Преподавательский состав кадетских корпусов российской империи в царствование Николая I: социокультурный облик

В статье предпринимается попытка дать обобщенный социокультурный портрет преподавателей военных учебных заведений Российской империи в 1825—1855 гг. Автор характеризует уровень образования преподавателей, особенности их служебной карьеры, материальную обеспеченность и манеру поведения. В статье делается вывод о том, что социокультурный облик преподавательского состава напрямую зависел от правительственной политики в области образования.

Социокультурный облик преподавателей кадетских корпусов в царствование Николая I определялся двумя разнонаправленными процессами. С одной стороны, нельзя сказать, что правительство оставило в небрежении порядок пополнения педагогических кадров как в новых заведениях, так и в ранее существовавших. Столичные корпуса имели возможность даже приглашать на работу известных специалистов. Так, в Первом кадетском корпусе математику и физику в 1826—1831 гг. преподавал талантливый молодой математик В. Я. Буняковский, получивший в 1825 г. докторскую степень в Сорбонне и впоследствии ставший академиком, а историю в 1825—1833 гг. — автор нескольких учебников Н. К. Шульгин [1]. И. Ф. Крузенштерн, директор Морского корпуса с 1827 по 1842 гг., пригласил на работу физика Э. Х. Ленца, историка Н. Г. Устрялова, корабельного инженера А. А. Попова. Хорошим подбором преподавателей отличалась и учрежденная в 1823 г. Школа гвардейских подпрапорщиков — историю и географию в ней преподавал профессор К. И. Арсеньев, математику — гвардейского генерального штаба подпоручик Навроцкий, артиллерию — поручик 1-й гвардейской артиллерийской бригады Сиверс, законоведение — коллежский советник Корсунский [2]. Инспектор классов Школы полковник Деллинсгаузен следил за тем, чтобы учителя, не полагаясь на свои познания и память, серьезно готовились к каждой лекции.

С другой стороны, многих способных преподавателей отпугивала жесткая регламентация учебного процесса, которой ознаменовалось начало николаевского царствования, и усиленный контроль за их деятельностью: они должны были составлять подробнейшие конспекты, получать от начальников личное разрешение на их использование и ни на йоту не отступать от утвержденного.

В 1831 г. в Первом кадетском корпусе служили 21 учитель и 2 учительских помощника [3]. Как и в начале века, большая часть учителей находилась в чинах IX, VIII и VII классов по Табели о рангах (соответственно 4, 1 и 10 человек). Статский советник был один, коллежский советник — также один. Учительские помощники имели низший чин коллежского регистратора. Большинство преподавателей было старше 50 лет, и даже учительские помощники были не моложе 30 лет. Дворян среди учителей было лишь два человека; в основном они были выходцами из дворянской среды или сыновьями младших офицеров и мелких чиновников.

Налицо резкое изменение образовательного ценза учителей. Если в начале века лидировали выпускники Академии художеств и гимназии при Первом кадетском корпусе, то в 1831 г. на первое место выдвинулся Главный педагогический институт (он существовал в Петербурге с 1804 г.) — его выпускниками были 4 учителя. Мещанское отделение при Первом кадетском корпусе сохранило свои позиции (также 4 выпускника). Кроме того, среди учителей оказались выпускники Дерптского университета, Горного кадетского корпуса, Санкт-Петербургской гимназии, Академии художеств и отделения военных кантонистов при Первом кадетском корпусе. Любопытно, что бывших кадетов Первого кадетского корпуса среди учителей не было; все оставленные в корпусе выпускники служили не на учительских должностях.

Как и прежде, среди тех, кто не имел специального образования, преобладали выходцы из Франции и Германии — учителя иностранных языков И. И. Лемсон, А.Ф. фон Штейн, К. П. Фулон, Д. К. Сеже, П. Ф. Руссель, А. В. Динокур, В. П. Розенкранц. Некоторые учителя были из числа пленных французов (например, титулярный советник К.П. Фулон) [4].

