М. Хальбвакс и С. Бугле как типичные представители Французской социологической школы в ХХ веке

Федеральное агентство по образованию Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«Самарский Государственный Университет»

Социологический факультет Кафедра Теории и истории культуры Специальность Социология Курсовая работа М. Хальбвакс и С. Бугле как типичные представители Французской социологической школы в ХХ веке Самара 2005 г.

Содержание Введение Глава 1. М. Хальбвакс как представитель Французской социологической школы в ХХ веке

§ 1. Жизненный путь М. Хальбвакса

§ 2. Основные идеи М. Хальбвакса как социолога периода первой половины ХХ века Глава 2. С. Бугле: жизнь и творчество

§ 1. С. Бугле и Французская социологическая школа

§ 2. Концепция эгалитаризма С. Бугле Заключение Список использованной литературы

Введение

Во французской социологии первой половины ХХ века существовало четыре основных, резко выраженных направления, непрерывно полемизировавших между собой. Одним из направлений была школа, основанная Э. Дюркгеймом. Объединяющей доктриной для представителей школы явился «социологизм». Несмотря на резкую критику «социологизма» со стороны других школ, он был доминирующим социологическим направлением во Франции второго периода Третьей республики. Но было бы ошибкой утверждать, что такой колоссальный успех этой школы зиждился исключительно на личном авторитете Э. Дюркгейма. Французская социологическая школа — это коллектив исследователей, каждый из которых, разделяя с другими некоторые общие теоретические воззрения, в то же время сохранял свою самостоятельность и индивидуальность.

Поскольку социология мыслилась «социологистами» как интегральная социальная наука, как «система, корпус социальных наук», постольку к сотрудничеству в дюркгеймовскй школе были привлечены специалисты из самых различных областей социального знания, которые разделяли принципы «социологизма». Естественно, что разделение труда в школе осуществлялось с учетом «несоциологической» специальности сотрудника. Но в школе сотрудничали и те, кто считал себя только социологом. Ее ядро среди социологов составляли Марсель Мосс, Жорж Дави, Поль Фоконне, Селестен Бугле, Морис Хальбвакс. Но чаще всего если имена двух последних и упоминаются, то лишь в качестве штриха, дополняющего полную картину Французской социологической школы. Одним из укоров в сторону дюркгеймианского направления часто звучит то, что социологи этого направления не провели сколько-нибудь значительных эмпирических исследований капиталистического общества. Однако, если обратиться к работам Хальбвакса, то там мы сможем найти кладезь эмпирического материала, например, касающегося исследований рабочего класса современного Хальбваксу общества. Труды Бугле в большинстве своем базировались на историческом и этнологическом материале, что, безусловно, повышало валидность полученных им выводов.

Основной целью данной работы является ликвидация хотя бы в некоторой степени той несправедливости, которая сложилась относительно объема уделяемого данным социологам внимания в процессе изучения истории социологии. К сожалению, одой их трудностей на пути выполнения поставленной задачи является то, что фактически роли этих ученых не нашли свое отражение в историографии социологии. Единственные замечания на сей счет чаще всего выглядят следующим образом: наиболее важными представителями Французской социологической школы были М. Хальбвакс, С. Бугле и т. д. На отметке важности в большинстве случаев и заканчивается оценка их роли. Как мне кажется, это упущение является крайне существенным, и лишает современного социолога возможности расширить диапазон своих социологических знаний, понятий, теорий, принципов, методов, из которых может осуществляться выбор в процессе научной деятельности. Изучение работ М. Хальбвакса и С. Бугле в ряде случаев поможет решить стоящую перед социологом проблему через соотнесение с определенной традицией социологической мысли. Осознанное обращение к хорошо или плохо забытым работам классиков может сыграть эвристическую роль в получении нового знания и может способствовать формированию науки будущего.

Глава 1. М. Хальбвакс как представитель Французской социологической школы в ХХ веке

§ 1. Жизненный путь М. Хальбвакса Морис Хальбвакс (1877 — 1945) по происхождению эльзасец, из семьи преподавателя университета. Он воспитывался в семье чиновников, принадлежавших к средней либеральной буржуазии, которые держались на расстоянии от политики и были не очень зажиточны. Происхождение определило его выбор профессии, называемой в тy пору «либеральной» — профессии преподавателя. Поскольку он рано созрел в интеллектуальном отношении и со всей страстью отдавался делу, социальное происхождение помогло ему обрести в работе призвание. Встреча с Бергсоном, который преподавал философию в гуманитарных классах Лицея имени Генриха IV, стала для него настоящим открытием, и он с энтузиазмом избрал философию, поступив в Высшую нормальную школу. Его карьера, казалось, была определена с самого начала. Он всю жизнь был преподавателем, сначала в средней школе, затем в высшей.

Хальбвакс обрел тот круг, к которому принадлежал от рождения (треть его товарищей-литераторов были детьми преподавателей). Тогда же он оказался вовлечен в крупное политическое движение, связанное с делом Дрейфуса. Прежде в Высшей нормальной школе политикой не занимались, но неожиданно она стала источником принципиального раскола в университете. Предстояло сделать выбор. Под влиянием и руководством Люсьена Xерра, знаменитого библиотекаря школы, Хальбвакс стал социалистом, и этому выбору (подкрепленному его восхищенным отношением к Жоресу) он оставался верен всю жизнь. Он не был активным деятелем движения, но в тот момент, когда он сознательно решил отойти от метафизических изысканий и обратиться к социологии, именно этот выбор стал для него решающим событием. Он сам вспоминал, в какой степени Франсуа Симиан, которым он восхищался, способствовал открытию этой новой для него дисциплины. Ф. Симиан был одним из социалистически мыслящих университетских преподавателей, который с 1900 года занимал пост главного редактора «Критических заметок», посвященных социальным наукам, а главное, являлся руководителем экономической секции в дюркгеймовском «Социологическом ежегоднике» («Annee sociologique»).

В 1904 году Хальбвакс получает должность старшего преподавателя в немецком университете Геттинген, возле Ганновера. При горячей поддержке своего друга Ф. Симиана, он отправляется к Дюркгейму и с 1905 года становится членом его социологической школы. Диссертация в области права «Экспроприация и цена земельных участков в Париже (1880−1900)» (вышедшая в 1909 году), в действительности является серьезной работой по прикладной социологии. Здесь Хальбвакс показывает, как проекты городского планирования выражают глубинные социальные потребности. Эта книга позволила ему занять свое место среди социологов, которые публиковали очень мало работ по актуальным проблемам. В 1905 году он начал сотрудничать с журналом «Социологический ежегодник», в котором его роль росла от выпуска к выпуску: накануне воины Хальбвакс был одним из восьми основных сотрудников. Вернувшись в штат преподавателей университета, Хальбвакс некоторое время работает в лицее Реймса, но в 1909 году получает одну из тех стипендий для стажировки в Германии, которые Республика все более щедро представляла своей элите.

В заголовках его первых работ явственно отражаются как научные, так и политические интересы: «Замечания к социологической постановке проблемы классов», «Потребности и устремления в социальной экономии», «Психология современного рабочего», «Наука и социальное действие», «Капиталистический город». Эти темы, которые разрабатывались под влиянием таких немецких экономистов, как Зомбарт, или социалистов, как Бернштейн, определены чуждым университетским преподавателям того времени стремлением соединить наблюдение над повседневными явлениями с теоретической рефлексией и, возможно, перейти к политическому действию. Из сторонников Дюркгейма, он единственный на протяжении всего своего творчества с удивительной последовательностью руководствовался собственным жизненным опытом на предмет социальной дифференциации. Чтобы отрефлексировать этот опыт в научной форме, он развил чрезвычайное чувство факта, наблюдаемого в обыденной жизни. Но, как и многие молодые социологи, как сам Дюркгейм, Хальбвакс был вынужден соотносить новаторский проект эмпирической социологии с условиями тогда еще господствовавшей классической философии.

Ссылки у самого Дюркгейма на современные реалии были редки (за исключением работы «Самоубийство»), а социологическая теория в целом оставалась безразличной к проблемам социальной стратификации. До Хальбвакса ни на одном гуманитарном факультете Франции — и таким образом, ни в одной из гуманитарных дисциплин — не защищалась диссертация, основанная на прямом наблюдении изучаемых фактов, а темы, почерпнутые из современной истории, только начали разрабатываться на факультетах. Обсуждать результаты полевых обследований населения окраин было довольно смелым шагом. Еще более смелой была значительная тематическая и методологическая инновация, представленная большой книгой «Рабочий класс и уровни жизни» (1913), которая, конечно, не могла бы удовлетворить критериям докторской диссертации, наиболее высокой барьерной планки в университете — если предположить, что таковая могла быть успешно взята — без поручительства социологической школы, представленной на защите Бугле и Леви-Брюлем, настроенных, конечно, дружески, но не без критического запала.

Учитывая слабость интеллектуального влияния марксизма во Франции, только эмпирические исследования той поры проливали некоторый свет на положение рабочих. Для того чтобы прийти к теории рабочего класса, необходимо было воссоздать объект исследования на базе новой теории стратификации, основанной на связи труда со стилем жизни. Опираясь на два немецких социологических исследования семейных бюджетов, Хальбвакс обнаруживает, что распределение расходов при равном семейном положении и доходах является индикатором социальных диспозиций рабочего класса, в частности, относительной десоциализации работников, занятых ручным трудом. Слабую интергированность в общество, которая объясняется специфическими потребностями рабочих, невозможно понять вне связи с трудом. Хальбвакс воскрешает здесь позитивистскую тему, которая ближе других находилась к марксистской теории отчуждения. В процессе труда рабочий выполняет инструкции, чтобы воздействовать на вещи, на сырой или обработанный материал. Он вынужден покинуть общество, чтобы составить единое целое со своим инструментом или станком, потерять человеческие черты, превратившись в грубую рабочую силу. Таким образом, Хальбвакс предвосхитил теорию отчуждения, элементы которой обнаруживаются в этнографии рабочей жизни, имеющей целью через набор функций и их объективацию в расходах реконструировать то, что впоследствии, будучи верным приверженцем Дюркгейма, он назовет коллективным сознанием класса. Главные из этих наработок впоследствии были развиты Хальбваксом в статье «Материя и общество» (1920).

Оригинальный вклад Хальбвакса в дюркгеймовскую концепцию общества состоит во введении категории социабильности (воспроизводство навыков интеграции в общество), посредующей между семьей и обществом в целом. Конечно, введение этого основного принципа стратификации в исследование никогда не приводило к тому, что системе классов отводилась главенствующая роль, хотя бы методологически. Тем не менее, это позволило заложить основы дифференциальной социологии, основанной на существующем разнообразии жизненных стилей. Так, например, Хальбвакс противопоставляет дюркгеймовскому разделению на конфессиональные группы фундаментальное, по его мнению, разделение между городом и деревней, между демографическими категориями, между этнически разнородными слоями населения, городскими классами и т. д.

С кануна воины 1914 года Хальбвакс стал одним из наиболее заметных социологов. Однако, при этом он не получил должности на факультете и продолжал работать преподавателем философии в лицее Тура. Сразу же после призыва в армию его комиссовали из-за близорукости, в первые месяцы войны он преподавал в Нанси до тех пор, пока город не оказался включенным в зону расположения армии, и лицеи пришлось эвакуировать. К концу войны, в 1918 году, когда страна восстанавливалась, он сразу поступил па работу в высшее учебное заведение где, наконец, смог полностью посвятить себя социологическим исследованиям. После недолгого пребывания на факультете в Канне он получил назначение на только что созданную кафедру социологии и педагогики в Страсбурге (она первой во Франции открыто носила такое название). Эту должность он занимал до 1935 года, когда ему предоставили место в Сорбонне. Страсбургский университет стал играть важную роль: за несколько лет он сравнялся со вторым университетом в стране — Лионским. Располагая значительными средствами, в тот период университет стал местом встречи выдающихся исследователей: здесь начинают свою карьеру историки Люсьен Февр и Марк Блок, психолог Шарль Блондель. Страсбург стал очагом обновления и расцвета социальных и гуманитарных наук.

Уход из жизни Дюркгейма в 1917 году нанес социологической школе тяжелый удар. Быстро исчезла сплоченность тех, кто себя к ней относил: они занялись все более узкоспециализированными исследованиями. Отчетливо проявились признаки упадка, шла речь о трудном выживании «Социологического ежегодника», о сокращении набора и о регрессе преподавания социологии на факультетах в период между двумя войнами. Несмотря на затянувшийся упадок, теория Дюркгейма продолжала жить благодаря работам бывших учеников и сотрудников, которые смогли обеспечить поддержку и развитие позитивного духа в гуманитарных науках Франции.

Разнообразием работ, которое явствует из анализа его библиографии, Хальбвакс, несомненно, оказывается самым верным сторонником дюркгеймовских идеалов универсального применения социологического метода. Работа во множестве журналов позволила ему познакомить сообщество с зарубежной социологией. Именно Хальбвакс пером мастера открыл Франции имена М. Вебера, В. Парето, Т. Веблена и других (Шумпетер, Кейнс), способствуя модернизации социологической мысли во Франции.

Что касается затронутых в его работах тем, их перечень не перестает расти на предмет социальной морфологии, исследования классов и экономического поведения, самоубийства и в особенности коллективной психологии. Он не оставлял без внимания и демографические проблемы, политическую экономию, социальную историю, историю идей, эмпирические методы и, в частности, статистические. Возможно, именно его всеобъемлющая любознательность и гибкость мышления в сочетании с признанием важности его разработок открыли ему доступ в официальные научные учреждения В 1932 году он был избран членом-корреспондентом Академии моральных и политических наук, этого крупного консервативного заведения, которое ни за что не принимало в свои ряды Дюркгейма. В 1935 году он становится членом Международного института статистики, в 1938 году президентом Французского института социологии, в 1943 вице-президентом Французского психологического общества. В 1936 году он французский делегат на Конференцию по статистике труда, а в 1937 — эксперт Общества Наций в смешанном комитете по питанию трудящихся.

Безусловно, интеллектуальная конъюнктура послевоенного времени и новый подъем социальной психологии (Шарль Дюма, Шарль Блондель) и социальной истории (Люсьен Февр и Марк Блок) способствовали пониманию и восприятию недогматической социологии, близкой к фактам, склонной менее, чем это представлял себе Дюркгейм, претендовать на эпистемологическое превосходство, а также отделенной от какой бы то ни было эволюционистской социальной философии. Благодаря гибкости мышления Хальбвакс был в какой-то мере провозвестником пришествия (осуществившегося в наши дни) социальной науки без границ, разделенной скорее по основанию интересов, чем «объектов» и «методов» наук, которые с ней сотрудничают.

Огромный объем работы не помешал Хальбваксу по окончании войны с жаром содействовать редактированию и распространению трудов покойного мэтра. Следует, в частности, подчеркнуть значительность усилий, которые пришлось затратить для критического пересмотра результатов знаменитого исследования «Самоубийство» (1930). Для Хальбвакса речь идет не о том, чтобы подвергнуть сомнению методологическую ценность этой классической работы, а о том, чтобы расширить применение метода и, сохранив свойственную ему точность, продвигаться к новым выводам. Он показывает значимость, но и ограниченность корреляций, установленных Дюркгеймом между долей самоубийств и степенью социальной интеграции, проявляющейся в группах, в частности, различающихся конфессионально.

Морис Хальбвакс трагически погиб в 1945 году в депортации, но он оставил нам свое творчество, а также пример выдающемся жизни. Даже во время войны он не прекращал работать, хотя его семья жестоко пострадала в оккупации. Он только был избран в Коллеж де Франс, на кафедру коллективной психологии, когда его перо замерло навсегда.

§ 2. Основные идеи М. Хальбвакса как социолога периода первой половины ХХ века В данном параграфе попытаемся представить не самого Хальбвакса как фигуру, имеющую принципиальную ценность для истории социологии, а его работы — своею рода творческую лабораторию, которая нуждается и критическом взгляде и расчистке, но ингредиенты и инструменты которой могут оказаться полезными современному российскому профессионалу.

Хальбвакс в своих работах большое внимание уделял понятию законов в социологии и пытался установить их черты. Выделяя отличительные черты закона во всех науках о природе, закон всегда представляется нам отношением, извлеченным из материального и, желательно, количественного наблюдения, отношением, которое выражается в форме общего утверждения и является специфическим, то есть таким, которое устанавливается между однородными элементами одного порядка или одной области: объяснение механического — механикой, биологического — биологией и т. д. Огюст Конт говорит, что правило, предписывающее ученому всегда идти от простого к сложному, подходит лишь для неорганических наук, каковыми, например, являются физика и химия. Действительно, говорит Хальбвакс, нужно всегда идти от известного к неизвестному. Но когда речь идет о человеке и обществе, совокупность явлений представляется скорее известной. Всякое изолированное исследование различных социальных элементов является нерациональным и бесплодным.

Социологическое наблюдение, по Хальбваксу, применяется и может быть применено только в отношении единств (ensembles), и можно признать существование самих этих единств и определить их только в тот момент, когда нам кажется, что они подчиняются неким законам. В физических науках чаще всего стараются выявить воздействие, некоторого фактора (и только его одного) на изучаемые факты и, следовательно, устранить все остальные. Лишь когда это удается, можно сформулировать закон. Социальным наукам известны устойчивые факторы, но те, что подвергаются изучению, всегда изменяются. Сложная форма и постепенное расширение — вот два условия, при которых социологический закон будет выражать совокупность причин и обстоятельств, определяющих изменение факта, а также порядок их следования. По мере того как социологический закон расширяется настолько, чтобы представлять последовательные преобразования всего сложного единства, по мере того как он охватывает все большую часть реальности, возникает вопрос: приложим ли он по-прежнему к повторяющимся изменениям или их последовательностям. Как считает Хальбвакс, эволюция органического единства является необратимой. Но это вовсе не препятствует сведению к единому закону всей совокупности изменений, если в сложной эволюции подобного единства можно обнаружить последовательность фаз, повторяющихся через более или менее длинные интервалы в одном и том же порядке. Каждая фаза по-своему закрепляет приобретения (или потери), полученные (или понесенные) в предшествующей фазе. Так и экономическая, политическая и религиозная жизнь также минуют ряд фаз. Вряд ли найдется институт, о котором можно было бы сказать, что он находится только на вершине кривой: нужно было, чтобы он появился на свет, чтобы к нему постепенно привыкли, и так же постепенно он должен видоизмениться, исчезнуть и быть заменен другим. Все фазы имеют ту особенность, что они отличаются одна от другой, но не являются противоположностями — одна находит в другой условия и смысл своего существования. Однако, для социологического закона недостаточно, чтобы он передавал эволюцию сложного единства. Нужно еще, чтобы эту эволюцию, во всей ее полноте, можно было представить в общей формуле.

Установленный в определенных условиях социологический закон является справедливым лишь для того периода, который начинается событием и заканчивается его следствиями. Этот «частный» закон, наподобие исторических объяснений, не является ни физическим законом, ни законом общества в целом. Всякое общество подвергается совокупности физических и биологических воздействий. В той мере, в какой эти воздействия остаются неизменными, их не приходится принимать в расчет в социологии. В социологии следует отталкиваться от единства, чтобы прийти к его составляющим — в отличие от последовательного продвижения в физических науках. Но следует уточнить, что понимает Хальбвакс под единством. Нам дано не единственное общество, Общество с большой буквы, но группы. Они могут образовывать различные единства, в зависимости от устанавливающихся между ними отношений. Причем эти единства обладают известной независимостью друг от друга: именно это подразумевается, когда говорится о политической, религиозной, экономической и прочих эволюциях, которые следует различать и изучать порознь.

Уже говорилось, что социологические законы применимы к эволюции целого, то есть являются динамическими. Всякое социальное изменение есть связь движений во временили, их направление можно раскрыть лишь при условии включения этой связи в эволюцию целого, которая распространяется на все частные изменения, но реализуется только в их совокупности, а не в каждом из них в отдельности. В социологии, как полагал Хальбвакс, крайне важно рассмотрение времени. Изучая социальную эволюцию, следует учитывать то, что прошлое сохраняется в определенной форме, что все элементы социального устройства подвержены изменениям и оказываются преобразованными ходом эволюции, равно как и то, что представление о будущем и его ожидание в свою очередь воздействует на нее. Именно с этой точки зрения, Хальбвакс считает собственным объектом социологии законы или регулярные отношения, которым подчиняются коллективные сознания.

Если к началу века в естественных науках системы классификации фактов сформировались почти окончательно, а основной корпус исследовательских практик интенсивно рутинизировался в ходе превращения их в промышленные технологии, содержание наук об обществе основывалось на интуиции и социальной компетентности ученых в намного большей мере, чем на унификации средств описания и объяснения социального мира. Это заставляло видеть в естественных дисциплинах пример и образец научной строгости; и именно это не позволяет нам сегодня пользоваться работами предшественников с полным доверием к их обобщениям, в отличие от положения в описательных дисциплинах: географии, ботанике, зоологии, — где особую ценность имеют как раз ранние исследования, зафиксировавшие более несуществующие факты и их сочетания.

В силу исследовательской ориентации, наследующей предпосылки, господствовавшие в социальных науках начала ХХ века, работы Хальбвакса совсем не оказались избавлены от общего девальвирующего качества: синтеза пестрого выделяемых фактов посредством обыденных классификаций. Конечно, по мере развития собственного метода, по мере интеграции в него статистического инструментария и реляционного анализа Хальбвакс становится все ближе к современной концепции социальной науки (правильнее сказать, создает ее для нас).

Большой объем внимания в своих трудах Хальбвакс уделял также вопросам социальной психологии. Основным допущением, на которое он опирается в анализе взаимосвязи коллективной и индивидуальной реальностей, является тезис Дюркгейма об их независимом существовании. Однако, в сравнении с последним, в ранних разработках Хальбвакса почти всегда социальному явным образом онтологически предпосланы человеческая природа, естественные навыки и склонности, интеллектуальные способности, виды деятельности, богатство. Хальбвакс не следует путем «нечувствительного» перехода от предмета одной науки к предмету другой: его интерес к биологии (как основанию социологии) рудиментарен — он даже отрицает за социологией право изучать наследование профессиональных навыков[1, ст. «Замечания к социологической постановке проблемы классов"] „Не социологу надлежит выяснять, передаются ли по наследству телесные отметины от различных видов труда или способности к некоторым специальностям — это биологические проблемы“ морфология»., а его разработки в области объективной психологии всегда подчинены психологии социальной. Но опора на натурализованное представление о сознании закладывает порог применения того социально-исторического инструментария, использование которого видится ему единственно правильным.

В одной из своих работ Хальбвакс пытается выявить систему оснований, исходя из которых общественное сознание (прежде всего оно, а не социологический разум) производит классификацию по оси «высший/низший». Примечательно, что в рамках этого анализа уровень жизни рассматривается им не как множество объективных показателей, но как ряд представлений, очевидностей, в которых реализуется способность социального различения. Хальбвакс приходит к выводу о том, что формы мышления кристаллизуются в социальных институтах, в их материальной структуре, а также через акты выражения индивидом «высших» состояний и эмоций сознание вписывается в материальный порядок и становится тем самым доступным для социального контроля. Какие методические приемы, помимо натурализации, мы обнаруживаем у Хальбвакса? Вот ход, прямо ей противоположный в рамках оппозиции «натурализм/реляционизм»: если низшие классы определяются прежде всего в соответствии с доходами их представителей, то высшие характеризуют прежде всего их расходы. Тот же прием использован при объяснении характера потребления, исторических сходств и различий между близкими по положению во властных, профессиональных и экономических иерархиях социальных слоев. Если мы обратимся к работам по тематике коллективной психологии, наряду с группой, «понимаемой как вещь чувственного восприятия, которую можно потрогать, ощутить…"[1, ст. «Коллективная психология по Шарлю Блонделю"] мы обнаружим социально-генетическое объяснение возможности познания: «…Именно общество — в силу новых контактов, которые устанавливаются между его членами и природой — приобретает, ограничивает, исправляет и изменяет свои представления» [там же].

Объясняя социальное положение, первоначально Хальбвакс действительно описывает отдельные социальные позиции как имеющие собственную сущность, определенную функциями или способностями, свойственными им в силу естественного порядка. Но вслед за этим он реконструирует классы, определяемые через множество показателей: доходы и расходы, навыки и стили жизни, представления и предметы деятельности, производственные функции и свободное время. Исследовательская установка позволяет Хальбваксу демистифицировать негласно допускаемый каузальный монизм в социальных науках. Он в своих работах аргументирует отсутствие единственного мотива или закона, упорядочивающего всю социальную реальность.

В целом все те социальные факты, которые в целях классификации понимаются как естественные, в целях объяснения их в рамках социальной структуры и эволюции трактуются Хальбваксом как соотносительные, будучи едва ли не более, чем у самого Дюркгейма подчинены правилу анализа сопутствующих изменений, при помощи которого социальная связь постигается не извне, а изнутри. Для Хальбвакса каждый из порядков: физический, органический, психический, социальный — обладает относительной автономней и собственными закономерностями, «поэтому искать объяснение изменений общественного сознания следует не в экономической истории, а в нем самом» [1, ст. «Замечания к социологической постановке проблемы классов"]. Обращаясь в анализе к каждому из них, он получает конечные схемы собственно социологического объяснения циклического синтеза различимых (по ряду физических, органических, экономических и социальных характеристик) социальных позиций и соответствующих им коллективных представлений. Именно отсутствие окончательного предметного основания, которое не может быть ни биологической природой, ни психической жизнью индивида, ни экономическими факторами или мотивами, ни статистическими законами, но и не абстрактно-логическими отношениями между социальными фактами, придает методу, практикуемому Хальбваксом, неоднородность и неполноту. Одни и те же социальные сущности, трактуемые и как естественные, и как соотносительные, нуждаются в диффузной питательной среде.

Но, по крайней мере, для нас важным оказывается не то, насколько хорош или плох, ригиден или прогрессивен Хальбвакс в своих работах, а то, что эта натурфилософия оттеняет своим существованием социологические приемы анализа практик и представлений. Синтезируя выделенные элементы метода, можно дать следующую схему базового цикла алгоритма, который Хальбвакс использует при описании/объяснении, в частности, социальной структуры: 1.) констатация дорефлексивно различимой, данной в обыденном опыте социальной позиции Как естественной категории, имеющей источник, в том числе в обыденном языке: «рабочий», «бюрократ», «высший класс» и т. д. и предположение естественных качеств, склонностей или способностей, ей соответствующих — 2.) предположение о социальном единстве, порядке разделения труда, в рамках которого эта позиция воспроизводится как вид деятельности — 3.) гипостазирование коллективных представлений, заданных этим видом деятельности — 4.) выделение ее субъективного условия в форме предметности сознания ее агентов — 5.) поиск показателей, позволяющих объективно и достоверно различать позиции в рамках социального единства — 6.) реконструкция на их основе социальной позиции, критически пересматривающая первоначальные допущения — 7.) фиксация отношения, связывающего представления/операции/телесные признаки, характеризующие агентов (реальные группы), занимающих реконструированную позицию. В развитии метода Хальбвакса приоритет получают те процедуры из указанного алгоритма, которые обеспечивают анализ структуры, механизмов социального воспроизводства и принуждения, объективных показателей социальной динамики.

Дюркгеймовские исследования не отвлекли Хальбвакса от работы над собственными. Некоторые из них опираются на методологию, предложенную Ф. Симианом, приверженцем которого Хальбвакс считал себя всю жизнь, — они включают, в частности, критику чистой политической экономии. Хальбвакс полагал, что перед социологом, который намеревается объяснять социальные факты, открыты два пути. Но ни тот, ни другой не ведет его к цели. Если он чувствителен, главным образом, к сложности фактов, он попытается воссоздать их путем дедукции, исходя их общих свойств человеческого существа, это абстрактный метод, который никогда не соприкоснется с реальностью. А если социолог обеспокоен прежде всего тем, чтобы не потерять контакт с фактами, он будет рассматривать их как историк, то есть в их конкретной форме.

Работам Хальбвакса свойственна отчетливая эмпирическая направленность, в отличие от трудов Дюркгейма, которые покоятся на фундаменте картезианского дедуктивизма Принципы которого сформулированы Декартом, в частности, в «Правилах для руководства ума»: «Весь метод состоит в порядке и рас-положении тех вещей, на которые надо обратить, взор ума, чтобы найти какую-либо истину. Мы будем придерживаться его, если шаг за шагом сведем запутанные и сложные положения к более простым, а затем попытаемся, исходя из усмотрения самых простых, подняться по тем же ступеням к познанию всех прочих».

. Дюркгейм вполне следует его принципам, когда гарантией достоверного описания общества делает положение: наука движется от идей к вещам, а не от вещей к идеям. Социальный факт выступает у него первоэлементом, который, будучи развернут во всей конструкции метода, уже в ней самой раскрывает истину социального мира. Социальный факт по Хальбваксу, — это отношение людей к объектам природы или отношение людей между собой по поводу этих объектов. Если социальный факт субъективен, то невозможна социальная наука, поскольку она может быть только наукой об объективном. Объективными научные результаты становятся в силу того, что они кажутся нам независимыми от нашего действия. В области социальных фактов объективным будет все то в нас, что к нам приходит от общества: юридические правила, религиозные догмы, формы собственности, способы обмена и т. д. Индивидуальная воля человека отлична от всего этого комплекса. Социальная наука должна вычленить устойчивые и определенные отношения после того, как зафиксированы и обособлены случайности. И операция эта не отличается от тех, которые производят в позитивных науках.

Ф. Симиан предлагает ряд правил, посредством которых возможно дать научное объяснение историческим и социальным фактам: среди множества явлений, предшествующих данному, причиной будет то, что можно связать с ним наиболее общим отношением.

Иными словами, условие это предшествующее, которое может быть замещено чем-то другим, а причина — это то, что не может быть замещено, а если и может, то в наименьшей степени. Впрочем, всякое разделение на причину и условие всегда относительно. Всегда нужно стремиться к взаимозаменяемости объясняющих суждений. В истории ничто не встречается так часто, как объяснения одного и того же повторяющегося факта разными причинами. Если одни и те же причины вызывают одинаковые следствия, то следствие является результатом одной и той же причины. Если нельзя произвести взаимную замену, значит, истинная причинная зависимость не найдена.

Использование этих правил ведет к устранению индивида в качестве причины. Индивид никогда не бывает непосредственно предшествующим событием. Индивид — это только случай, и его чаще всего можно заменить.

Хальбвакс пришел к выводу, что к логике социальных наук подходит только обратный дедуктивный метод: имея общее представление о том, что именно хотят объяснить, зная в общих чертах реальность, идти ей навстречу, сочетая элементарные суждения, которые не выведены и не извлечены из социальных фактов.

Для ученого понять — это открыть причины, из-за которых явления сменяются и должны сменяться обязательно в этом порядке, а не в другом. Именно так мыслили авторы концептуальных теорий — они искали причины фактов. Если придерживаться частных индивидуальных фактов, в них самих невозможно обнаружить причины связей между ними. Таким образом, после Симиана и Хальбвакса социологи не смогут больше довольствоваться произвольными построениями и поверхностными наблюдениями. Подобно тому, как великий художник отсылает своих учеников к природе, истинный ученый отсылает нас к фактам.

Часто в своих произведениях социолог возвращается к проблемам теории вероятностей, настаивая на отличии статистических измерений в физико-химических и в социальных науках. В последних статистика связана с охватом — через фиксацию индивидуальных случаев — тех черт, которые существуют или имеют смысл только в группе или институте в целом. Метод социологического анализа не допускает прямого переноса математических методов в объяснение или сведения эмпирических зависимостей к универсальным математическим формам. Формальной компоненте статистики Хальбвакс уделяет в социологии роль средства: «Математика может быть чрезвычайно мощным инструментом при условии, что она подчиняется прогрессу позитивных наук» [1, ст. «Статистика в социологии"]. Однако Хальбвакс разделяет кантианский тезис о невозможности установления общего отношения из суммы индивидуальных случаев. Хальбвакс предлагает такую последовательность шагов для установления статистически значимых отношений: фиксация единичных фактов путем непрерывного наблюдения, помещение их в социальные единства, помещение этих единств (институтов, групп, представлений, склонностей) в более обширные единства (общества). Согласно Хальбваксу, реальная динамика в обществе происходит не колебательно, а поступательно, поэтому статистический факт не является фактом статическим. Таким образом, конструирование статистического факта не менее прочих, требует введения элементов субъективности, и граница между качественным и количественным оказывается не подвижной вообще, а проблематизируемой и устанавливаемой в контексте конкретного исследования. Ф. Симиан, а вслед за ним и Хальбвакс, ясно видел, что статистика — единственное средство постижения социальных закономерностей для группы в целом, которые нельзя было бы обнаружить у какого-либо отдельно взятого ее члена. Правда, эти группы должны представлять собой определенную реальность, иметь определенную устойчивость в качестве групп. Единство во времени и пространстве, предполагающее наличие организации и связи между частями и исследуемое в качестве такового, — именно это объект, в отношении которого используется статистика.

Ф. Симиан видел в количественной социологии эквивалент экспериментального метода. Но здесь следует принять ряд излишних для физики мер предосторожности, поскольку отсутствует средство контроля доступное физику, а именно, материальная проверка (verification). Для уверенности в том, что их средние значения или показатели соответствуют реальности, которая в социологии сложнее, чем в физике, статистик должен рассчитывать также типичные комплексные значения, например, медианы с квартилями и децилями, учитывать наложение данных, а также рассчитывать множество иных видов показателей. Понимать применение статистических методов в количественной социологии, как считает Хальбвакс, следует особым образом. Эти методы дают не теории, а инструменты наблюдения и сравнения, одновременно точные и объективные. Преимущество такого метода состоит в том, что субъективную и качественную оценку (которая может меняться в зависимости от наблюдателя) он заменяет объективным и точным результатом. Вычисление коэффициента корреляции, к примеру, автоматически ответило бы на вопрос, существует ли зависимость между двумя рядами, и какова степень этой зависимости. Но ведь абсолютно достоверный коэффициент корреляции еще не найден и, возможно, существует третий ряд, связанный независимо с первым и со вторым.

При этом всем главным неудобством статистического метода является то, что в нем абстрагируются от порядка, в котором изменения следуют друг за другом во времени и которым нельзя просто так пренебречь. Можно было бы одновременно переставить два таких сопутствующих изменения, перенести их из середины в начало, в конец, или же действовать в обратном порядке, начать с конца. Коэффициент ковариации был бы тот же, но взаимосвязь фактов была бы совсем иною, поскольку мы находимся в такой области, в которой последовательность явлений необратима. К тому же между рядами имеют место взаимные воздействия и реакции: по отношению к соседнему ряду то или иное изменение в один момент оказывается причиной, в другой становится результатом. Об этом может сообщить только прямое и непрерывное наблюдение, которое следует тому порядку, в каком явления сменяют друг друга из года в год. Это значит, что метод, не учитывающий такой порядок, возможно, упускает главное. Таким образом, главным объектом статистического метода являются соответствия в рядах изменений.

Безусловно, математический инструмент мощен, но не будет ли его эффективность выше, если сначала другими методами определить связи, которые важно прояснить, выявить протяженность и границы поля исследований? В социальной науке, как и в социальной реальности, мы имеем шанс несколько продвинуться вперед, только приспосабливая математическую статистику к проблемам, которые ставит позитивное исследование, требуя от нее, главным образом, средство повышения точности измерения и выражения. Что касается объяснений, то по мнению Хальбвакса, есть все основания полагать: в отношении фактов, несомненно, более сложных, чем в биологии, они не могут иметь вид математических.

Удивительно обнаруживать, что в первой трети века социология изменений, социальная статистика и теория вероятности не только мыслились раздельно, но и в некоторых аспектах пpoтивопоставлялись — тогда как сегодня они вместе входят в обязательный набор учебных предметов в рамках социологического образования.

Работы Хальбвакса по коллективной психологии наиболее известны. Они вписываются в единый фронт работ, проводимых социологической школой с ее претензией на систематичность. Их цель — прояснить социальные условия функционирования разума: «коллективные источники», как было принято говорить в то время, или «социальные рамки», как предлагает называть их Хальбвакс, ментальных категорий и функций. К исследованиям, начатым Дюркгеймом, Моссом, Юбером, Герцем и Чарновски о нациях, представлениях о времени, пространстве, личности, единстве и т. д., Хальбвакс добавляет основанные на фактах исследования об эмоциях и рассудочной деятельности.

Общество оказывает косвенное воздействие на чувства и страсти. Это происходит потому, что социальный человек, который есть в каждом из нас, следит за человеком чувствующим. Благодаря своим внешним проявлениям, по крайней мере, видимым и ощутимым способам выражения, эмоции попадают в поле зрения окружающих нас людей, групп, с которыми мы связаны. Конечно, ребенок рыдает, плачет, машет руками и кричит, хотя никто его этому не учил. Но от движений и спонтанных сокращений, присущих совсем маленьким детям, очень далеко до наблюдаемых в более позднем возрасте выражений и навыков, которые полны оттенков и имеют четко определенные значения. Наши эмоции подчинены настоящей социальной дисциплине, поскольку ввиду определенного рода событий, в часто встречающихся обстоятельствах именно общество указывает нам, как мы должны реагировать. У нас могут быть свои особые основания грустить в обществе людей, по той или иной причине радующихся. Но мы себя сдерживаем, принуждаем себя участвовать во всеобщем веселье, ясно чувствуя, что иначе мы сорвали бы праздник. Таким образом, наши аффективные состояния естественным образом стремятся развернуться в социальной среде, которая для них питательна.

Так же Хальбвакса интересует не столько функционирование памяти как таковой, сколько ее социальные функции в различных средах социализации: семье, классах, религиозных сообществах, профессиональных группах. Коллективная память предстает как фактор связности группы; индивидуальная же память выражает только отношение между индивидом и группами, к которым он принадлежит. «Можно сказать, что индивидуальная память — это точка зрения на коллективную память, изменяющаяся в зависимости от занимаемого в ней места; а само это место изменяется в зависимости от отношений, которые я поддерживаю с другими» [1, ст. «Индивидуальное сознание и коллективный разум"]. Поэтому индивидуальная память подчиняется правилам формирования коллективной памяти и часто лишь выражает идеальные потребности данной группы.

Во многих работах Хальбвакса обсуждается проблема разграничения предметной области психологии и социологии — основной вопрос теории Дюркгейма, которому в точности следует Хальбвакс, полагая коллективные ментальные факты основным объектом социологии. Даже если индивид искусственно отделен от общества и рассматривается вне связей, существующих между ним и группой, он, тем не менее, хранит на себе отпечаток общества. Блондель, будучи сам психофизиологом, подчеркивает в одной статье, что психопатология может учиться у социологии. Цитируя Дюркгейма, он говорил: «Не индивид изобретает свою религию, мораль, право, эстетику, науку, язык, манеру поведения в повседневной жизни. С равными, с теми, кто выше или ниже его, с сильными и со слабыми, со стариками, женщинами или с детьми разделяет каждый человек свою манеру принимать пищу и вести себя за столом, неисчислимые особенности своего мышления и поведения, наконец. Все это он получает в готовом виде благодаря воспитанию, образованию и языку, благодаря обществу, частью которого он является…» Journal de psychologie. XXII. Avril 1925. Р.333.

Считается, что, как говорил Г. Тард, человек — социальное существо, привитое на существе биологическом. Сознательная жизнь подразумевает два типа условий: она связана с организмом, но она также находится в связи с социальной средой, ее институтами, ее техниками, ее населением. Но психолог или социолог не может сам полностью исследовать индивида, получившегося от этого пересечения между рядами физиологических и социальных элементов. Таким образом, Хальбвакс разделяет изучение памяти, восприятия, эмоций и чувств между тремя психологическими дисциплинами: одна из них коллективная, другая физиологическая, или специальная, а третья дифференциальная.

Одно из центральных мест в научной работе Хальбвакса занимает проблема классов. Классы, по его мнению, существуют в иерархизированном обществе, что является отражением коллективного представления об обществе и его группах. Классовые различия кристаллизованы в отношении каждой группы к ценностям. И чем выше мы поднимаемся по иерархии общества, тем ближе через сети социабельности оказываемся к ядру этих ценностей. Рабочий класс очень удален от буржуазных ценностей, ибо его члены в своем труде должны «выйти из общества», т.к. этот труд не связан с другими людьми. В отличие от К. Маркса, М. Хальбвакс убежден, что социология классов должна опираться на изучение потребностей, а не на изучении производства. Работы Хальбвакс по рабочему классу приводят его к определению социальной иерархии. Проницательность этого мыслителя в данном вопросе делает его одним из наиболее современных авторов. Как и Макс Вебер, и американские социологи, занимающиеся проблемами стратификации, Хальбвакс приходит к выводу, что структурирование класса является не чем иным, как коллективным представлением, которое общество имеет о самом себе, и что иерархия формируется вокруг доступа к той категории ресурсов, которые общество рассматривает как самые достойные для интереса. Основные свои замечания, касаемые данного вопроса, он излагает в таких работах, как «Замечания к социологической постановке проблемы классов» (1905) и «Характеристики средних классов» (1939). Попробуем более подробно проследить логику мыслей Хальбвакса относительно классовой структуры.

Каким образом в сознании конкретного общества представлены классы? Хальбвакс подчеркивает, что рассматриваемая здесь проблема относится и к социальной психологии. Разделять на классы — значит распределять по группам на основании некоего сходства. Но если черты сходства различны по своему типу, какие из различий выходят па первый план? Нельзя образовать классы на основании внешних сходств, например, биологических качеств — такая классификация будет походить скорее на химическую. Более научным представляется Хальбваксу подход, разделяющий людей на классы в зависимости от экономических организаций, которые они образуют. Класс является объектом социального представления, не говоря уже о том, что он имеет неорганический характер. Понятие классов в сознании людей — нечто конкретное и живое, во всяком случае, очень «человеческое» и не сводится лишь к рядам денежных цифр. Как полагал Хальбвакс, основание деления на классы можно найти где угодно, только не в богатстве. Можно предположить, что существует не одно, а несколько оснований для всех групп ряда (oт верхней до нижней), определяющих, какие накопления объединяются при формировании того или иного класса: для низших групп учитывается, главным образом, оплачиваемый труд, а для высших — расходы. Это имеет психологическую причину.

Каким же образом, с этой точки зрения, общественное сознание разделяет па классы наемных работников? В своем исследовании лондонского рабочего класса Бут предлагает следующую классификацию:

A. Самый низший класс. Лица со случайными заработками, бездельники и полукриминальные элементы.

Б. Непостоянные заработки. Очень бедные.

B. Нерегулярные заработки.

Г. Заработки маленькие, но регулярные.

Последние (В и Г) составляют класс бедных.

Д. Зарплата скромная, но постоянная. Выше черты бедности.

Е. Высокая зарплата.

Это описание, конечно, не является окончательным, как заключает Хальбвакс. Но и в таком виде оно представляет интерес в том отношении, что уровень зарплаты, (более высокий и более низкий), длительность и непрерывность труда ocтаются для определения класса вполне объективным критериями.

Когда речь идет о классе, мы в первую очередь воспринимаем качества входящих в него людей, их манеру жить — то есть, в итоге, все то, что делает их, более или менее полезными и ценными для общества. Для рабочих или ремесленников иерархия устанавливается в основном с учетом длительности или интенсивности и их труда; но здесь же будет иметь место прямо противоположное: люди зажиточные и богатые, занимающие более высокую в сравнении с остальными ступень, будут образовывать определенную иерархию по отношению друг к другу в зависимости or того, как мало времени они отводят работе, сколько часов они не делают ничего полезного. Раньше, когда состояния были не столь велики, признаком богатства считались главным образом сила и здоровье — как следствие хорошего питания и удобного жилища. Сегодня же, как утверждает Хальбвакс, при отнесении людей к тому или иному классу принимают в расчет не столько общественно полезные и неявные расходы, сколько открытые неутилитарные траты. Среди них па первый план выходят расходы, совершаемые время oт времени не с целью получения выгоды, но ради одной лишь демонстрации своего богатства. С этой точки зрения, огромную важность имеют светские собрания, увеселительные поездки — они становятся настоящими обязанностями. Ценится также высокий уровень культуры и образования, особенно если они не имеют практической направленности, не приносят выгоды. Наличие работы у жены несовместимо с репутацией богатого мужа. Чтобы показать со всей очевидностью, что жена не работает, добиваются того, что она оказывается к этому неспособна. Японцы деформируют ступни своих женщин, европейцы долгое время старались воплотить в женщине идеал хрупкости, деликатности, нарочитой болезненной слабости. Расточительность и бессмысленность расходом проявляется и в подборе одежды, которую носят представители богатых классов. Она обычно непрактична и уродлива, но именно в этом и состоит ее предназначение. Шляпы-цилиндры, высокие каблуки у женщин, корсеты — все это стесняет движение, обрекает на безделье. Просторнейшие квартиры, дорогая мебель и домашняя утварь, экзотические лошади и собаки — все это также является проявлением потребности выставлять богатство напоказ. В той мере, в какой эти предметы содержат элементы роскоши, то есть в зависимости от их бесполезности, их владельцев ставят на более высокую ступень социальной иерархии.