Дворец VIII в. в Самарканде в контексте доисламской и раннемусульманской дворцовой архитектуры: Опыт ист. 
интерпретации

С 1989 г. на Афрасиабе — городище древнего Самарканда проводятся планомерные исследования французско-узбекской археологической экспедиции, руководство которой осуществляется с узбекской стороны — к.и.н. М. Исамиддиновым, с французской — чл.-корр. Французской Академии доктором Ф. Гренэ. В работах экспедиции принимает участие отряд Государственного музея Востока во главе с к.и.н. О. Иневаткиной, под руководством которой автор, начиная с 1987 г., получил редкую возможность учиться полевой археологии на одном из самых больших городищ Средней Азии.

По решению руководителей отрядов интернациональной экспедиции в августе 1991 г. автору настоящей работы было поручено заложить стратиграфический шурф на нижней площадке цитадели Афрасиаба — городища древнего Самарканда. В результате раскопок на этом месте были обнаружены остатки громадного здания дворцового характера, датируемого серединой VIII в. Дальнейшие исследования показали, что значение этой постройки для Самарканда, и шире — для всего Мавераннахра, выходит за рамки чисто археологических задач и требует осмысления на более широком историческом фоне. Таким образом работа является не сколько результатом вольного выбора автором ее сюжета, сколько реализацией первейшей обязанности любого археолога исследовать и подготовить к опубликованию обнаруженный им новый археологический материал.

Разделение археологии и исследования письменных источников, как известно, условно. И то и другое неразрывно связано и служит одной цели — изучению истории определенного региона в определенный период времени. Целесообразность такого подхода обусловлена фрагментарностью наших сведений об ушедших эпохах, что делает совершенно необходимым, когда это возможно, использование всех видов источников.

Работа состоит из грех глав. В первой главе дается подробное описание результатов семилетних раскопок дворца на нижней площадке цитадели средневекового Самарканда. Анализ конкретного материала — отправная точка любого исследования. Здесь следует подчеркнуть один важный момент. Определение последовательности строительных периодов в изучении памятника имеет важнейшую роль. Без четкого разграничения, к какому периоду относится первоначально построенное здание, а к какому — ремонтные и реконструкционные перестройки, нельзя достоверно понять планировочный замысел разных архитекторов. К сожалению, определить это для всего комплекса зачастую невозможно, так как крупные здания, как правило, функционировали длительное время, и их первоначальный облик со временем существенно менялся. В качестве примера можно привести сложнейший с археологической точки зрения комплекс дворца правителей Бухары на городище Варахша. Восстановить в должной степени весь план постройки по одному периоду очень сложно из-за многочисленных перестроеккроме того, здание было сделано на разных уровнях. Взгляд архитектора, берущегося за реконструкцию здания, часто отличается от полноты видения всей сложности объекта археологом. Отсюда скепсис последнего по отношению к предлагаемому графическому восстановлению памятника. Разумеется, имеется немалое количество дворцов (речь в данном случае идет о них), которые сохранились в основном по одному периоду, и перестройки последующих периодов не погубили безвозвратно их изначального плана. Примеры — Топрак Кала в Хорезме или Ай Ханум в северо-восточном Афганистане.

Дворец в Самарканде в этом отношении — памятник сложный, так как в нем выделяются четыре основных строительных периода. В последний из них от первоначального плана практически ничего не осталось — использовались лишь остатки конструкции первого периода. Тем не менее нам удалось везде на большой площади (65×55 м) с точностью выявить план дворцового здания в том виде, в каком он задумывался его главным зодчим. Таким образом, реконструкция, сделанная архитектором экспедиции Е. А. Куркиной, опирается на достоверно установленные факты и может служить реальной опорой в сравнительном анализе.

В вопросах датировки мы опирались прежде всего на монетные находки, благодаря которым можно выделить основные строительные периоды обживания дворца. Керамические формы также датируются по монетам (если они имеются), а не наоборот. С другой стороны, за семь лет методических работ удалось собран, керамический материал, представляющий немалый интерес именно вследствии возможности проанализировать его в контексте всего архитектурного комплекса, слои обживания в котором относительно хорошо датируются монетами. Иными словами, имеет смысл провести отдельное самостоя тельное исследование керамики из дворца, тем более что отдельные наблюдения на материале раскопа позволяют нам предложить иную, отличную от общепринятой, датировку появления форм некоторых сосудов (в частности, вопрос т. н. «ишкорной» глазури). Подобная работа существенным образом увеличила бы и без того немалый объем диссертации, а учитывая выбранную нами «архитектурно-историческую» направленность исследования, была бы композиционно избыточной. Исходя из этих соображений, мы оставляем за собой право представить анализ керамики с раскопа в готовящейся в настоящее время публикации археологических материалов работы миссии в Самарканде.

Весь монетный материал определялся соруководителем раскопа, сотрудником института археологии в Самарканде к.и.н. А. Х. Атаходжаевым, без работы которого невозможно было бы осуществить полноценный исторический анализ объекта исследования.

Автором всех планов раскопа является архитектор Е. А. Куркина, сотрудник Гос. музея Востока. Кроме того, ею же была сделана большая работа по переводу черновых рисунков археологических разрезов, сделанных нами в поле.

Вторая глава диссертации разделена на две части. В первой приводятся краткое описание и аиалт архитектуры дворцового характера в Мавераннахре в доисламское время (в рамках VII—VIII вв.). Вторая часть посвящена раннеисламской дворцовой архитектуре в Сирии и Ираке. Цель этой главы — показать, на каком фоне появляется дом правления в Самарканде и к какой архитектурной традиции он относится. Следует подчеркнуть, что мы привлекли лишь основные аналогии и ни в коей мере не ставили себе задачу специального изучения всех среднеазиатских и ближневосточных дворцов от эпохи бронзы до ислама включительно. Привлеченные памятники демонстрируют, что дворец VIII в. ни по своей планировке, ни по функциям не имеет практически ничего общего с местной архитектурной традицией и находит аналогии именно на Ближнем Востоке и в Иране. Речь идет о привнесении нового для Согда тина общественных построек, инспирированных другим типом политического устройства.

Третья глава посвящена истории Самарканда в конце VH-начале IX вв. В этот период начинается планомерное завоевание Мавераннахра арабами, в корне изменившее жизнь населявших его народов. Дворец наместника в Самарканде — не просто новый тип мусульманской архитектуры. Он является первым примером такого рода не только для Согда, но — на современном уровне наших знаний — для всего Мавераннахра. Это самое раннее датированное мусульманское общественное здание в регионе, план которого можно достоверно восстановить почти полностью. В этом контексте оно с полным правом может рассматриваться как некая историческая точка отсчета в тех процессах, которые привели Самарканд к адаптации к новому типу культуры и государственного устройства. Поэтому изучение истории города в период политической и культурной трансформации не только оправдано, но просто необходимо. Целесообразность такого подхода усиливалась также тем, что к настоящему времени появилось немалое количество новых письменных источников, частично или вообще не использованных для детального исследования истории города. Таким образом, новая информация в предлагаемой работе не только археологическая, но и историческая.

С другой стороны, спектр проблем, связанных с историей города, настолько широк, что здесь необходимо четко обозначить наши задачи. Мы акцентируем внимание на трех аспектах. Первый — конкретная политическая история города указанного периода в максимально возможном детальном изложении. Подобные исследования до сих пор не проводились, и соответствующих трудов такого масштаба не существует. Второй — сбор всех сведений, касающихся строительной и культурной активности арабов в городедля археолога это имеет особенно важное значение, так как позволяет соотнести результаты раскопок с конкретными историческими событиями. В этом смысле немало новой информации дают письменные источники, опубликованные и введенные в научный оборот в последнее время. Третий — показать процесс взаимоотношений между завоевателями-арабами и жителями Согда. В литературе чаще акцентируется непримиримая борьба между двумя противоположными лагерями, а о том, что одновременно происходило и постепенное сближение представителей знати арабов и согдийцев, упоминается гораздо реже. Во второй половине VIII в. с приходом к власти 'аббасидской династии доминирующее положение арабов в государстве изменяется, халифат становится «мусульманской» империей, где главным критерием для продвижения по служебной лестнице в государстве является не национальный признак, а принадлежность к одному вероисповеданию — исламу. Но процесс размывания замкнутого социума арабов начался уже в первые десятилетия после победоносной экспансии и в значительной степени послужил причиной «'Аббасидской революции». Это можно проследить и на примере Согда.

Ядром исторической интерпретации в работе является анализ политики лидера 'аббасидского движения Абу Муслима в Мавераннахре. Опираясь на открытие дворца, который, по археологическим данным, был построен в 40−50 гг. VIII в., мы получили возможность по-новому взглянуть на письменные источники. Анализ последних дает возможность утверждать, что заказчиком возведения дворца в Самарканде был именно Абу Муслим, который предпринял попытку сделать из города форпост новой власти и (вероятно, как следствие этого) новой религии на воет оке Халифата.

Отметим, что мы не касались подробно вопросов экономических, как и проблем, связанных с развитием города как единого организма. Для этого требуется иной подход, основанный на привлечении аналогий в других городах Мавераннахра, и глубокий анализ данных археологических раскопок по всему городищу Афрасиаб. Это отдельная тема. Наша цель — ввести в научный оборот новый памятник и рассмотреть его на соответствующем историческом фоне и в контексте хронологически близких архитектурных традиций в Мавераннахре и в Халифате в целом.

Несколько слов следует сказать о Самарканде.

Историю города определило его геополитическое положение. Самарканд был основан не позднее VI V ив. до п.:-). па естественном лессовом плато, расположенном в долине реки Зарафшан в среднем его течении. Историческая область, центром которой суждено было стать Самарканду, именуется Согдом (Согдианой). На протяжении всей своей истории Согд играл роль связующего звена в отношениях между двумя имперскими центрами — Ираном и Китаем. По крайней мере с середины I тыс. до н.э. на его территории формируется земледельческая культура с тенденциями к градообразованию. Самарканд возник практически сразу как громадный город общей площадью около 219 га и был окружен единой оборонительной стеной. Возможно, этот единовременный акт был прямо или косвенно связан с экспансией Ахеменидов1. Грандиозное завоевание Александра Македонского, во многом изменившее облик Востока, не обошло стороной и Самарканд — Мараканду греческих источников. Согдийская кампания была одной из наиболее тяжелых для македонского полководца: ему пришлось не один раз усмирять восстания местного населения. Именно в Самарканде, возможно, даже на месте раскапываемой ныне цитадели, Александр в припадке гнева убил своего ближайшего соратника Клита (Квинт Курций, VIII, 1. Арриан, IV, 8).