Многие учителя работали в нескольких учебных заведениях, не обязательно военного ведомства. Статский советник И. Н. Вольмут работал в своей alma mater Горном кадетском корпусе, надворный советник Д. М. Драницын — в Пажеском корпусе, титулярный советник Д. К. Сеже — в Обществе благородных девиц. Надворный советник А.Ф. фон Штейн не только преподавал немецкий язык кадетам, но и служил в Департамента государственных имуществ помощником начальника чертежной.

Желая привлечь в корпуса квалифицированных педагогов, правительство предоставило преподавателям военно-учебных заведений ряд льгот, которых они долгое время были лишены. В 1825 г. все офицеры военно-учебного ведомства получили преимущество в один чин перед армейскими, сравнявшись таким образом по старшинству с офицерами-артиллеристами и инженерами [5]. Они пользовались определенными льготами по сравнению с обычным офицерством (ускоренное производство, большее жалованье, служба в крупных гарнизонах).

Однако материальное положение педагогов (особенно тех, кто не имел офицерского чина) по-прежнему оставалось тяжелым. Мизерное жалованье во многом парализовало усилия правительства, направленные на улучшение преподавательского состава.

От нужды не были застрахованы даже заслуженные преподаватели. Профессор российской словесности Иванов, преподававший в Первом кадетском корпусе с 1812 г., в 1830 г. был удостоен высочайшего внимания именно по причине своей вопиющей нищеты. Николай I встретил Иванова в морозный зимний день на Невской набережной. Профессор, отдавший шинель в починку, шел из корпуса, одетый в один сюртук, и дрожал от холода. Император, отправив Иванова на гауптвахту обогреться, навел о нем справки (отзывы начальства были более чем положительными) и повелел не только выдать профессору теплую шинель, но и удвоить ему жалованье [6].

Даже в Морском корпусе, единственном заведении, готовившем офицеров для флота, в середине 20-х гг. учителя получали в среднем 22 рубля за годовой час (в то время как в специальных училищах — Артиллерийском и Главном инженерном — оплата годового часа равнялась соответственно 130 и 116 р.) [7]. Неудивительно, что «учителя ничего почти не делали, да большая часть из них и не в состоянии была делать что-нибудь: некоторые даже в классы ходили редко и то разве для бесед между собой».

Помимо низкого жалованья, препятствовавшего замещению преподавательских вакансий в военно-учебных заведениях способными педагогами, сдерживающим фактором в деле повышения квалификации корпусных педагогов была низкая пропускная способность тогдашней системы педагогического образования. Главный педагогический институт и педагогические институты при университетах выпускали в 1825—1850 гг. в среднем 50 учителей в год.

Следствием этого был некомплект учителей военных учебных заведений: в 1825 г. в Первом кадетском корпусе на 1000 воспитанников приходилось 27 воспитателей и 63 учителя, во Втором кадетском корпусе — на 700 воспитанников 29 воспитателей и 56 учителей. В Дворянском полку на 2226 дворян приходилось 33 воспитателя и 17 учителей!

Неудивительно, что конкурсные испытания на преподавательскую должность при подобном положении вещей были немыслимы. В таких условиях кадетские корпуса оказались наводнены разного рода случайными людьми, не обладавшими специальными познаниями и не имевшими ни малейшей склонности к преподавательской деятельности. Многие из них были не только бездарны, но и физически дряхлы («корпусное начальство, по причине весьма ограниченного учительского пенсиона, держало учителей на службе до глубокой старости, или до самой смерти» [8]), или, что еще хуже, безнравственны. Доходило до курьезов: когда в 1826 г. руководство Морского кадетского корпуса, решив избавиться от великовозрастных воспитанников, не желавших учиться и творивших безобразия, перевело их в Дворянский полк, то «большая часть их них сделаны были там учителями!» [9].

