ФОРМИРОВАНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЮРОКРАТИИ В АВТОНОМНЫХ ОБРАЗОВАНИЯХ РСФСР В ПЕРВЫЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ (на материалах Карачаево-Черкесии) (1920-1941 гг.)

Актуальность темы

исследования. Особенности формирования советской системы власти, кадровая политика большевиков нередко находились в центре внимания исследователей. Не ослабевает интерес и к региональной специфике политогенеза в советское время. Тем более, что во многих национальных районах России, в том числе на Северном Кавказе, в этом плане была проделана огромная и неординарная работа. После предоставления национально-территориальной государственности северокавказским этносам развернулся процесс формирования местного чиновничьего аппарата (бюрократии), новой региональной элиты, проходивший в довольно сложных, неординарных условиях и отличавшийся заметным своеобразием. Как представляется, анализ подобного опыта важен и в условиях современной России.

Актуальность исследования социальной истории в целом обусловлена самой ее перманентностью, требующей в научном плане разработки проблем генезиса социальной структуры. В особенности это касается исследования возникновения, становления и развития элиты, т. е. процесса формирования той социальной группы, которая исторически выступает ведущей силой политической жизни общества и, тем самым, во многом определяет ход самой истории — народа, региона, страны и т. п. Данная группа на стадии своего окончательного оформления всегда выступает носителем собственной, элитарной субкультуры (элитарной иерархии ценностей, нравов и морально-нравственных ориентиров, этикета и эстетических устоев, маркирующих элиту артефактов и т. д.). Главным признаком оформившейся элиты выступает элитное сознание.

Кроме того, актуальность данной работы диктуется и тем, что от раскрытия поднятой в ней темы напрямую зависит полнота освещения целого блока других научных тем. В частности, это касается проблем освещения причин, условий и протекания политических процессов на Юге России (в нашем случае — в наиболее сложном ее регионе, нагорье) в межвоенный период (1920;1941). Это весьма широкий событийный диапазон — от возвращения во власть вчерашних белогвардейцев и других «социально чуждых элементов», очевидного их преобладания в местных органах советской власти в годы нэпа до систематических кадровых «чисток», проводившихся здесь, как правило, с учетом региональной специфики. К настоящему времени указанные события и явления, как представляется, еще не получили необходимого внимания в историческом кавказоведении, в первую очередь — комплексного изучения.

Степень изученности и историография проблемы. Специальных работ, затрагивающих данную тему, в советское время не проводилось. Причины этого сейчас представляются достаточно объяснимыми — невозможность признания того, что чиновничество в СССР являет собой самостоятельную социальную группу, а отсюда и невозможность открытого освещения самой элиты как правящего слоя. Кстати, именно поэтому почти все обобщающие и теоретические работы по данной теме были подготовлены и изданы за рубежом, в т. ч. труд Милована Джиласа «Новый класс», 1 статьи кавказского эмигранта-политолога А. Авторханова~ (1960;1980;е гг.), исследование М. о.

Восленского «Номенклатура: господствующий класс Советского Союза» (1984) и др. Постсоветские работы, освещающие научный теоретический аспект темы формирования элит (в том числе и проблемы генезиса), принадлежат в основном специалистам по философии, социологии, политологии и др. неисторических дисциплин.4.

В 1920;х гг. отдельные вопросы социогенеза народов Карачаево-Черкесии — конечно, с идеологических позиций того времени — затрагивал в.

1 См.: Джилас М. Лицо тоталитаризма: сборник / Пер. с сербо-хорватского. — М., 1992.

2 Авторханов Д. Г. Империя Кремля. — М., 2001. О себе и времени. Мемуары. — М., 2003. Унифицировали не только мысли // Вестник Каоачаевского научно-исследовательского института. — Черкесск, 2007. — Вып. 3. — С. 57−60.

3 Воспенский М. Номенклатура: господствующий класс Советского Союза. -М., 1991.

4 Крыштановская О. Анатомия российской элиты. — М., 2005. Павлов А. Феномен бюрократии в концепциях западных полшологов // Вопросы экономики. — 1992. — № 1. Севастьянов А. Двести лет из истории русской интеллигенции. Попытка социологического анализа // Наука и жизнь — 1991. — № 3. Холодков В. Государственный социализм и образование нового класса в СССР // Вопросы экономики. — 1992. — № 1. Шматко Н. Д. Становление российского патроната и бюрократический капитал // Социологический журнал. — 1995. — № 6. своих работах У.Д. Алиев1 (1895−1938), ряд лет работавший в стенах Горского НИИ. Касаясь элиты царского периода, он отмечал, что основной задачей русского правительства было стремление «насадить» на Кавказе класс земельных собственников из «верноподданейших элементов», включая горскую знать, туземное офицерство и чиновничество. В его работах отражены также данные по формированию разных социальных групп горцев рассматриваемого региона и в советское время, в т. ч. интеллигенции, аппаратных служащих, а также партийных, комсомольских и профсоюзных структур. Но, как представляется, более обстоятельные научные работы относительно формирования элит народов Верхней Кубани связаны с именем И.Х.-Б. Там-биева (1904;1937). Ему принадлежат работы, посвященные освещению довольно широкого диапазона проблемам социогенеза, от возникновения сословий («О родах и сословно-феодальных отношениях в дореволюционном Карачае и об их фальсификации», 1931; «Рабство и феодализм в дореволюционном Карачае», 1932) и прослойки капиталистов («Политическое и экономическое завоевание Карачая русским царизмом», 1932) до формирования этнического компонента советской бюрократии («О коренизации советского аппарата в Карачае»).2.

