Культура древней Японии во времена античности

Интересно в ней и то, что здесь запечатлены как бы первые, но уже достаточно уверенные шаги японского словесного творчества. Видны эксперименты авторов, ищущих ту особую форму и непередаваемую атмосферу японской поэзии. Характерно поэтому отсутствие четкого канона, строгих правил, по которым будут творить поздние поколения.

2.

2. Зарождение японского театра Театр и музыка, как и практически все рассмотренные выше культурные явления Японии рассматриваемого периода, развиваются в русле преимущественно культового искусства.

Зарождение японского театра относится к VII—VIII вв., когда зрелище не отделялось еще от обряда богослужения. Уходящий корнями в глубокую древность традиционный японский театр отличается значительной архаичностью, сохраняя в неизменном или трансформированном виде характерные черты древних мистерий кагура, танцевальной драмы гигаку, а также элементы дэнгаку (крестьянские песни), бугаку (хореографическое культовое представление) и саругаку (увеселительное представление). Происхождение этих жанров не совпадает ни хронологически, ни географически. Примерно с середины VII до конца VIII в. происходит расцвет только гигаку и бугаку. Они и будут в основном рассмотрены.

Особенностью, присущей всем без исключения театральным жанрам японского происхождения на всем протяжении их истории, является органическое сочетание, синтез музыки (вокальной и инструментальной) и танца. Синтез музыки, танца и диалога как элемента драматического действа складывается позднее.

Самым древним театральным представлением чисто японского происхождения считается кагура, восходящая к одному из основных синтоистских мифов солнечного цикла — мифу о богине Амэ-но Удзумэ, своим необыкновенным танцем вызвавшую богиню солнца Аматэрасу из пещеры, в которую она скрылась, разгневавшись на своего младшего брата Сусаноо. Миф этот содержится в первой части «Кодзики» и повествует о наиболее важном эпизоде синтоистской космогонии и мифологии.

Представление кагура, сложившееся на основе очень древнего магического ритуала солнечного культа, в VII—X вв. было непременной частью синтоистских праздников мацури, праздника новин, а также исполнялось во время каких-либо важных событий: жрец или жрица обычно во дворце или храме нараспев исполняли кагура, прославлявшую одного из синтоистских богов, чтобы умилостивить его.

Дошедшие до наших дней образцы кагура, большая часть которых была включена в период XIV—XVI вв. в представления театра Но, позволяют судить о некоторых особенностях этого театрального действа.

Труппа кагура делилась либо на два противостоящих друг другу полухора, либо на общий хор и солиста. В первом случае каждый полухор исполнял предназначенную для него часть действа. Примером такого примитивного, крайне архаичного действа является «Митэгура Тоёкахимэ» — кагура, восхваляющая совершенства богини Тоёка. Содержание и структура этой кагура сближает ее с норито — древними синтоистскими песнопениями — заклинаниями. Во втором случае жрец-солист в пении и танце раскрывает основное содержание кагура, в то время как в пении и танцах хора отражены второстепенные эпизоды.

Образцом такого рода кагура является кагура о танце богини Амэ-но Удзумэ. В обоих случаях танцоры кагура выступали, как правило, в больших масках белого (в память о белолицых героинях легендарного кагура) или пурпурного цвета, облаченные в тяжелые шелковые одежды. Действие происходило на специальной сцене, так называемой кагура бутай, — деревянных подмостках, обнесенных невысокой оградой.

К жанру кагура относятся и представления дэнгаку. В VII—VIII вв. дэнгаку часто исполнялись во время дворцовых праздников. Первоначально для исполнения дэнгаку из близлежащих деревень призывали крестьян, но вскоре дэнгаку стали исполняться небольшой группой придворных танцоров и певцов. Содержание дэнгаку очень несложно.

С конца VIII в. эти весьма демократические по происхождению представления превратились в своего рода буколические сценки, разыгрываемые для забавы аристократии. С другой стороны, дэнгаку продолжают существовать как народные крестьянские песни.

Нужно отметить, что между театральными жанрами японского происхождения и пришедшими в Японию с материка существует живая связь. Как и в других областях культуры, тесное взаимодействие самых различных жанров привело, с одной стороны, к обогащению местной традиции новыми элементами, а с другой — к усвоению чужеземным театром элементов японской традиции. Обстановка в Нара — столице Японии того времени — была для этого особенно благоприятна: приверженность аристократии к чужеземной культуре и, в свою очередь, стремление буддийских иммигрантов к ассимиляции облегчали процесс объединения двух культур.

Степень и прочность ассимиляции зависели как от характера жанра, так и от его назначения. Нередки случаи, когда, укоренившись на другой почве, театральный жанр меняет свой характер и назначение. Весьма показательной в этом отношении является история сравнительно недолговечного театра гигаку. Появившись в Японии в конце VII в., гигаку стал одним из двух ведущих театральных жанров эпохи Нара.