В Московском кадетском корпусе в начале 30-х годов преподавателями были корпусные офицеры; «ученость их была весьма сомнительна, почему и выезжали они больше на щелчках, да на толчках. Поверки познаниям и учительским способностям их тогда никакой не было, а потому попасть в преподаватели было очень легко — была бы только охота» [10]. Неудивительно, что среди армейских офицеров, шедших в корпусные педагоги, оказывались «невежды и нередко даже негодяи». Бывший кадет Востоков, учившийся на рубеже 30−40-х гг., вспоминал, что директор корпуса Гольденвюрст «встретил у нас в корпусе одного поручика, Морквина, которого года за три перед тем выгнал из армейского полка, бывшего под его командой, — встретил, удивился, но не выгнал вновь» [11].

Как сообщал в 1834 г. член Совета о военно-учебных заведениях И. М. Фовицкий, учителя в своей массе — «такая посредственность, что строгим требованиям звания [учителя] не удовлетворяют»; «если в корпусе появятся два-три хороших преподавателя, их обычно переманивают на лучшие места. 2-й кадетский корпус в Петербурге «с трудом удовлетворяет свою потребность в учителях потому только, что удален от средины города», а Московский корпус «не может иметь даже посредственных учителей». В провинции же, по словам генерала Сиверса, вообще было «невозможно находить хороших учителей» [12].

Разумеется, руководство не могло не знать истинного положения вещей. В 1835 г. начальником штаба его высочества по управлению военно-учебными заведениями стал Я. И. Ростовцев, который всеми мерами пытался улучшить преподавательский состав. Уже осенью 1835 г. стали заметны первые итоги усилий: «…учителя ожили; много дурных учителей заменено новыми лучшими» [13].

В Первом кадетском корпусе в 1836 г. преподавали 20 учителей. Из них в чине статского советника состояло 2 человека, коллежского советника — 2, коллежского асессора — 2, титулярного советника — 4, коллежского секретаря — 2, губернского секретаря — 2, коллежского регистратора — 3, не имели чина — 2 преподавателя. У одного преподавателя чин не был указан [14].

Как и в начале 30-х гг., преподавателями в основном были люди средних лет (30−40-летних было 9 человек, 40−50-летних — 6). Самым молодым был 26-летний историк Шульгин.

Социальный состав по-прежнему был пестр. За 5 лет увеличилась доля выходцев из унтер-офицерских и солдатских детей, выслужившихся из военных кантонистов, — таковых в 1836 г. было 6 человек. Остальные были иностранцами, выходцами из духовной среды или иностранцами.

Из 20 преподавателей 7 имели высшее образование. В то же время 3 преподавателя из кантонистов и практически все иностранцы не имели никакого образования.

Стремление привлечь на службу в военные учебные заведения лучшие педагогические кадры и обеспечить им высокую социальную защиту привело к принятию в 1836 г. нового «Положения о службе по учебной части при военно-учебных заведениях сухопутного ведомства» [15].

Новое «Положение» покончило с неопределенностью статуса учителей: отныне они были приравнены к государственным чиновникам. Кроме того, было обращено должное внимание и на принципы отбора преподавателей. Согласно «Положению» 1836 г., для желающих преподавать в корпусах должны были проводиться предварительные испытания. От испытаний освобождались преподаватели, имеющие звание профессора или адъюнкта в военном учебном заведении, окончившие полный курс наук в одном из русских университетов, Главном Педагогическом институте, а также в лицеях, духовных академиях и получивших соответствующий документ (аттестат). Конкурс в военно-учебное заведение состоял в том, что каждый из соискателей вакантных мест давал пробную лекцию в присутствии инспектора классов, одного или двух старших учителей того же предмета этого же военно-учебного заведения и профессора высшего учебного заведения. Значительно повысилось жалованье: теперь старшие учителя (к ним относились преподаватели русской словесности, истории, математики и других наук) при нагрузке 15 часов в неделю получали 2250 р. в год, младшие учителя (грамматики, географии, иностранных языков) — 2000 р., учителя искусств (черчения и рисования) — 1800 р. Была введена должность наставника-наблюдателя, который получал на 100 рублей больше, чем старший учитель, и эта весьма существенная по тем временам прибавка к жалованью была весомым стимулом научного роста корпусных педагогов.

