Петр Абеляр — философ-интеллектуал

Введение

Начало процессов профессионализации умственного труда и становления социального типа интеллектуала положено было в классический период европейского Средневековья.

Тема моего доклада — «Интеллектуалы. Петр Абеляр». Эта тема актуальна на сегодняшний день. Сама фигура интеллектуала, имеющего свою собственную историю, кажется мне весьма примечательной и значимой для истории западной мысли.

В своем исследовании я не буду останавливаться специально на содержании и формах средневековой науки и образования. В центре моего доклада лежат способы формирования нового социокультурного типа средневекового человека, организации интеллектуального труда в средневековом обществе, на какой социальный статус претендовали «люди знания», и какое место в обществе им отводилось.

Эта тема непосредственно связана со средневековым городом, изучение которого, — неотъемлемая составная часть современной медиевистики.

В 1924 году была выпущена работа «Абеляр"Федотов Г. П. Абеляр. — СПб., 1924. Г. П. Федотова. Он один из первых в отечественной историографии исследовал жизнь и научную деятельность главного представителя интеллектуалов — Петра Абеляра. В книге символически выделены три части: «Судьба», «Человек» и «Мыслитель». Но весь труд посвящен, и это можно утверждать без всяких оговорок, личности Абеляра. Федотов с глубоким пониманием и, несомненно, с сочувствием воспроизводит перипетии трагической судьбы своего героя, осуществляет тонкий историко-философский анализ его философских воззрений. Но, в конечном счете, и жизненный путь, и философское творчество Абеляра рассматриваются исследователем как выражение личности этого легендарного интеллектуала ХII века.

В книге Ж. Дюби «Европа в средние века"Дюби Ж. Европа в средние века. Пер. с фр. — Смоленск, 1994. рассказывается о том, как создавались произведения искусства: чем продиктована необходимость их создания, какие мысли и слова они рождали у современников. Книга Дюби также повествует и о мировоззрении людей, населявших прошлое, о том, как они понимали мир вокруг себя, об их отношении к жизни и смерти.

Следующая работа, на которую я использовала для раскрытия темы, — это «Средневековая культура и город в новой исторической науке"Ястребицкая А. Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. — М., 1995. А. Л. Ястребицкой. В книге пять очерков, посвященные разным аспектам изучения средневекового города и его истории. Четвертый и пятый очерки вводят в культурное пространство города, здесь рассматриваются особенности урбанизма в средние века, характеризуются основные компоненты средневековой и прежде всего городской культуры, некоторые аспекты истории повседневности.

В книге Ж. ле Гоффа «Интеллектуалы в средние века» Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. речь идет только об одном аспекте средневековой мысли, только об одном типе ученых. Он находит многообразие интеллектуалов и показывает темпераменты, характеры, различные интересы «нового типа человека».

В сборнике статей «История мировой культуры. Наследие Запада: Античность — Средневековье — Возрождение» находится раздел «Культура Средневековья и историк конца ХХ столетия» Гуревич А. Я. Культура средневековья и историк конца XX века // История мировой культуры. Наследие Запада: Античность — Средневековье — Возрождение. — М.: РГГУ, 1998. известного ученого-медиевиста А. Я. Гуревича. В этой статье на материале средневековой культуры излагаются некоторые важнейшие идеи современной исторической науки. Гуревич приводит свою точку зрения по поводу сочинения Абеляра «История моих бедствий», не соглашаясь отчасти с устоявшимися взглядами.

Содержательной является работа (а точнее записанный спецкурс) «Интеллектуалы и интеллектуальный труд в средневековом городе"Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. — М.: ИВИ РАН, 2000. отечественного медиевиста П. Ю. Уварова. Избранный жанр Уваров охарактеризовал «как историческую социологию». Историческую — потому что для понимания причин складывания категории интеллектуалов рассматриваются конкретно-исторические обстоятельства (регион, традиции, потребности общества, социально-политическая конъюнктура). Социологию — так как основное внимание уделяется возникновению и развитию определенного социального института, его роли в общественной структуре; выявляются механизмы функционирования специфической среды.

Л.М. Баткин в работе «Европейский человек наедине с собой"Баткин Л. М. Европейский человек наедине с собой. — М.: РГГУ, 2000. исследует исторический источник «История моих бедствий», где сравнивает его с автобиографией Петрарки.

Цель исследования: определить факторы формирования нового социального слоя, его состав и статус, который интеллектуалы занимали в обществе; показать жизнь яркого представителя интеллектуальной группы Петра Абеляра.

Чтобы достичь этой цели, я использовала исторические источники. Самым главным является так называемая автобиография Петра Абеляра «История моих бедствий"Абеляр П. История моих бедствий / Под ред. Сидоровой Н. А. — М., 1959.Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt, где он рассказывает о своей жизни, полной нападок, зависти и гонений. Но также есть место и любви, которую он испытал к Элоизе. Он первый рассказал о своих чувствах в таком стиле повествования.

Следующий источник это «Антология педагогической мысли христианского средневековья», Антология педагогической мысли христианского средневековья. Т.1−2. — М., 1994. где кратко рассказывается биография интеллектуалов, а потом приводятся их учения, трактаты. Я использовала этот источник только один раз, так как в своем докладе подробно рассматривала только одного представителя этого слоя — Петра Абеляра, и не заостряла внимания на научных работах и учениях.

