли. Таким образом, опять мы видим, что дальневосточный актор ведёт себя более прагматично, в результате чего китайцы больше стремились к кооперации с ДВР, например, в ликвидации остатков войск Семёнова в Монголии. После этого, в июле, Чичерин также заявил об общем враге — Унгерне — как факторе объединения Китая и РСФСР, фактически копируя доводы ДВР. Пекинское правительство признало необходимость совместной борьбы с Унгерном, дав права на неё Чжан Цзолиню, однако, боясь за судьбу Монголии, не одобряла советского вмешательства.

В вопросе с положением Монголии, Тувы (Урянхайского края) и борьбы с силами Унгерна значительную самостоятельность проявляли сибирские органы управления — Сиббюро и Сибревком. Их руководители — И. Н. Смирнов и Б. З. Шумяцкий — на протяжении всего 1920 г. разрабатывали стратегию провозглашения независимой Монголии и вхождения в ней Урянхая. Это, с одной стороны, соответствовало планам НКИД по оказанию помощи монголам, но с другой, противоречило официальной политике того же НКИД, состоявшей в признании прав Китая на Монголию и Туву, необходимой для сохранения отношений с Китаем. Таким образом, НКИД вёл сложную дипломатическую игру, пытаясь сыграть на балансе сил в регионе и усилить просоветские силы в Монголии. Сибирские органы управления, вероятно, не поняли до конца эту политику, хотя им было о ней известно. В ноябре 1920 г. Смирнов и Шумяцкий, согласно постановлению Политбюро, приняли решение об операции против белогвардейцев в Монголии, а в феврале 1921 г. — и о помощи местной ревпартии в организации независимого государства. Оба этих решения были не согласованы с Москвой, весьма вольно интерпретируя неясную директиву Политбюро, как показывает М. Фукс .

Интересно также, что Сибревком пытался полностью управлять монгольской политикой, для чего собирался оттеснить от неё ДВР. Так, когда к Смирнову обратился китайский наместник в Монголии с просьбой о помощи, Сибревком ответил, что не имеет права принимать решений о военном вмешательстве, посоветовав обратиться к ДВР. В то же время Смирнов послал телеграмму к Гапону в Дальбюро с просьбой китайцам не помогать. Фукс в утверждает о некоторой несогласованности монгольской политики на верхнем и нижнем уровнях, однако этот тезис можно ещё углубить. На наш взгляд, и локальные, и московские акторы вели свою игру, причём Сибревком заботился одновременно и о монгольской политике, и о своём собственном положении внутри иерархии сибирских органов, в которой ДВР явно занимал более выгодную позицию.

В результате активных действий Унгерна НКИД фактически пришлось принять программу о военном вмешательстве. Весной-летом Красная армия успешно действовала против войск Унгерна и вынудила его отступить из Урги, где местными революционерами была провозглашено народное правительство, в 1924 г. окончательно упразднившее монархию. При этом вопрос с Урянхаем оставался открытым. В связи с этим Чичерин уже сам просил мнения Сибревкома, надо ли присоединять Урянхай к Монголии и выступать с официальным заявлением об этом НКИД, что говорило о признании Центром роли Сибревкома в международных отношениях. Смирнов ответил, что технически включение возможно, но тувинцы плохо относятся к монголам. Поэтому он предложил включить край в состав Монголии потом, а деклараций НКИД вообще не делать. В результате возникло недопонимание: Чичерин всё — таки выступил с заявлением о признании Урянхай независимым под протекторатом Совроссии, а Смирнов собирался включить его на автономных правах в состав Монголии, чтобы не портить с ней отношения .

Определённые успехи имела и политика Коминтерна. С формированием ДВСК Коминтерн наконец получил полноценную площадку для своей агентуры. В момент создания ДВСК Коминтерн проявлял желание к сотрудничеству с НКИД: так, они проводили совместные заседания и использовали общие каналы для передачи данных, а также сотрудничали со спецслужбами РСФСР и ДВР. Однако, ДВСК всё ещё следовал коминтерновским идеям о мировой революции, что приводило к столкновению с интересами РСФСР. Так, ДВСК действует через агентов в Пекине, печатает революционные газеты для китайцев и корейцев и спасает революционные элементы компартий этих стран от посягательств и открытых нападений японцев. Это, как отмечает Ципкин, с одной стороны ускоряло освобождение ДВ от японцев, а с другой, ухудшало отношение Японии к РСФСР и ДВР и нивелировало образ РСФСР как мирной страны, пропагандируемый в официальных заявлениях НКИД. Такого же мнения о ДВСК придерживался и Краснощёков, который считал, что отсутствие конфликтов на Дальнем Востоке приведёт к скорейшей эвакуации интервентов. Таким образом, вновь активизировался конфликт Краснощёкова и Шумяцкого.

