Этническое самосознание древнерусских летописцев XI — начала XII в

Любая культура создается как реализация известных потребностей — простейших (потребность в пище, жилье, защите от врагов) и более сложных (например — потребность в прекрасном). В свою очередь, иерархия потребностей формируется тем, как человек понимает свое место в жизни, т. е. его самосознанием. Не будет большим преувеличением сказать, что самосознание является одним из краеугольных камней цивилизации. Изучение самосознания автора, и в частности — установление того, к какой группе (или группам) он себя причисляет, является" важнейшей задачей интерпретации любого исторического источника.

Самосознание жителей домонгольской Руси нашло свое выражение в разных произведениях, от Слова о Законе и Благодати митрополита.

1 2 Илариона до берестяных грамот. Свое место в этом ряду принадлежит и.

Начальной летописи, как современные специалисты собирательно именуют всю совокупность памятников киевского летописания XI—начала XII в., включая различные редакции Повести временных лет [далее: ПВЛ —Д-Д-] и предшествующие ей летописные своды"3.

1 Молдован A.M. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев, 1984. 2.

Так, в берестяной грамоте № 105 (60-е—70-е гг. ХП в.) обнаруживается характерный пример предельно узкой трактовки понятия «Русь», охватывавшего в некоторых контекстах только Киев, Чернигов и Переяславль: «оже то еси казале НесъдЬ вЪверичь тихъ деля коли то еси приходиле въ Рус[ь] съ Лазъ[в]къмъ тъгъдъ възяле у мене Лазъвке Переяславле» (Цит. по: Зализняк A.A. Древненовгородский диалект. 2-е изд., перераб. М., 2004. С. 356- буквы в квадратных скобках читаются предположительно). Благо даря. этому документу известное представление о распаде первоначального древнерусского государства на отдельные земли становится существенно более конкретным. з.

Гиппиус A.A. Рекоша дружина Игореви.: К лингвотекстологической стратификации Начальной летописи // Russian Linguistics. 2001. Vol. 25. P. 172, прим. 2.

Более того, текст летописи формировался на протяжении не одного десятилетия и заведомо превосходит то же Слово о Законе и Благодати по объему. С другой стороны, в летописи, как известно, излагается не всеобщая история, а только история одного региона, именуемого «Русская земля». Наконец, летописные известия регулярно дополняются морально-этической оценкой излагаемых событий [I: 14—16, 79—81, 130—131 и др.]4. Таким образом, видовые особенности Начальной летописи создают особенно благоприятные условия для выражения собственной* позиции, а потребности такого самоопределения, в свою очередь, заставляют человека описывать свое самосознание. Это превращает летописание XI—начала XII в. в наиболее удобное поле для отработки приемов изучения самосознания-древнерусских книжников домонгольскоюпоры.

Определяющее значение летописания было отмечено уже в первом специальном труде по истории русского самосознания, написанном.

4 Здесь и далее цифры в квадратных скобках обозначают ссылки на текст летописей по томам последнего переиздания Полного собрания русских летописей [далее: ПСРЛ], перечисленным в Списке источников и литературы. Римская цифра до двоеточия соответствует номеру тома, и сопровождается, если необходимо, указанием на часть или выпуск. Арабская цифра после двоеточия соответствует номеру страницы или столбца, в зависимости от системы пагинации, принятой в данном конкретном издании. Ссылки на вспомогательный аппарат цитируемых томов ПСРЛ (статьи, указатели и т. д.), а также ссылки на иные издания источников даются в соответствии с принятыми стандартами.

Тексты источников приводятся в упрощенной орфографии с сохранением только ъ на концах слов и Титла раскрываются, выносные буквы вносятся в строку с восстановлением пропущенного. Пунктуация соответствует пунктуации, принятой в цитируемом издании, однако «средние точки», употребляемые в отдельных томах ПСРЛ для передачи «средних точек» рукописи, заменяются на обычные точки, знак «четыре точки» (¦/, * -), если он сохранен издателем, передается знаком +, росчерки не сохраняются. Этнические именования пишутся всегда со строчной буквы, выбор между строчной и заглавной буквой в написании слова Бог следует современной практике. Квадратные скобки в цитатах обозначают конъектуры, введенные издателями цитируемого текста, многоточие в ломаных скобках указывает на разрыв цитаты.

М.О. Кояловичем. «И в самой основе своей, — писал ученый, — а тем более вместе с своими вставочными статьями и частями наша Древняя или Начальная летопись носит на себе явно общерусский характер, выражает то государственное единство, какое столь решительно преобладало у нас в X, в первой половине и в конце XI и в начале XII веков». Более того, «сознание единства у автора или авторов нашей Начальной летописи идет дальше государственности и обнимает более внутренние явления нашей исторической жизни. Наша Начальная летопись хорошо знает народное единство всех славянских племен, населявших Россию. Мало того, она хорошо знает единство всех славянских племен, хотя бы они были и за пределами Русского государства. Нельзя также не отметить ее глубокого1 уважения к славянскому апостольству св. Кирилла и Мефодия, к славянской грамоте и вообще к книжному учению. Наша Начальная летопись есть поистине величественный памятник славянского и русского сознания и в то же время памятник несомненно богатых задатков Европейской цивилизации русского народа"5. Иначе говоря, уже в самом, начале дискуссии была сформулирована гипотеза об этническом характере самосознания' летописцев, воплотившемся в представлении о единстве восточных, южных и западных славян.

Схожие трактовки летописи были предложены советскими учеными второй половины 30-х—начала 50-х гг. XX в. Так, Б. Д. Греков отмечал, что «» Повесть [т.е. ПВЛ — ДДТ в том виДе> в каком она дошла до нас, есть произведение, над которым трудилось несколько поколений летописцев, пересматривавших и продолжавших работу своих предшественников. Каждый из них был сыном своего времени и своей среды, но все они были детьми одной матери родины и отвечали в сущности на один^ вопрос: как сложилось великое государство, «ведомое и слышимое всеми* концами.