Встречается в ходе исследования отрывок из сборника «Новвелино». В этой книге собрано «несколько цветов изящной речи, ответов учтивых иль остроумных, примеров щедрости и отваги, которые являли в прошедшие времена многие достойные люди». Новеллино / Под ред. Андреева М. Л., Соколовой И. А. — М.: Наука, 1984.Эл.ресурс: http://lib.ru/INOOLD/WORLD/novellino.txt

Доклад состоит из введения, 2-х глав и заключения. Первая глава — «Интеллектуалы», вторая глава — «Петр Абеляр» — которая в свою очередь разделена на два параграфа — «История моих бедствий как исторический источник» и «Жизненный путь Петра Абеляра».

Глава 1. Интеллектуалы Современный интеллектуал европейского типа — это человек, не только занятый по преимуществу умственным трудом, но и обязанный своим (довольно высоким) социальным статусом этому занятию. Современным интеллектуалам следует искать свои корни в городах Средневековья. Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Среди множества определений: люди науки, ученые, клирики, мыслители (терминология, относящаяся к миру мысли, никогда не отличалась определенностью) — слово «интеллектуал» обозначало область с хорошо очерченными границами. Речь идет о школьных учителях, мэтрах. Впервые оно произносится в эпоху раннего средневековья, затем получает распространение в городских школах XII века, а в XIII веке переходит в университеты. Так именуют тех, чьим ремеслом были мышление и преподавание своих мыслей. Этот союз личного размышления и передачи его путем обучения характеризовал интеллектуала. Пожалуй, вплоть до нынешней эпохи эта среда никогда не имела столь четких очертаний и такого сознания собственной значимости, как в Средние века. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 4−5.

До середины XI века ученых и поэтов можно было найти при дворе государей. Школы, где преподавали «свободные искусства» имелись при некоторых епископских соборах — Шартр, Реймс, Кельн. Но наибольшей славы достигли ученые из монастырей — Сент-Гален, Рейхенау, Фульда, НоваяКорвея, Клюни, Бек и многих других. Этот период в истории науки и образования с полным правом называют монастырским.

Средневековые интеллектуалы городского периода опирались на богатое наследие предыдущей эпохи, не собираясь, кстати, от него отказываться. Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/Круг изучаемых наук остается неизменным еще с периода, предшествовавший XII веку. Это были так называемые «семь свободных искусств». Эти 7 путей знания вели к теологии, царице наук, с помощью которой можно было попытаться проникнуть в божественные тайныДюби Ж. Европа в средние века. — Смоленск, 1994. — С.126. Высокий статус носила их интеллектуальная деятельность, которая понималась как нечто священное, необходимое для спасения как отдельной души, так и всей «общины верных». Уваров утверждает, что неотделенность знания от священства продолжала распространяться на грамотеев и тогда, когда их занятия носили уже вполне мирской характер. Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Интеллектуал средневековья на Западе рождается вместе с городами. Он появляется вместе с их расцветом, связанным с развитием торговли, промышленности (скажем скромнее — ремесел), как один из тех мастеров, которые водворились в них под влиянием разделения труда. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 8.

И все же интеллектуальная деятельность городской эпохи разительно отличалась от предыдущего периода. Прежде всего, произошел стремительный рост числа образованных людей, приведший к качественному скачку. В 1115 Гвиберт Ножанский писал о событиях шестидесятилетней давности: «Во времена незадолго до моего детства и в мои детские годы школьных учителей было так мало, что в маленьких городках было почти невозможно их встретить, да и в больших городах они были редкостью. А если и удавалось случайно найти учителя, его знания были столь скудны, что их нельзя сравнить даже с образованностью нынешних бродячих клириков». Рассматривая Каролинкское возрождение как таковое, можно сказать, что во время великой реформы бенедиктинского ордена 817 года, на которую императора Людовика Благочестивого вдохновил св. Бенедикт Анианский и которая заключалась в замыкании на себе самом первоначального бенедиктинского монашества, «внешние» школы монастырей были закрыты. Клерикальная Каролингская монархия в период ренессанса словно в небольшом питомнике выращивала чиновников и политиков для замкнутой, крайне малочисленной элиты. Республиканские учебники французской истории заблуждаются в своих восхвалениях Карла Великого (кстати, неграмотного), делая из него покровителя школ. Но стоит отдать должное, так как труды, написанные в это время, будут иметь ценность и применение в XIIв. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 9.

Концентрация знаний в городах имела как минимум два важных следствия. Прежде всего, здесь создавалась социальная среда, способная обеспечить устойчиво благоприятные условия для развития культуры, тогда как культура монастырская была фрагментарна и уязвима — набег неприятеля, пожар, скверный нрав аббата могли пресечь развитие самобытной духовной традиции. Точно так же, покровительство образованности при одном из правителей редко когда продолжалось в том же масштабе его преемниками. Во-вторых, концентрация образованных людей в городах вела к профессионализации. Монахи могли лечить больных (чем они успешно занимались на протяжении всего Средневековья), могли создавать великолепные рукописи в скрипториях или же писать ученые сочинения, но все эти занятия были лишь видами монашеского подвига, средством спасения души наравне с ношением вериг или физическим трудом. Социальная значимость таких занятий была своего рода побочным продуктом. Равно как и самые лучшие монастырские школы учили только «oblati» — детей, предназначенных стать монахами данного монастыря.

Городскими интеллектуалами двигали иные мотивы — тяга к знаниям, стремление нести людям свет разума, как утверждали их апологеты, либо жажда мирской славы, суетное любопытство и корыстолюбие, в чем обвиняли их противники. Главное — что эти свои социальные цели они стремились реализовать по преимуществу на поприще интеллектуального труда, ставшего их основным видом деятельности. Кроме того, концентрация и профессионализация сопровождались растущим разделением труда, специализацией областей знания. Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Совершать нечто новое, стать новыми людьми — так воспринимали себя интеллектуалы XII столетия. Они были новыми, современными и умели ими быть. Но такими новыми, которые не оспаривали древних; напротив, они подражали им, питались ими, взгромождались им на плечи. «От тьмы невежества к свету науки не поднимешься, коли не перечтешь с живейшей любовью труды древних, — пишет Пьер де Блуа. — Пусть лают собаки, пусть свиньи хрюкают! Я не стану от сего меньшим сторонником древних. О них все мои помыслы, и заря всякого дня найдет меня за их изучением». Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 11.