Гигаку — своеобразная танцевальная драма, возникшая в Индии. Первоначально этот древний ритуальный танец, исполняемый перед изображением божества вообще, а затем — только перед изображением Будды. В нем средствами хореографии воспроизводились отдельные эпизоды жития Будды.

Вместе с этими представлениями в Японии появляются и маски. Как правило, их делали из ценных пород дерева, например, из японского кипариса. Цвета, в которые окрашивали маски гигаку, как и в Китае, имели строго определенное символическое значение: черный цвет означал добродетель, красный — радость и героизм, зеленый — счастье и т. д. Сочетание цветов давало своеобразную психологическую характеристику персонажа.

Возможно, что при изготовлении масок гигаку японские мастера опирались на уже сложившуюся к тому времени традицию изготовления масок кагура и видоизменяли «театральный типаж», заимствованный с материка, сообразно привычным для себя формам.

Интересно отметить, что нигде, кроме Японии, — ни на Дальнем Востоке, ни в Средней Азии — масок, подобных гигаку, не сохранилось. Одна из причин этого — преображенный, синкретических характер театра гигаку, развившегося на японской почве.

Необыкновенно большие размеры масок гигаку (иногда более полуметра), как правило целиком покрывавших голову актера, большие белого цвета лица отдельных персонажей сближают их с масками кагура. Все маски гигаку отмечаются замечательно тщательностью резьбы, прекрасно передающей выразительные черты каждого персонажа. Отсюда поражающая остротой своеобразная психологическая характеристика. Причем в отличие от масок японского театра более позднего периода, например, масок театра Но, которые выполнены в условной обобщенной манере, мастера гигаку обращали большое внимание на отдельные детали, стремясь, по-видимому, усилить «натуралистический» эффект и тем сразу заострить внимание зрителя. Отсюда гиперболическое, утрированное изображение носа и ушей, пасти и клюва, отсюда глубина резьбы. Вид этих масок на открытой сцене, освещаемой ярким солнцем, должен был вызывать у зрителей впечатление фантастического зрелища.

Зародившись как чисто культовое танцевальное представление, гигаку на японской почве превращается в VIII в. в своеобразный придворный театр и постепенно приобретает там характер светского представления. Вместе с тем гигаку не порывает еще с храмовым танцевальным действом. Это совего рода театральный дивертисмент, составленный из часте различного происхождения и содержания. Для театра гигаку по сравнению с современными ему другими жанрами, например бугаку, характерно сочетание разнородных элементов буддийского культового действа и светского представления. Другой отличительной чертой театра гигаку является наличие в нем элементов народного фарса.

Наряду с гигаку существовала и другая форма театрального представления — бугаку («и танец, и музыка»). Бугаку был занесен в Японию немного позднее гигаку итакже через Китай.

Представления бугаку подразделялись по «стилям», получившим название по стране, откуда они были заимствованы: тогакукитайский, корайгаку и сирайгаку — корейский, боккайгаку — бохайский, тэндзюкугаку — индийский, ринъюгаку — индокитайский. Наибольшей популярностью в VIII в. пользовались представления китайского и индийского стилей, а также стиля, приписываемого народам Средней Азии, объединенного под общим названием са-май («левый танец»). Представления корейского и бохайского стилей были объединены под названием у-май («правый танец»).

В отличие от гигаку представление бугаку было чисто хореографическим. Сложная, детально разработанная система танца бугаку требовала от исполнителя технического совершенства и виртуозности.

Содержание танца было фрагментарным — в нем отражались самые разнообразные сюжеты, например: дракон, греющийся на солнце; божество, символически попирающее своих врагов; белый конь, убивающий ядовитого змея; гнев сына, отец которого был убит дикими зверями, или гнев государыни, направленный против демонов (китайский сюжет), и т. п. Сюжеты указывают на то, что генетически эти танцы восходят к тотемическим танцам. В VII—VIII вв., однако, в бугаку преобладает чисто религиозное содержание, отражающее мистические воззрения махаяны. В танце воплощена идея равновесия, движения и покоя-созерцания, восходящая к магическим кругам мандала — идея, получившая широкое распространение в китайском и особенно тибетском искусстве.

В представлении бугаку актеры также, как правило, выступали в масках, но иногда обходились и без них. В бугаку маски не играли такой важной роли, как в гигаку. Здесь главная роль в создании образа отводилась чисто хореографическим средствам, и маски использовались как вспомогательные средства.

В отличие от бугаку и даже гигаку представления саругаку с самого возникновения были сугубо светского характера. Очень скоро саругаку превратились в одно из самых любимых развлечений жителей Нара.

Подводя итоги анализа зарождения и первоначального развития японских театральных жанров в VII—VIII вв., необходимо отметить следующие особенности театра в этот период.