Влияние новой привнесенной культуры греческих колонистов хорошо прослеживается по результатам археологических исследований2. Меняется техника строительства, выразившаяся в применении квадратного сырцового кирпича для возведения новых оборонительных стен и монументальных зданий города (раскопки французско-узбекской миссии выявили одно такое здание на «сакральной площадке"3). Появляется новый комплекс керамики, типы которой хорошо известны для городищ эллинистического времени, в частности, в Ай Хануме. Вместе с тем политически Согд развивался самостоятельно, отражая все попытки имперских держав надолго его завоевать.

С другой стороны, пограничное положение области с территориями кочевых народов также было одним из существенных факторов в ее истории. Самые известные из них — юэчжи, эфталиты, тюрки оказывали, каждый в свое время, определяющее влияние на политическую ситуацию в Согде, который, несмотря на номинальное подчинение, оставался относительно свободным как во внутренней, так и во внешней политике. На период У-УН вв. приходится расцвет Согда и его столицы Самарканда. Город становится транзитным пунктом на Шелковом пути, соединявшем Китай с Ираном и Византией. Занятие торговлей — одна из отличительных черт согдийцев, которые основывают многочисленные торговые фактории на этом пути. Отчасти поэтому культура Согда в этот период во многом эклектична, что, впрочем, не нарушает ее самостоятельности и изысканности. Последняя черта связана с традициями и образом жизни знати согдийцев-дихкан, которых с некоторыми поправками можно назвать представителями «рыцарского» сословия.

Арабское завоевание в конце VII-первой половине VIII в. постепенно в корне изменило облик старой культуры Согда. Как это происходило на примере Самарканда, мы постараемся показать в исторической главе. С середины VIII в. Самарканд становится частью мусульманского мира, каковым будет оставаться вплоть до XX в. Неизменность идеологического облика компенсируется быстротой смены политического господства в регионе. С IX до конца X в. весь Мавераннахр попадает под власть ираноязычной династии Саманидов, время правления которой совпадает с периодом подъема культуры во всем халифате. Впрочем, на городище Афрасиаб, если не считать знаменитых резных гапчевых панно4, остатки материальной культуры этого времени пока достаточно ординарны. То же можно сказать и о периоде владычества тюркской династии КараханиДов, перестройки времени которых встречаются повсеместно на городище. Захватившим в начале XIII в. Самарканд Хорезмшахам не удалось спасти город, как, впрочем, и всю свою рыхлую империю ог полного разгрома и уничтожения монголами в 1220 г. Постепенно возродившаяся жизнь в Самарканде сместилась на юг, ближе к Даргому, старый город пришел в полное запустение, превратившись в громадный пустырь, называемый примерно с XVIII в. по имени легендарного царя Турана «Афрасиаб». В этом виде его застали первые раскопщики во вт. пол. XIX в.

Представляемая работа была сделана в рамках совместного договора, заключенного между кафедрой истории древнего мира исторического факультета МГУ и Практической Школой Высших Исследований (Секция исторических и филологических наук) при Сорбонне по инициативе заведущего кафедрой д.и.н. профессора В. И. Кузищина и академика Французской Академии П. Бернара. Подобный опыт международного сотрудничества стал возможным благодаря поддержке бывшего декана исторического факультета МГУ господина Ю. Кукушкина и директора Практической Школы, господина Ж.-П. Маэ. Автор считает своим долгом выразить глубокую благодарность своим научным руководителям и руководству двух высших школ Франции и России — без их деятельного участия о представляемом ныне исследовании не могло быть и речи. Благодаря специальной стипендии французского правительства автор получил счастливую возможность работать в лучших библиотеках Парижа и познакомиться с последними научными изысканиями по избранной им теме.

Основу для диссертации составляет полевой археологический материал, работать с которым (как в поле так и в библиотеке) стало возможным благодаря постоянной поддержке и вниманию сотрудников и руководства Института археологии Узбекистана в Самарканде в лице д.и.н. Т.Ш.

Ширинова к раскопкам совместной франко-узбекской экспедиции на Афрасиабе. Без поддержки же и доверия руководителей экспедиции к.и.н. М. Х. Исамиддинова и профессора Ф. Гренэ невозможно представить осуществление этой работы. Всем им автор очень благодарен.

Глубокую признательность и благодарность хотелось бы выразить коллегам и учителям, с которыми автор имел счастье работать в Самарканде на городище Афрасиаб — прежде всего к.и.н. Г. В. Шишкиной, направившей меня в Самарканд и к.и.н. О. Н. Иневаткиной, благодаря поддержке и опыту которой автор сделал, начиная с 1987 г., первые шаги в среднеазиатской археологии и продолжает работать на Афрасиабе, замечательному археологу И. Д. Иваницкому, архитектору экспедиции Е. А. Куркиной, без самоотверженной и точной работы которой не было бы главной иллюстративной части диссертации, а также к.и.н. А. Х. Атаходжаеву, моему другу и коллеге, расчистившему и определившему все монеты из дворца, к.и.н. М. Х. Хасанову, к.и.н. JI. IO Шпеневой, с которыми автор работал на «Р-7». Большое спасибо востоковедам, в первую очередь к.и.н. В. Н. Настичу, а также к.и.н. Б. Бабаджанову и к.и.н. А. Муминову за ценные замечания и советы по переводу арабских и персидских текстов.

Всем им автор обязан возможностью научного творчества.

1 См. основные работы: Шишкина Г. В. О местонахождении Мараканды // СА, 1969,1. С. 6275. Chichkina G.V. Les remparts de Samarcande a l’epoque hellenistique // La fortification dans l’histoire du monde grec, Actes de Colloque International, Valbonne. 1982, pp. 71−78. Шишкина Г. В. Древний Самарканд и его округа // Городская среда и культура Бактрии-Тохаристана и Согда IV в. до н. э. — VIII в. н. э. Тез. докл. советско-французского колл., Самарканд, 25−30 авг. 1986 г. Ташкент. 1986. С. 116−118. Иневаткина О. Н. Акрополь Древнего Самарканда в структуре города (VI в. до н. э. — V в. н. э.). Автореферат дисс. М. 1995. Иваницкий И. Д., Иневаткина О. Н., Исамиддинов М. Х. Об обнаружении нового древнесогдийского городища // Города Центральной Азии на Великом Шелковом пути. Труды конф., посвящ. 60-летию профессора Ю. Ф. Бурякова (Самарканд, 30 марта, 1994 г.). Самарканд, 1994 г. С. 33−34.

2 См., например, Шишкина Г. В. Эллинистическая керамика Афрасиаба // СА, 2, 1975. С. 6078. См. одну из последних наиболее полных работ по этому поводу (с историографическим и источниковедческим разбором): Bernard P. Maracanda-Afrasiab colonie grecque // La Persia e l’Asia Centrale da Alessandro al X secolo (Convegno internazionale, Roma, 9−12 novembre 1994), Roma, 1996, pp. 331−365.

3Bernard, 1996, p. 353.

4 Ахраров И, A. Рем пел ь JI.И. Резной штук Афрасиаба. Ташкент. 1971.

Источники и историография.

Необходимость сохранения и передачи конкретной информации во времени послужило толчком к созданию письменности. Переданное слово — в документах эпохи и в исторических хрониках, всегда останется непревзойденным источником по степени интенсивности сохраняемой в нем информации. Вместе с тем появляется другая проблема, связанная с относительностью человеческой памяти и восприятия — проблема достоверности переданных сведений. Собственно, на выяснении этого и строится историческая наука, основа которой — критический анализ письменных источников.

С другой стороны, дистанция между хроникальным (в широком смысле) описанием древними летописцами исторических событий и реальностью ушедшей эпохи всегда остается велика. Она неизбежно увеличивается когда современный исследователь предлагает свою, обусловленную его собственным восприятием, интерпретацию этого описания. Исследователь всегда находится в историческом времени, отрицать влияние которого в пользу абстрактной объективности бессмысленно.

В этом контексте остатки материальной культуры древности приобретают весомую значимость. Во-первых, они, в отличие от исторических сочинений древних, сами по себе абсолютно достоверны — проблема состоит в их датировке и интерпретации. Во вторых, они позволяют не только иллюстрировать данные письменных источников, но существенным образом их дополнять и корректировать (разумеется, если речь не идет о «бесписьменной» эпохе). Раскопки французской археологической миссии под руководством Поля Бернара на городище Ай-Ханум в северо-восточном Афганистане, перевернувшие представление ученых о степени и характере проникновения греческой культуры на Восток, открытие цивилизации Хорезма советской экспедицией под руководством С. П. Толстова — наиболее красноречивые тому примеры.

Современная историческая наука опирается на синтезированный анализ всех видов источников — письменных (в том числе эпиграфических и нумизматических) и археологических, не говоря о использовании данных точных дисциплин (геологии, математики, физики и т. д.).

Источники.

Археологические источники.

Как уже указывалось во введении, данная работа представляет собой попытку синтеза данных археологии и информации, сохраненной в сочинениях средневековых мусульманских историографов.

В строгом смысле мы должны были бы ограничится простым указанием на тот факт, что главным археологическим источником данной работы служит частично раскопанное здание дворцового характера на нижней площадке цитадели древнего Самарканда. Разумеется, никакой историографии по этому вопросу, не считая отчетов и статей автора настоящей работы, пока не существует. Памятник только вводится в научный оборот и в этом состоит задача нашего исследования. С другой стороны, последнее требует обращения к результатам раскопок на других объектах Афрасиаба, где имеются слои VIII в. (см. об этом ниже в разделе «Историография»).

Подробное описание дворца на нижней площадке цитадели и всех источниковедческих проблем, с ним связанных, представлено в первой главе.

Письменные источники.