Но не является ли такое подражание рабским? В дальнейшем мы увидим, что многие античные привнесения в западную культуру были и плохо переварены, и худо приспособлены. Но в XII веке все это было так ново!

Развитию науки способствовали также и торговые связи с Востоком. Вместе с пряностями и шелком на христианский Запад пришли рукописи, несущие греко-арабскую культуру.

Арабская культура была, прежде всего, посредницей. Труды Аристотеля, Эвклида, Птолемея, Гиппократа, Галена сохраняли на Востоке христиане-еретики и преследуемые в Византии евреи. От них эти сочинения перешли в библиотеки мусульманских школ и были там хорошо приняты. И вот теперь началось обратное движение, которое принесло их к берегам западного христианства. При этом роль узкой полосы латинских государств на Востоке была невелика. Этот фронт встречи между Западом и Исламом был, прежде всего, военным: столкновения, крестовые походы. Здесь обменивались ударами, а не идеями и книгами. Через эту полосу военных действий проникли немногие сочинения. Двумя главными зонами контакта, передачи восточных рукописей были Италия и еще более Испания. Ни временные закрепления мусульман на Сицилии и в Калабрии, ни волны христианской Реконкисты никогда не препятствовали в этих местах мирному обмену. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 14.

Христианские охотники за греческими и арабскими манускриптами добирались даже до Палермо, где норманнские короли Сицилии, а затем Фридрих II со своей трехъязычной канцелярией — греческой, латинской, арабской — основали первый итальянский двор в стиле Ренессанса.

Первопроходцами этого Ренессанса были переводчики. Запад уже не знал греческого: Абеляр оплакивал это и увещевал священников восполнить пробел, вводя тем самым людей в сферу культуры. Научным языком была латынь. Арабские оригиналы, арабские версии греческих текстов, греческие оригиналы — их нужно было переводить, либо в одиночку, либо — и чаще всего — группами переводчиков. Христианам Запада помогали испанские христиане, жившие под властью мусульман (мозарабов), евреи и даже сами мусульмане. Тем самым происходило объединение всех способностей и навыков. Известность получила одна из таких команд, собранная ученым аббатом Клюнийским, Петром Достопочтенным, для перевода Корана. Там же. — С.15.

Христианские переводчики Испании обращались не столько к самому исламу, сколько к греческим и арабским научным трактатам. Клюнийский аббат подчеркивает, что потребовалось немалое вознаграждение, дабы обзавестись специалистами. За профессиональный труд следовало хорошо платить.

Интеллектуал XII века был профессионалом: у него свои, полученные от древних, предметы, своя техника, которая в главном также есть подражание древним. Но используется она для того, чтобы идти дальше древних, подобно итальянским кораблям, использующим море, чтобы плыть за богатствами Востока. Таков смысл известного изречения Бернарда Шартрского, которое часто повторялось в Средние века: «Мы — карлики, взобравшиеся на плечи гигантов. Мы видим больше и дальше, чем они, не потому, что взгляд у нас острее и сами мы выше, но потому, что они подняли нас вверх и воздвигли на свою гигантскую высоту…». Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 13.

Как говорилось ранее, город рождает интеллектуалов, то есть можно сказать, что происходит хронологическое совпадение двух феноменов — появления европейских интеллектуалов как особой социальной группы и становления средневекового города «классического типа» находится в линейной зависимости (появляется город, и потребности этого нового организма рождают новую социальную среду). Но все было гораздо сложнее. Уваров утверждает, что отнюдь не города, особенно на первых порах, были основными потребителями труда интеллектуалов. В услугах секретарей и юристов нуждались правители и их судебные курии, нарождавшаяся папская бюрократия; медики обслуживали в основном элиту феодального общества; теологи нужны были церкви для формулировки и защиты догматов веры. Скорее уж можно говорить о единой причине — усложнении социальной жизни, вызвавшем расцвет городов и породившем интеллектуалов. Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Спрос на знания начал неуклонно возрастать примерно с середины XI в., и их легче всего можно было найти в городах. Здесь были соборные школы, в отличие от школ монастырских, доступные для всех желающих, здесь некоторые городские монастыри основывали свои «внешние» школы (extramuros), и наконец, здесь все больше становилось частных школ. Там же.

По мере того как путешествия становились все более доступной вещью в лучшие школы устремились охочие до приключений интеллектуалы. В результате сформировались центры, в которых была сконцентрирована наука и учебная деятельность. Дюби Ж. Европа в средние века. — Смоленск, 1994. — С. 125.

Итальянские города и в этом оказались впереди всех. Уже в первой половине XI в. ученики стекались изучать основы права и красноречия в Равенну и Павию, где блистал Петр Дамиани. Особый успех выпал на долю Болоньи. Этот город находился на стыке различных правовых традиций — римской, лангобардской и византийской. Здесь преподавал один из лучших юристов своего времени — Ирнерий. В начале XII века обобщив достижения своих коллег, он свершает революцию в правоведении. Ему приписывают заслугу сведения отрывочных юридических пассажей в единый корпус Римского права, снабженный глоссами — комментариями и разъяснениями на полях. И, наконец, он придавал большое значение казуистике — систематически выдвигая особо запутанные, спорные вопросы, при разрешении которых сводятся воедино различные законы, мнения комментариев, ссылки на прецеденты.