В VII—VIII вв. в Японии складывается четыре своеобразныхтеатральных жанра: кагура — преимущественно синтоистская мистерия; гигаку — смешанный жанр, соединивший в себе элементы буддийской мистерии с чисто японскими элементами народного фарса; бугаку — исключитеьно хореографический жанр, главным образом культового характера; и саругаку — с самого начала светское народное представление, включившее некоторые элементы кагура с одной стороны и гигаку — с другой.

Все эти жанры объединяет, во-первых, полное отсутствие слова как элемента самостоятельного, независимо существующего во время представления и, во-вторых, господствующая роль в представлении хореографических элементов.

Из всех жанров три существуют в том или ином виде до сих пор. Саругаку превратился в театр, Но и продолжает жить на сцене и поныне. Представления кагура и бугаку сохранились до нашего времени, практически не изменив первоначальный характер, хотя такого рода представления даются очень редко — обычно их приурочивают к исключительным событиям — и только с санкции буддийской церкви. Представления гигаку же существовали недолго и прекратились примерно в конце VIII в. или в начале IX в.

Заключение

Говоря о японской культуре рассматриваемого периода, т. е. VI—VIII вв., мы можем отметить ее важнейшие особенности. Так, прежде всего, следует обратить внимание на то, что многие культурные явления были заимствованы в Китае и Индии. При этом это не было слепым, механическим копированием, насаждением чуждой культуры и идеологии, способном вызвать глухое сопротивление населения. Япония мягко переносила на свою почву понравившиеся идеи и явления, переплавляя их с местными особенностями и ассимилируя. Переняв основные элементы буддийской архитектуры, китайской и корейской живописи, ремесла, японцы либо кардинально изменили их, либо на их основе создали новые, порою более совершенные образцы, в результате чего японская материальная культура приняла своеобразные национальные формы, отвечающие историческим традициям японского народа.

Второй аспект, который нужно отметить — это органичная взаимосвязь культурных явлений и религии. Пришедшие из Китая конфуцианство и буддизм нашли свое отражение в повседневном поведении японцев, оказали влияние на литературу, театральное искусство и другие явления. Более того, буддизм органично соединился с более древними местными верованиями и породил религиозное направление рёбу-синто, объединившее элементы синтоизма и буддизма.

Таким образом, японская культура того времени представляет собой уникальный сплав традиционной китайской идеологии конфуцианства, религиозных ценностей буддизма, наложившихся на японские условия жизни. Традиции культурной жизни Японии, заложенные в этот период, находят свое продолжение и по сей день.

Анарина Н. Г. Японский театр Но. М.: Наука, 1984. 213 с.

Васильев Л. С. История Востока: В 2 т. Т.

1. М.: Высшая школа, 1998. — 495 с.

Глускина А. Е. Заметки о японской литературе и театре. М.: Наука, 1979. — 268 с.

Григорьева Т. П. Японская художественная традиция, М.: Наука, 1979. — 368 с.

Гришелева Л. Д. Формирование японской национальной культуры. М.: Наука, 1989. — 254 с.

Искусство Востока: Вып. 3. Сравнительное изучение традиций/Отв. ред. и сост. Т. Е.

Морозова. — М.: Издательство ЛКИ, 2008. — 352 с.

Иэнага Сабуро. История японской культуры. М.: Прогресс, 1972. — 232с.

Конрад Н. И. Японская литература. М.: Наука, 1974. — 560 с.

Корнилов М. Н. Японская национальная психология. М.: Наука, 1981. — 94 с.

Россия-Япония: На путях восприятия и понимания духовной культуры друг друга/под ред. Соколова-Ремизова С.Н. — М.: Издательство ЛКИ, 2009. — 192 с.

Сэнсом Дж.Б. Япония. Краткая история культуры. СПб.: Евразия, 1999. — 574 с.

Чугров С.В. К вопросу о сочетании традиционализма и модернизма в современном японском мышлении / С. В. Чугров // Политические институты на рубеже тысячелетий. XX в. — XXI в. / Отв. ред. К. Г. Холодковский. — Дубна: Феникс+, 2001. -

С. 358−379

Японский театр. СПб.: Северо-Запад, 2000. — 748 с.

Васильев Л. С. История Востока: В 2 т. Т.

1. — М., 1998. — С.

434.

Сэнсом Дж.Б. Япония. Краткая история культуры. СПб., 1999. — с. 132.

Чугров С.В. К вопросу о сочетании традиционализма и модернизма в современном японском мышлении / С. В. Чугров // Политические институты на рубеже тысячелетий. XX в. — XXI в. — Дубна, 2001. — С. 362.

Иофан Н. А. Культура древней Японии. М., 1974 г. — С.108

Конрад Н. И. Японская литература. М., 1974 г. — с. 94.