Для главы по истории Самарканда в VIII в., нами были привлечены основные исторические сочинения на арабском и персидском языках, как хорошо известные еще с XIX в., так и опубликованные сравнительно недавно. Первые не раз подробно анализировались с источниковедческой точки зрения — для истории Средней Азии это было сделано в фундаментальном труде В. В. Бартольда1, что избавляет нас от необходимости приводить их детальное описание. Ограничимся лишь кратким перечислением этих источников.

Наиболее полным сводом сведений по политической истории халифата в VII—IX вв. остается громадный труд Абу Джа’фара Мухаммада б. Джарира ат-Табари (ум. в 310/923 г.) «История пророков и царей», изданный впервые в конце XIX в.2 По истории Хорасана его главным источником служило сочинение ал-Мада'ини, к сожалению, не сохранившееся. Мы использовали современное каирское издание текста ат-Табари, осуществленное Мухаммадом Абу-л Фадлом Ибрахимом3 и пользующееся заслуженным авторитетом среди ориенталистов. Отметим, что до наших дней дошла только сокращенная версия этого сочинения. Лакуны восполняются по другим источникам, в частности, по персидскому переводу ат-Табари, сделанному в X в. саманидским везирем Абу 'Али Мухаммадом ал-Бал'ами. К сожалению, пока не существует полного критического издания труда последнего, отнюдь не потерявшего, как полагал В. Бартольд, своего значения после выхода в свет сочинения ат-Табари4. Бал’ами использовал в своей работе несколько сочинений, в частности, возможно, труд Ибн ал-Ассама ал-Куфи5.

Важное значение имеет труд историка XIII в. Ибн ал-Асира, опиравшегося в основном на ат-Табари, но сохранившего немало уникальных сведений, подчерпнутых им из других источников (например, труд ас-Саллами). Так, сообщение Ибн ал-Асира о битве между китайцами и арабами в 751 г., долгое время считалось единственным прямым описанием этого исторического события в мусульманской историографии6.

Контекст битвы на реке Талас специально рассматривается в настоящей работе и представляет собой ядро предлагаемой исторической интерпертации. Для этого привлекаются источники, уже известные в науке, но никогда, насколько мне известно, не сопоставлявшиеся и не использовавшиеся в полной мере. Речь идет о отрывке из труда по универсальной истории Муттахара ал-Макдиси7, автора X в. и о рассказе в «Истории ислама» аз-Захаби8, автора XIV в.

Ряд уникальных сведений можно найти во всемирной истории Йа’куби (вт. пол. IX в.)9. Заслуживает внимания также труд ад-Динавари (IX в.)10. «Футух ал-Булдан» ал-Балазури (IX в.)11 сохраняет свое значение и поныне, тем более что автор использовал недошедший до нас труд Абу 'Убайды — представителся отличной от Мада’ини традиции, на которую в основном опирается Табари.

Опубликование в 1974;1975 гг. в Хайдарабаде сочинения Абу Мухаммада Ахмада б. А’сама ал-Куфи ал-Кинди «Китаб ал-футух» — «Книга завоеваний», несмотря на небезупречность издания и отсутствие индекса, явилось большим событием для востоковедов-арабистов12. До этого историки имели возможность пользоваться частичным персидским переводом, сделанным Мухаммадом ал-Мустауфи ал-Харави в 596/1199 г. 13. Теперь в их распоряжение был предоставлен труд, созданный в IX—X вв. и содержащий немало уникальных сведений, прежде всего по ранней истории халифата. Немалое место уделено в Китаб ал-Футух истории завоевания Хорасана и Мавераннахра. Согласно мнению М. Шабана, груд был написан в начале IX в. (204/ 819 г.) современником ал-Мада'ини (135−225/ 752−839 гг.)14 и предшественником ал-Балазури (ум. 279/892). Но по данным издателя арабской версии, Са’ида 'Абд ал-Ваххаба Бухари, Ибн Асам умер около 314/926 г., т. е. он был современником ат-Табари.

Особого внимания заслуживают новый источник по истории Самарканда — «Сахарная книга в упоминании улемов Самарканда» (в источниках есть разночтения в этом названии, неизменным компонентом которого как правило остается слово «канд» — «сахар, леденец» — очевидно, для ритмического благозвучия с названием города). Существует две версии этого сочинения, одна, более полная, хранится в Стамбуле (СВ)15, другая, сокращенная, в Национальной библиотеке в Париже (ПВ)16. К этим рукописям ученые обращались не раз17, но, как правило, к каждой по отдельности. Последние исследования, опубликованные Дж. Вайнбергером18 и Ю. Паулем19, демонстрируют, что автором полной версии был Абу Хафс 'Умар б. Мухаммад ал-Насафи (ум. в 537/1142), сокращенной — ученик последнего Абу ал-Фадл Мухаммад б. 'Абд ал-Джалил б. 'Абдалмалик ас-Самарканди. Отметим, что обе версии дошли не полностью, ни у одной из них нет начала'(а значит и титульного листа с колофоном) и конца. Авторство определяется при сопоставлении нескольких средневековых биобиблиографических сочинений, главным образом Сам’ани и Хаджи Халифы (Катиб Челеби). Источников у этого труда было несколько, о чем свидетельствуют постоянные ссылки в тексте. Это в первую очередь «История Самарканда» (Ю. Пауль обращает внимание на то, что в ПВ и СВ оно именуется как КНаЬ а1-ката1 А та’гИгА а1-гуа1 (Ы-Батагяапс!20) Абу Са’да 'Абдаррахмана б. Мухаммада б. Мухаммада б. 'Абдаллаха ал-Идриси ал-Астарабади, умершего в 405/1015 г. в Самарканде. По сведениям Хаджи Халифы, ан-Насафи написал продолжение (труда ал-Идриси21. Другим важным источником служило сочинение Абу ал-'Аббаса Джа’фара б. Мухаммада б. Му’газза ал-Мустагфири, также известное как «История Самарканда». Оба эти сочинения не дошли до нас, по крайней мере они до сих пор не найдены (надо учитывать тот факт, что литература на арабском языке огромна и далеко не все библиотеки, как общественные (особенно принадлежащие различным религиозным группам), так, тем более, частные, подвергались научному исследованию). Благодаря работам Дж. Вайнбергера и Ю. Пауля было, наконец, определено с точностью, что так называемая «персидская» Кандия, которую В. Бартольд предположительно рассматривал как перевод сокращенной версии арабской «Кандии"22, является по содержанию совершенно иным сочинением. Арабская Кандия представляет собой собрание кратких, расположенных в алфавитном порядке, биографий мусульманских ученых, которые родились, жили или хотя бы некоторое время преподавали в Самарканде. Критерий выбора людей в «Китаб ал-канд» — прежде всего их религиозная деятельность и участие в передаче хадисов, как религиозного (в первую очередь), так и исторического характера. Именно поэтому в сочинение попали многие политические деятели. Но этот критерий обусловил тот факт, что выбор исторических персонажей достаточно случаен с точки зрения истории города. Цель автора была не в составлении книги о всех знаменитых людях, имеющих отношение к Самарканду. Разумеется, наиболее знаменитые, как например, Кугайба б. Муслим и Абу Муслим, попали в это сочинение, но в ней не нашлось места для многих других, сыгравших важную роль в политических событиях в регионе (например, Са’ид б. 'Амр ал-Хараши (721−723), разгромивший согдийцев, или Асад б. 'Абдаллах). С другой стороны, при внимательном чтении как ПВ так и СВ можно обнаружить массу совершенно уникальных сведений именно по истории Самарканда. Так, несмотря на то, что подавляющее большинство людей, фигурирующих в Кандие, жили уже в 1Х-Х1 вв., имеется определенное количество биографий политических и религиозных деятелей, активно действовавших в Самарканде в первые десятилетия после арабского завоевания. Благодаря Кандие в нашем распоряжении появились новые данные о первых мечетях в согдийской столице, особенно интересна история выбора наиболее авторитетными арабами направления киблы для пятничной мечети Самарканда. Ряд новых сведений касается известных по другим источникам исторических деятелей, что позволяет иногда подтвердить или опровергнуть информацию о их роли в истории города (например, информация о приказе халифа 'Омара одному из наместников города Сулейману б. Абу ас-Сари построить гостинные дворы для путников в Самарканде). Особенно важным выглядит информация о строительстве Абу Муслимом новой стены округи в Самарканде, которая была известна в наиболее полной форме по «персидской23» Кандие и по трудам ат-Табари и ал-Макдиси. В арабской «Китаб ал-канд» есть некоторые интересные детали, которые отсутствуют в других источниках, позволяющие более полно судить о масштабах организованных Абу Муслимом строительных работ. Совершенно уникально известие о родственных связях Абу Муслима с высшей мусульманской знатью Самарканда, что, возможно, позволяет по новому взглянуть на его деятельность в этом городе.

Кроме этого, в «Китаб ал-канд» есть ряд новых имен неизвестных до этого наместников и высших функционеров Самарканда. Важно также и то, что в этом сочинении подчеркивается, кто был первым арабским наместником города и первым кади — судьей, что позволяет в той или иной степени наметить точки отсчета новой эпохи в истории Самарканда. Таким образом, новые сведения из «Китаб ал-канд» касаются всех сторон жизни мусульман в первые годы после заселения ими Самарканда — процесс превращения согдийской столицы в один из мусульманских центров на Востоке халифата хорошо прослеживается по деятельности представленных в сочинении персонажей — от политиков до знатоков предания.

Особого внимания заслуживает частое упоминание названий многих городских ворот, кварталов и улиц Самарканда, где жили или преподавали шейхи. Правда, в основном эти сведения осносятся к более позднему времени — начиная с IX в. В этом смысле «Китаб ал-канд» — своего рода адресная книга. Кроме того, в ней упоминается масса названий сочинений религиозных авторитетов. Эти вопросы выходят за рамки задач, поставленных в представляемой работе, но они, безусловно, требуют отдельного исследования.

При работе с этим источником автор имел возможность обратится к рукописи сокращенной редакции «Китаб ал-канд», хранящейся в Национальной библиотеке в Париже. Стамбульская рукопись была издана в Саудовской Аравии в 1991 г. трудами Мухаммада ал-Фарьяби24. К сожалению, это издание содержит немало ошибок и опечаток, которые иногда можно было проверить по парижской рукописи. Но в тех случаях, когда речь шла о персонажах, биография которых не сохранилась в сокращенной версии, отсутствие доступа к стамбульской рукописи становилось ощутимо. Тем не менее, издание Фарьяби, хотя и не являющееся критическим в научном смысле слова, имеет большое значение, так как текст опубликован полностью носителем арабского языка и не настолько плохо, чтобы с ним нельзя было работать.

