1. Постановка проблемы судьбы в историко-философской мысли
Судьба — по мифологическим представлениям, в иррационалистичных философских системах, а также сила, которая определяет все события в жизни человека, этноса, страны, человечества.
Идея судьбы противоположная идее свободы, поэтому она имеет социально-исторический характер. Члены первобытного общества не отделяли свою сущность от родового бытия, подразумевающую тождество свободы и несвободы в жизни человека: судьба не отделяется ни от естественной причинности, ни от «воли духов». Становление государства и цивилизации разграничивает эти понятия. В древнегреческой мифологии судьба персонифицируется (триада женских образов-Мойры), сочетая личное и неличное — родовое: богини судьбы имеют личность произвола, но не имеющие четкой «индивидуальности». Поэтому судьбу можно «предвидеть», угадать, но не узнать: она «слепа», «темная» сама по себе. В эллинистике судьба определяется как случайность, которая имеет необходимый характер: всеобъемлющая и неподвижная детерминация, отчужденная от конкретного бытия, — фатум. Со времен Посидония (с Апамеи) идею судьбы все чаще связывают с теорией и практикой астрологией: человеческая несвобода определяется космогоническими факторами.
Возрождение идеи судьбы происходит, например XIX в. в «философии жизни» (О. Шпенглер, А. Бергсон). Судьба связывается с требованиями иррациональной активности; пафос судьбы, любви к врокованости (Ф. Ницше), проповедь слияния с иррационалистической стихией жизни впоследствии подверглись наибольшей вульгаризации в идеологии нацизма, превратившего понятие судьба в инструмент официозной пропаганды. Значительное место эта проблема заняла также в философии экзистенциализма. Каузальная детерминация в русле рационализма предполагает обусловленность следствия причиной. Эта предопределенность может быть познана человеком, и даже целые «провидения» предполагаются как явные, во всяком случае, для ума самого Бога (объективный идеализм Гегеля). Материалистическая философская традиция, которая толкует опосредование как основной принцип мышления, возводила свободу к познанию необходимости. Здесь судьба — не только жизненный путь субъекта, но и социальный фактор, детерминирующий жизненный процесс и подлежит познанию. Поэтому если исторический процесс — результат объективно действующих законов, то люди (степени их познания и использования) — создатели судьбы.
В полимодальном понимании судьбы, что в мифологическом, религиозном, художественном и философском сознания рассматривается в многочисленных образах, есть глубинный смысл. Судьба является сложным комплексным выражением человеческой экзистенции и человеческого предназначения. Так уже в античной мифологии является трехчленная классификация судьбы: 1) судьба — Мойра — Парке, 2) случай — Тюхе — Фортуна, 3) судьба — Ананке — Фатум.
Понятие судьбы в религиозных системах продолжает существовать как божественное провидение, промысел и предопределение. Степень заданности этих понятий разная в зависимости от религии или конфессии. Теистические провидение отличаются от судьбы язычников: если судьба — мифологема преимущественно за иррациональным началом бытия, то провидение вмещает в себя сознание творение; если судьба в мифах чаще губит, то судьба-промысел призвана вести к спасению. Встреча с абсолютной свободой Божьего повеления и составляет феномен судьбы в религиозном контексте.
Существует и путь преобразования жизни в театр, в котором человек выполняет различные роли с их различной судьбоносной функцией. Такая позиция позволила Г. С. Сковороде написать эпитафию: «Мир меня ловил, но не поймал». 1, c. 45]
В рационалистической теории имеет место эффект преодоления слепых последствий судьбы. Кроме того, человек может, вопреки неблагоприятным результатам своего выбора, превратить судьбу в призвание, «пойти навстречу своей судьбе» (Ф. Ницше).
Судьба связана с осознанием человеком самого себя будто бы со стороны, будто бы с чего-то внешнего отношении себя. Судьба — это вся наша жизнь, сублимированная как внешняя сила. В ней происходит преобразование опыта жизни, его событий в отметках пути, в ориентирах жизненной траектории. А поскольку это преобразование связано с уже прожитой частью жизни, то эти знаки определяют репертуар накопленных возможностей, реализация которых приобретает судьбоносного вида.
Сублимация жизни в судьбе может приобретать парадоксальный характер. А. Шопенгауэр, например, декларирует такие сценарии жизни: всякая случайная встреча — это свидание, всякое незнание — намерение, всякий триумф — крах, а крах — это триумф. Соответственно, смерть выступает как самоубийство, а унижение человека — как ее скрытое раскаяния. Данная интерпретация судьбоносных жизненных событий имеет рациональное значение.
Л. Витгенштейн, М. Хайдеггер, Х.-Г.Гадамер, М. Бубер и другие философы отошли от традиционного понимания судьбы как детерминации существующего. В этой связи необходимо отметить дуализм феномена: судьба объединяет текст (возможный сценарий жизни) и активную силу, которая обеспечивает ее осуществления (человек), следствием чего является истинность текста сценария жизни.
Итак, в истории философской мысли прослеживают направления размышлений над модальностями судьбы, а эмпирический путь нахождения судьбы, механизм ее формирования подлежит дальнейшему изучению и требует философского истолкования. 2, c. 56]