5 Коялович М. О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. Изд. 4-е. Минск., 1997. С. 57—58. земли" «. Появление такого сочинения, полагал ученый, является прямым следствием возникновения этнического самосознания, поскольку „только народ, осознавший самого себя, мог создать произведение, достойное себя"6. О глубоко народном характере летописной деятельности писал В. В. Мавродин, по мнению которого „“ Повесть временных лет“ ' все время подчеркивает свое отношение к физическим и моральным качествам. русских людей, подчеркивает любовь к Руси, к земле Русской, к русским людям». Начальная летопись, продолжает автор цитируемой работы, «проникнута бесхитростной гордостью за свою страну и свой народ и, повествуя об их историческом пути, старается привить своему читателю любовь к тому, что дорого авторам наших летописных источников, прошлому, настоящему и будущему своей Руси». Наконец, Д.О. Лихачев" не только указал на принципиальную укорененность летописания в фольклорной традиции8, но и выделил патриотические мотивы в качестве одного из стержневых элементов, обеспечивающих устойчивость художественной структуры летописного рассказа. «Единство летописи как исторического и литературного произведения, — полагал исследователь, — не в заглаженности швови не в уничтожении следов кладки, а в цельности и.

6 Греков БД. Избр. тр. М., 1959. Т. 2. С. 325. Ср. также: Там же. С. 334—336, 507, 515—516- он же. Киевская Русь. M.- JL, 1944. С. 335, 344—345- он же. Культура Киевской Руси. М.- Л., 1944. С. 54, 71—73. 7.

Мавродин В. В. Образование древнерусского государства. JL, 1945. С. 396- ср. также: он эюе. Древняя Русь: (Происхождение русского народа и образование киевского государства). М., 1946. С. 307—308- он же. Образование древнерусского государства и формирование древнерусской народности. М., 1971. С. 166- он же. Происхождение русского народа. Л., 1978. С. 144—145.

ЛихачевД.С. «Повесть временных лет»: Историко-литературный очерк // Повесть временных лет. Изд. 2-е, испр. и доп. СПб., 1996. С. 274—290- ср. также: он же. Русские летописи и их культурно-историческое значение. МЛ., 1947. С. 100—114- он же. Великое наследие: Классические произведения литературы Древней Руси // Лихачев Д. С. Избр. работы. Л., 1987. Т. 2. С. 46—63. стройности всей большой летописной постройки в целом, в единой мысли, которая оживляет всю композицию. Летопись — произведение монументального искусства, она мозаична. Рассмотренная вблизи, в упор, она производит впечатление случайного набора кусков драгоценной смальты, но окинутая взором в ее целом, она поражает нас строгой продуманностью всей композиции, последовательностью1 повествования, единством и грандиозностью идеи, всепроникающим патриотизмом содержания"9.

Мысль М. О. Кояловича двигалась по восходящей от «единства славянских племен, населяющих Россию» к «народному единству всех славянских племен». Как следствие, дореволюционному историку было бы, скорее всего, чуждо то настойчивое акцентирование не общеславянской идентичности, а именно «русскости» летописца, которое можно наблюдать в. работах Б. Д. Грекова, В. В. Мавродина и Д. С. Лихачева. В свою очередь, советские исследователи отмечали внимание книжников к теме славянского единства (а позднее, в 60-е гг. XX в., даже полемизировали с теми, кто связывал зарождение соответствующих представлений с историческими концепциями эпохи романтизма10). Однако «широкие обобщения всемирно-исторического масштаба» считались всего лишь фоном, предназначение которого — максимально ярко представить идею о величии русского народа и созданного им государства Русь. В частности, Б. Д. Греков писал, что «отдав дань идее славянского единства, бросив клич о славянском культурном единении через язык и грамоту как раз в то время, когда славянство переживало тяжелые времена <.>, Нестор спешит перейти к 9.

Он же. «Повесть временных лет» С. 297- ср. также: он же. Национальное самосознание Древней Руси: Очерки из области русской литературы XI—XVII вв. М.- Л., 1945. С. 20—24, 40⁶- он же. Избр. работы. Т. 2. С. 74.

10 Королюк В. Д. К вопросу о славянском самосознании в Киевской Руси и у западных славян в X—ХП вв. // История, культура, фольклор и этнография славянских народов: VI Междунар. съезд славистов (Прага, 1968): Доклады сов. делегации. М., 1968. С. 98—113. главному предмету своего исследования — судьбам народа русского"11, а Д. С. Лихачев видел предназначение летописи в прославлении Русской земли12. Вместе с тем, такое перераспределение акцентов остается, по сути дела, единственным различием в оценке самосознания летописцев между дореволюционной и классической советской историографией конца 30-х— начала 50-х гг. В остальном же все четверо авторов представляют, применительно к обсуждаемому вопросу, одно направление и один стиль мысли. Системообразующими характеристиками этого стиля являются, во первых, заостренная публицистичность (обнаруживающая себя* хотя бы в обилии качественных прилагательных), а во-вторых — убежденность в том, что этническая составляющая была ключевой для самосознания всех книжников, которые участвовали в летописном деле на протяжении XI— начала XII в.

Иной подход к обсуждаемой проблеме представляют работы А. Н. Насонова. Как и другие упомянутые выше авторы, А. Н. Насонов высоко оценивал этническое самосознание летописцев. По его мнениюПВЛ возникла «в условиях государственной и народной жизни, способствовавших утверждению представления о широкой восточноевропейской общности, политической и этнической», и несла в себе «можно сказать, откровение о русском народе, новое понимание народа — Руси"13. Полемизируя с неназванными «исследователями» в начале 50-х гг., А. Н. Насонов отмечал, что «общерусский характер «Повести временных лет» «является «вполне закономерным» и соответствует объективному ходу «процесса дробления.

11 Греков Б. Д. Избр. тр. Т. 2. С. 335.

12 Лихачев Д. С. «Повесть временных лет». С. 333.

Насонов А. Н. Начальные этапы киевского летописания в связи с развитием древнерусского государства // Проблемы источниковедения. М., 1959. Вып. 7. С. 442- он же. История русского летописания XI—начала ХУШ века: Очерки и исследования. М., 1969. С. 57. киевской «державы» «, обозначившегося в конце XI—начале XII в.14.

Не было принципиально новым и обращение ученого к истории летописания, поскольку однозначно против неизбежной при* этом «формальной трактовки источниковедческих проблем» высказывался только В.В. Мавродин15, тогда как М. О. Кояловичу было важно полемизировать с К.Н. Бестужевым-Рюминым16, Б. Д. Греков считал работу по вычленению «составных элементов» летописного рассказа сложной, но совершенно.

1V неизбежной, а по мнению Д. С. Лихачева летопись в принципе невозможно понять иначе, как в динамике ее становления18.