Применение логики произвело переворот и в богословии. В наибольшей степени формирование теологии, опиравшейся на законы рационального мышления связано с Парижскими школами, где в первой половине XII века преподавали Гильом из Шампо и Абеляр. Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Мэтры и школяры толпятся либо на Сити с его школой при соборе, либо на левом берегу с его все более возрастающим числом школ, где они пользуются значительной независимостью. Помимо постоянных профессоров капеллы Нотр-Дам, каноников Сен-Виктора и Сен-Женевьев, появляются и более независимые мэтры — профессора агреже, получившие от имени епископа и из рук главы школы licentiadocendi, право на преподавание. Они притягивают в свои частные дома или в открытые для них монастыри Сен-Виктор и Сен-Женевьев все растущее число школяров. Париж обязан своей славой, прежде всего, расцвету теологического образования, составлявшего вершину школьных дисциплин; но вскоре — и даже в еще большей мере — эта слава придет к нему от той ветви философии, которая, обратившись к аристотелизму и используя силу суждения, превознесет рациональные способности ума — диалектики.

Так Париж реально или символически делается для одних городом-светочем, первоисточником интеллектуальных радостей, а для других — дьявольским вертепом, где разврат помраченных философией умов перемешался с мерзостью жизни, преданной игре, вину и женщинам. Большой город — место погибели, а Париж — это современный Вавилон.

Св. Бернард взывает к парижским учителям и студентам: «Покиньте сей Вавилон, бегите, спасайте ваши души. Летите все вместе в города-приюты, где сможете раскаяться в прошлом, жить благодатью в настоящем и с надеждой о будущем (речь идет о монастырях). В лесах обретете вы куда больше, чем в книгах. Деревья и камни научат более, чем любой учитель». Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 20−21.

А вот свидетельство совсем иного рода:

«Движимый любовью к знаниям ты достигаешь Парижа и обретаешь столь желанный Иерусалим… обитель мудрого Соломона. Клирики столь изобильны здесь, что превосходят многочисленное население мирян. Счастлив город, где святые книги читаются с таким рвением, где их сложные таинства разрешаются благодаря дару Святого Духа, где столько знаменитых профессоров, где теологическая наука такова, что его можно назвать градом образованности».

Итак, и сторонники, и противники нового образа жизни интеллектуалов отмечают небывалую степень концентрации образованных людей, их постоянное взаимное общение как основное условие существования, их новые мотивации (торговля книгами и знаниями). И, главное — городской образ жизни. Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Мы разобрались в том, что явилось основой формирования нового социокультурного слоя средневековья, теперь выясним, кто подразумевался под понятием «интеллектуалы».

В первую очередь, это люди книжной культуры, занятые умственным трудом. Средневековье не знало общего понятия «интеллигент». Терминологическая определенность приходила к интеллектуалам медленно. Наиболее радикальные из них, такие как Абеляр или аверроисты XIII в., выделяя себя из остальной массы людей, предпочитали именоваться философами. Их называли «доктор», «профессор», «магистр», «литерати», то есть знающий латынь (в противоположность невеждам — «идиоти»). На Пиренеях имя «Letrados» относилось к образованным должностным лицам, главным образом из числа судейских. Примерно таков был смысл и французского термина «gensdeslettres» — как именовали адвокатов или нотариусов, но также и университетских преподавателей, а позже — писателей, поэтов, ученых. Там же. Термин «магистр» после XII—XIII вв. обозначал не только людей, преуспевших в науках, но вполне мог относиться к какому-нибудь владельцу ремесленной мастерской.

К интеллектуалам по своему самосознанию принадлежали и клирики: люди духовного звания, они не имели церковных поручений и должностей, но были связаны со школой и университетами и получали материальную поддержку от городского совета или церкви и вознаграждения от учеников. Ястребицкая А. Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. — М., 1995. — С.317.Уваров говорил, что самоназвание «клирик» указывает не столько на принадлежность к церкви, сколько на образованность. В этом смысле Кристина Пизанская называла Карла V «хорошим клириком», отмечая его мудрость и ученость. Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/ Клирики-ученые превосходят всех и даже рыцарей в благородстве в силу своих «vertusescrites», добродетелей особого рода. Но также и в силу выполнения важнейшей функции хранителей законов, основ миропорядка. Там же.

В этот период представление об учености как бесплатном «даре Божьем» сменяется убеждением, что знание — такой же товар, как и прочие, а преподавание — один из видов городского специализированного труда, который оплачивается. Именно как корпорация, подобно тому как были организованы ведущие отрасли городского производства, возникает и средневековый университет. Он — корпорация интеллектуалов, и это отражено в ее атрибутике. Ястребицкая А. Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. — М., 1995. — С.18.

Помимо горстки профессиональных магистров и нескольких десятков университетских корпораций существовала обширная, но аморфная университетская среда. Этим расплывчатым понятием мы можем обозначить людей, так или иначе соприкоснувшихся с университетской культурой. В их число могли входить те, кто когда-то учился в университете, став затем судьей или советником на королевской, церковной или городской службе, поэты и писатели, биографически связанные с университетом, творившие не только по латыни (как ваганты), но и на национальных языках. К ним, например, можно отнести магистра Жана де Мёна, автор неслыханно популярной в средние века второй части поэмы «Роман о Розе» или Джеффри Чосера, выпускника одного из Иннов, юридических университетов и переводчика «Романа о Розе» на английский язык. Конечно, внешнюю грань этой культуры определить необычайно трудно, хотя бы в силу множественности личин, в которых выступал интеллектуал (в зависимости от ситуации он мог считать себя в первую очередь горожанином, человеком церкви, слугой короля, юристом, любителем изящной словесности — эти роли вполне могли уживаться в одном человеке). Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Как ни разнообразен состав этого интеллектуального слоя, но нельзя ни с чем спутать особую странную группу. Это — голиарды, для них Париж — земной рай, роза мира, бальзам вселенной. Paradisiusmundi Parisius, mundirosa, balsamumorbis.