Рукописи были подробно описаны вышеупомянутыми учеными (особенно Дж. Вайнбергером), отметим лишь, что в ПВ сохранилось только 150 страниц (по обозначению Блашера 75 feuillets — разворотов). В отличие от СВ, рукопись была неправильно сшита, в результате чего алфавитный порядок имен был перепутан. В СВ сохранились биографии имен, начинающихся от буквы до j — т, е. большая часть. Парижский список отчасти восполняет эти пробелы: есть, о, 1. Полностью дошли только о, о.

В настоящее время в разных книгохранилищах мира (прежде всего в Ташкенте и Петербурге) имеются несколько десятков списков так называемой «персидской» Кандии (B.JI. Вяткин был знаком с десятью рукописями). Сейчас назрела задача детального изучения и критического издания этого важного источника. Не имея пока доступа к рукописям, а значит и к компетентной их оценке, ограничимся лишь несколькими замечаниями. «Персидская» Кандия представляет собой сборник отрывков из разновременных сочинений, в том числе, и недошедшей до нас «Китаб ал-ахбар Самарканд», к которой, вероятно, восходят сведения по истории арабского завоевания города в VIII в. B.JI. Вяткин перевел и опубликовал только первую часть, содержащую сведения по ранней истории Самарканда и его топографии25. Вторая часть сочинения относится к гораздо более позднему времени — вплоть до XV в. (о суфийских шейхах Кутбе Чахардухуме и ходже Ахраре). Сведения по Абу Муслиму восходят во многом к дастану «Абу Муслим нама», где он предстает в образе народного героя. Вместе с тем, данные о строительных работах, организованных Абу Муслимом в Самарканде, взяты из другого источника, возможно, из арабской «Китаб ал-канд». В том виде, в котором это сочинение дошло до настоящего времени, оно представляет собой (в первой, интересующей нас, части) собрание, или точнее мешанину из противоречивых известий, анализировать которые трудно. Но при сопоставлении с другими, более авторитетными источниками, в определенных случаях можно выделить достоверное историческое ядро. Так или иначе, игнорировать массу уникальных для истории города сведений, сохранившихся в «персидской» Кандие, нельзя, что мы и попытались показать в работе.

Персидская" Кандия — совершенно самостоятельное (насколько Самостоятельным может быть любая компиляция) сочинение, нигде, насколько известно, в литературе не упомянутое (персидские сочинения рассматривались как вторичные и средневековых каталогов на них нет).

Среди сочинений, написанных или дошедших до нас в персидском переводе стоит особо отметить «Историю Бухары» Мухаммада Наршахи (в обработке Кубави), автора X в. и «Украшение известий» Гардизи. Последний труд имеет большее значение для истории Самарканда, так как автор опирался на несохранившуюся (или до сих пор не найденную) «Историю правителей Хорасана» ас-Селлами.

Стоит также упомянуть сочинения географического жанра, главные из которых (труды ал-Истахри, Ибн Хаукаля, ал-Мукаддаси, Ибн Факиха и др.) были опубликованы на рубеже веков трудами голландского ориенталиста де Гуе (так в русской транскрипции). В 1996 г. трудами Йусуфа ал-Хади в Бейруте была издана полная версия «Китаб ал-Булдан» Ибн Факиха ал-Хамадани (по рукописи, хранящейся в Мешхеде), в которой небольшая главка по Самарканду представлена полностью. К сожалению, новых данных о топографии города она не содержит, но в ней имеется ряд уже известных по другим сочинениям сведений по истории Самарканда (эпизоды с Са’идом б.

Османом и Кутайбой б. Муслимом). Вместе с тем, этот труд заслуживает серьезного внимания, так как он содержит ряд новых данных о людях, деятельность которых проходила в Мавераннахре (например, Са’ид б. Хумайд).

Для истории Самарканда в VIII в. немалое значение имеет обращение к арабским и персидским сочинениям, которые напрямую не связаны с историей Хорасана. В них иногда можно обнаружить совершенно уникальные сведения о городе. В известной степени следует по новому взглянуть в этом контексте на подход к изучению истории Мавераннахра. Мы имеем в виду тот факт, что главные вышеперечисленные источники иногда воспринимаются как единственные. Это не так. В этой работе привлечено лишь несколько косвенных источников — учитывая объем мусульманской историографии, следует просмотреть десятки, если не сотни изданных сочинений, не говоря о рукописях. Серьезный поиск в этом направлении — дело будущего.

Историография.

Изучение городища Афрасиаб. Цитадель.

История изучения Афрасиаба — городища древнего Самарканда насчитывает уже более столетия26. Еще в 1874 г. на его территории майором Борзенковым были произведены первые так называемые раскопки, цель которых состояла в поиске предметов искусства. В 80-х гг. XIX в. подполковник В. В. Крестовский с той же целью сделал несколько траншей. Несмотря на его профессиональную неподготовленность, он опубликовал в газете описание слоев и находок из них (настолько, насколько он мог в них разобраться) со свойственной военным того времени тщательностью. Подобные ! ненаучные опыты побудили столичных ученых отправить специалиста, знакомого если не с археологией (она еще только зарождалась), то хотя бы с историей и языками края. Таким специалистом был избран Н. И. Веселовский, заложивший массу шурфов на Афрасиабе и на многих городищах Средней Азии. По сути, его раскопки принципиально ничем не отличались от работ предшественников, более того, его доклады о результатах исследований еще менее подробны и практически непригодны для использования. Между тем именно в связи с работами Н. И. Веселовского профессиональными топографами Васильевым и Кузминым в 1885 г. был снят первый план городища, который, заметим, используется и по сей день. Следующий этап в исследованиях города связан с именем B. J1. Вяткина (1859−1932) и В. В. Бартольда (1869−1930), заложивших в конце XIX — первой четверти XX в. научные основы в изучении топографии и истории Самарканда. Между тем, археологическая их деятельность, и в первую очередь В. Л. Вяткина (В.В. Бартольд со свойственной ему критичностью по отношению к себе быстро отказался от ведения раскопок), только начала обретать настоящие научные черты — несмотря на ее активность и широту, они были любительскими и совершались бессистемно. «Большая вина В. Л. Вяткина — в отсутствии публикаций о раскопках27» — краткий археологический очерк об Афрасиабе не восполняет этот пробел28. Тем не менее, во многом благодаря работам В. Л. Вяткина появилась определенная база для следующего поколения краеведов, которые, наряду с другими учеными, заложили в 30−40 гг. основы археологии Средней Азии. К ним относятся такие специалисты как И. А. Сухарев, Г. В.

Григорьев, не говоря о М. Е. Массоне и В. А. Шишкине.

В послевоенные годы начинается новый этап в исследованиях Самарканда. В 1945;1948 гг. А. И. Тереножкину, обладавшего феноминальным чутьем археолога, удалось при минимальных средствах на основании зачисток и небольших шурфов составить послойную хронологию городища Афрасиаб. С некоторыми, иногда существенными, коррективами она продолжает оставаться актуальной и сейчас. В 1958 г. при институте истории и археологии УзССР был создан отдельный Самаркандский археологический отряд, руководство которым до 1966 г. осуществлял один из основоположников среднеазиатской археологии В. А. Шишкин. Именно в этот период начинается планомерное изучение всех периодов существования городища на всей его территории. Были заложены десятки раскопов, разрабатывалась и совершенствовалась методика ведения раскопок, вопросы стратиграфии и принципы датировок по керамическим формам. Среди самых известных результатов середины 60-х гг. выделяется открытие большого зала с согдийской живописью на объекте 23 (исследования этого объекта были продолжены в 80-х гг. Х.Г. Ахунбабаевым).

В 70−80 гг. исследования продолжались с той же степенью интенсивности, публикации значительной части новых раскопок регулярно выходили в свет (четыре сборника под общим названием «Афрасиаб» и многочисленные статьи). Руководители экспедиции: 1966;1970 — Я. Г. Гулямов, 1971;1977 — Ш. С. Ташходжаев, 1977;1986 — Г. В. Шишкина, 1987;1988 — Х. Г. Ахунбабаев.

С момента зарождения традиции археологического изучения Афрасиаба самое высокое и доминирующее над всем городищем место, естественно воспринимавшееся в качестве древней цитадели, не раз становилось объектом внимания ученых. В конце 19-го — нач. 20-го века, в период, когда научные методы в археологии только начинали оформлятся и о структуре города еще не было составлено более или менее ясное представление, на территории цитадели было заложено множество шурфов, данные о которых большей частью безвозвратно утеряны. При этом наиболее интенсивные раскопки в это время велись на самой высокой точке двухчастной цитадели — кешке, что существенно затруднило работу последующих поколений археологов. Нижняя же площадка, находящаяся к востоку от кешка, привлекала гораздо меньшее внимание первых раскопщиков. На поверхности площадки видны старые оплывшие отвалы и котлованы, которые на топографическом плане 1885 года обозначены как место раскопок Н. И. Веселовского. Один из пионеров изучения городища Афрасиаб В. Л. Вяткин также оставил здесь следы характерной для него техники ведения раскопок туннелями, которую он называл «проба в бока» 29.

В 70−80-е гг. цитадель интенсивно исследовалась самаркандскими археологами в рамках вышеупомянутой комплексной экспедиции на Афрасиабе. Среди них особое значение приобрели результаты планомерных раскопок О. Н. Иневаткиной30, которая разработала первую ясную концепцию о структуре всей северной части города. Ей принадлежит заслуга выделения северного укрепления в 1-ом кольце стен (гак эта территория была обозначена еще А.И. Тереножкиным) как «самостоятельной жизнеспособной части, определившейся с момента основания города как укрепленный административно-культовый центр — акрополь"31. О. Н. Иневаткина выделяет в акрополе четыре топографически обособленных части32. Речь идет о «храмовой площадке», расположенной на возвышенном плато в западной половине Северного укрепления, где, возможно, начиная с ранних периодов в истории Самарканда находилось главное культовое здание городана востоке — цитадель, двухчастная структура которой, очевидно, была создана еще в древности. По определению О. Н. Иневаткиной, цитадель состояла из высокого замка-кешка и прилегавшей к нему с восточной стороны обширной подтреугольной площадки33. Кроме того, значительную площадь на территории акрополя занимают две глубокие низины к северу от кешка и к западу от храмовой площадки, которые, вероятно, в определенные исторические периоды служили резервуарами воды.

