Последствия падения монархии

Можно вспомнить и некоторые другие нюансы. Не случайно апологеты последнего русского монарха любят говорить о том, что манифест от 2 марта 1917 года — незаконный документ, намеренно-де составленный императором с нарушением законов и по содержанию, и по форме.

Но, как указывал знаток Февраля историк Георгий Катков, «подозрения, что акт отречения был подписан с тайным умыслом и был преднамеренно сформулирован в выражениях, делавших документ уязвимым с точки зрения закона (и потому подлежащим аннулированию при первой возможности), совершенно беспочвенны.

Разумеется, законность документа была сомнительной, но это соображение при данных обстоятельствах имело чисто академическое значение.

Право не предполагает отречение от имени наследника бесспорным, но оно и не предусматривает отречение самого монарха. Акт отречения произвел перемены во внутренней структуре страны, которые не были и не могли быть предусмотрены основными законами".

Петроградские «революционеры», в те дни не вполне понимая, что произошло, активно боролись с внешней атрибутикой «ненавистного царизма», срезая короны у железных двуглавых орлов на решетках или закрывая царские гербы и великокняжеские инициалы красной материей. Как из рога изобилия, посыпались на читателей газет патриотические вирши, например, такие — под названием «Привет родине»: А бывший император, пребывая последние дни на свободе, готовился к встрече с семьей, не представляя себе, что путь в Царское Село станет для него началом того крестного пути, который окончится в июле 1918 года в Екатеринбурге. При отъезде из Могилева бывшему государю открылась поразительное зрелище.

Монархии в России фактически больше не было, хотя вопрос о форме правления был отложен до решения еще даже не избранного Учредительного собрания. Русская власть лишилась того мощного основания, на котором была основана и на котором держалась в течение многих столетий.

Стержень был вынут из русской государственной жизни, ибо всё в империи делалось именем монарха, по его слову. Мартовские события уничтожили этот «двигатель», сломали государственную машину, хотя первоначально, по инерции, она все еще продолжала двигаться.

Отречение уничтожило и источник права, которым в России была царская власть. По тонкому замечанию камергера высочайшего двора Ивана Тхоржевского, не царь опирался на государственные учреждения, а они им держались. Поэтому, пояснял Тхоржевский, «когда государь был свергнут, вынужденно отрекся — мгновенно был как бы выключен электрический ток, и вся Россия погрузилась во тьму кромешную. Оставалось принуждение, сила, переходившая из рук в руки, оставался властный или безвластный приказ, но не стало власти как источника права».

Революция всегда приходит неожиданно, хотя о неизбежности ее прихода современники обыкновенно много и жарко говорят.

Русская революция также не стала исключением из этого правила. Всё произошло как-то вдруг. Василий Розанов — парадоксальный мыслитель и выдающийся публицист — сумел выразить это еще в 1917 году, в знаменитом «Апокалипсисе нашего времени»: «Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три. Даже «Новое Время» нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И собственно, подобного потрясения никогда не бывало, не исключая «Великого переселения народов». Там была — эпоха, «два или три века». Здесь — три дня, кажется, даже два. Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом — буквально ничего. Остался подлый народ, из коих вот один, старик лет 60 Новгородской губернии, выразился: «Из бывшего царя надо бы кожу по одному ремню тянуть». Т. е. не сразу сорвать кожу, как индейцы скальп, но надо по-русски вырезывать из его кожи ленточка за ленточкой.

Для Розанова было очевидно, что в случившемся виноваты были все, но царь оказался выше подданных — «он не ломался, не лгал. Но видя, что народ и солдатчина так ужасно отреклись от него, так предали (ради гнусной распутинской истории), и тоже — дворянство (Родзянко), как и всегда фальшивое „представительство“, и тоже — „господа купцы“, — написал просто, что, в сущности, он отрекается от такого подлого народа. И стал (в Царском) колоть лед. Это разумно, прекрасно и полномочно».

Жестокие слова современника в адрес собственного народа… Но давно установлено, что многие люди приняли революцию именно после того, как власти обнародовали манифест об отречении. По словам Георгия Каткова, логика этого была очевидна: «Раз сам государь пришел к выводу о необходимости перемен, что могли сделать те, которые готовы ей противодействовать?"В самом деле — что же? Конечно, многие радовались падению монархии, но многие — это не все. Вспоминая те дни, митрополит Евлогий (Георгиевский) писал: «Манифест об отречении Государя был прочитан в соборе, читал его протодиакон — и плакал. Среди молящихся многие рыдали. У старика городового слезы текли ручьем…».

Принципиален сам факт неожиданности. Даже живший мечтой о новой революции Владимир Ленин, выступая в январе 1917 года в Цюрихе с докладом о революции 1905 года, признавался слушателям: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции». К сожалению, предвидение на этот раз обмануло «вождя мирового пролетариата». Именно отречение императора Николая II и приход к власти Временного правительства позволили большевикам во главе с Лениным и иным антигосударственным силам вступить в борьбу за практическое осуществление своих идей — и в том числе за счет тех самых «серьезных мужичков» — ненавистников монарха, о которых писал Розанов.

Проблема в том и состояла, что отречение императора Николая II произвело такие перемены во внутренней структуре России, что за сравнительно короткое время страна перестала существовать как сильное и мощное государство, поскольку самодержавие не только формировало политическую систему, но и воспитывало народ. Соответственно, слом системы неминуемо должен был сказаться и на самосознании бывших подданных.