На вопрос — кто такие голиарды, нельзя с уверенностью ответить. Анонимность, скрывающая большинство из них, легенды, пущенные в шутку ими самими, или те, что распространялись их недругами, обильно сдобренные клеветой и злоречием; наконец, истории, сложенные эрудитами и современными историками, заблудившимися в обманчивых подобиях и ослепленными предрассудками. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 21. Иные из этих историй перенимают проклятия соборов и синодов, а также некоторых церковных писателей XII—XIII вв.еков клириков-голиардов, или странствующих клириков, называлибродягами, развратниками, фиглярами, шутами. Одни изображали их как богему, псевдостудентов, глядя на них то с известным умилением (пусть молодежь перебесится!), то с опаской и презрением (смутьяны, нарушители порядка, разве они не опасны?). Другие, наоборот, видят в них своего рода городскую интеллигенцию, революционную среду, открытую всем формам явной оппозиции феодализму. Где же истина?

Отказавшись от фантастической этимологии, оказывается, что неведомо даже происхождение слова «голиард». Его считали производным от Голиафа, воплощения дьявола, врага Бога, или от gula, — глотки, дабы сделать из учеников сего врага божьего пьянчуг и горлопанов. Голиаса — исторического основателя ордена, членами которого были голиарды, найти не удалось. Осталось лишь несколько биографических деталей кое-кого из них и сборники стихов — индивидуальные или коллективные, carminaburana, — а также проклинающие или очерняющие их современные тексты. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 22−23.

Они сформировали среду, где охотно критиковали общество с его институтами. Будь они городского, крестьянского или даже дворянского происхождения, голиарды являлись, прежде всего, странниками, типичными представителями той эпохи, когда демографический рост, пробуждение торговли, строительство городов подрывали феодальные структуры и выбрасывали на дороги, собирали на перекрестках (которыми и были города) всякого рода деклассированных, смельчаков, нищих. Голиарды — это плод социальной мобильности, характерной для XII века. Уже бегство за пределы устоявшихся структур было скандалом для традиционно настроенных умов. Голиарды были беглецами. Они бежали, не имея средств к существованию, а потому в городских школах сбивались в стаи бедных школяров, живших чем и как придется, нищенствовавших, становившихся слугами у своих более зажиточных соучеников. Чтобы заработать себе на жизнь, они иной раз делались циркачами и шутами; отсюда, вероятно, происходит еще одно их имя. Но следует помнить, что слово joculator, жонглер, в ту эпоху было эпитетом для всех тех, кого находили опасным, кого хотели выбросить за пределы общества.

У этих бедных школяров не было ни постоянного жилья, ни доходного места, ни бенефиция, а потому они пускались в интеллектуальные авантюры, следовали за приглянувшимся им учителем, сбегались к знаменитостям, перенося из города в город полученное образование. Они формируют костяк того школьного бродяжничества, которое было так свойственно XII веку. Они привносят в него дух авантюры, импульсивности, дерзости. Но они не составляют какого-то класса. Они разнятся своим происхождением, у них различные притязания.

Темы их поэзии беспощадно атакуют общество. У многих из них явно различимы черты революционеров. Игра, вино, любовь — вот воспеваемая ими трилогия, вызывавшая негодование благочестивых душ того времени, хотя сей грех им легко прощают современные историки. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 25.

Вот отрывок из «Исповеди» Архипииты Кёльнского (XII в.), широко известная в качестве одной из «CarminaBurana»

Создан из материи слабой, легковесной, Я — как лист, что по полю гонит ветр окрестный.

Как ладья, что кормчего потеряла в море, Словно птица в воздухе нанебес просторе, Все ношусь без удержу я себе на горе.

Ранит сердце чудное девушек цветенье — Я целую каждую — хоть в воображенье!

Во-вторых, горячкою мучим я игорной;

Часто ей обязан я наготой позорной.

Но тогда незябнущий дух мой необорный Мне внушает лучшие из стихов бесспорно.

В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе! Быть к вину поблизости мне всего дороже. Будет петь и ангелам веселее тоже: «Над великим пьяницей смилуйся, о боже!»

О своем спасении думаю немного И лишь к плотским радостям льну душой убогой.

Воевать с природою, право, труд напрасный:

Можно ль перед девушкой вид хранить бесстрастный?

Над душою юноши правила не властны:

Он воспламеняется формою прекрасной.(Пер. О.Б. Румера) Там же. — С. 25−26.

В образе колеса фортуны, постоянно появлявшемся в поэзии клириков-вагантов, содержится не только поэтическая тема; и, конечно, они вкладывали в этот образ больше, чем их современники, которые без злого умысла и без задних мыслей изображали это колесо в своих соборах. Однако вращающееся колесо фортуны, вечное возвращение, слепой случай, свергающий преуспевших, по существу, не являются и революционными темами: они отвергают прогресс, отрицают смысл Истории. Они могут звать к общественным потрясениям, но ровно настолько, насколько в них отсутствует интерес к послезавтрашнему дню. Именно в этих образах предстает склонность голиардов к бунту, если не к революции: их они воспевали и изображали в своих миниатюрах. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 26.