Шумяцкий как руководитель ДВСК хотел единолично заниматься революционной работой в Китае, но для работы с китайцами в РСФСР ему требовалась оргпомощь Сиббюро. При этом он, наоборот, жаловался на Дальбюро в полном составе, считая, что оно противодействует работе его ДВСК в зарубежных странах, укрывая партработников-китайцев и срывая проведение съездов с китайскими и корейскими коммунистами в Иркутске, требуя Читы в качестве центра. Шумяцкий писал, что всё Дальбюро находится под влиянием Краснощёкова (Знаменский и Трилиссер уехали) и что оно противоречит самой же политике буфера не выдавать свою большевистскую сущность, пытаясь вести революционную работу в других странах .

Что касается самого Краснощёкова, то в этот момент он снова попал под град обвинений, в основном со стороны радикально настроенных коммунистов внутри НРА и Сиббюро. Они обвиняли его в попытке сдать ДВР то японцам, то белым, а затем — вообще в желании полной независимости ДВР. Несмотря на то, что эти претензии были основаны либо на личной неприязни, либо на полном незнании того, что происходит в ДВР, доверие к Краснощёкову было подорвано, и уже 14 мая 1921 г. было принято решение о включении в Дальбюро новых членов, в т. ч. Я. Д. Янсона, задачей которого было проводить политику ЦК и следить за Краснощёковым. Интересно, что в тот же день ЦК принял решение о разграничении работы НКИД и Коминтерна в связи с конфликтом интересов. В результате этого Коминтерн получил большое преимущество, поскольку членам НКИД было запрещено заниматься революционной работой .

В то же время председателю ДВСК Шумяцкому было рекомендовано не вмешиваться в работу ДВР, чтобы не обнаружить себя. Очевидно, Краснощёков решил воспользоваться этим, чтобы усилить свою внешнюю политику, что и привело в результате к его падению. В июне — августе 1921 г. происходит решающий конфликт между ДВР и ЦК, который, вкупе с параллельными событиями, из-за самостоятельного подписания Краснощёковым и его заместителем Кожевниковым договора о концессии японской компании Мицуи. В то же время ЦК планировал дать концессии американцам, на чью помощь он рассчитывал в борьбе с Японией, о чём Карахан писал 11 марта Краснощёкову. Краснощёков же проводил политику умиротворения Японии и совместной экономической деятельности. Любопытно при этом наблюдать, как изменились методы Краснощёкова, который 1918 году утверждал, что Япония хочет завоевать ДВ и требовал борьбы до конца .

Несмотря на то, что этот эпизод относится больше к отношениям с интервентами, он также опосредованно влиял и на проблемы с КВЖД. В это время продолжались попытки США захватить дорогу с помощью подписания договора о совместном управлении с другими странами, где доля в участии зависела от вложенных средств. Разумеется, это было выгодно лишь США. Кожевников знал об этом и думал, что США толкает ДВР на конфликт с Японией, что также приведёт к потере КВЖД и поэтому проводил сепаратные переговоры «против США». То есть налицо несовпадение в понимании ситуации ЦК и ДВР — первые мыслят глобально (США как союзник против Японии), а Краснощёков — локально (США пытается отнять у нас КВЖД прямо сейчас). Кожевников после этого случая был смещён с постов, но оставлен на ДВ после защиты Янсоном и Караханом.

После происшествия с концессиями ЦК наконец решился на изменение состава Дальбюро и выведение из него Краснощёкова и его сторонника Любимова. Впоследствии Ленин характеризовал это решение как поспешное, отмечая вклад Краснощёкова в разрешение дальневосточных проблем, его образованность и даже признавал идею с японскими концессиями адекватной. Тем не менее следует признать, что Краснощёков зашёл слишком далеко, требуя от Ленина «формальной независимости ДВР», перевода ДВСК на подпольную работу и значительных денежных вливаний, что не могло не вызвать у Москвы подозрений. Новым же главой ДВР стал Матвеев, которому было поручено заниматься вопросами выведения японских войск и подготовки к переводу ДВР на советские рельсы путём ликвидации других партий. Таким образом, внешней политикой он не занимался: это было поручено Янсону, новому министру иностранных дел, который, прибыв летом 1921 г. в Читу, стал немедленно требовать от ЦК средств на ведение внешней политики; интересно, что Краснощёков до него занимался тем же самым: у ДВР действительно были проблемы с финансированием. Однако, очевидно, Янсону не очень доверяли в ЦК с момента его отправки на Дальний Восток: деньги были отправлены, но основную часть их получил не Янсон, а новый глава НРА Блюхер, заменивший лояльного Краснощёкову Эйхе.

