Изучение криминала в России

Как до роспуска СССР, так и после него российская криминалистика развивается в рамках научного направления, которое Феррелл назвал бы `classical criminology' - «классической криминологией». Однако за последнее десятилетие исследователи из смежных областей начинают обращаться к изучению криминала и девиации в духе cultural criminology, далеко не всегда артикулируя связь своих исследований с этим активно развивающимся научным течением. В основном, это либо социо-антропологический подход, основанный на полевых исследованиях, либо работа с продуктами массовой культуры на предмет анализа репрезентаций представителей криминала и правоохранительной системы и их отношений. К таким исследованиям можно отнести работы Сергея Ушакина (2007), Светланы Стивенсон (2006; 2015), Арсения Хитрова (2015), Вадима Волкова (1999; 2012).

Большой блок материала, который полностью так и не был осмыслен в российском научном сообществе, представляет собой период «лихих девяностых» - времени, которое в результате функционирования масс медиа, художественных фильмов и книг остается в общественной памяти как «бандитское» время, «время беспредела». Что же произошло в это десятилетие (условно), что дало почву для такого рода суждений об этом времени?

Процессы, которые происходили в России, давшие всплеск организованной преступности и породившие такой социокультурный тип как «браток» и «новый русский», проанализировал в своей книге «Силовое предпринимательство. XXI век» Вадим Волков. Он подошел к этой проблеме с позиций социологии, экономики и теории государства.

Волков предлагает отказаться от морально-окрашенных терминов «мафия», «организованная преступность» или «бандиты», чтобы попробовать проанализировать феномен с максимально нейтральной позиции. Ведь деятельность данной группы квалифицируется «незаконной» только при условии, что существует закон, и он отражает интересы определенного государства.

Выделяя роли, которые выполняют члены организованных преступных группировок «нового типа» в конце 1980;х - 1990;х, автор приходит к формулированию функции «силового предпринимательства».

Волков делит ресурсы, ведущие к власти, на силовые (физическая сила), экономические (материальные блага) и символические (коллективные смыслы), которым соответствуют три типа власти: политическая, экономическая и нормативная. Каждый тип власти представлен своим социальным слоем и институтом: политическая — военной аристократией и государством, экономическая - буржуазией и рынком, нормативная - духовенством и церковью. Силовой ресурс является наиболее эффективным и убедительным в решении разногласий и поэтому лежит в основе политической власти, которая, обеспечивая «спокойствие» в государстве, дает возможность развиваться и осуществляться экономической и нормативной властям. Если не будет базового порядка, ни экономическая, ни символическая деятельность будет невозможна. Реализация силового ресурса имеет две формы: насилие и принуждение. «Насилие - это применение силы, несущее явный и непосредственный ущерб имуществу, здоровью или жизни. Принуждение, наоборот, предполагает использование силы без его фактического применения, т. е. в виде демонстрации или угрозы для того, чтобы заставить кого-либо действовать определенным образом (включая воздержание от какого-либо действия)» (Волков, 2012, 21). Две разные формы проявления силового ресурса связаны между собой: для правильного функционирования принуждения, необходимо сначала показать возможность и неотвратимость насилия в случае несогласия с субъектом силовой власти.

В конце 1980;х на закате СССР сложилась ситуация, в которой появилась новая социальная группа - кооператоры, предприниматели, занимавшиеся только что разрешенной экономической деятельностью. Однако, переводя плановую экономику на рельсы капитализма, руководство страны не продумало ни правил регулирования новой сферы, ни того, кто должен это регулирование осуществлять. В результате возникла свободная ниша политической (и в определенном смысле экономической) власти, которую можно было получить, воспользовавшись силовым ресурсом, что и сделали молодые, сильные, спортивные ребята. «Тогда российскую организованную преступность […] можно рассматривать как ответ на ряд институциональных потребностей формирующейся рыночной экономики, в частности - потребность в охране прав собственности, не удовлетворяемую государственными правовыми и правоохранительными учреждениями» (Волков, 2012, 113). Если рассматривать силовой ресурс как услугу, которую предприниматель может приобрести в условиях рыночной экономики, будет нелишним напомнить, что на практике силовые услуги навязывались бизнесмену в виде «предложения, от которого нельзя отказаться» (Волков, 2012, 115). Описав силовых предпринимателей как социально-экономическую группу, Волков обращается к их субкультуре, наглядно показывая, как определенные практики помогали силовым предпринимателям сохранять свой статус, не прибегая к насилию при каждом возникающем конфликте. Например, суровая внешность, дорогие агрессивного вида автомобили должны были «говорить» клиентам и конкурентам о наличии силового ресурса и способности реализовать его в любой момент. Поэтому, если на начальном этапе формирования группы силовых предпринимателей акты насилия совершались часто, с течением времени и установлением собственного авторитета силовой предприниматель предпочитал ограничиваться практиками принуждения.

Те, кого называют «братвой», авторитетами «нового типа», функционально оказываются силовыми предпринимателями - явлением, действительно новым для российских реалий. Они действуют в логике новых рыночных отношений, чем вызывают непонимание со стороны представителей традиционного криминала, наследующего систему ценностей («понятия») и логику действия со времен Советского Союза. Волков, описывая идеальные типы «вор в законе» и «бандит», как раз обращает внимание на то, что яркий и неповторимый стиль нужен был силовому предпринимателю для создания бренда, имени своей организации, на которой была основана эффективность его услуг.

С усилением роли государства в экономических транзакциях, функция силового предпринимательства постепенно переходит от ОПГ к частным охранным предприятиям, затем — к правоохранительным органам (как и должно быть в сильном государстве). Силовые предприниматели («бандиты», «братва») исчезают как социальная группа, носители определенной субкультуры.