Поэзия вагантов обрушивается на всех представителей раннего средневековья задолго до того, как это стало общим местом буржуазной литературы, — на церковников, аристократов, даже на крестьян. Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

В церкви излюбленными мишенями голиардов являются те, кто социально, политически, идеологически наиболее привязаны к общественным структурам: папа, епископы, монахи.

Антипапское и антиримское вдохновение голиардов сближает их, однако не смешивая, с двумя другими течениями. Во-первых, это гибеллины, нападавшие, прежде всего, на мирские притязания папства и державшиеся стороны империи против духовенства. Во-вторых, морализаторское течение, упрекавшее папу и римский двор за компромиссы с духом времени, за роскошь, за корыстолюбие. Конечно, в имперской партии было немало голиардов — хотя бы тот же Архипиит Кельнский, — и их поэзия часто имеет своим истоком антипапские сатиры, но и по тону, и по духу голиарды явно отличаются от гибеллинов. В римском первосвященнике и его окружении гибеллины видели главу и гаранта социального, политического, идеологического порядка, более того — главу социальной иерархии, тогда как голиарды были не столько революционерами, сколько анархистами. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 27.

К голиардам также относился и Петр Абеляр, но он был чем-то большим для этой группы — славой парижской среды. Абеляр — первый великий интеллектуал современного типа, первый профессор. Удивляет необычность его карьеры и жизни. Но это подробно будет рассмотрено в следующей главе.

Схоластика. Основная деятельность подавляющего большинства ученых-схоластов обычно презрительно игнорируется историками науки и на это есть определенные основания. Но все же, их социальная роль заслуживает внимания. Схоластика, или «школьная», т. е. «ученая», философия возникла как ответ на сомнения и противоречия, существующие в любой религии и философии, тем более признающей приоритет веры над знанием. Широкое проникновение в Западную Европу в это время античного наследия дало схоластам новый инструмент, с помощью которого, не отвергая разум, можно было убедиться и убедить в правильности теологических и философских построений. Этот инструмент — логика. Схоластическая дедукция хорошо вписалась в христианскую картину мира. Пронизанность мира божественным единством в сочетании с его иерархической структурой позволяла применять логику; с ее помощью из отдельных элементов бытия возводилось цельное здание мира. Внешнее выражение эта тенденция объять весь мир в стройной схеме и объять его получила в знаменитых «суммах» — сводах знаний о мире. Высшим достижением в этой области следует назвать «Сумму богословия» Фомы Аквинского, многотомный труд, касающийся всех сторон существования человека и космоса. Антология педагогической мысли христианского средневековья. Т.1. — М., 1994. — С. 8−9.

В сборнике «Новеллино» приводится такая история (новелла XXVIII):"В одной из школ Парижа были мудрейшие ученые и рассуждали они о небе, именуемом Эмпирей. Долго и горячо говорили о нем и о том, что располагается оно выше других небес. Перечисляли небеса Сатурна, Юпитера и Марса… А над ними находится бог-отец во всем своем величии. И вот однажды, когда они так рассуждали, пришел один помешанный и сказал им: «Господа, а что находится поверх головы Господа?». … Долго искали они ответ в своих науках… но решение так и не было найдено. Тогда они сказали: «Безумен тот, что дерзает размышлять о мире ином. И еще больший сумасброд и безумец тот, кто ломает себе голову в попытках познать начало всех начал. И вовсе лишен рассудка тот, кто тщится познать сокровеннейшие помыслы Бога, когда столько мудрецов даже того не смогли узнать, что у него на голове». Новеллино / Под ред. Андреева М. Л., Соколовой И. А. Эл. ресурс: http://lib.ru/INOOLD/WORLD/novellino.txt И, действительно, во второй половине XIII в. теология постаралась отделиться от философии, поставив границы человеческому разуму. На пути философов, которые пытались при помощи логических методов или знания природных законов рассуждать о законах божественных, вставали как уставы корпораций, так и церковные запреты. В вопросе о разуме и вере Фома Аквинский придерживался достаточно оптимистической позиции, отдавая приоритет божественным доводам над рациональными, но отводя последним все же, весьма важную роль в познании Бога и мира. Его противники из числа францисканских теологов-номиналистов, как и сторонники теории «двойственной истины» делали вывод о принципиальной непознаваемости Бога. На долю ученого выпадало лишь изучение умопостигаемых вещей, совершенствование логического инструментария, либо рассуждения на темы морали.

Теологи были людьми не очень богатыми. Даже противники не обвиняли их в стяжательстве, скорее уж речь шла о непомерном честолюбии или о политических пристрастиях. Хороших профессионалов было сравнительно немного, в большинстве университетов теологию вели доминиканцы или францисканцы, закосневшие в мелком соперничестве. Лишь в Париже, Саламанке, Кельне, Оксфорде, Кембридже и в «Святой коллегии» при папской курии можно было найти специалистов высокого класса. Уваров П. Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл. ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual'nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Итак, интеллектуал — новый социокультурный тип человека. На его формирование оказали влияние города, которые являлись центрами науки и концентрации знаний, торговые связи с Востоком, результатом которых стала переводная деятельность, и, конечно, опыт прошлого, к трудам которого обращались интеллектуалы.

Не было единого определения понятия «интеллектуалы». В первую очередь, это люди книжной культуры и интеллектуальной деятельности. У них есть различные названия — профессора, доктора, магистры и т. д. Но все же выделяют определенные группы интеллектуалов, различных по своему мировоззрению, учению и деятельности — это клирики, голиарды (или ваганты), схоласты. В более позднее время появляются и другие категории.