Вероятно, это свидетельствует о том, что НКИД в тот момент собирался сделать ставку на армию. Об этом свидетельствуют многочисленные требования модернизации армии ДВР Сиббюро и самого НКИД сначала от Эйхе, а затем от Блюхера. Это было актуально как против возможной агрессии японских интервентов, так и для потенциального захвата КВЖД. Так, летом-осенью 1921 г. председатель дипмиссии ДВР в Китае Юрин проводил переговоры с манчжурским милитаристом Чжан Цзолинем по КВЖД. Юрин получил директивы от Чичерина угрожать Чжану армией ДВР в случае захвата китайцами дороги. Тем не менее, Юрин отказался это делать, прекрасно понимая как неконструктивность ведения переговоров силовыми методами, так и состояние НРА в тот момент — конкурировать с Чжан Цзолинем она тогда не могла, и проблемы с оставшимися белыми в Манчжурии РСФСР пыталась решить дипломатическими методами. Однако, для того, чтобы не попасть под обвинение за нарушение прямых приказов, Юрин использовал хитрый приём, сославшись на якобы поступавшие ему противоречивые директивы из Читы. Таким образом, виновной оказалась ДВР, и уловка Юрина сработала, поскольку именно в тот момент в буферной республике сменялась власть, из-за чего и могла возникнуть неразбериха.

Это было не единственным самостоятельным действием Юрина: он вообще отличался собственным стилем мышления и не придерживался какой-либо чёткой линии. Так, например, он написал письмо в ЦК с оценкой деятельности Краснощёкова: это единственный документ, где предлагается два противоположных решения насчёт руководителя ДВР: убрать его с Дальнего Востока или предоставить карт-бланш. Таким образом, Юрин был не против автономии ДВР, но скорее против расхождений локальной и центральной политики по важным вопросам. Юрин также брал на себя смелость предлагать необычные идеи ЦК, подобно другим резидентам в Китае (например, Маринг после создания КПК в июле 1921 г. предложил ей объединиться с Гоминьданом с подачи Радека, что стало впоследствии основой советской политики в Китае).

Юрин также был первым главой делегации ДВР на Дайренской конференции с Японией, проходившей с августа 1921 г. в китайской провинции Ляодун, находившейся в сфере влияния японцев и клики Чжан Чзолиня. Будучи на тот момент главой миссии ДВР в Пекине, Юрин был избран председателем делегации Дальбюро. Однако, там он снова пытался проводить самостоятельную политику, состоявшую в ряде уступок Японии. Например, он собирался согласиться на требование японцев разрешить их судам плавание в территориальных водах не только ДВР, но и Китая, что могло ухудшить отношения с Пекином, если бы такой договор был подписан. Это противоречило директивам НКИД, в которых Чичерин предписывал затягивать переговоры и не идти на соглашения с японцами до подтверждения вывода войск.

Ю.Н. Ципкин утверждает, что «Юрин совершил ряд ошибок», однако представляется возможным, что он вёл такую политику намеренно. Дело в том, что когда Я. Д. Янсон обвинил Юрина в ведении неверной политики, тот снова, как и в случае с КВЖД, сослался на противоречивые директивы НКИД и Дальбюро, чтобы оправдать себя. Тем не менее, на этот раз это не сработало, и Юрин был оперативно заменён на посту главы делегации Ф. Н. Петровым, которому в Москве также не доверяли и пытались установить над ним полный контроль. Кстати, снятие Юрина вызвало отрицательную реакцию Чжан Цзолиня, имевшего опыт переговоров с Юриным по КВЖД и понимавшим, что его отзыв означает ослабление самостоятельной позиции ДВР. Имеются свидетельства о том, что пограничники Чжан Цзолиня пытались не допустить в Дайрен Ф. Н. Петрова и отобрать якобы имевшиеся при нём «директивы Коминтерна», а также жалобы по этому поводу мининдела ДВР Янсона .

В ноябре 1921 г. параллельно с Дайренской конференцией, в которой участвовала ДВР, в Вашингтоне проходила конференция основных дальневосточных морских держав — США, Великобритании и Японии. Договоры, подписанные там, касались в основном соблюдения баланса сил в регионе и ограничения вооружений. Помимо этого, обсуждался китайский вопрос, где главной целью США и Британии было уменьшить японское влияние в Китае.