На основании данных с различных раскопов О. Н. Иневаткина рассматривает период развития акрополя Самарканда от момента основания города до первой пол. V в. Вместе с тем, структура акрополя и прежде всего интересующая нас двухчастная цитадель в У1-ХН вв. оставались, по меньшей мере, в основных внешних чертах, неизменными. Именно потому предложенная О. Н. Иневаткииой схема продолжает оставаться актуальной и для изучения более поздних эпох в истории городища. Таким образом, результаты раскопок раннемусульманского дворца на нижней площадке являются непосредственным продолжением комплексных исследований цитадели и, шире, всего акрополя древнего Самарканда.

Создание в 1989 г. советско-французской (с 1992 г. узбекско-французской) археологической экспедиции в Самарканде под руководством М. Исамидцинова и Ф. Гренэ и при непосредственном участии академика Поля Бернара явилось новым этапом в истории изучения Афрасиаба. Основные усилия миссии были сконцентрированы на изучении северного укрепления — акрополя. Именно в это время появилась возможность реализовать наметившиеся у самаркандских исследователей идеи более масштабного изучения нижней площадки цитадели.

Особый интерес у французских исследователей вызывали древнейшие периоды существования городища, особенно эллинистический. В связи с этим Поль Бернар провел блестящий анализ сочинений греческих и латинских авторов, сообщавших о пребывании Александра в Маракандах. Разбирая на основани данных топографии и классических источников знаменитый эпизод с убийством Александром своего соратника Клита, П. Бернар склоняется к мысли, что «l'ancien palais du satrape (regia) ou se tint le dramatique banquet pourrait etre cherche sur le plateau triangulaire contigu au cote est de la citadelle qui formait visiblement avec celle-ci une aire speciale ou le siege du pouvoir administratif aurait voisine avec celui de l’autorite militaire34». Ta же мысль была высказана О. Н. Иневаткиной: «учитывая закономерность расположения дворцовых сооружений на нижележащих и обширных, относительно замков, массивах как в ранних городах (Вавилон, Сузы, Эрк-кала), так и в поздних (Пенджикент, Варахша, Хульбук) и преемственность этой традиции на протяжении веков, логично предположить, что дворцовый комплекс с пиршественной залой располагался в самаркандской цитадели на нижней площадке35».

Таким образом решение о начале раскопок на нижней площадке цитадели получило свое первичное научное обоснование. Ничего другого до раскопок сказать было нельзя. Как выяснилось впоследствии, основная идея оказалось верной — на этом месте действительно было обнаружено дворцовое здание, правда пока только VIII в. О дворец/ ахеменидского сатрапа можно v будет говорить лишь после дальнейших раскопок.

Для понимания истории города в VIII в. особое значение приобретают последние данные раскопок, которые ведутся под непосредственным руководством Ф. Гренэ и при участии И. Д. Иваницкого на так называемой «храмовой площадке» к западу от цитадели города. Возможно, речь идет об открытии громадного здания (начало VIII в. ?) чрезвычайно интересного плана — остается лишь ждать скорейшего опубликования результатов исследования. В то же время, уже известные данные с этого раскопа внесли много нового, в частности, благодаря им мы можем уточнить датировку появления крупноформатных жженых кирпичей в Самарканде (см. об этом в I главе).

В настоящее время готовится к публикации сборник по материалам почти десятилетней работы миссии в Самарканде. Предварительные отчеты опубликованы в академических изданиях во Франции36.

Несмотря на то, что слои второй половины VIII в. зафиксированы на территории практически всего городища, целостной картины развития города в этот период они пока не дают. Вместе с тем, одна тенденция улавливается достаточно достоверно — как показывают данные Г. В. Шишкиной, полученные в северо-западной части Афрасиаба, ко второй половине VIII в. относится возобновление прерванного постоянными войнами «городского строительства37.

Мавераннахр. Самарканд. Исторические исследования.

Список научных исследований по истории Средней Азии, где упомянуты и анализируются события, связанные с Самаркандом, велик. В 1969 году группой ведущих ученых были изданы два тома, посвященные истории города с древнейших времен до советского периода включительно38. Издание было предназначено для широкой публики, что определило соответствующий стиль и отсутствие детального разбора и ссылок на источники.

Базовым научным исследованием для историка Средней Азии «мусульманского» периода всегда останется громадный по объему привлеченных источников груд В. В. Бартольда «Туркестан в эпоху монгольского нашествия». Ряд его статей по отдельным проблемам истории Мавераннахра не потерял своего научного значения и сейчас. Среди историков, обращавшихся к политической истории Мавераннахра следует упомянуть А.Ю. Якубовского39, А. Джалилова40, Г. Гоибова41, работы которых можно оценивать по разному. В первых двух случаях источниковедческий анализ, как правило, недостаточно полон и отдает сильным влиянием господствовавшей в то время идеологии. Заметное место в изучении истории Согда занимают работы О. Смирновой, которая владела практически всеми видами источников — именно ей принадлежит подробная разработка согдийской нумизматики, а также переводы как согдийских, так персидских и арабских текстов42.

Большой вклад в изучение истории Средней Азии в первые столетия после арабского завоевания принадлежит О. Г. Большакову. Ряд его статей, в частности, о восстании Муканн’ы, не говоря о большом совместном труде о средневековом среднеазиатском городе, уже давно стали классическими43. Многие гипотезы, особенно о развитии конкретных событий, являются новым шагом в изучении истории Мавераннахра и Ближнего Востока.44 Вместе с тем, такие крупные исследователи, как Е. А. Давидович, обращали внимание на свойственную О. Г. Большакову «заметную небрежность в разного рода «мелочах45» (что, к сожалению, оправдывается при внимательном чтении источников) и, главное, на уязвимость его метода анализа и сопоставления археологических и письменных данных. С другой стороны, большая, отличающаяся глубоким и тщательным научным. анализом, статья Е. А. Давидович появилась именно благодаря работе О. Г. Большакова, что лишний раз демонстрирует громадную важность диалога в науке.

Среди зарубежных исследований, затрагивающих в той или иной степени историю завоеваний Хорасана и Мавераннахра, одно из важных мест занимает работа Ю. Вельхаузена «Арабская империя и ее падение"46, впервые опубликованная в 1902 г. Отдельная глава в этом исследовании специально посвящена арабским родам в Хорасане. В описании исторических событий автор следует в основном сочинениям Табари и Ибн ал-Асира, что, впрочем, делает любой ученый, занимающийся историей Хорасана. Особый акцент, и в этом оригинальность работы Ю. Вельхаузена, сделан на проблеме родо-племенных отношений в арабской среде во время завоевания Хорасана. Последние являлись едва ли не одним из главных факторов в политике и социальной жизни халифата со времени его основания до конца эпохи династии Омеййадов. Эта работа, как и труды Г. Ван Флотена47, на долгое время определили точку зрения ученых на проблему истоков аббасидской революции.

Особо следует отметить труд Г. Гибба по арабскому завоеванию Трансоксианы48. Автор попытался хронологически разбить на этапы историю проникновения арабов в Среднюю Азию и выдвигает немало интересных идей. Вместе с тем работа значительно устарела по количеству привлеченных источников. Не всегда соблюдалось также разграничение данных источника и его пересказа исследователем.

Поскольку главное внимание в представляемой работе уделяется политике Абу Муслима в Мавераннахре, отметим несколько работ, посвященных аббасидскому движению.

Отдельной монографии, посвященной Абу Муслиму, пока нет, если не считать работу И. Меликофф-Саййар «Абу Муслим, „le porte-hache“ (доел, секироносец) из Хорасана в тюрко-иранской эпической традиции49», название которой точно отражает содержание — работа снабжена краткой главой об исторической канве легенды50, но основная часть исследования посвящена развитию собственно эпического сказания и его распространения, особенно в тюркской среде. Его перевод дает ясное представление о романе, но исторических сведений о Самарканде текст не содержит.

Абу Муслиму посвяшеиа большая статья итальянского ученого С. Москатти. О Мавераннахре ничего нового по сравнению с известным до этого в этой работе не сообщается51. Кроме того, с 1950 г. количество доступных источников значительно пополнилось, отчего первая обобщающая работа по Абу Муслиму в некоторых пунктах устарела.

Работы М. Шабана, противника стереотипов, заданных благодаря влиянию Ю. Вельхаузена и Ван Фло гена, явились, несомненно, важным этапом в изучении истории Аббасидов52. В этом контексте им была фактически заново разобрана история Хорасана и Мавераннахра в первые века ислама, где прослеживается постепенное изменение положения арабских завоевателей в новой среде, все более крепнувшие связи арабской и местной знати. Но до подробного разбора политики Абу Муслима в Трансоксиане автор не доходит. То же самое можно сказать об одном из сравнительно недавних исследований по зарождению аббасидского движения, которое принадлежит М. Шарону53. Интересно, что даже в работе Э. Дениэла, посвященной Хорасану под аббасидской властью, о полил ике Абу Муслима в Мавераннахре повторяются информация и, главное, выводы, сделанные еще в начале века В. В. Бартольдом, хотя автору уже были известны новые источники по Таласской битве54.

Следует отметить, что свежий взгляд на источники стал возможен на основе новых результатов археологических исследований в Самарканде.

Особо следует упомянуть недавно опубликованную работу К. Беквита, посвященную истории Тибета55. Первый раз в историографии была разобрана совокупность тибетских, китайских и арабских источников по раннесредневековой истории Центральной Азии, благодаря чему появилась возможность посмотреть на процессы в регионе с новой точки зрения. По мнению ученого, в VIII в. здесь столкнулись интересы трех (а не двух, как это рассматривалось ранее) империй — Тибета, Китая и халифата.

Архитектура.