В то же время, А. Н. Насонов не считал общерусский патриотизм неотъемлемым свойствомвсех без исключения летописных сводов' XI— начала XII в. Напротив, ученый отмечал, что хотя Чернигов и Переяславль «были уже в первой половине X в. важнейшими городами «Русской земли» «, их «древнейшие судьбы» никак не отразились в летописи. С другой стороны, продолжал исследователь, книжник демонстрирует «исключительный интерес <.> к судьбам Древлянской. земли в-Х в., вернее, к истории освоения Древлянскойземли киевским столом, т. е. к тому, что должно было преимущественно интересовать именно киевскую знать"19. Таким образом, в Начальной летописи обнаруживались не только общерусские, но и областные тенденции.

Высказывания А. Н. Насонова относительно времени возникновения этого локального киевского патриотизма весьма расплывчаты. С одной стороны,.

14 Он же. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства: Историко-географическое исследование // Он же. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. Монголы и Русь. СПб., 2002. С. 26.

15 Мавродин В. В. Образование древнерусского государства. С. 66—67.

16 Коялович М. О. Указ. соч. С. 52—56.

17 Греков Б. Д. Избр. тр. Т. 2. С. 18—24.

Лихачев Д.С. «Повесть временных лет». С. 298.

19 Насонов А. Н. История русского летописания. С. 43. ученый допускал, что дошедший до нас летописный текст приобрел «одностороннюю „областную“ киевскую окраску» в. результате всей работы.

9П над ним на протяжении XI в. .С другой стороны, отмечалось и то, что наиболее вероятным вдохновителем новой тенденции* мог оказаться князь.

Ярослав, «возглавлявший южнорусскую знать"21. Соответственно, появление местного патриотизма следовало бы связывать с 1030-ми—первой половиной.

1050-х гг. В любом случае, впрочем, необходимо признать, что самосознание летописцев не казалось исследователю однородным. Появились основания, противопоставлять разные этапы летописной деятельности, по уровню' развития этнического самосознания, выделяя ПВЛ как «первый летописный памятник (начала XII в-), в котором с полной ясностью утверждалось иосмысливалось понятие Руси* в широком значении, как совокупности разных не только южнорусских) восточнославянских этнических групп, или 22 племен» «. В совокупности с постановкой вопроса о признаках, по которым летописцы отличали Русь от окружающих ее «иных языков» (т.е., покути дела, о предметном содержании летописного «патриотизма»)23, такая текстологическая выстроенность сделала позицию А. Н. Насонова менее идеологизированной, чем у других ученых. Именно концепцию А. Н. Насонова взяли за основу характеристики русского летописания авторы соответствующего раздела коллективной монографии о славянском самосознании эпохи раннего средневековья, подготовленной в начале 80-х гг. в Институте славяноведения и балканистики АН СССР24.

Наконец, в последнее время самосознание летописцев изучается в двух.

20 ~.

Лам же.

21 Там же. С. 46.

22 Там же. С. 68.

23 Там же. С. 69.

Рогов А. К, Флоря Б.Н.] Формирование самосознания древнерусской. народности: (По памятникам древнерусской письменности X—ХП вв.) // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 110—117. направлениях.

С одной стороны, появился ряд исследований Начальной летописи, в которых проблема самосознания книжников изучается в рамках семиотической парадигмы гуманитарного знания25. Уподобляя этносы фонемам или словоформам, различаемым по комплексу «дифференциальных 26 признаков», представители данного направления ставят вопрос о том, какие из черт, разделяющих разные группы людей, являются для летописного самоопределения ключевыми, а какие — второстепенными. В' результате становится возможной типологическая оценка выраженного в летописи самосознания, что составляет, несомненно, важнейшую задачу исторического изучения обсуждаемой проблемы. Поскольку же семиотический подход объединяется с исследованиями истории летописного текста, то открывается пространство для постановки вопроса о динамике.

Толстой Н. И. Этническое самопознание и самосознание Нестора Летописца, автора «Повести временных лет» // Исследования по славянскому историческому языкознанию: Памяти проф. Г. А. Хабургаева. М., 1993. С. 4—12- То же // Из истории русской культуры. М., 2000. Т. 1. С. 441—447- Живов В. М. Об этническом и религиозном самосознании Нестора Летописца // Слово и культура: Памяти Н. И. Толстого. М., 1998. Т. 2. С. 321— 337- То же // Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002. С. 170—186- Ведюшкина И. В. «Чувство-мы» в Повести временных лет // Восточная Европа в древности и средневековье: Древняя Русь в системе этнополитических и культурных связей: Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В. Т. Пашуто. Москва, 18—20 апр. 1994 г.: Тез. докл. М., 1994. С. 5—8- она же. Формы проявления коллективной идентичности в Повести временных лет // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового Времени. М., 2003. С. 286—310- она же. Историческая память домонгольской Руси: Религиозные аспекты // История и память: Историческая культура Европы до начала Нового Времени. М., 2006. С. 554—608- Вшкул Т. П. О проявлениях летописного патриотизма («наши» в летописании XI—ХП вв.) // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового Времени. М., 2003. С. 311—320- Пчелов Е. В. Патриотизм в средневековой Руси: Проблемы исследования // Патриотизм — духовный стержень народов России. М., 2006. С. 28—44.

Из истории русской культуры. Т. 1. С. 441. самосознания в XI—начале XII в.

С другой стороны, проблемы самосознания косвенно затрагиваются при изучении летописного отношения к «чужим». Чаще всего, предметом такого рода работ являются эмоциональные составляющие мировоззрения летописцев, а проще говоря — оценки, которые книжники давали известным на Руси чужеземцам27. Представленные в статье А. Каппелера наблюдения над лексикой, использовавшейся для' описания иных этносов, затрагивают лишь отдельные примечательные словоупотребления без постановки вопроса по о репрезентативности изученного материала. В то же время, разделяя-представленные в источниках образы чужаков на хорошие и плохие необходимо в каждом случае формально доказать, почему данное упоминание о «другом» — негативное, а следующее, напротив, позитивное. Поиск таких доказательств не может не привести к вопросу о структурах самосознания и критериях отличения своих от чужих.

Вместе с тем, расчет лет, помещенный в первой1 годовой статье ПВЛ, заканчивается на сообщении, что «от смерти Ярославли до смерти Святополчи лЪт 60» [I: 18]. Очевидно, работа над последней формой.

Демин A.C. «Языци»: Неславянские народы в русской литературе XI—XVIII вв. // Древнерусская литература: Изображение общества. М., 1991. С. 190—204- он э/се. «Свои» и «чужие» этносы в «Повести временных лет» // Славянские литературы: XI Международный съезд славистов: Доклады российской делегации. М., 1993. С. 3—14- он же. Художественные миры древнерусской литературы. М., 1993. С. 36—47- он же. О художественности древнерусской литературы. М., 1998. С. 555—673- Древнерусская литература: Восприятие Запада в XI—XTV вв. / О. В. Гладкова, A.C. Демин, Ф. С. Капица и др. М., 1996; Древняя Русь и Запад: Науч. конф.: Книга резюме. М., 1996; Древнерусская литература: Тема Запада в ХШ—XIV вв. и повествовательное творчество / О. В. Гладкова, A.C. Демин, Ф. С. Капица и др. М., 2002; Николаева КВ. Семантика «своих» и «чужих» в.

Повести временнных лет: автореф. дис. канд. культурологии: 24.00.01. М., 2003.

Kappeler А. Ethnische Abgrenzung: Bemerkungen zur ostslavischen Terminologie des Mittelalters // Geschichte Altrusslands in der Begriffswelt ihrer Quellen: Festschrift zum 70. Geburtstag von G. Stokl. Stuttgart, 1986. S. 124—138. обсуждаемого текста остановилась еще в правление Владимира Мономаха, занявшего киевский престол после смерти Святополка Изяславича в 1113 г. Более того, выходная запись игумена Михайлова Выдубицкого монастыря Сильвестра сохранившаяся в составе Лаврентьевской и Радзивиловской летописей [далее: Лавр, и Радз. соответственно], свидетельствует, что одна из копий произведения. была изготовлена уже в 1116 г.. Однако древнейшая из русских летописей, дошедшая до нас физически, — это Синодальный список Новгородской I летописи [далее: Новг. I] старшего извода. По самым оптимистическим оценками Т. В. Гимона и A.A. Гиппиуса, создание основной части данной рукописи следует датировать временем после 1234 г. 30, причем эта точка зренияне находит полной поддержки у.

Определяя момент изготовления рукописи, игумен Сильвестр с одной стороны указал на 1116 г. («в 6624 индикта 9 лЪто»), а с другой — воспользовался двусмысленным оборотом в то время («а мнЪ в то время игуменящю. у святаго Михаила» [I: 286- ХХХУШ: 103]). Это позволило ряду специалистов прочитать выходную запись как воспоминание и связать ее появление не с окончанием работы Сильвестра над рукописью, а с переводом выдубицкого игумена в 1118 г. на епископскую кафедру в Переяславль (Алешковский М. Х. Первая редакция Повести временных лет // Археографич. ежегод: За 1967 г. М., 1969. С. 17- он же. Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в Древней Руси. М., 1971. С. 49—50- Кузьмин А. Г. Индикты Начальной летописи: (К вопросу об авторе Повести временных лет) // Славяне и Русь. М., 1968. С. 312- Гиппиус A.A. К проблеме редакций Повести временных лет: П // Славяноведение. 2008. № 2. С. 21). Вместе с тем, никто из упомянутых исследователей не подвергает сомнению помещенную в выходной записи дату. Напротив,. A.A. Гиппиус полагает, что возможен даже компромисс между указанием приписки на 1116 г. и гипотезой об использовании Сильвестром редакции ПВЛ, изготовленной для сына Владимира Мономаха Мстислава в следующем 1117 г.: необходимо лишь допустить, что рукопись Сильвестра содержала несколько вставных тетрадей. Значит, даже если приписка возникла только после назначения выдубицкого настоятеля, епископом в Переяславль, какой-то вполне пригодный к переписыванию текст ПВЛ существовал уже в 1116 г.

ГимонТ.В., Гиппиус A.A. Новые данные по истории текста Новгородской первой летописи // Новгород, историч. сб-к. СПб., 1999. Вып. 7 (17). С. 18—47. специалистов, часть из которых настаивает на более острожной датировке памятника «второй половиной XIII в."31. Иначе говоря, от момента создания ПВЛ до момента появления первых доступных непосредственному наблюдению ' рукописей прошло не менее ста — ста пятидесяти лет. В результате любой исследователь Начальной летописи вынужден так или иначе затрагивать проблему реконструкции недошедшего до нас в оригинале текста XI—начала XII в.

Более того, на первых же страницах знаменитых «Разысканий о древнейших русских летописных сводах» A.A. Шахматов указал порядка десяти нестыковок в повествовании ПВЛ, свидетельствующих о наличии в тексте источника нескольких разновременных слоев32. Свои ряды нестыковок приводятся у М.Д. Приселкова33 и М.Х. Алешковского34. Не все из этих наблюдений в равной мере убедительны35, однако в целом вывод исследователей остается непоколебимым — в ПВЛ объединен труд нескольких поколений летописцев.

По мнению самого A.A. Шахматова, разные книжники отличались между.

31 КлоссБ.М. Предисловие к изданию 2000 г. // ПСРЛ. М., 2000. Т. 3. С. V, УШ, прим. 5.

Шахматов, А А Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 3—5 (в дальнейшем цитируется по современному переизданию: Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах // Шахматов А. А. История русского летописания. СПб., 2002. Т. 1, кн. 1. С. 20—483).

Приселков МД. История русского летописания XI—XV вв. СПб., 1996. С. 50.

Алешковский М. Х. Повесть временных лет. С. 16—20.

В частности, М. Д. Приселков считает несовместимыми известия 6485 (977) г. и 6552 (1044) г., поскольку в первом отмечается, что «могила» Олега Древлянского «есть <.> и до сего дне у Вручего» [I: 75], а согласно второму «кости» братьев Владимира были крещены и перезахоронены в Десятинной церкви [I: 155] {Приселков М. Д. История русского летописания. С. 50). Однако перемещение останков вовсе не требовало ликивидации курганов над могилами или иных надгробных сооружений, так что неразершимого противоречия между двумя известиями нет. собой только в трактовке ограниченного числа политически злободневных сюжетов, тогда как общая концептуальная основа Начальной летописи оставалась практически неизменной. Однако уже Н. К. Никольский сожалел, что «в восстановляемой <.> истории летописных сводов XI» в. мы не видим признаков смены не сводческой, а историографическойработы, происходившей в> этом столетии, <.> хотя результаты наблюдений самого A.A. Шахматова содержат ряд ясных и прямых указаний на участие идеологических влияний при составлении не только отдельных статейно й целых сводов. XI в., ясно выразившееся* и в-появлении на свет наличной редакции Повести временных лет"36. Замечания Н. К. Никольского получили развитие в работах Д. С. Лихачева, по мнению которого «в летописи отражена^ не только идеология тех или иных феодальных центров», но и представления^ дружины, боярства и церкви, причем каждая" из этих составляющих имела собственную динамику. Видимо, эволюция летописного текста воплощала в. себе не только сиюминутную политическую конъюнктуру, но. и сдвиги фундаментальных ценностных структур: Но это значит, что «взаимодействие культурно-исторической и сравнительно-текстологической перспектив» при интерпретации&tradeобсуждаемого является не просто возможным (как о нем.

5 о пишет СЛ. Сендерович), а совершенно необходимым. Иначе произведение, рожденное во взаимодействии нескольких разных взглядов на мир, останется принципиально непонятным. Однако на практике совмещение двух ракурсов прочтения текста связано с рядом весьма существенных проблем.

Б.Д. Греков, Д. С. Лихачев и А. Н. Насонов опирались на версию истории древнейшего летописания, представленную в классических работах.

Никольский Н. К. Повесть временных лет как источник для истории, начального периода руской письменности и культуры: К вопросу о древнейшем русском летописании. Л., 1930. Вып. 1. С. 23.

Лихачев Д.С. «Повесть временных лет». С. 295—297.

Сендерович С. Я. Метод Шахматова, раннее летописание и проблема начала русской историографии // Из истории русской культуры. М., 2000. Т. 1. С. 480.

A.A. Шахматова — в уже упомянутых «Разысканиях.», а также и в лд неоконченном издании ПВЛ. Более того, Д. С. Лихачев отмечал, что «вставки в тексте «Повести временных лет» были обнаружены различными.

40 исследователями", и даже констатировал известную ограниченность методологии своего знаменитого предшественника, для которого «не существовало глубоких сдвигов в общественном сознании"41. Иначе говоря, отношение знаменитого советского филолога к построениям^ дореволюционного предшественника было если не скептическим, то во всяком случае сдержанным. Однако переходя от изложения общих принципов к конкретике, Д. С. Лихачев возвращается в рамки шахматовской схемы, существенно расходясь с ней только в определении исходной точки летописной, деятельности: если по А. А. Шахматову это был составленный при Ярославе Древнейший свод, то по Д. С. Лихачеву — Сказание о распространении христианства на Руси42.

Обращения к авторитету A.A. Шахматова присутствуют и в трудах современных исследователей летописного самосознания43. Отдельные.

44 критические высказывания о некоторых элементах классической схемы общую картину принципиально не меняют.

Однако в целом ряде случаев о «позиции Шахматова» можно говорить лишь с известной" долей условности, причем некоторые из таких случаев.

Шахматов A.A. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1 (в дальнейшем цитируется по современному переизданию: Шахматов A.A. История русского летописания. СПб., 2003. Т. 1, кн. 2. С. 527—977) — он же. «Повесть временных лет» и ее источники // Тр. / Ин-трус. лит. АН СССР. Отд. др.-рус. лит. [далее: ТОДРЛ]. Л., 1940. С. 9—150.

40 Лихачев Д. С. «Повесть временных лет». С. 300.

41 Там же. С. 295.

42 Там же. С. 300—349.

43 Ср.: Ведюшкина И. В. Формы проявления. С. 288, 299, 301—302- Живов В. М. Разыскания в области истории. С. 171, прим. 2, 173, 183.

44 Живов В. М. Разыскания в области истории. С. 180—181, прим. 7. имеют прямое отношение к изучению самоопределения летописцев^ Так, специалисты придают большое значение рассказу о расселении дунайских славян [I: 5—6]. Детальный анализ этого фрагмента является неотъемлемым элементом всех упомянутых выше публикаций. В подготовленном A.A. Шахматовым издании ПВЛ рассказ о славянах атрибутирован составителю последней45. Но в статье 1900 г. ученый. выдвигал иное решение, допуская, что «рассказ о столпотворении и расселении славян восходит к Начальному своду"46. Едва лиможно1 понять смысл этих колебаний без обращения к источниковой основе каждой’новой серии аргументов.

Более того, критика построений A.A. Шахматова^ не ограничивается-замечаниями В.М. Истрина47, Н.К. Никольского48 и С.А. Бугославского49, сформулированными в 20-е—30-е гг. прошлого века и детально рассмотренными JI.B. Черепниным и А.Н. Насоновым50. Благодаря, работам' Л. Мюллера-, М. Х. Алешковского, А. Г. Кузьмина, О. В. Творогова, A.A. Гиппиуса, А. Тимберлейка и других полемика об истории текста Начальной летописи вышла-на принципиально новый уровень51, и сегодня'.

Шахматов A.A. Повесть временных лет. С. 582—584.

Он же. Начальный Киевский летописный свод и его источники // Шахматов A.A.

История русского летописания. СПб., 2003. Т. 1, ч. 2. С. 183.

Истрин В. М. Замечания о начале русского летописания: По поводу исследований A.A. Шахматова в области древнерусской летописи // Изв. / Отд. рус. яз. и слов. РАН. Пг., 1923. Т. 26. С. 45—102- то же // Там же. Л., 1924. Т. 27. С. 207—251.

48 Никольский Н. К. Повесть временных лет. С. 1—6, 20—30, 34—36.

49 Бугославский С. А. «Повесть временных лет»: (Списки, редакциипервоначальный текст) // Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. М., 2006. Т. 1. С. 281—312- ср.: он же. Повесть временных лет // Там же. С. 14, 16—18.

50 Черепнин JI.B. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие-ей летописные своды // Историч. записки. [М.- JL], 1948. Т. 25. G. 296—299-, Насонов А. Н. История русскоголетописания. С. 14—18.

51 Число этих работ велико, и даже простое изложение представленных позиций требует углубления в конкретные детали. Представляется целесообразным перенести шахматовская схема является «скорее достоянием университетских курсов, со чем предметом? сколько-нибудь широкого научного консенсуса». Такаяг переоценка классического наследия в полной мере соответствует, взглядам? самого А. А. Шахматова, которыйсчитал свои соображениявсего лишь рабочими гипотезами, нуждающимися в критической, проверке53. Однако в результате общепризнанная модель сменяется1 разноголосицеймнений, выбора между которымстановится самостоятельной научно-исследовательской задачей^.

Существует и еще: одна проблема, тесно связанная с вопросом об этническомсамосознании летописцев. Это проблема" относительности! большинства- «фундаментальных» категорий культуры, в т. ч. категории «этнос». «Языки очень неоднородны подхарактеру своей лексикиРазличия, которые кажутся намнеизбежными, могут полностью игнорироваться языками, отражающими совершенно иной тип культуры, а эти последние в свою очередь могут проводить. различиянепонятные для нас», писал одни из основоположников современного? языкознанияЭ- Сепир54. Правда, современная последовательница Э. Сепира А. Вежбицкая признает, что «по мере того, как общество меняется», некоторые понятия и соответствующие им слова «могут также постепенно видоизменяться и отбрасываться». «В этом смысле инвентарь понятийных орудий общества никогда не «детерминирует» полностью его мировоззрение <.>- Аналогичным образом развернутый анализ соответствующей литературы в основную часть данного исследования. Там же приводятся и все необходимые ссылки.

Гиппиус A.A. К проблеме редакций Повести временных лет: I // Славяноведение. 2007. № 5. С. 20.

Шахматов A.A. Заметки к древнейшейистории русской церковной, жизни // Научный исторический журнал. 1914. Т. 2, вып. 2. №-4l G. 45 (рец. на: Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси Х-—ХП вв. СПб-, 1913);

54 Сепир Э. Язык // Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. 2-е изд. М., 2001.С. 243. взгляды отдельного индивида никогда не бывают полностью «детерминированы» понятийными орудиямикоторые ему дает его родной язык, частично оттого, что всегда найдутся альтернативные способы выражения"55. Вместе с тем, существует и инерция" языка56, а значит преодоление сложившихся мыслительных стереотипов требует определенных усилий, которые не каждому даются. В итоге, пишущий вынужден постоянно нащупывать компромисс между творческой свободой мысли и ограниченным кругом средств, выражения, предоставляемых существующей культурой:

Относительность «исконных» понятий и «естественных» представлений, осознается не только, в, лингвистической, но и в исторической науке. Дискуссия вокруг «Категорий средневековой, культуры» А .Я. Гуревича демонстрирует, что современные исследователи с предельным недоверием относятся ко многим основополагающим «универсалиям» человеческого опыта, поскольку в большинстве своем эти. понятия оказываются весьма.

СП недавними изобретениями, чуждыми самому стилю средневековой мысли. Правда, «вопрошать прошлое о том, что нас не волнует, невозможно». Историк не может полностью отречься от себя, и продолжает артикулировать прежде всего проблемы современности, хотя это и оформляется как разговор

55 Вежбицкая А. Из книги «Понимание культур через посредство ключевых слов» // Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999. С. 269.

56 Как пишет та же А. Вежбицкая, «культуроспецифичные слова» не только «представляют собою понятийные орудия, отражающие прошлый опыт общества касательно действий и размышлений о различных вещах определенными способами», но и способствуют увековечению этих способов" (Там же).

ГуревичА.Я. Категории средневековой культуры // ГуревичА.Я. Избр. тр. М.- СПб., 1999. Т. 2. С. 15—260- Баткин Л. М. О том, как А. Я. Гуревич возделывал свой аллод // Одиссей: Человек в истории: 1994. М., 1994. С. 5—28- Юрганов А. Л. Категории* русской средневековой культуры. М., 1998; ГуревичА.Я. Из выступления на защите докторской диссертации А. Л. Юрганова // Одиссей: Человек в истории: 2000. М., 2000. С. 295—302- Данилевский И. Н. Продолжение разговора с другом // Там же. С. 302—315. о прошлом. В то же время, работа исследователя, претендующего получить точные и проверяемы результаты, «предполагает две активные стороны», поскольку «ответы» источников на наши «вопросы» могут оказаться непредсказуемыми, и в разной степени соотносятся с познавательными моделями, находящимися в обращении сегодня58.

Неоднозначная познавательная ситуация требует предельно аккуратного обращения с материалом. Чтобы не вчитывать в изучаемые произведения нехарактерные для них смыслы, представляется важным (1) разграничивать изобретение некоего понятия и актуализацию уже существовавших представлений, и (2) отличать сознательное неиспользование определенной категории от недоговоренностей, обусловленных отсутствием подходящих слов и выражений. Применительно к теме данного исследования сказанное означает, что развитие этнического самосознаниядолжно изучаться во взаимосвязи с развитием категории «этнос» как таковой.

Высказанные соображения определяют структуру предлагаемой работы. Объектом диссертационного исследования является Начальная летопись во всех версиях ее текста, созданных с момента возникновения летописания на Руси до второго десятилетия XII в.

Предмет работы — значение этнической составляющей для самосознания создателей этих произведений.

Указанное понимание объекта и предмета определило цель предпринимаемых разысканий, которой станет выяснение места этнической составляющей в самосознании книжников, трудившихся над Начальной летописью. Достижение данной цели требует решения четырех основополагающих задач.

Во-первых, необходимо построить общую картину эволюции летописного текста на протяжении рассматриваемого периода.

Во-вторых, следует разработать методику изучения самосознания.

58 Гуревич А. Я. Предисловие // Гуревич А. Я. Избр. тр. М.- СПб., 1999. Т. 2. С. 11. летописцев и их представлений о других народах.

В-третьих, надо установить, когда книжники, трудившиеся над Начальной летописью, познакомились с такой формой группировки людей, как этносы.

В-четвертых, наконец, предстоит определить, кто из летописцев впервые применил категорию «этнос» к определению своего места в мире.

Основными источниками для"изучения перечисленных вопросов служат русские летописи, сохранившие текст сводов XI—начала XII в., и прежде всего наиболее древние по составу Лавр., Радз., Ипат. и Новг. I (особенно младшего извода). В несколько меньшей степени привлекаются более поздние летописи — Новгородская Карамзинская [далее: Новг. Кар.], Софийская I [далее: Соф. I], Новгородская IV [далее: Новг. IV] и Тверской сборник. Наконец, практически не используются такие произведения как Никоновская [далее: Ник.] и «История Российская» В. Н. Татищева, значение которых минимизируется специфическим отношением авторов к тексту ранних летописей, обусловившим наличие внушительного числа дополнений. Все эти памятники доступны сегодня в научных публикациях, (прежде всего — образующих тома ПСРЛ), а отдельные недостатки этой серии могут быть восполнены с помощью факсимильных изданий59. Отдельные публикации текста ПВЛ, подготовленные С.А. Бугославским60, о.