Наконец, союзники предприняли очередную попытку захватить КВЖД путём договора с ДВР. Этим занимался глава временного американского управления на КВЖД инженер Стивенс, который в декабре провёл переговоры с Языковым — главой миссии ДВР в Вашингтоне. Стивенс предлагал программу международного управления КВЖД с целью недопущения её захвата японцами, а затем передать дорогу общепризнанному российскому правительству. Мининдел ДВР Янсон, оповещённый об этом, в январе 1922 г. писал американскому посланнику в Чите, что такой план неприемлем, поскольку ДВР признаёт право владения дорогой за РСФСР, а решать судьбу КВЖД должны совместно Россия и Китай .

Интересно, что такое решение Янсона (а, значит, и ДВР), противоречило официальному на тот момент мнению НКИД. Дело в том, что Чичерин ещё в начале декабря несколько раз выражал свой протест по поводу обсуждения судьбы КВЖД на конференции. Одновременно с этим он писал главе миссии в Пекине Пайкесу о том, что идеи ДВР по поводу смешанного русско-китайского владения КВЖД — неправильные, и верным будет полностью отдать дорогу Китаю, но сохранить смешанное управление. Логично предположить, что если Чичерин считал мнение Янсона неверным, то должен был сообщить и ему, однако ДВР продолжала настаивать на собственническом праве РСФСР на КВЖД.

Таким образом, можно сказать, что Дайренская и Вашингтонская конференция наглядно показали неэффективность использования буфера для решения дипломатических проблем — во-первых, ДВР так и не имела дипломатического признания, во-вторых, она не получила приглашения на конференцию, в третьих, её представители систематически выражали мнение, отличное от магистрального, что ослабляло позиции собственно НКИД, поскольку переговоры с китайцами по КВЖД требовали единого мнения. Единственным выходом НКИД и ЦК в такой ситуации было максимальное недоверие к деятелям ДВР и стремление к контролю их с помощью урезания финансирования и отправлению дополнительных большевиков из Центра (так, к Ф. Н. Петрову был прислан Ю. Ю. Мархлевский, а Я. Д. Янсон, хотя и занимал важный пост министра иностранных дел ДВР, имел проблемы с финансами из-за недоверия ЦК).

Если ДВР действовала непосредственно в Вашингтоне, то Коминтерн в Иркутске принял другой план борьбы против игнорирования прав Советской России на китайскую политику. В конце 1921 г. членами ДВСК Шумяцким и Трилиссером было предложено провести съезд народов Дальнего Востока. Эта инициатива была принята ИККИ, а затем поддержана ЦК, которая «для организации» поставила ещё и высокую комиссию из членов Политбюро во главе со Сталиным. Таким образом, РСФСР пыталась контролировать не только официальную дипломатию, но и революционную работу, которая всё больше переходила в политическую. Съезд прошёл в январе 1922 г., причём не в Иркутске, а в Москве, где его было проще контролировать .

На отношения с Китаем и внешнюю политику ДВР с 1921 г. больше влияния оказывал НКИД, т.к. идея мирного урегулирования ситуации перевесила идею немедленной борьбы за мировую революцию. В то же время стоит отметить регулярную самостоятельную деятельность сибирских и дальневосточных органов: не только ДВР, но и ДВСК и Сибревкома, для которых 1921 г. получился самым насыщенным и успешным. Важна также деятельность А. М. Краснощёкова, контролировавшего внешнюю политику ДВР вплоть до своего отзыва: переговоры по концессиям, КВЖД, деятельность Юрина в Китае и т. д. Потому нельзя согласиться с доводами М. Фукс, считавшей, что Краснощёков, в числе прочих дальневосточных большевиков, не придерживался идеи самостоятельности или хотя бы автономии ДВР. Современные исследователи — например Ю. Н. Ципкин, Т. А. Орнацкая и И. В. Саблин — показывают, что Краснощёков скорее пытался расширить суверенитет ДВР. Хотя после ухода Краснощёкова ДВР не перестала быть самостоятельным актором, противоречивая деятельность Юрина на переговорах в Дайрене увеличила давление на ДВР со стороны РСФСР, а руководители буфера постепенно заменялись на новых. С другой стороны, Коминтерн продолжал быть активным: именно его агенты обеспечили базу для создания КПК, объединив шанхайских интеллектуалов во главе с Чэнем Дусю и предложили политику сотрудничества КПК и Гоминьдана, которую впоследствии возьмёт на вооружение ЦК. Поэтому, ИККИ скорее опирался на Иркутск как на базу работы в Китае, хотя Ципкин и указывает, что Коминтерн (ДВСК) частично был средством внешней политики ДВР .