Глава 2. Петр Абеляр

§ 1. «История моих бедствий» как исторический источник

«История моих бедствий» (дошло до нас в рукописи XIII столетия под названием «Historiacalamitatummearam») — автобиография «философа Бога"Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 30., как себя называл Петр Абеляр. Это сочинение написано в условно-эпистолярной форме: «утешительное письмо другу», наверняка воображаемому. Абеляр взялся за автобиографию на склоне дней, в середине шестого десятка, отнюдь не считая свою деятельность исчерпанной. Он полагал, что, отдав в молодости дань греховной человеческой природе, вправе настаивать на своей высокой моральной репутации. Баткин Л. М. Европейский человек наедине с собой. — М., 2000. — С. 140.

Петр Абеляр (1079−1142) — Французский философ и богослов, он принимал активное участие в научной, философской и религиозной жизни своего времени, был выдающимся педагогом, писателем и мыслителем и вместе с тем человеком, оставившим о себе очень яркое свидетельство, которое может быть сочтено автобиографией.

По поводу данного источника существует много различных гипотез и спорных моментов. Нет уверенности в том, что это название было дано тексту самим Абеляром. Более того, в современной исторической науке нет единой точки зрения относительно подлинности трактата. Отдельные ученые говорят, что это сочинение Абеляру не принадлежит, что оно было составлено после его смерти каким-то неизвестным автором. Также к «Истории моих бедствий» примыкают несколько писем, которыми обменялись Абеляр и его возлюбленная (во время переписки — уже монахиня, настоятельница монастыря) Элоиза. Правда, и о письмах Абеляра и Элоизы давно уже было высказано предположение, что они представляют собою своего рода фальсификацию, что на самом деле — это роман в письмах, который был сочинен в XIII в., так что подлинные Абеляр и Элоиза либо вообще не имеют к ним отношения, либо их действительные письма были сильно отредактированы. Гуревич А. Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл. ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html Окончательной и бесспорной точки зрения в этих вопросах, по-видимому, вообще не может быть сформулировано, и эта проблема не доведена до какого-то логического завершения.

Однако, А. Я. Гуревич, не являясь специалистом по Абеляру и сам это признавая, склоняется к мысли, что трактат — по-видимому, все-таки был сочинен самим Абеляром.

Герой данного сочинения рассказывает, очень кратко, о своем происхождении. Он был дворянского рода, сызмальства отказался от игры в оружие, и поэтому перешел к учености и стал школяром, а затем магистром, т. е. учителем, и читал лекции. Абеляр рассказывает, как он начал свою научную и педагогическую деятельность. Он обладает выдающимися талантами и в истолковании философских и богословских текстов, и в чтении лекций, и поэтому возникли конфликты между ним и его учителем. Лекции Абеляра собирали множество слушателей, которые переставали посещать лекции его учителя, т. е. Абеляр оказался победителем в негласном соревновании. С этого начались его неприятности, и далее его жизнь — так, как он ее изображает, — действительно представляет собой серию обрушивающихся на него несчастий. Там же. Более подробно жизнь Абеляра рассмотрим во 2-м параграфе.

Сейчас важно подчеркнуть, что понятие «автобиография» к нему подходит лишь отчасти. Гуревич утверждает, что это именно «история бедствий». Сочинение начинается как послание к некоему другу: «Человеческие чувства часто сильнее возбуждаются или смягчаются примерами, чем словами. Поэтому после утешения в личной беседе, я решил написать тебе, отсутствующему, утешительное послание с изложением пережитых мною бедствий, чтобы, сравнивая с моими, ты признал свои собственные невзгоды или ничтожными, или незначительными и легче переносил их» Абеляр П. История моих бедствий. Эл. ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt. Отсюда еще одно название — «Утешительное послание другу». Имя друга неизвестно. Абеляр говорит, что друг жалуется ему на свои бедствия, а он в утешение ему хочет рассказать о тех несчастьях. Об этом друге и адресате Абеляр больше не вспоминает на протяжении всего трактата, за исключением последних фраз, в которых он опять говорит: «Ну вот, как ты видишь, мои невзгоды намного превосходят твои». Там же. Почти все исследователи согласны в том, что обращение к другу есть некоторая литературная фикция, поскольку очень многие средневековые сочинения философского и иного содержания носили характер посланий. Это была еще античная традиция.

Не было никакого друга, к которому нужно было адресовывать послание. А если и был, то, скорее всего, им был сам Абеляр. Рассказывая самому себе о своих бедствиях, он, с одной стороны, подводит итоги своей жизни, а с другой — подвергает анализу собственное «Я». Гуревич А. Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл. ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html Действительно, бросается в глаза сосредоточение внимания Абеляра на своей собственной персоне. В центре мира Абеляра стоит сам Абеляр. Все события, которые происходят на страницах «Истории моих бедствий», связаны с персоной Абеляра. Он живет во Франции, где в это время происходят важные события: крестовые походы, коммунальные восстания, какие-то другие факты политической жизни, о которых довольно подробно писал его современник Гвиберт Ножанский. Но в «Истории моих бедствий» ничего подобного не найти. Эта «история» изолирована от остального мира, т. е. соприкасается с ним лишь постольку, поскольку этот мир каким-то образом задевает Абеляра. Если упоминается церковный собор, то только потому, что на нем осудили Абеляра и заставили его сжечь свою книгу. Иными словами, мир вращается вокруг Абеляра, мир на него все время ополчается, зависть и ненависть порождают преследования, от которых Абеляр страдает. Гуревич А. Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл. ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html

Рассказывая случай во время собора в Суассоне, где реймсский магистр Альберик в сопровождении своих учеников затеял спор по поводу утверждения о Троице в его трактате, Абеляр предстал как человек блестящий, упорно рациональный, самолюбивый. Приведя различные доводы в свою пользу, Абеляр ввел в замешательство реймсского книжника. В этом эпизоде Петр явно наслаждается, как Альберик попался в собственную ловушку и как он его срезал своим интеллектуальным перевесом: находчивостью, начитанностью и памятью. Баткин Л. М. Европейский человек наедине с собой. — М., 2000. — С. 144.