Д.С. Лихачевым и О. В. Твороговым, содержат существенно больше.

Летопись по Ипатскому списку. СПб., 1871- Летопись по Лаврентиевскому списку. СПб., 1872- Новгородская харатейная летопись. М., 1964; Радзивиловская летопись. СПб.- М., 1994.

60 Повесть временных лет // Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. М., 2006. Т. 1. С. 53—279.

61 Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г. // Повесть временных лет / Подгот. текста, пер., ст. и коммент. Д. С. Лихачевапод ред. В.П. Адриановой-Перетц. Изд. 2-е, испр. и доп. СПб., 1996. С. 5—142.

Повесть временных лет // Памятники литературы древней Руси: Начало русской конъектур, а разночтения списков — наоборот — передают выборочно, что существенно снижает информативность соответствующих изданий. Реконструкции текстов, подготовленные A.A. Шахматовым, использовались эпизодически и лишь для дополнительных справок, поскольку такого рода издания по определению призваны не столько знакомить с реально сохранившимися источниками, сколько иллюстрировать соображения исследователя относительно первоначального вида изучаемых произведений.

Кроме того, по мере необходимости привлекаются иные сочинения, связанные с летописью на текстуальном уровне — Житие Василия Нового, Изборник 1073 г., Киево-Печерский патерик, Летописец Еллинский и Римский, Откровение Мефодия Патарского, Память и похвала князю русскому Владимиру, проложное сказание о Борисе и Глебе, Слово Златоструя о ведре и казнях Божиих, Слово о Законе и Благодати митрополита Илариона, Слово о том, како крестися Владимир, возмя Корсунь, Толковая Палея, Хроники Георгия Амартола и Иоанна Малалы.

Наконец, исследования показали, что образность летописного текста (как и вообще древнерусской литературы в целом) в значительной степени определяется образностью Библии, и сопоставление известий летописи со Св. Писанием позволяет увидеть скрытые смыслы сообщений, заложенные с.

ГТ расчетом на знатока сакральных текстов. Соответственно, в дальнейшем литературы: XI—начало ХП века. М., 1978. С. 23—277- То же // Библиотека литературы древней Руси. СПб., 1997. Т. 1. С. 62—315.

БарацГ.М. О составителях «Повести временных лет» и ее источниках, преимущественно еврейских // БарацГ.М. Собрание трудов по вопросу о еврейском элементе в памятниках древнерусской письменности. Берлин, 1924. Т. 2. С. 82—263- Пиккио Р. Функции библейских тематических ключей в литературном коде православного славянства // Паккио Р. Slavia Orthodoxa: Литература и язык. М., 2003. С. 431—473- он лее. Влияние церковной культуры на литературные приемы Древней Руси // Там же. С. 152— 154- он же. Смысловые уровни в древнерусской литературе // Там же. С. 474—491- Данилевский КН. Библия и Повесть временных лет: (К проблеме интерпретации летописных текстов) // Отеч. история. 1993. № 1. С. 78—94- он же. Повесть временных привлекаются также книги Ветхого и Нового Завета в церковнославянском переводе по Острожской Библии64, в русском Синодальном переводе65, а иногда также — текст Ветхого завета на греческом языке (Септуагинта)66. В совокупности все эти материалы позволяют, как думается, составить представление как собственно об эволюции текста Начальной летописи, так и об интеллектуальном контексте, в котором эта эволюция осуществлялась. Методологической основой исследования служит представление об историческом источнике как о реализованном, продукте человеческой fil деятельности, основанное на определении источника по A.C. Лаппо.

ГО.

Данилевскому. Современное историческое источниковедение, базовые принципы которого раскрываются в последней монографии О. М. Медушевской, рассматривает знание об истории как результат интерпретации дошедших до нас произведений изучаемой эпохи69. Опираясь на свойства источника как реально существующего объекта, ученый лет: Герменевтические основы изучения летописных текстов. М., 2004; Ранчин A.M. К герменевтике древнерусской словесности // Ранчин A.M. Вертоград златословный: Древнерусская книжность в интерпретациях, разборах и комментариях. М., 2007. С. 11—23- Ранчин A.M., Лауитин A.B. Еще раз о библеизмах в древнерусском летописании // Там же. С. 24—41.

Библия, сиречь книгы Ветхаго и Новаго Завета по языку словенску: [Фототипич. переизд. текста с изд. 1581 г.]. M.- JI., 1988.

65 Библия: Книги Священного писания Ветхого и Нового Завета: [Репринт, изд.]. М., 1993.

66 Septuaginta: Id est Vetus Testamentum graece iuxtra LXX interpretes / Edidit A. Rahlfs. [Stuttgart, 1979].

Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории: Учеб. пособие / И. Н. Данилевский, В. В. Кабанов, О. М. Медушевская, М. Ф. Румянцева. М., 1998. С. 19—34- Медушевская О. М., Румянцева М. Ф. Методология истории: Учеб. пособие.

М., 1997. С. 37—43, 54—55.

Лаппо-Данилевский A.C. Методология истории. М., 2006. С. 285—295.

Медушевская О. М. Теория и методология когнитивной истории. М., 2008. получает возможность надежно верифицировать суждения о прошлом, даже самом отдаленном. Кроме того, критическое отношение к ряду конкретных выводов A.A. Шахматова не дает оснований отрицать теоретическое значение работ ученого, задавших принципиальную модель изучения несохранившихся летописных текстов. Накопленный A.A. Шахматовым опыт работы с произведениями древнерусской письменной традиции был п Л обобщен и развит в работах М. Д. Приселкова, Д. С. Лихачева и Я. С. Лурье. Базовые принципы выработанного подхода, и прежде всего — отношение к тексту как к целому, все части которого взаимосвязаны и не могут быть поняты по отдельности, — это вторая составляющая методологии настоящего исследования. Думается, что сочетание двух указанных подходов позволит получить максимально проверяемые выводы, в том числе и по такой сложной, идеологизированной проблеме как этническое самосознание древнерусских летописцев XI—начала XII в.

