Правовое урегулирование цензуры в Советском союзе

Секретное постановление Секретариата ЦК КПСС «О повышении ответственности руководителей органов печати…» закрепляло изменения в системе ответственности за идеологический уровень содержания художественных и информационных материалов, превративших всю культурную среду в один большой Главлит: «созданная система всепроникающей политической цензуры была признаком начавшейся „эпохи застоя“, „брежневщины“».

Личная ответственность руководителей творческих организаций, главных редакторов издательств, журналов и газет за идейное содержание и качество публикаций, спектаклей, передач, а также их право и обязанность — цензура произведений на предварительном этапе, отнюдь не свидетельствовали о их самостоятельности. Хорошо известная история долгой и мужественной борьбы А. Т. Твардовского — главного редактора «Нового мира» за сохранение качества публикуемых произведений, круга авторов, гражданской позиции журнала, закончившаяся его отставкой, подтверждает невозможность автономного существования официальных литературно-художественных журналов под личной ответственностью редакторов. Смена редакционных коллегий, введение в состав художественных советов преданных власти представителей, увольнение неугодных редакторов, обвинение их в политической близорукости, с последующим заведением дел и т. д., и т. п., казалось бы, обеспечили идеологическую стерильность редакторского состава.

Однако на основании официальных материалов и документов личного происхождения складывается достаточно противоречивый и сложный образ редактора: от либерально настроенного, готового взять на себя ответственность за выпуск острых и талантливых книг (именно о таком редакторе с уважением и восхищением говорил Б. Иванов в работе о новой ленинградской литературе 1960—70-х годов), до ортодоксально мыслящего, не способного адекватно реагировать на менявшуюся ситуацию, уверенного, что единственно возможный путь борьбы с «крамолой» — запрет.

Были и иные ситуации, закономерно требовавшие вмешательства редактора-профессионала в тексты. Иногда конфликтные ситуации в работе редакции отдельных журналов возникали по принципиальным разногласиям отдельных редакторов.

Внешний и внутренний контроль за работой редакторов, репрессивные меры разного характера в целом обеспечили возросшую политическую бдительность специалистов. Не случайно начальник Главного управления по охране государственных тайн в печати при СМ СССР П. К. Романов, докладывая о первых результатах деятельности Главлита по выполнению указанного секретного постановления Секретариата ЦК КПСС, с удовлетворением отмечал, что «практика предварительного контроля произведений печати оправдала себя: стало меньше материалов, публикация которых нежелательна из-за содержащихся в них политических неточностей и ошибочных положений».

Выполнение информационно-аналитических функций потребовало внутренней перестройки Главного управления, преобразования отделов в управления, расширения штата сотрудников. Анализ документов внутренней и внешней (СМ СССР, ЦК КПСС и др.) переписки руководителей Управления по этому поводу позволяет выявить некоторые тенденции: чрезвычайно расширительное толкование государственных задач, решаемых цензорами Управления (контроль не только реально наносящих ущерб государству разглашенных военных тайн, но и любых формулировок и положений, искажающих политику партии и правительства); постоянное напоминание о важности данного органа в системе власти, о расширении круга обязанностей, перманентно увеличивающейся нагрузке чиновников Управления; просьбы увеличить штаты, финансирование и т. д. 19, особенно в связи требованием ЦК КПСС повысить внимание к вопросам политической бдительности советских людей.

Контроль художественного творчества, а по сути — контроль за поведением художественной интеллигенции, осуществляли в основном два подразделения: второй и четвертый отделы (затем преобразованы в управления).

В зависимости от объема решаемых задач определялось количество сотрудников. Так, в 4-м отделе в 1972 г. работали 47 сотрудников, из них: начальник управления — 1, заместитель — 2, начальник отдела — 2; старший редактор — 23, редактор — 18; старший инспектор — 1. В отчете 2-го отдела обращено внимание на высшее гуманитарное образование всех 26 сотрудников. В составе отдела: начальник — 1, зам. начальника отдела — 1, ст. цензор — 9, цензор — 13.

В связи с тем, что за несколько лет объем контролируемых материалов возрос в 1,5 раза, в мае 1974 г. штатная численность редакторов органов цензуры увеличилась на 56 единиц, в т. ч. на 36 — в центральном аппарате.

На протяжении обозначенного периода качественно меняется состав сотрудников этих подразделений Главлита — обязательными квалификационными требованиями цензоров все чаще становились: высшее гуманитарное образование (МГУ, ЛГУ, МГИМО и др.), знание иностранных языков, основ искусствоведения, литературоведения и т. п.

В материалах отчетов руководителей этих отделов, протоколах совещаний при начальнике Управления, на ежегодных всесоюзных и республиканских семинарах руководителей региональных органов цензуры и т. п. специальное внимание уделялось анализу качества работы цензоров (приводились цифры, свидетельствовавшие о возросшем объеме работы, делались выводы об интенсификации труда, соответственно — о перегрузках и связанных с этим обстоятельством ошибках в деятельности сотрудников). Изредка, но появлялась такая квалификация ошибки, как «необоснованное вмешательство» (бдительность достигла предела), хотя чаще всего руководители говорили о недоработках цензоров, пропусках ими идеологически вредных материалов, важности персональной ответственности редакторов, необходимости повышения бдительности чиновников в меняющихся условиях обострившейся идеологической борьбы двух систем.

Последнее обстоятельство заметно повлияло на механизм взаимодействия чиновников второго и четвертого отделов Управления по охране государственных тайн в печати при СМ СССР. Сотрудники второго отдела, контролировавшие иностранную литературу, регулярно сообщали информацию, которая при случае могла быть использована как компрометировавшая отечественную художественную интеллигенцию. Поводом служили: публикация произведений за рубежом, интервью в зарубежных СМИ, упоминание произведений данных художников в положительном контексте в научных и научно-популярных работах иностранных специалистов и др.

Так формировалось мнение об отдельных деятелях литературы и искусства как инакомыслящих, создавался образ опасного для общества и государства художника.

Используя переводную информацию, Главлит активно корректировал мнение власти, в первую очередь ЦК КПСС, о деятелях литературы и искусства, невзирая на авторитет мастера.

В некоторых случаях данная информация служила дополнительным аргументом в обосновании уже принимаемых мер по ограничению творческой свободы того или иного художника, художественного или редакционного коллектива и т. п. Так, показательна ситуация вокруг цикла стихов А. Твардовского «По праву памяти». В этих и других событиях, происходивших в 1969;1970 годах, проявились многие только зарождавшиеся тенденции, которые стали типичными в культурном процессе семидесятых.

Так, еще 13 июля 1969 года П. К. Романов направил в ЦК КПСС справку о результатах предварительного контроля цикла стихов А. Твардовского «По праву памяти», представленного редакцией «Нового мира». Основные претензии Главного управления по охране государственных тайн в печати вполне симптоматичны для 1969 года: в упрек автору ставятся негативная оценка последствий политического режима Сталина и «беспочвенные» (по мнению чиновников) опасения по поводу возрождения сталинизма. Закономерен и вывод главного цензора: «…цикл А. Т. Твардовского, по нашему мнению, публиковать не следует». Казалось бы, вопрос решен: произведение запрещено к печати.

Но с данного момента, и в этом особенности изучаемого периода, могла начаться, чаще всего и начиналась другая жизнь полемических, острых талантливых художественных произведений. Из документов следует, что 29 октября 1969 года П. Романов вновь обращается в ЦК КПСС по поводу этого же произведения А. Т. Твардовского. Из докладной записки становится известно, что литературный еженедельник «Фигаро литерэр» № 1222 за 20−26 октября 1969 года опубликовал статью В. Фости под названием «Его тоже цензуруют» с анализом и оценкой поэмы: «Резко антисталинская поэма Твардовского наполнена намеками не только на преступления Сталина и их последствия, но и на опасность ресталинизации, которая угрожает сегодня Советскому Союзу беспокоящим образом, будь то в форме исторических фальсификаций или возрождения некоторых методов», из чего следовало и на что цензор обратил специальное внимание — «цикл стихов А. Твардовского попал за границу по незаконным каналам». Это обстоятельство меняло многое, служило поводом для серьезного обвинения поэта.

С одной стороны, П. К. Романов действовал в соответствии с уже сформировавшейся линией власти по отношению к «Новому миру», редакцию которого возглавлял А. Т.

Твардовский. Неблагонадежный журнал, поддерживавший антикультовые настроения, консолидировавший определенную часть российской интеллигенции, находился на особом контроле — от КГБ до Главлита. Власти искали достойный повод сменить редактора и состав редакции. С другой стороны, ситуация не рядоваяого «Василия Теркина», члену КПСС, участнику Великой Отечественной войны. Кроме того, общественное мнение могло оценить этот поступок А.

Т. Твардовского как шаг честного художника, принявшего идеи ХХ съезда КПСС и пытавшегося художественными средствами отстоять их в условиях реальной ресталинизации. В этих обстоятельствах свидетельство о публикации художественного произведения за рубежом (почти сотрудничество с иностранцами) — один из самых традиционных для власти и убедительных для советского общества аргументов неблагонадежности, политической близорукости художника и т. д. Тем более, что факт нелегальной передачи поэмы за границу подтверждал и председатель КГБ при СМ СССР Ю. В. Андропов, направивший также 24 ноября 1969 года в ЦК КПСС текст поэмы и статьи. Перекрестная информация, поступившая в ЦК КПСС, требовала принятия соответствующих мер, о которых сообщал заместитель заведующего Отделом культуры ЦК КПСС Ю.

Мелентьев 13 апреля 1970 года. А. Т. Твардовскому на заседании Секретариата Союза писателей СССР было «предложено определить свое отношение к факту публикации его поэмы в заграничных изданиях». 11 февраля 1970 года поэт-фронтовик публично, в «Литературной газете», выразил протест против нелегальной публикации его произведений за границей. Трудно судить об истинных мотивах такого поведения А. Т.

Твардовского. Может быть, он рассматривал этот поступок как еще одну вынужденную уступку власти для сохранения того направления общественной мысли, которое представлял журнал «Новый мир»… Но прежний «Новый мир» скоро прекратил свое существование, а публичные заявления, признания, покаяния были восстановлены в практике партийного руководства советской литературой и искусством.

Анализ разного рода источников показал, что именно на рубеже 1969;1970 годов, в условиях менявшегося курса власти, вырабатывались основные модели поведения художественной интеллигенции 1970;х, когда реальностью становилась другая жизнь запрещенных на родине художественных произведений (с разрешения автора или без такового). Власть требовала от популярных авторов «тамиздата» публичной оценки действий иностранных издательств и выражения своего отношения к публикациям произведений в зарубежной или неофициальной отечественной печати.

В предлагаемых обстоятельствах писатели вели себя по-разному, разными были и мотивы поведения (от амбициозных до гуманистических, просветительских), каждый оказывался под давлением самых различных факторов. По данным источников (от официальных до личного происхождения), почти каждый из будущих писателей-эмигрантов (В. Войнович, А. Бек, А. Галич, А. Гладилин, В. Аксенов, Г. Владимов и др.) какое-то время стремился остаться в пределах легальной отечественной культуры, так как практически все запрещенные цензурой художественные тексты были обращены, в первую очередь, к соотечественникам.

Однако власть все жестче определяла границы допустимого в официальном искусстве и принимала меры по тематическому и жанровому ограничению творчества, в частностилитературного.

Власть вытесняла свободную мысль, другое искусство в пространство андеграунда, неофициальной культуры, где проходили квартирные выставки, домашние концерты, читали самиздат и все чаще «тамиздат»; неугодных художников власть высылала за границу.

Однако реалии художественной жизни в позднюю советскую эпоху все-таки отличались от предшествовавших десятилетий. Несмотря на усиление цензурного контроля, в пространстве официальной культуры 1960;70-х годов появлялись талантливые произведения, авторы которых вели разговор с современниками на самые сложные, злободневные темы. Это становилось возможным не только благодаря профессиональной честности редакторов (требовавшей большого гражданского мужества), но и особому языку художников. Речь идет об эзоповом языке.

Тема подтекста в качестве средства противостоять обстоятельствам и сохранить себя как художника, пытаясь выразить то, что нельзя выразить в условиях почти тотальной несвободы, пожалуй, основная в истории легальной оппозиции 1970;х — начала 1980;х годов. Если в конце 1960;х годов художественная интеллигенция еще не оставляла попытки высказываться откровенно, открыто, несмотря на то что ее материалы все чаще снимались с печати, то в начале 1970;х и позднее интеллигенция начинает прибегать к тактике недосказанности, намека, аллюзии, эзопову языку. Любопытны наблюдения И. Бродского: «Но, на мой взгляд… аппарат давления, цензуры, подавления оказывается — это парадоксально — полезным литературе. Дело в том, что лингвистические нормативы, установленные государством, превращают все население в читательскую массу. Для писателя это чрезвычайно выгодно, так как если писатель хочет выделиться, то в данном случае, он знает от чего отталкиваться; более того, если имеет место цензура — а в России цензура имеет место, дай Бог! — то человеку необходимо её обойти, то есть цензура невольно обуславливает ускорение метафорического языка. Человек, который говорил бы в нормальных условиях нормальным эзоповым языком, говорит эзоповым языком в третьей степени.

Это замечательно, и за это нужно цензуру благодарить". С И. Бродским согласна И. П. Уварова, участница и исследовательница художественного процесса 1960;70-х годов, которая утверждает, что «эзопов язык рождается в условиях противостояния цензуре, в формах бархатной борьбы с нею, на поприще Эзопа сложилось особое художественное направление, метафоричное по своей природе, обогащенное намеками, тонко поданными условностями, усмешкой и сарказмом», и предлагает свою периодизацию истории советского послевоенного эзопова языка. И.

П. Уварова справедливо считает А. Белинкова одним из родоначальников и непревзойденным мастером эзопова языка в советской литературе, в литературе 1970;х у него оказалось немало последователей. «Главное, — пишет И. П. Уварова, — было еще и в том, что читатели Белинкова представляли собой своеобразный „союз единомышленников“».

Отношения «государственная цензура — художественная интеллигенция, пользующаяся эзоповым языком, — „свой“ зритель, слушатель, читатель, понимающий этот язык», менялись на протяжении периода. Вряд ли можно говорить о готовности всего поколения шестидесятников, семидесятников к подобному взаимодействию. Не случайно у многих художников был небольшой, но устойчивый круг своих читателей. В целом этот прием формировал эстетический вкус, художественное чутье и у более широкой аудитории современников, понимавших иносказание в 1970;е годы.

В 1970;е годы власть усваивала уроки эзопова языка, училась прочитывать скрытые смыслы, понимать намеки. Анализ цензорских текстов с указанием «идейно-политических ошибок, просчетов» показал, что, часто классифицируя критические художественные тексты как идеологические диверсии, государство (в лице Главлита) полностью отказывало художественной интеллигенции в праве объективного осмысления реальности. Так, в 1976 году редакция журнала «Наш современник» вынуждена была исключить из очередного номера рассказ В. Белова «Первый год (из дневника молодого врача)», т. к. автор, по мнению цензора, «нарисовал крайне неприглядную картину положения дел в наших психиатрических больницах: произвол врачей, непрофессиональное диагностирование; объявление здоровых людей психически ненормальными в случае незнания ими ответов на каверзные вопросы психиатров».

Постепенно редакторы, цензоры научились видеть крамолу между строк. Иногда ситуация приобретала курьезный или трагикомический характер. С. Юрский вспоминал мытарства создателей спектакля по пьесе Рустама Ибрагимбекова «Похороны в Калифорнии» в 1982 году, которая сначала была разрешена к показу, а потом (тем более после похорон Л. И. Брежнева) запрещена с требованием: «Убрать все аллюзии». С. Юрский и Г.

Жженов ходили по чиновничьим кабинетам, пытались объяснить: «…это не про нас, мы же показываем ТО-ТА-ЛИ-ТАРНОЕ общество, у нас же с вами НЕ тоталитарное общество, ну, почему же вы принимаете это на свой счет? А нам отвечали: „Да ладно, вы же сами все понимаете… Если честно, то… бросьте вы это дело! Забудьте! Вам же легче будет“».

Таким образом, эзопов язык стал языком либеральной интеллигенции, неортодоксальные публикации иногда проникали в официальную печать, с театральных подмостков порой звучали реплики, ускользнувшие от внимания цензуры, на семинарах официальных литературных объединений нередко высказывались смелые, независимые суждения. В некоторых государственных учреждениях проводились выставки художников-нонконформистов, выступления отлученных от официальной сцены бардов и поэтов, стихи которых не допускались к печати. Разделяя во многом мнение В. Долинина и Д. Северюхина о возможности подлинной свободы слова, мысли и творчества только вне контролируемых партийной властью государственных структур, все-таки нельзя не оценить уникального значения художественных произведений, созданных с использованием эзопова языка, для российского общества того времени.

Но власть, заботясь об идеологической стерильности своих граждан, стремилась убрать из официальной культуры всякий намек на присутствие проблем, тем более конфликта в жизни советского общества. Однако то, что конфликт не хотели замечать, не означало его отсутствия. Более того, Главлит, как одно из звеньев власти, проводя подобную политику, лишал власть истинной информации о состоянии общества, не давал ей возможности вести диалог с умной легальной оппозицией.

Заключение

В советский период времени, контроль за распространением информации был абсолютным. Тотальность советской политической цензуры, ее всеохватность и децентрализованость, от политбюро до самоцензуры граждан, сделали эту систему чрезвычайно устойчивой к внешним воздействиям. Говоря о цензуре советского периода в указанные годы, можно выделить несколько основных ее типов: моральная, военная, политическая и религиозная цензура.

Правовыми источниками в области цензуры стали как специальные законы о цензурных органах, так и отдельные постановления, регулирующие цензурную деятельность.

СМИ были встроены в систему государственной пропаганды и агитации. Можно сказать, что они находились на службе у государства, которое использовало СМИ в качестве инструментов прямого воздействия на общество. Государство транслировало через этот канал свою волю, свои установки, свое понимание происходящих событий, которые зачастую само же и инспирировало. Конечно, это был односторонний канал воздействия: сверху — вниз.

Создание механизма партийного контроля основывалось на взаимосвязанной системе принуждения и поощрений. Конкретное наполнение литературного текста и содержания конечного продукта оставалось предметом обсуждения и решений директивных органов.

В «Положении о Главном управлении по делам литературы и издательства (Главлит)», принятом в июне 1922 г., определялись следующие критерии для запрещения издания и распространения произведений: агитация против советской власти, разглашение военных тайн республики, возбуждение общественного мнения путем сообщения ложных сведений и порнографический характер произведения.

C первых шагов советской власти в СССР была введена политическая цензура, заимствовавшая у своей дореволюционной предшественницы репрессивные функции.

В годы Великой Отечественной войны цензурные ограничения ужесточились, но и после нее оказалось, что никаких послаблений относительно свобод и улучшения благосостояния народа не будет.

Период середины 1960;х — начало 1980;х годов можно охарактеризовать как период изменений в функционировании цензуры. Именно в этот период возрастает роль Главлита.

Именно в этот период определилось реальное место Главлита во «властном треугольнике» — ЦК КПСС, КГБ при СМ СССР Во второй половине 1960;х власть выстраивала свои отношения с интеллигенцией, возвращаясь к традиционным методам, реставрируя старые институты (жесткая идеологическая цензура, партийная критика).

В 60-е гг. управление сферой культуры окончательно приобрело централизованную, иерархическую форму замкнутой отрасли и вписалось в общую систему управления страной, контролируемую партийными инстанциями различных уровней.

Своеобразные контрреформы в идеологии, демонстрировавшие новый курс власти, начались с восстановления и расширения функций государственной цензуры, в первую очередь было восстановлено в правах Управление по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР.

В конце 1980;х гг. в СССР начались важные и серьезные перемены, получившие названия «перестройки» и «гласности».

Средства массовой информации обрели возможность постепенно сбросить с себя путы идеологической зависимости. Более того, СМИ превратились не только в средство контроля общества за деятельностью власти, но и в духовных общественных лидеров, занимавших в жизни общества настолько важное место, что отдельные журналисты, став невероятно популярными, превратились во влиятельных общественных деятелей.

Сфера печати и культуры не была самостоятельной, а была составной частью идеологической деятельности КПСС. Существовала единая политика партии и государства, которые определяли основные направления развития страны. Считалось неправильным выделять политику государства в отношении отдельных сфер народного хозяйства или общественной жизни.

Система тотального политического контроля и цензуры, вылившаяся в довоенные репрессии, нанесла значительный ущерб художественной интеллигенции. Можно лишь догадываться, какие произведения человеческого гения не увидели свет, потому что их авторы ощутили на себе разрушительное воздействие административной системы власти. Для одних трагическим результатом этого соприкосновения явились ненаписанные книги, несыгранные роли, незавершенные художественные полотна, искалеченные творческие судьбы, изломанные биографии. Другим пришлось заплатить ценой собственной жизни.

Подводя итог отметим, что структура цензурных органов представляется достаточно сложной, однако основным звеном в управлении был партийный аппарат, который определял основные параметры цензурной политики, а затем жестко контролировал механизм ее реализации. Традиционно важная роль в контроле за культурными процессами в СССР отводилась ЦК КПСС, кроме того, усилилась роль первичных партийных организаций учреждений культуры и творческих союзов в контроле за деятельностью отдельных творческих коллективов в целом и художественного руководства в частности.

Список литературы

Нормативные акты утратившие силу

Декрет о печати (27. 10. 1917 г.) // СУ РСФСР 1917. — № 1, ст. 7

Конституции 1918 г. // СУ РСФСР 1918, N 51, ст. 582

Конституция СССР 1924 года // СУ РСФСР 1925, N 30, ст. 218

Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) «О Главлите» от 3 сентября 1930 г.

УК РСФСР 1926 г. // СУ РСФСР, 1926, N 80, ст. 600

Конституция СССР 1977 года // Ведомости ВС РСФСР", 1978, N 15, ст. 407

Источники

Ленин В. И. УП Всероссийский съезд Советов. Заключительное слово по докладу ВЦИК и Совнаркома.

6 декабря / Полн. собр. соч.: В 55-ти тт. / В. И. Ленин. -

Т. 39. — М.: Изд-во политической литературы, 1958. С. 424

Сталин И. В. Сочинения. — М., 1955. — Т.

13.

Афанасьева С. А. Становление и развитие института политических прав и свобод в России // Вестник МГПУ 2009 — № 2. С. 115−119

Гращенков И. Цензура литературного творчества и печати в СССР (1929;1941) // Власть 2008 — № 6. С. 85−88

Запад глазами советского руководства в 1930;е годы // Россия ХХI. — М., 1997. — № 11−12. — С.114−132.

Зеленов М. В. Главлит и историческая наука в 20−30-е годы // Вопросы истории. — М., 1997. — № 3. — С. 25−27

Блейк О. Московские будни — 1937 // Коммунист. — М., 1991. — № 3. — С.

93.

Блюм А. В. Советская цензура в эпоху тотального террора — СПб.: Проект, 2000.

Война Германии против Советского Союза. Документальная экспозиция города Берлина: Каталог. — Берлин, 1992. — С. 183−184.

Голубев А.В., Яковенко И. Г. Запад глазами русских (межвоенный период) // Россия и современный мир. — М., 1997. — № 1. — С.119−135.

Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР, 1917;1991. М., 2002.

Гращенков И. Цензура литературного творчества и печати в СССР (1929;1941) // Власть 2008 — № 6. С. 85−88

Девис Р., Хлевнюк О. В. «Развернутое наступление социализма по всему фронту» // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал. Т.

1. От вооруженного восстания в Петрограде до второй сверхдержавы мира. — М., 1997. — С.136−137.

Общество, вышедшее из войны: русские и немцы в 1945 году // Отечественная история. — М., 1995. — № 3. — С.95;

Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность, 1945;1953. — М., 1999. — С.18−55.

Есаков В. Д. Три письма Е. В. Тарле вождям (1934;1938 гг.) // Отечественная история. — М., 1999. — № 6. — С.106−111

Иванов Б. Эволюция литературных движений в пятидесятыевосьмидесятые годы // История ленинградской неподцензурной литературы, 1950—1980;е годы: сб. ст. СПб., 2000.

История советской политической цензуры: Документы и комментарии / Сост. Т. М. Горяева. — М., 1997.

Иоффе А.Е. Междунаpодные связи советской науки, техники и культуpы. — М., 1975.

Комаровский В. С. Государственная служба и СМИ. — Воронеж.:ВГУ, 2003.

Лосев Л. В. Иосиф Бродский: опыт литературной биографии. М., 2008.

Марков Е. А. Власть и СМИ // Известия российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена 2010 — № 123. С. 205−209

Минувшее. Исторический альманах. — М. — СПб., 1993. — № 14.

Мэтьюз М. Ограничения свободы проживания и передвижения в Советском Союзе (до 1932 г.) // Вопросы истории. — М., 1994. — № 4. — С.26−27.

Отчеты сотрудников ВОКСа о пребывании в СССР деятелей науки и культуры Великобритании, 1934;1936 гг. // Исторический архив. — М., 1996. — № 3. С. 34−35

Пресса в обществе (1959−2000). Оценки журналистов и социологов. Документы. — М.: Изд-во Московской школы политических исследований, 2000.

Раскатова Е. М. Главное управление по охране государственных тайн в печати при СМ СССР (Главлит) и новые реалии художественной жизни в конце 60-х начале 80-хх гг. // Интеллигенция и мир 2010 № 2. С. 62−79

Сенявская Е. С. Человек на войне: опыт историко-психологической характеристики российского комбатанта // Отечественная история.

М., 1995. — № 3. — С.

8.

Соловьев А. Г. Тетради красного профессора. 1912;1941 гг. // Неизвестная Россия. ХХ век. Кн. IV. — М., 1994.

Средства массовой информации России. 1997 год. — М., 1998. — Ст. 3−4.

Сталинское Политбюро в 30-е годы: Сб. док. — М., 1995.

Уварова И. П. Место эзопова языка в системе общения интеллигенции и власти // Художественная жизнь России 1970;х годов как системное целое. СПб., 2001

Цензура в царской России и Советском Союзе.

М., 1995.

Шишкин В. А. Россия в годы «великого перелома» в восприятии иностранного дипломата (1925;1931 гг.). — СПб., 1999.

Юрский С. Ю. Игра в жизнь. М., 2002.

Куманев В.А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. — М., 1991. — С.

165.

Шишкин В. А. Россия в годы «великого перелома» в восприятии иностранного дипломата (1925;1931 гг.). — СПб., 1999. -С.

101.

См.:Гращенков И. Цензура литературного творчества и печати в СССР (1929;1941) // Власть 2008 — № 6. С. 87

Агабеков Г. Секретный террор. — М., 1998.

Блюм А. В. Советская цензура в эпоху тотального террора — СПб.: Проект, 2000. С. 15

Зеленов М. В. Главлит и историческая наука в 20−30-е годы // Вопросы истории. — М., 1997. — № 3. — С. 25.

Цензура в царской России и Советском Союзе.— М., 1995.

Зеленов М. В. Указ. Соч. С. 25

Нестеров А. А. Современная парадигма общества — цензура есть зло, миф или реальность? // В мире научных открытий 2010 — № 4−8. С. 138

СУ РСФСР 1917. — № 1, ст. 7

СУ РСФСР 1917. — № 1, ст. 7С. 58

СУ РСФСР 1918, N 51, ст. 582

Ленин В. И. УП Всероссийский съезд Советов. Заключительное слово по докладу ВЦИК и Совнаркома. 6 декабря / Полн. собр. соч.:

В 55-ти тт. / В. И. Ленин. — Т. 39. — М.: Изд-во политической литературы, 1958.

С. 424

СУ РСФСР 1925, N 30, ст. 218

См.: СУ РСФСР, 1926, N 80, ст. 600

Афанасьева С. А. Становление и развитие института политических прав и свобод в России // Вестник МГПУ 2009 — № 2. С. 117

Гращенков И. Цензура литературного творчества и печати в СССР (1929;1941) // Власть 2008 — № 6. С. 87

Блюм А. В. Советская цензура в эпоху тотального террора — СПб.: Проект, 2000. С. 15

Гращенков И. Цензура литературного творчества и печати в СССР (1929;1941) // Власть 2008 — № 6. С. 87

История советской политической цензуры: Документы и комментарии / Сост. Т. М. Горяева. -М., 1997. С. 67

Литературные Очерки, С. 231

Ермилов В. Советская литература, № 4, 1950. С. 126

Анатолий Тарасенков, Советская Литература, 1949 № 5, С. 145

Пресса в обществе (1959−2000). Оценки журналистов и социологов. Документы. — М.: Изд-во Московской школы политических исследований, 2000.С. 57−59

Марков Е. А. Власть и СМИ // Известия российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена 2010 — № 123. С. 206

Средства массовой информации России. 1997 год. — М., 1998. — Ст. 3−4.С. 3

См.: Комаровский В. С. Государственная служба и СМИ. — Воронеж.:ВГУ, 2003. С. 36

Зеленов М. В. Главлит и историческая наука в 20−30-е годы // Вопросы истории. — М., 1997. — № 3. — С. 25.

Цензура в царской России и Советском Союзе.

М., 1995. — С.9

Там же

История советской политической цензуры. Документы и комментарии. — М., 1997. — С.36

Зеленов М. В. Спецхран и историческая наука в Советской России в 1920;1930;е годы // Отечественная история. — М., 2000. — № 2. — С.

131.

История советской политической цензуры. Документы и комментарии. — М., 1997. — С.36

Там же С. 311

Шишкин В. А. Россия в годы «великого перелома» в восприятии иностранного дипломата (1925;1931 гг.). — СПб., 1999. — С. 159

СУ РСФСР. — М., 1927. — № 49. — Ст.

330.

Об ограничениях, существовавших в этом отношении до революции, см.: Мэтьюз М. Ограничения свободы проживания и передвижения в Советском Союзе (до 1932 г.) // Вопросы истории. — М., 1994. — № 4. — С.26−27.

История советской политической цензуры. Документы и комментарии. — М., 1997. — С.422

Есаков В. Д. Три письма Е. В. Тарле вождям (1934;1938 гг.) // Отечественная история. — М., 1999. — № 6. — С.106−111;

Сталинское Политбюро в 30-е годы: Сб. док. — М., 1995. — С.