В «Истории» Абеляра встречаются много случаев подобного рода, в которых он предстает гордым человеком, чувствующим свое превосходство над остальными. Но также можно заметить, что, читая это сочинение, обнаруживаем скудность указателя личных имен современников. За исключением Элоизы, нет ни одного упоминания друга; это все имена врагов — Гийом из Шампо, Ансельм Ланский и другие видные церковные деятели и богословы того времени, с которыми Абеляр имел несчастье столкнуться на стезе преподавания. Гуревич А. Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл. ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html

Даже Элоиза тоже не совсем друг. Гуревич говорит, что Абеляр не видит в ней друга, на которого можно положиться. Она скорее для него объект вожделений, эту женщину он соблазнил для того, чтобы ею наслаждаться. Если говорить не об отношении Элоизы к Абеляру — она ему предана, она его любит, и это прекрасно видно из ее посланийно об отношении Абеляра к Элоизе, то Гуревич здесь не видит любви в том смысле, в каком она будет трактоваться провансальскими поэтами-трубадурами. Такая форма одухотворенной, возвышенной любви Абеляру абсолютно неизвестна. Причина тут или в собственной его душевной сухости, исключить которую мы не можем, или в том, что открытие нового типа отношений между мужчиной и женщиной произошло в Западной Европе несколько позже. Гуревич А. Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл. ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html

Исходя из всего сказанного видно, что Абеляр в своем трактате выглядит в высшей степени одиноким. Георгий Федотов утверждает, что это его одиночество усугубляется тем, что он одинок и по отношению к Богу. Федотов Г. П. Абеляр. — СПб., 1924. — С.54.

Вернемся к вопросу о принадлежности «Истории моих бедствий» к жанру автобиография.

Л.М. Баткин в своей работе «Европейский человек наедине с собой» называет трактат Абеляра — автобиографией, и не определяет никаких других понятий, постоянно упоминая этот термин. Баткин Л. М. Европейский человек наедине с собой. — М., 2000. — С. 140.

А.Я. Гуревич придерживается иной точки зрения в определении жанра «Истории». Он говорит, что Абеляр еще не может создать автобиографии, завершенной в самой себе. Он пишет не автобиографию, а то, что Гуревич называет апологией, т. е. ему нужно оправдать себя, обосновать правильность своего поведения. Все, что произошло в его жизни тяжелого, вся серия бедствий, которую он пережил, — во всем виноват не он сам, не Абеляр, а его враги. Он «виноват» лишь в одном — в том, что он очень талантлив, что он — первый философ. А тот, кто первый, тот, кто талантлив, тот, естественно, попадает под огонь критиков, завистников, ненавистников. Таким образом, виноват он только в том, что очень хорош, серьезных пороков в нем нет. Он признает, правда, что совратил Элоизу, конечно, тут он виноват, и Бог его правильно покарал, но не это главное в Абеляре, главное то, что он отличается от других.

Это именно апология. Не столько утешение какого-то мнимого друга, сколько самопревознесение и самооправдание. Гуревич А. Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл. ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html Это вовсе не история жизни Абеляра, какой она действительно была, — о ней почти ничего не узнаём, т.к. описаны только те эпизоды, которые были связаны с серией его бедствий.

Гуревич в своей работе приводит данные из статьи норвежского исследователя С. Багге. Он отмечает об Абеляре, что «История моих бедствий» состоит как бы из семи эпизодов, из семи «бедствий», и то, что их семь — не случайность. Ведь семь — сакральное число. Таким образом, число семь играет огромную роль в христианском мышлении. Поэтому и в данном случае Абеляр выбирает семь «бедствий» своей жизни. Его «История» — это последовательность отдельных эпизодов, которые между собой не связаны, но выделены Абеляром как испытания, посланные ему Богом, и тем самым как материал для размышления и назидания. Это назидательные примеры, которые и другому — читателю — могут пригодиться, когда он будет «строить» свою жизнь. Там же.

Таким образом, перед нами отнюдь не автобиография, если понимать под автобиографией текст, в котором отображено и осознано цельное протекание собственной жизни — от ее начала и до момента сочинения текста — как саморазвитие и самораскрытие человека. Автобиографии в таком смысле средние века еще не знают.

абеляр философ схоласт интеллектуал

§ 2. Жизненный путь Петра Абеляра Разобрав в предыдущем параграфе спорные вопросы, касающиеся главного источника по данной теме — «Истории моих бедствий», перейдем к непосредственному рассмотрению жизненного пути Петра Абеляра.

Удивляет уже необычность его карьеры. Бретонец из-под Нанта, он родился в Пале в 1079 году и принадлежал к мелкому дворянству, жизнь которого становилась трудной вместе с началом развития денежной экономики. Он с радостью оставляет воинские труды своим братьям и обращается к учебе. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. — СПб., 2003. — С. 31. Об образованности детей заботился их отец. «Он был преисполнен такой любовью к науке, что, прежде чем готовить каждого из своих сыновей к воинскому делу, позаботился дать им образование. Решение отца было, конечно, исполнено, а так как я в качестве первенца был его любимцем, то он тем сильней старался тщательнее обучить меня». Абеляр П. История моих бедствий. Эл. ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt