Ситуационные аспекты модернизации России

Проблема модернизации является одной из наиболее болезненных для отечественного сознания, как научного, так и общественного, поскольку связана она с выработкой как среднесрочной, так и долгосрочной стратегии развития страны. Само слово модернизация стало употребляться чрезвычайно широко и размыто, зачастую включая в себя трудносовместимые значения.

Анализ таких исторически значимых феноменов как модерность и модернизация может проводиться на различных уровнях. За внешними эмпирическими явлениями, классифицируемыми в рамках предметных областей политики, экономики, социологии, истории технологий, права проявляются изменения на уровне как индивидуальной, так и коллективной ментальности европейских народов. Обращение к этим глубинным изменениям заставляет исследовательскую мысль искать ответ не только на вопрос как это произошло, но, прежде всего, почему. В этой связи возникает потребность не столько в предметно-эмпирическом, сколько в теоретико-культурном подходе, в рамках которого ментальность и цивилизация выступают нерасторжимыми элементами единой культурной системы.

Социалистические варианты модернизации, практиковавшиеся в течение XX века в различных странах мира, прежде всего в СССР, были преимущественно адаптационной реакцией незападных обществ на радикальное ускорение исторической и социокультурной динамики в рамках сложившегося ареала модерности. Не случайно и то, что вне этого ареала был воспринят преимущественно социалистический вариант модернизации, поскольку именно он в большей мере соответствовал коллективистской ментальности незападных обществ. Естественно, что обращение к социалистическому варианту модернизации не было неким инвариантом для неевропейских государств, здесь достаточно выделить модернизационные процессы в Японии и в некоторых странах Юго-Восточной Азии, условно обозначаемых как «тигры» и «драконы» Азии.

Следует отметить, что в рамках цивилизационного процесса стремление «догнать и перегнать» государства модерности, не теряя, или, по меньшей мере, радикально не трансформировав традиционной цивилизационной идентичности, достаточно проблематично. В случае практического воплощения этих трансформационных проектов, достигаемого, как правило, ценой крайнего напряжения сил общества и государства, получившая разновекторное направление движения система не может эффективно функционировать ни в одной из этих плоскостей. Сохраняющийся и сегодня инфантилизм и мифологизм массового сознания, и далеко не только в России, продолжает ориентироваться на возможность достижения всего комплекса цивилизационных благ и уровня жизни, ничем значимым при этом не жертвуя.

Актуальность анализа ситуационных аспектов модернизации предполагает изучение обстоятельств, проводящих в формированию характерных черт современного российского общества. Целью данной работы ставилось проследить условия и предпосылки формирования современного устройства социума. Для этого решался ряд задач. Так, определялись тонкости понятия «модернизация общества» в контексте общественных преобразований, проходящих в России последние два десятилетия. Рассматривались условия, в которых оказывался индивид после событий 1991 года, которые и привели к резким изменениям как на социальном, так и на индивидуальном уровне. Кроме того, анализировались перспективы развития российского общества, исходя из названных предпосылок.

2. Изменения в России после 1991 года

События 1991 года и в России, и за ее пределами оцениваются неоднозначно: одни придают им значение великой социальной революции, другие считают их не более чем номенклатурным переворотом, сопровождавшимся переходом власти от одного бюрократического клана к другому. В пользу второй версии свидетельствует прямая персональная преемственность советской и постсоветской элиты. По результатам исследований сектора изучения элиты Института социологии РАН, более 75 процентов политической и 61 процент бизнес-элиты — это выходцы из старой советской номенклатуры. Новая политическая элита состояла в основном из бывших партийных и советских работников, а новая экономическая элита пополнялась из активистов и руководителей комсомола, из руководителей-хозяйственников [16].

Приведенные цифры косвенно свидетельствуют о том, что социальная революция совершалась во многом с молчаливого одобрения и при прямой поддержке значительной части партхозноменклатуры, в массовом прядке, как, впрочем, и абсолютно подавляющей части общества, разуверившейся в коммунистических идеалах. Таким образом, события августа 1991 года означали не революцию, не освобождение от тоталитарного гнета и уж тем более не крушение идеалов, а всего лишь возможность стремительно ускорить свою карьеру, перепрыгнув сразу через несколько ступенек старой иерархической лестницы [18]. Свершилось предсказанное еще в 20-е годы прошлого века Л. Д. Троцким «перерождение» партхозноменклатуры, произошел вполне закономерный обмен привилегий на собственность: Именно поэтому события 1991 года стали такой полубархатной, удивительно мягкой для России социальной революцией.

Распад советской системы достиг своей крайней точки; в нескончаемых позднесоветских очередях были разговоры в поддержку ГКЧП, но дальше этого дело не пошло. В СССР не нашлось ни одной воинской части, ни одного подразделения силовой структуры, которое бы выполнило формальную присягу на верность СССР, офицера или партработника, выполнившего неформальную к тому времени присягу на верность КПСС, верность партбилету с аккуратными столбиками чернильных штемпелей, свидетельствовавших о вовремя уплаченных взносах. Взносами уже давно все и ограничивалось, а умирать за право продолжать платить взносы никому не хотелось. Энтузиастов не нашлось, пожалуй, впервые историческая эпоха закончилась так единодушно — спокойно.