Историография по ранней мусульманской архитектуре огромна. Разумеется, в нашу задачу не входил подробный разбор всех данных по дворцово-замковому зодчеству. Главная цель — в краткой форме продемонстрировать, на фоне какой архитектурной традиции появляется дом правления в Самарканде. Для этого достаточно привлечения основных аналогий. С другой стороны, и об этом уже говорилось во введении, исследуемое здание в Самарканде раскопано не полностью и у нас нет пока данных о некоторых чрезвычайно важных архитектурных элементах постройки, которые позволили бы с большей точностью уловить черты той или иной традиции. Мы имеем в виду прежде всего вопрос наличия или отсутствия айвана.

Главным исследованием, в котором объеденены данные о ранней мусульманской архитектуре остается громадный труд К. Кресвелла56, существенным образом переработанный и дополненный Дж. Аланом при издании его сокращенного варианта57. Работы Э. Херцфельда, Г. Белл, Ж. Соваже, А. Стерна, О. Грабаря — лишь одни из самых заметных, сыгравших немалую роль — каждая в свое время, в осмыслении места раннемусульманской архитектуры в контексте разных традиций зодчества. Широкую известность получили археологические разведки и раскопки 80−90-х гг. А. Нортеджа в Самарре и Аммане, а также Б. Финстер в Ираке.

Существует несколько обобщающих исследований по развитию архитектуры Средней Азии как в период до ислама так и в классическую исламскую эпоху — например, работы В.А.Нильсена58 В.А. Лаврова59, A.M. Прибытковой60, Г. А. Пугаченковой61. В последние годы были издана серия монографий С. Хмельницкого, которые охватывают период от раннего средневековья до нашествия монголов62. Эти работы по количеству привлеченного материала являются наиболее полным на настоящий момент исследованием истории среднеазиатской архитектуры. Автор — профессиональный архитектор, предлагает ряд неожиданных и интересных гипотез, вызывающих, как каждое самостоятельное и оригинальное исследование, ряд возражений. К сожалению, С. Хмельницкий не всегда привлекает последние результаты раскопок некоторых памятников (даже если эти результаты опубликованы еще в 60-е гг.) — например, при анализе комплекса Акыр-таш. Кроме того, проработка и новые рисунки планов некоторых зданий не всегда корректны относительно источника информации и потому не избавляют от необходимости обращения к оригинальной публикации памятника.

Отметим один момент — за неимением точных данных раннемусульманская архитектура Средней Азии рассматривается исследователями не в VIII в., а начиная с IX в. Архитектура предыдущего века, известная на основании археологических раскопок, в большей степени является продолжением старой ран несредневековой традиции. Примеров «мусульманских» построек УШ-го в. значительного размера в Мавераннахре очень мало, а четко датированных практически нет. VIII век как бы выпадает из сферы новой для Мавераннахра традиции, хотя именно на это время приходится ее привнесение пришедшими завоевателями. Более того, начало расцвета мусульманской архитектуры в 9−10 в. является результатом деятельности последних на протяжении первого столетия после завоевания.

Раскопки раннесредневековых дворцов Средней Азии представлены в ряде отдельных монографий и многочисленных статей. В качестве сравнительного материала в работе привлечены прежде всего три самых известных памятника. Наиболее полно изданы результаты исследований загородного дворца правителей Бухары на городище Варахша63. Отдельная монография посвящена раскопкам на цитадели Пенджикента, где на нижней площадке был обнаружен дворец правителя64. Раскопки дворца в столице Уструшаны — города Бунждиката, к сожалению, никогда не обрели форму полной подробной публикации, которую они, безусловно, заслуживают. Ряд статей, несмотря на их относительную многочисленность, не могут восполнить этот недостаток65.

В заключении отметим один методологический момент. В работе мы шли прежде всего от источников, лишь после их обработки привлекались монографии и статьи, количество которых по трем основным сюжетам (Афрасиаб, дворцовая архитектура и история Самарканда и шире — Мавераннахра) столь велико, что неизбежно ставило проблему выбора основных из них.

1 Бартольд, Туркестан, гл. «Источники», 1963. С. 45−84.

2 Annales quos scripsit Abu Djafar Mohammed ibn Djarir at-Tabari, cum aliis ed. M. J. Goeje, Lugduni Batavorum, series I, 1879−1890- series II, 1881−1899- series III, 1879−1890- Intriductio, glossarium, addenda et emendanda, 1901; Indices, 1901; Литература, посвященная ат-Табари, постоянно растет. См. материалы одного из последних коллоквиумов: Abstracts of Tabari’s Essays, The international Seminar on Tabari, 13−15 Sep. 1989. University of Mazandaran. 1989.

3 Ta’riJj ar-rusul wa-1-muluk li-Abi Ja’far Muhammad ibn Jarlr Tabarl. 224−310 h. Tahqlq Muhammad Abu-l-Fadl Ibrahim. Misr, Dar al-ma'arif, 1966;1969.

4Суровая оценка В. Бартольда не разделяется современными исследователями, обратившими внимание на массу новых сведений у Бал’ами, которых нет у Табари (см. Бартольд, Туркестан, 1963. С. 55. прим. 2. Большаков, 1993. С. 9.). В различных книгохранилищах мира сохранилось немалое количество списков этого сочинения, в частности в Петербурге и Ташкенте. См., например: Миклухо-Маклай Н. Д. Некоторые персидские и таджикские исторические, биографические и географические рукописи Института востоковедения АН СССР // УЗИВ, т. XVI, М.-Л. 1958. С. 236.

5 Так, с оговорками, полагает О. Г. Большаков (1993. С. 217, прим. 9).

6Бартольд, Туркестан, 1963. С. 47.

7 Huart Cl. Le Livre de la creation et de l’histoire de Motahhar ben Tahir el-Maqdisi, attribue a Abou-Zeid Ahmed ben Sahr El-Balhi. i .dit. E. Leroux, Paris 1916;1919. Six volumes.

8 Dhahabi (Dahabi), Muhammad b. Ahmad al-. Ta’rikh al-Islam wa tabaqat al-mascbahir wa al-a'lam. Vol. 5. Le Caire. 1947.

9 Ya’qubi, Ta’rikh, ed. Beirut, vol. 1−11, 1379/ 1960.

10AbQ Hani fa ad-Dinaweri, Kitab al-ahbar at-tiwal, publue par V. Guirgass, Leide, 1888. Abu yanifa ad-Dinaweri, Kitab al-afrbar at-tiwal, preface, variantes et index publies par Ignace Kratchkovskv. E. J. Brill, Leide, 1912.

11 Liber Expugnationis Regionum, auctore Imamo Ahmed ibn Jahja ibn Djabir al-Beladsori, quem e codici Leidensi et codici Musei Brittannici edidit M. J. Goeje. Lugduni Batavorum. 1866- repr. Leiden, 1968. The Origins of the Islamic State, being a translation from the arabic accompanied annotations geographic and historic notes of the Kitab Futuh al-Buldan of al-Imam abu-I Abbas Abroad ibn-Jabir al-Baladhuri, vol. I, by Ph. Kh. Hitti, N.-Y. 1916. Part II, by Francis Clark Murgotten. N.-Y. 1924 (reed. 1969).

12 Kitabu’l Futuh by Abu-Muhammad Ahmad ibn A’tham al-Kufi (d. about 314 A, H./926 A. D.). Vol. I — VIII Ed. by Prof. Sayyid 'Abdu'l Wahhab Bukhari. Osmania University, Hyderabad, India. 1974 — 1975.

13 Ibn A’tham, al-Futuh, ed. Muhammad ibn Ahmad al-Mustawfi al-Harawi, Bombay, 1300/ 1882.

14 Эти данные приводит M. Шабан: Shaban, 1970, p. XVIII-XtX. См. также его стаью в El, (2 ed.) «Ibn Atham al-Kufi «.

15 Turhan Valide Sultan, Istambul. 70.

I6E. Biochet, Catalogue des manuscrits arabes des nouvelles acquisitions (1884−1924). Bibliotheque Nationale. Paris. 1925, p. 227, MS. 6284.

17Frye, R. N. City Chronicles of Central Asia and Khurasan: A Histoty of Nasaf? Melanges Fuad Kopriilu, Istambul, 1953. pp. 166−168. Репринт: Islamic Iran and Central Asia. London (Variorum Reprints), 1979. text XXXI.

18 Weinberger J. The authorship of two twelfth century transoxianian biographical dictionaries // Arabica, XXXIII, fasc. 3, 1986. pp. 369−382.

19 Paul J. The Histories of Samarqand H Studia Iranica, 22, 1993. pp. 69−92.

20 Paul, 1993, p. 71.

21 См. ссылку у Ю. Пауля (1993, p. 72, п. 8) на Hajji Khalifa (Katib Celebi). Kashf al-zunun. Lexicon Bibliographicum et Encyclopaedicum. ed. G. Fliigel. Leipzig-London, 1835−1858. 11,133 no. 2230- IV, 571 no. 9593.

22 Отметим, что В. Бартольд не видел парижского и стамбульского списков. «До нас, по-видимому, дошла только: яа сокращенная редакция (Мухаммада б. 'Абд ал-Джалила ас-Самарканди) в персидском переводе». Бартольд, Туркестан. С. 61.

23 Для удобства описания мы сохраняем название «персидская» Кандия, которое уже прочно закрепилось в литературе, не берем его в кавычки,.

24 OfV .' JL?! ?J jujjiitl j AJ < w/uw .

.

25Малая Кандия, пер. В. Д. Вяткина. Справочная книжка Самаркандской области, выпуск VIII, Самарканд 1906 г. Издание Самаркандского областного Статистического Комитета.

26 Наиболее полный очерк истории изучения Афрасиаба был опубликован В. А. Шишкиным, на который в данном случае мы опираемся: Шишкин В. А. К истории архелогического изучения Самарканда и его окресностей //Афрасиаб, вып. I, Ташкент, 1969. С. 3−121. А также: Шишкин В. А. Кал’а и Афрасиаб // Афрасиаб, вып. I, Ташкент, 1969. С. 122−152. До него к этой теме обращались А. Ю. Якубовский и М. Е. Массон (А.Ю. Якубовский. Из истории археологического изучения Самарканда // ТОВЭ, I, 1940. С. 285−336. Массон М. Е. Краткий очерк истории изучения Средней Л! чм в археолог ическом отношении, ч. I. 'Груды САГУ, и. с. т. XXXI, историч. наука, кн.12. Ташкент, 1956).