Учителя были обеспечены казенными квартирами (или квартирными деньгами), имели возможность получать очередные чины, ордена, подарки за усердную службу, а при условии 25-летней службы обеспечивались пенсией в размере полного оклада жалованья. Сыновья преподавателей пользовались существенными льготами при поступлении в военно-учебные заведения.

Материальному обеспечению учителей отныне отводилась столь значимая роль, что, когда в 1852 г. пенсии были отменены, главный начальник военно-учебных заведений, наследник престола Александр Николаевич убедил отца восстановить служебные преимущества учителей, мотивируя это тем, что «допустить это звание к упадку было бы страшной политической ошибкой; она отразилась бы горько для правительства и для России в будущих поколениях» [16].

С 1843 г. выдающимся корпусным педагогам предоставили возможность быть избранными в академики за «решение актуальных учебных задач, стоящих перед данным военно-учебным заведением» [17].

Не были забыты и корпусные офицеры: с 1839 г. тем из них, кто прослужил в корпусах 5 лет, назначалось полуторное жалованье по чину, а прослужившим 10 лет — двойное.

Эти меры оказались весьма действенными: в конце 30-х — 40-е гг. и особенно в предреформенное время среди корпусных учителей было немало лиц с университетским образованием.

В 1836 г. в Первый кадетский корпус на должность учителя всеобщей истории поступил 20-летний кандидат Санкт-Петербургского университета В. П. Макин; уже через три года он за отличную службу был награжден 1500 р. ассигнациями [18].

Коллегой Макина был кандидат того же университета В. П. Шульгин, титулярный советник, преподававший в Первом кадетском корпусе всеобщую и российскую историю. В 1838 г. за успехи в обучении кадетов он был пожалован 800 р.

В 1837 г. историю Российского государства в Первом кадетском корпусе стал преподавать 17-летний действительный студент Санкт-Петербургского университета А. И. Касторский.

Это были молодые, образованные, даровитые люди, многие из которых добились больших успехов на педагогическом поприще (например, Плаксин дослужился до статского советника). Первый кадетский корпус за повышенное жалованье переманивал способных учителей и из других военно-учебных заведений. Так, в 1837 г. из Павловского кадетского корпуса перевелся наставник-наблюдатель географии и статистики коллежский советник В. К. Хитров, кавалер трех орденов, выпускник Санкт-Петербургского педагогического института, чей педагогический стаж в разных военно-учебных заведениях составлял 20 лет [19].

Таким образом, преподавательский состав старейшего военно-учебного заведения к 40-м гг. изменился к лучшему.

Хорошим подбором преподавателей отличалась и элитная Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Командир Школы А. Н. Сутгоф «не скупился на приобретение для школы лучших, или считавшихся лучшими, сил из учительского мира и в этом, как и в других отношениях, чрезвычайно дорожил репутацией вверенного ему заведения» [20]. Среди преподавателей Школы было немало университетских профессоров: химик Воскресенский, статистик Ивановский. Русскую словесность преподавали талантливый литератор Комаров и друг Гоголя Прокопович, французский язык — заслуженный профессор Курнан, историю — профессор А. В. Шакеев, военные науки и математику — штаб-офицеры Генерального штаба Кузьминский и Карцов, а также будущий инженер-генерал А. З. Теляковский. Когда в Школе была введена иппология, то преподавать ее пригласили лучшего специалиста, будущего академика А. Ф. Миддендорфа.

В Первом Московском кадетском корпусе преподавал известный историк, профессор Московского университета Т. Н. Грановский. К 1852 г. из 23 штатских преподавателей этого корпуса 13 имели высшее образование [21].

К образованию потянулись и корпусные офицеры, для которых еще несколько лет назад слово «ученый» было неприличным.

Подавляющее большинство преподавателей, особенно в привилегированных столичных военно-учебных заведениях, дорожило своими местами и добросовестно относилось к занятиям. Квалификация корпусных учителей заметно возросла, и качество преподавания повысилось. Малая зарплата приглашаемых учителей, низкий социальный статус педагога, иерархия русских и иностранных преподавателей — все эти негативные явления остались в прошлом. Разумеется, далеко не всем кадетским корпусам удалось сразу перестроить систему преподавания (Второй кадетский корпус тому пример), однако наиболее одиозные учителя (малообразованные кантонисты, пьяницы, патологические садисты) были изгнаны из всех военных учебных заведений. Их заменили люди, благодаря которым через несколько лет милютинские военные гимназии будут признаны лучшими средними учебными заведениями России.

военный преподаватель офицер учебный.

• 1. Михайлов А. А. Офицеры и воспитатели 1-го Кадетского корпуса в первой половине XIX в. // Петербургские чтения-96. Материалы Энциклопедической библиотеки «Санкт-Петербург-2003». Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ». СПб., 1996. С. 401.
• 2. Шкот П. П. Исторический очерк Николаевского кавалерийского училища, бывшей школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. 1823−1898. СПб., 1898. С. 21.
• 3. Формулярный список о службе учителей 1-го кадетского корпуса. Октября 22 дня 1831 г. // Российский государственный военно-исторический архив (далее РГВИА). Ф. 314. Оп. 1. Д. 187. Л. 1 об. — 27 об.
• 4. Волков С. В. Русский офицерский корпус. М., Центрполиграф, 2003. С. 52.
• 5. Рассказы, заметки и анекдоты из записок Е. И. Львовой // Русская старина. 1880. № 3. С. 637−638.
• 6. Кротков А. С. Морской кадетский корпус. Краткий исторический очерк. СПб., 1901. С. 137.
• 7. Митурич П. В. Морской кадетский корпус в 1823—1828 гг.: Из воспоминаний генерал-майора Петра Васильевича Митурича // Исторический вестник. 1888. № 9. С. 524.
• 8. Митурич П. В. Указ. соч. С. 526.
• 9. Корсаков А. Н. Воспоминания московского кадета // Русский архив. 882. № 1. С. 373−374.
• 10. Кочаков Б. М. Педагогические кадры военно-учебных заведений в царской России // Труды Высшего военно-педагогического института им. М. И. Калинина. Т. 2. Л., 1947. С. 156.
• 11. К истории военно-учебной реформы императора Александра II. 1856−1870 // Русская старина. 1887. № 5. С. 348.
• 12. О службе учителей 1-го кадетского корпуса. 1836 г. // РГВИА. Ф. 314. Оп. 1. Д. 191.
• 13. Полное собрание законов Российской империи (ПСЗРИ). Собр. 2-е. Т. XI. 9229.
• 14. Исторический обзор регламентации воспитания и обучения в наших военно-учебных заведениях от основания первых военных школ до последнего времени, составленный генералом Лалаевым. 1900 г. // Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 660. Оп. 2. Д. 1073. Л. 40.
• 15. Задорожный В. Б. Из истории подготовки офицерских кадров в России /Научный реферат/. Новосибирск, 1990. С. 36.
• 16. О службе учителей 1-го кадетского корпуса. 1836 г. // РГВИА. Ф. 314. Оп. 1. Д. 191. Л. 57об.
• 17. Ореус И. И. Школа гвардейских подпрапорщиков и юнкеров в воспоминаниях одного из ее воспитанников в 1845—1849 // Русская старина. 1884. № 1. С. 209.
• 18. Алборова М. Б. Московские кадетские корпуса в XIX — начале XX вв.: дис. … к.и.н. М., 2006. Приложение 21.