Приселков М. Д. История русского летописания. С. 42—45- Лихачев Д. С. Русское летописание в трудах A.A. Шахматова // Изв. / АН СССР. Отд. лит. и яз. М., 1946. Вып. 5. С. 418—428- он же. Шахматов как исследователь русского летописания // A.A. Шахматов. 1864—1920: Сб-к статей и материалов. М.- JL, 1947. С. 253—293- он же. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.- JL, 1947. С. 14—34- он же. Шахматов — текстолог // Изв. / АН СССР. Сер. лит. и яз. М., 1964. Т. 23. Вып. 6. С. 481—486- он же. Текстология: На материале русской литературы X—XVII вв.еков. Изд. 2-е, перераб. и доп. JL, 1983; ЛурьеЯ.С. О шахматовской методике исследования летописных сводов // Источниковедение отечественной истории: 1975 г. М., 1976. С. 87—107- он же. История России в летописании и в восприятии Нового времени // Лурье Я. С. Россия древняя и Россия новая: (Избранное). СПб., 1997. С. 19—30.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В целом, дошедшие до нас источники не дают оснований полностью отрицать значение этнической составляющей для той формы самосознания, которая нашла свое воплощение в древнерусском летописании XI—начала ХП в. В конце концов книжники пришли к осознанию- «своих» как определенного межпоколенного единства, связанного общностью происхождения. Однако данная компонента не была ни системообразующей в структурном отношении, ни исконно присущей уже первому местному сочинению по истории Руси. Книжники знали: о существовании разных этносов, но, как минимум, не спешили причислять себя к одному из них, предпочитая орентироваться на категории-иного порядка.

Рассмотренный материал не позволяет определить, чем обусловлена такаяпозиция летописцев — осознанным выбором, в пользу универсализма или подсознательным нежеланием обращаться к соответствующим представлениям. Вместе с тем, разделенный на годовые статьи летописный рассказ в принципе оставляет мало места для осознанного формулирования определенных представлений. В данном отношении разница между осознаным и подсознательно прочувствованным оказывается далеко не приципиальной. Иными словами, стихийность летописного универсализма нисколько не снижает исторической значимости того обстоятельства, что категория «этнос» имела очень малое значение для самосознания книжников XI—начала XII в.

На последнем этапе становления Начальной летописи ценностные установки книжников не радикально, но все-таки изменились. Постановка вопроса об объеме Начального свода не только приводит к заключению о том, что составитель ПВЛ не ограничился редактированием начальной части летописи, но и позволяет выявить фрагменты, включенные книжником второго десятилетия XII в. в повествование о событиях конца предыдущего XI в. Характерными чертами этих интерполяций оказываются мистицизм и поэтизация войны, выражающаяся в описании боевых действий через сравнение с явлениями природы. Все это не было свойственно предыдущим этапам летописания. Тогда же, во втором десятилетии XII в., появились и первые обращения к идее «наших предков». Иными словами, очередной книжник, разошелся с предшественниками по целому ряду ценностных установок. Представляется важным рассмотреть эти изменения в широком историческом контексте, чтобы узнать, не сопровождалось ли появление новых мотивов в летописании созвучными трансформациями в других видах источников, и насколько указанные тенденции соответствуют общему «интеллектуальному климату» времен Владимира Мономаха.

Своеобразная надэтническая позиция книжников, несомненнодолжна учитываться при решении вопроса о достоверности Начальной летописи как исторического источника. В летописи упоминается^ порядка сотни разных этносов, в том числе — около десяти восточнославянских племен. Некоторые из упоминаний сопровождаются развернутыми характеристиками. Выясняется, однако, что этот «племенной быт» практически не был для книжников «своим». К тому моменту, когда ситуация хотя бы отчасти поменялась, и племенные традиции смогли получить какое-то значение в глазах летописцев, многие детали подобных традиций могли исчезнуть под воздействием объективных исторических причин. Данное обстоятельство склоняет максимально скептически относиться к приводимым в летописи сведениям о жизни отдельных племенных образований.

Более того, исследование было сосредоточено на анализе одного источника — Начальной летописи в разных ее формах. Данное обстоятельство требует максимальной сдержанности в построении масштабно-исторических конструкций, выходящих за рамки летописного источниковедения. В частности, нельзя утверждать, что оценка этничности, представленная в ПВЛ и предшествующих сводах XI столетия, резко расходилась с той ролью, которая принадлежала этническому самосознанию в рамках дохристианской культуры. В то же время, сами книжники, во-первых, — знали о существовании в их время неких общностей, носящих названия древних славянских племен, а, во-вторых, — признавали генетическую связь современных им племен с племенами времен легендарных Кия, Щека и Хорива. Однако с такой точки зрения фактическое противопоставление «своих» полянам, древлянам, вятичам, радимичам и т. д. превращается в отталкивание от значительной части собственного прошлого. Летописцы словно бы пытаются начать отсчет с чистого листа, противопоставляя «своих» тому миру, из которого сами лишь недавно вышли. Интересно было бы сопоставить ПВЛ и предшествующие ей своды, с другими источниками того же времени (причем не только древнерусскими), чтобы узнать, насколько такая антиисторическая, по сути дела, позиция типична для культуры XI—XII вв. вообще.

Наконец, организация текста Начальной летописи не способствовала систематическому выражению взглядов на определенную конкретную проблему. Напротив, фрагментированность летописного изложения прямо препятствует последовательной разработке какой-либо определенной темы. Вместе с тем, изучение всех упоминаний книжников о других народах и о «своих» позволило увидеть смысловые структуры, стоящие за этим внешне очень пестрым рассказом, а соотнесение полученных наблюдений со сложившейся схемой эволюции изучаемого текста позволяет заметить еще и определенную динамику в изменении подобных структур. Это убеждает в перспективности предложенного подхода к интерпретации летописных произведений как такового. Если расширить круг привлекаемых источников, то можно будет составить исторический словарь самоопределений уже всех древнерусских летописцев, а в перспективе — и дифференцированный как по жанрам, так и по историческим эпохам словарь самоопределений всех древнерусских книжников вообще.

Ученым еще предстоит установить, какие факторы повлияли на формирование мировидения древнерусских летописцев XI—начала XII в., не предполагавшего интенсивную память о собственных этнических корнях. Свою роль могли сыграть и традиции церкви, и ориентация на византийские образцы, и контакты с Западной Европой. Интересен и вопрос о судьбах масштабно-исторической перспективы, намеченной Начальной летописью (особенно теми фрагментами, где книжник говорит от имени всего человечества в целом), в локальных традициях, возникавших по мере распада Киевской Руси. Вместе с тем, уже сейчас можно уверенно сказать, что как минимум летописцы XI в. были способны к подлинно всечеловеческому мышлению, свободному от этнической ограниченности. В умении подниматься на подобные высоты мысли, несомненно, скрывается важнейший исторический опыт.