27 Шишкин, 1969. С. 66.

28 Вяткин B.JI. Городище Афрасиаб — городище былого Самарканда. Ташкент, 1927. С. 10.

29Вяткин B.JI. Городище Афрасиаб — городище былого Самарканда. Ташкент, 1927. С. 10.

30 Иневаткина О. Н. Акрополь Древнего Самарканда в структуре города (VI в. до н. э. — V в. н. э.). Автореферат дисс. М. 1995. Иневаткина О. Н. Северное укрепление древнего Самарканда И Тез. докл. советско-французского коллокв. «Культура древнего и раннесредневекового Самарканда и исторические связи Согда», Самарканд, 25−30 сентября 1990 г. Ташкент, 1990. С. 43−15.

31 Иневаткина, 1995. С. 3.

32 Иневаткина, 1995. С. 11 сл.

Иневаткина, 1985. С. 55−56, а также, 1995. С. 6.

34 Bernard P., Isamiddinov M., Rapin Cl., Sokolovskaja L. Le chantier du nord-ouest: niveaux achemenides et hellenistique // Fouilles de la mission franeo-sovetique a l’ancienne Samarkand (Afrasiab): premiere campagne, 1989, CRAI, avril-juin 1990. P. 1990, p. 368.

35 Иневаткина, 1995. С. 12. inevatkina, 1992. P. 281−282.

36 Fouilles de la mission franeo-sovetique a l’ancienne Samarkand (Afrasiab): premiere campagne, 1989, par MM. Paul Bernard, Frantz Grenet, Muxammedzon Isamiddinov et leurs collaborateurs // CRAI, avril-juin 1990. P. 1990, pp. 356−380. Fouilles de la mission franco-ouzbeque a l’ancienne Samarkand (Afrasiab): deuxieme et troisieme campagnes (1990;1991), par MM. Paul Bernard, Frantz Grenet, Muxammadzon Isamiddinov et leurs collaborateurs // CRAI, avril-juin 1992. P. 1992, pp. 275−311.

37 Шишкина Г. В. Город — ой к-гргал VTII-XI вв. на северо-западе Афрасиаба Н Афрасиаб, вып. И. Ташкент. 1973. С. 11 / 156.

38 История Самарканда том первый, с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. Ташкент. 1969.

39 Очерки истории СССР. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР III—IX вв. ' юд ред. Б. А. Рыбакова. Глава 4. Средняя Азия и Сибирь в VII—IX вв. (Раздел по Средней Азии К М. 1958.

40Джалилов А. Согд накануне арабского нашествия и борьба согдийцев против арабских завоевателей в первой половине VIII п. Сталинабад. 1961.

41 Гоибов Г. Ранние походы арабов в Среднюю Азию. Душанбе. 1989.

42 Смирнова 0, И. Очерки из истории Согда. М. 1970. Смирнова О. И. Каталог монет с городица Пенджикент, М. ?963. Смирнова О. И. Из истории арабских завоеваний в Средней.

Азии (Договор арабского полководца Кутейбы с царем Согда Гуреком, заключенный в 712 г.) // Советское востоковедение, № 2. М. 1957. С. 119−134.Смирнова О. И. К истории самаркандского договора 712 г.// КСИВАН, т. 38. М. 1960. С. 69−79.

43Беленицкий A.M., Бентович И. Б., Большаков О. Г. Средневековый город Средней Азии. Л. 1973. Большаков О. Г. Хронология восстания Муканны II История и культура народов Средней Азии. М. 1976. С. 90−98. Большаков О. Г. К истории Таласской битвы (751 г.)// Страны и народы Востока. Вып. 22. Средняя и центральная Азия. География, этнография, история. Книга 2. М. 1980.

44 Заметным явлением стало издание первых двух томов «Истории халифата». Большаков О. Г. История халифата, т. I. Ислам в Аравии 570−633. М. 1989. т. II. Эпоха великих завоеваний 633−656. М. 1993. См. также: Большаков О. Г. Средневековый город Ближнего Востока. VII — середина XIII в. М. 1984.

45 Давидович Е. А. Дискуссионные вопросы в книге A.M. Беленицкого, И. Б. Бентович, О. Г. Большакова «Средневековый город Средней Азии» П Древность и средневековье народов Средней Азии (история и культура) // М. 1978. С. 104. Вторая часть рецензии (с тем же названием) опубликована в: Культура и искусство народов Средней Азии в древности и средневековье. M. 1979.С. 131−147.

46J. Wellhausen. Das Arabische Reich und sein Sturz. Zweite unveranderte Auflage. Berlin. 1960 (erste Aufl. 1902).

47 G. Van Vloten. De Opkomst der Abbasiden im Khurasan. Leiden, 1890. La domination arabe, le Chiitisme et les Croyances messianique sous le Khalifat des Omayades. Amsterdam, 1894.

48 Gibb H. A. R. The Arab Conquests in Central Asia. London, 1923.

49 I. MelikofF-Sayar. Abu Muslim ie «porte-hache «du Khurassan dans la tradition epique turco-iranienne. Paris, 1962.

50 Melikoff, 1962. «Canevas historique de la legende», Chapitre II, P. 45−59.

51 Moscati S. Studi su Abu Muslim // Rendiconti Lincei, ser. 8, 4 (1949;50), 323−35, 474−95- 5 (195 051), 89−105;

52 Shaban M, A. Islamic History: A New Interpretation. 2 vol. Cambridge, 1971, 1976. Shaban M.A. The 'Abbasid Revolution. Cambridge, 1970.

53 Sharon M. Black Banners from the East. The Establishment of the 'Abbasid State — Incubation of a Revolt. The Magnes Press-The Hebrew University — JerusalemE. J. Brill, Leiden. 1983. Sharon M. The 'Abbasid Da’wa re-examined on the basis of a new source // Studies in Arabic and Islam (ed. Mansur) University of Bar Iten, Ramat Gan, 1973, pp. XXI-XLI.

54 E. Daniel. The Political and Social History of Khurasan under 'Abbasid Rule. Minneapolis and Chicago. 1979.

55 Beckwith, Christopher I. T he Tibetan Empire in Central Asia. Princeton, 1987.

56 K.A.C. Creswell. Early Muslim Architecture, 2 vols. Oxford, 1932;1940.

57 K.A.C. Creswell A Short Account of Early Muslim Architecture, revised and supplement by James W. Allan. Scolar Press 1989.

58 Нильсен B.A. Становление феодальной архитектуры Средней Азии (5−8 вв.). Ташкент. 1966.

59 Лавров В. А. Градостроительная культура Средней Азии. М. 1950.

60 Прибыткова A.M. Строительная культура Средней Азии в IX—XII вв. М. 1973. Она же: О некоторых местных традициях в зодчестве Средней Азии 9−10 вв.// Архитектурное наследство, U.M. 1958. С. 139−144.

61 Пугаченкова Г. А. Пути развития архитектуры Южного Туркменистана поры рабовладения и феодализма. М. 1958. Она же: Мавзолей Араб-ата (из истории архитектуры Мавераннахра 9−10 вв.) II Искусство зодчих Узбекистана, вып. 2. Ташкент, 1963. С. 31−76.

62 Chmelnizkij S. Zwischen Kuschanen und Arabern. Die Architektur Mittelasiens im V-VIII. Jh. Berlin 1989. Хмельницкий С. Между арабами и тюрками. Раннеисламская архитектура Средней Азии. Берлин-Рига. 1992. Хмельницкий С. Между Саманидами и монголами. Часть 1. Архитектура Средней Азии XIначала XIII вв. Берлин-Рига. 1996.

63 Шишкин В. А. Варахша. М. 1963.

64 Исаков А. И. Цитадель древнего Пенджикента. Душанбе, 1977.

65 Негматов H.H. Исследования в Северном Таджикистане в 1970 г. II APT, вып. X (1970). М. 1973. Негматов H.H. Исследования в Северном Таджикистане в 1971 г. // APT, вып. XI (1971). М. 1975. С. 143−168. Негматов H.H. Работы Северо-Таджикистанского археологического отряда в 1972 г. II APT, вып. XII (1972). Душанбе, 1976. С. 103−132. Негматов H.H. О живописи дворца афшинов Уструшаны (предварительное сообщение) // CA, № 3, 1973. С. 188−201. Воронина B.JI. Негматов H.H. Открытие Уструшаны // Наука и человечество. Международный ежегодник. М. 1975. С. 50−71. Негматов H.H., Мамаджанова С. М. Бунджикат — средневековая столица Уструшаны II Кулыура Среднего Востока — развитие, связи и взаимодействия (с древнейших времен до наших дней). Градостроительство и архитектура. Ташкент. 1989. С. 9199.

Заключение

.

Большой архитектурный комплекс, обнаруженный в 1991 г. на нижней площадке цитадели Афрасиаба, состои т из двух частей, объединенных общими стенами. Первая, основная часть —- это прямоугольное здание размером 65×55 м, помещения которого выстроены по периметру четырех стен вокруг центрального внутреннею двора. Вторая часть — так называемый внешний двор, расположенный между зданием и цитаделью. Современное состояние раскопок позволяет реконструировать основные черты плана, но сделать это для второй составной части комплекса — внешнего двора пока не представляется возможным.

Одной из отличительных архитектурных черт дворца является наличие массивных октогональных колонн как во внутреннем, так и во внешнем дворах.