70.

Сенявская Е. С. Человек на войне: опыт историко-психологической характеристики российского комбатанта // Отечественная история.

М., 1995. — № 3. — С.

8.

Запад глазами советского руководства в 1930;е годы // Россия ХХI. — М., 1997. — № 11−12. — С.114−132.

Сталин И. В. Сочинения. — М., 1955. -Т.

13. — С.121

Соловьев А. Г. Тетради красного профессора. 1912;1941 гг. // Неизвестная Россия. ХХ век. Кн. IV. — М., 1994. — С.178

История советской политической цензуры. Документы и комментарии. — М., 1997. — С.68−69

Иоффе А.Е. Междунаpодные связи советской науки, техники и культуpы. — М., 1975. -С.

89.

Образцы таких отчетов см.: ВОКС в 1930;1940;е годы // Минувшее. Исторический альманах. — М. — СПб., 1993. — № 14.

" Основная цель его приезда…": Отчеты сотрудников ВОКСа о пребывании в СССР деятелей науки и культуры Великобритании, 1934;1936 гг. // Исторический архив.

— М., 1996. — № 3

Блейк О. Московские будни — 1937 // Коммунист. — М., 1991. — № 3. — С.

93.

Девис Р., Хлевнюк О. В. «Развернутое наступление социализма по всему фронту» // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал. Т.

1. От вооруженного восстания в Петрограде до второй сверхдержавы мира. — М., 1997. — С.136−137.

Война Германии против Советского Союза. Документальная экспозиция города Берлина:

Каталог. — Берлин, 1992. — С. 183−184.

Подробнее см.: Голубев А. В., Яковенко И. Г. Запад глазами русских (межвоенный период) // Россия и современный мир. — М., 1997. — № 1. — С.119−135.

Зубкова Е. Ю. Общество, вышедшее из войны: русские и немцы в 1945 году // Отечественная история. — М., 1995. — № 3. ;

С.95; Она же. Послевоенное советское общество: политика и повседневность, 1945;1953. — М., 1999. — С.18−55.

Гращенков И. Цензура литературного творчества и печати в СССР (1929;1941) // Власть 2008 — № 6. С. 86

Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР, 1917;1991. М., 2002. С. 7

Блюм А. В. Советская цензура в эпоху тотального террора, 1929—1953. СПб., 2000 С. 10

Блюм А. В. Советская цензура в эпоху тотального террора, 1929;1953. СПб., 2000 С. 10

См.: Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР, 1917;1991. М., 2002.

Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР, 1917;1991. М., 2002. С. 327

История советской политической цензуры: документы и комментарии / отв. сост. Т. М. Горяева; вступ.

ст. Т. М. Горяевой. М., 1997. С.

История советской политической цензуры: документы и комментарии / отв. сост. Т. М. Горяева; вступ. ст.

Т. М. Горяевой. М., 1997.

С. 190

Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР, 1917;1991. М., 2002. С. 338−341

Иванов Б. Эволюция литературных движений в пятидесятыевосьмидесятые годы // История ленинградской неподцензурной литературы, 1950—1980;е годы: сб. ст. СПб., 2000. С. 22.

Раскатова Е. М. Главное управление по охране государственных тайн в печати при СМ СССР (Главлит) и новые реалии художественной жизни в конце 60-х начале 80-хх гг. // Интеллигенция и мир 2010 № 2. С. 78

Раскатова Е. М. Главное управление по охране государственных тайн в печати при СМ СССР (Главлит) и новые реалии художественной жизни в конце 60-х начале 80-хх гг. // Интеллигенция и мир 2010 № 2. С. 78

Раскатова Е. М. Главное управление по охране государственных тайн в печати при СМ СССР (Главлит) и новые реалии художественной жизни в конце 60-х начале 80-хх гг. // Интеллигенция и мир 2010 № 2. С. 76

Там же.

Раскатова Е. М. Главное управление по охране государственных тайн в печати при СМ СССР (Главлит) и новые реалии художественной жизни в конце 60-х начале 80-хх гг. // Интеллигенция и мир 2010 № 2. С. 77

Лосев Л. В. Иосиф Бродский: опыт литературной биографии. М., 2008. С. 129

Уварова И. П. Место эзопова языка в системе общения интеллигенции и власти // Художественная жизнь России 1970;х годов как системное целое. СПб., 2001 С. 307, 311

Юрский С. Ю. Игра в жизнь. М., 2002. С. 283.

Там же. С. 286