Тот факт, что дворец в Самарканде в архитектурном смысле не имеет ничего общего с местной, согдийской традицией архитектуры, наглядно демонстрирует, что за полтора века существования Халифата на его территории была сформирована своя школа зодчества, опирающаяся на иранское и византийское наследие. Это было наследие империй, где архитектуре придавалось особое прокламагивное значение. На строительство храмов и дворцов выделялись колоссальные средства, что не могло не сказаться на разви тии всех видов искусств, связанных с архитектурой. Гот же процесс происходил затем в Халифате, что объясняется прежде всего его имперским характером, особенно ярко выраженным в 'аббасидское время. Если бы Согд был завоеван в первые десятилетия существования ислама, арабы, наверное, обратились бы к помощи местных строителей, как это происходило в Сирии и Ираке. Не исключено, что и в начале VIII в. во время постоянного продвижения в Мавераннахр, резиденции арабских наместников в Согде строились местными зодчими согласно их собственным архитектурным канонам. Но даже если дело обстояло таким образом (пока нам неизвестно ни одной такой резиденции), то это определялось бы не более высоким уровнем местной архитектурной традиции (так как это было в Ираке и Сирии), а нестабильностью политического положения арабских поселенцев в регионе, невозможностью «развернуться» в полную мощь. Такая возможность появилась только к середине VIi 1 в., ког да произошел окончательный перелом в борьбе Халифата и Согда. К этому времени изменилась политическая, социальная и, что немаловажно, религиозная база конфликта. Начиная с Кутайбы, наместники Хорасана постоянно проходили через согдийскую столицу, которая постепенно становится опорной базой мусульман. Абу Муслим был первым из наместников, кто начал широкомасштабные строительные работы в Самарканде. Пришло время, когда размах строительства мог быть не ограничен серьезной политической опасностью внутри Согда, или, по крайней мере, угрозой со стороны старых владетельных домов. Но при возведении Дома правления в Самарканде уже не было необходимости прибегать к помощи согдийских зодчих. Her сомнения, что в работах они участвовали, по руководить ими должен был архитектор-профессионал, приглашенный из одного из главных городских центров Халифата. Согдийская дворцовая архитектура не отвечала требованиям, предъявляемым представителями новой власти к главным гражданским и религиозным постройкам столичного города. Их функции изменились — дом властей в Самарканде был задуман как центр управления всем регионом. Если судить по тому, что было раскопано к настоящему времени, здесь, по нашему мнению, должны были располагаться прежде всего административные службы. Возможно, дворец выполнял функции байт ал-Мал — места сосредоточения государственной казны. Вместе с тем анализировать функции постройки в полной мере пока нельзя, так как мы не знаем, что представлял собой ее план в восточной и северной части. Так, наличие большого зала или айвана может означать, что во дворце предусматривались официальные приемы. Соответственно, появится необходимость дополнить интерпретацию его функций.

Архитектура хорошо отражает историческую эпоху. С одной стороны, «никакая иная область так органично и прочно не связана с исстари складывающимися местными эстетическими и техническими традициями, как архитектура, в феодальную эпоху строительство неизменно было одним из наиболее консервативных видов производства». По мнению J1.C. Бретаницкого, в архитектурно-художественной практике, осуществлявшейся после арабского завоевания на Востоке, «повсеместно сильно ощутимы ранее сложившиеся „доисламские“ художественные традиции и нередко, особенно на первых порах, прямое заимствование архитектурных мотивов и элементов, вплоть до сооружений1». Очевидно, это заключение справедливо и для многих памятников VIII в. в Мавераннахре, хотя здесь имелся в виду ближневосточный регион. Как подчеркивают Б. И. Маршак и В. И. Распопова, «мы судим по Пенджикемту о согдийском городе. Однако такая экстраполяция рискованна, поскольку даже в пределах Cot да друг ие районы и другие эпохи могут существенно отличаться от Пенджикента V—VIII вв."2. И если после середины VIII в. Пенджикент быстро приходит в упадок, то в Самарканде происходит обратное. Речь не шла о сохранении старых традиций.

Здесь мы сталкиваемся с внезапным приходом совершенно иной архитектурной традиции, которая впоследствии получила широкое распространение не только в дворцовых постройках, но и в планах религиозных училищ —- медресе и постоялых дворов — рибатов. В каком-то смысле дом правления в Самарканде является для Мавераннахра отправной точкой в процессе распространения зданий с центрально-дворовой организацией.

В.Л. Воронина полагала, что па Афрасиабе «уже во второй половине VIII в. в городском жилище наметилась периметральная застройка двора3», имея в виду раскопанный Г. В. Шишкиной жилой комплекс VIII—XI вв. в северо-западной части городища'. Вместе с тем исследователь отмечает, что в Пенджикенте открытые большие жилища-массивы первой половины VIII в. внутренних дворов не имели5. Можно заметить, что на указанном объекте на Афрасиабе речь скорее идет о нескольких проходных дворах внутри жилого комплекса, связывающих архитектурно обособленные единства. Хотя, возможно, осторожное замечание В. Л. Ворониной о наметившемся периметральном плане верно.

Как уже не раз подчеркивалось, план и архитектурный замысел дома властей в Самарканде не имеют ничего общего с согдийской школой зодчества. В той же степени цели и задачи новой власти в лице мусульман имели мало общего с образом правления старой согдийской аристократии. Старые формы управления Согдом изжили себя, что не замедлило выразиться в архитектуре. За домом властей в Самарканде стоит громадная государственная система — Халифат с ее развитой административной организацией, которая внедрялась на завоеванных территориях от Испании. до границ Китая. Позиция наместника области существенно отличалась от положения царя небольшой страны. Первый был функционером на службе у государства, второй — наследником своего отца или родственника, представителем царствующего дома, статус которого в таких владениях, как Согд, определялся уровнем социальных отношений в местном обществе.

Доисламский дворец Мавераннахра VIIVIII вв. — это прежде всего дом царя, главный акцент в облике которого ставился на репрезентативных функциях. В каком-то смысле уровень художников и резчиков по дереву, участвовавших в оформлении внутреннего убранства такого дворца, был технически выше уровня зодчих, если, конечно, подходить к этому вопросу с современной точки зрения. Архитектура дворцов в Пенджикенте и Бунджикате, например, глубоко консервативна и архаична. Зодчие не стремились создать что-то из ряда вон выходящее, необычное и впечатляющее своими масштабами. Этим занимались художники. Идеи геометрически правильной организации плана, с подчеркнутым значением больших открытых пространств внутри здания здесь выражено не было, потому что в Пенджикенте и Бунджикате этого не заказывали. Вместе с тем пример Варахши показывает обратное — сказывалась близость сасанидских традиций.

Обращение к письменным источникам позволяет увидеть дворец в Самарканде в соответствующем историческом контексте. По нашему мнению, дворец был построен лидером 'аббасидского движения Абу Муслимом. Он оставил глубокий след в истории Халифата не только как военачальник, усилиями которого 'Аббасиды пришли к власти, но и как политический деятель, сломавший изжившие себя формы социальных отношений времен Омейядов. Отныне неарабы-мусульмане постепенно стали занимать равные с арабами социальные позиции, что в значительной степени определило дальнейший путь развития мусульманского общества. Вместе с тем Абу Муслим осуществлял большие строительные работы в своей области — Хорасане. Особого внимания заслуживает его политика в Мавераннахре, на которую с открытием дворца в Самарканде стоит посмотреть по-новому. За краткими фразами письменных источников можно уловить главное направление этой политики. Здесь Лбу Муслим подавил два разных восстания — анти’аббасидское в Бухаре и антихалифатское в Мавераннахре. Но задачи, поставленные им в этом регионе, заключались не просто в подавлении инакомыслящих. Очевидно, Абу Муслим решал те же проблемы, что и в южном Хорасане. Но, в отличие от последнего, в Мавераннахре еще сохраняли свои позиции представители старых царских родов. Их время, так же как и время доминирования одного этноса (арабов) над другим в Халифате, прошло. Абу Муслим террором и насилием окончательно подорвал позиции царской династийиой аристократии. Вместе с тем, как известно из источников, дальше Самарканда он не ходил. Здесь, в старой согдийской столице, находился его военный лаг ерь, Абу Муслим оставался в городе достаточно продолжительное время и отсюда руководил военными действиями, разыгравшимися на реке.

Талас. Покончив с великодержавными попытками танского Китая, Абу Муслим стал строить планы ответного вторжения. Поход в Китай мог иметь большое значение и для нею лично, прекрасно знавшего об истинном отношении к нему 'Аббасидов.

В этот период Абу Муслим задумал глобальное строительство в Самарканде, которое, очевидно, было частью его общей программы по превращению города в важнейший опорный пункт на Востоке, интегрированный в государственную систему Халифата. Причем речь шла не только о роли военной базы таковой Самарканд уже был. Очевидно, город должен был стать центром административного и политического управления регионом, о чем свидетельствует дворец наместника в цитадели. Можно предположить также, что стиль и методы этого управления должны были сильно изменитьсяв частности, ихшид Согда мог быть отстранен от участия в сборе налогов.

Но, помимо административного и военного значения, Самарканд постепенно становится одним из главных религиозных центров в Мавераннахре. Специфика ислама состоит в том, что он определяет не только духовные воззрения населения, но и многие социальные институции в обществе. Конечно, в середине VIII в. ислам еще не доминировал абсолютно, но именно в это время произошел коренной переворот в сознании людей. По словам средневекового автора, «.отошла вера магов от дихканов и они приняли ислам во время Абу Муслима и была эта перемена (веры) похожей на начало (новой) религии6».

1 Бретаницкий JI. С. Искусство ислама или искусство мусульманских стран? // Художественное наследие Переднего Востока эпохи феодализма (сборник работ Л.С. Бретаницкого). М, ?988, с. 24−25.

2 Маршак Б. И. Раснопова В.И. Перспективы изучения согдийского города // Зоны и этапы урбанизации (теоретические аспекты проблемы «Город и процесс урбанизации в Средней Азии»), Тезисы докладов региональной конференции: Наманган, 1989 г. Ташкент, 1989, с. 85.

3 Воронина В. Л. Жилище народов Средней Азии и климат // Жилище народов Средней Азии и Казахстана, М, 1982, с. 67.

4 Шишкина Г. В, Городской квартал VIII—XI вв. на северо-западе Афрасиаба // Афрасиаб, вып. Н. Ташкент, 1973, с. 117−156. План на рис. 1.

5 Там же, с. 67,.

6 В. Розен, [Рецензия на] Alberuni’s India. An account of the religion, philosophy, literature, chronology, astronomy, customs, laws and astrology of India about A.D. 1030. Edited in the Arabic original by Dr. Edward Sachau, London, Triibner& C°. 1887. XLII+ГП pp. 4° // ЗВОРАО, 'Г, III. 1889, c. 155−156, прим. 1.