Для нашего диссертационного исследования определенную ценность представляли работы, авторами которых были, в основном, партийно-советские функционеры 1920;30-х гг., где затрагивались различные аспекты культурного строительства в КАО и ЧАО, вопросы экономического развития автономий и т. д.3.

1 Алиев У. Д. Карачай (Карачаевская автономная область). — Черкесск, 1991. Кара-халк. Очерк исторического развития горцев Северного Кавказа и чужеземного влияния на них ислама, царизма и пр. — Ростов-на-Дону, 1927.

2 Тамбиев И. Х-Б. О родах и сословно-феодальных отношениях в дореволюционном Карачае и об их фальсификации // Революция и горец. — 1931. — № 2. Рабство и феодализм в дореволюционном Карачае // Революция и горец. — 1932. — № 4. — С. 85−103. О Карачае и Балкарии: Сб. очерков, статей, заметок / Сост. И. М. Шаманов, Ф. И. Шаманова. — Ставрополь, 2003.

3 Бегеулов Л. И. Советский Карачай на путях социалистического строительства (К десятилетию освобождения Карачая) // Попов C.H. Пешком по Карачаю: Сб. статей. — Ростов-на-Дону, 1931. — С. 78−84. Дудов М., Лайпанов X. Культурное строительство // Советский Карачай. — Микоян-Шахар, 1941. С. 75−92. Токаеи С,-У.Б. Социалистическое сельское хозяйство Карачая // Советский Карачай. — Микоян-Шахар, 1941. — С. 4274.

В советской историографии так называемого «постдепортационного времени» (т.е. с 1957 г., после возвращения карачаевцев из мест депортации на историческую родину) также имеется литература, помогающая осветить отдельные аспекты нашей темы. Определенная часть материалов по процессам государственного и партийного строительства, дающих, правда, лишь косвенное представление о бюрократических структурах данного региона, содержится в коллективных трудах. В их числе в первую очередь следует назвать 2-й том «Очерков истории Карачаево-Черкесии», где помещены статьи К. Т. Лайпанова, М. И. Овчинниковой, У. И. Петижева, JI.A. Сморкалова, посвященные межвоенному периоду истории региона.1 Общая черта всех упомянутых работ советского времени заключается в том, что в них — в силу отмеченных выше причин — полностью обходится вопрос о процессах формирования партийно-советского и хозяйственного управленческого слоя, о его характеристике и структуре, даже о численности бюрократии, не говоря уже о ее динамике.

Но и в постсоветский период исторического кавказоведения концептуальная сторона процессов социогенеза, происходивших в данном регионе в межвоенный период, почти не освещается, а проблемы советского и партийного строительства и сейчас, можно сказать, непопулярны в исследовательской среде. По-видимому, это связано с общими тенденциями в региональной историографии Северного Кавказа, обозначившимися в годы т.н. «перестройки» и ориентированными, в основном, на темы героики и трагедии в истории тех или иных пародов.

Здесь можно отметить то, что в некоторых публикациях отдельные аспекты интересующей нас темы затрагивались либо косвенно, либо довольно кратко. Например в работе И. Х. Байрамукова кратко констатируется, что «сословные предрассудки, возведенные в классовые различия и классовое противоборство, сыграли самую отрицательную роль. в деле разобщения.

1 См.: Очерки истории Карачаево-Черкесии. -Черкесск, 1972.-Т. 2. народа, в кадровой политике, в репрессиях" 1920;1930;х гг.1 Отдельные вопросы социогенеза, правда в очень сжатой форме,' были затронуты при характеристике национально-государственного строительства на территории Верхней Кубани в 1920;30-е гг. в труде Д. А. Напсо и С. А. Чекменева.2.

Определенные события рассматриваемого времени затрагиваются в исследованиях биографий лидеров региональной элиты в виде отдельных издал ний (например, об У. Д. Алиеве, С.-У.Б. Токаеве), во вводной части биографических очерков, сборников их сочинений (например, И.Х.-Б. Тамбиева, И.А.-К. Хубиева (Карачайлы), 4 в циклах газетных версий биографических очерков руководителей Карачаево-Черкесии (глав исполнительной власти) в 1920;1930;х гг., 5 в сводном труде «Известные люди Карачаево-Черкесии». 6.

Первые зарубежные работы, непосредственно затрагивающих вопросы формирования управленческого слоя народов Карачаево-Черкесии, принадлежат М. А. Дудову (1908;1980), бывшему научному сотруднику Карачаевского научно-исследовательского института (КНИИ), эмигрировавшему во время Второй мировой войны. В 1950;1960;е гг. он работал в ФРГ и Турции, затем переехал в США. Известно, что Дудов защитил докторскую диссертацию и публиковался под псевдонимами «Рамазан Карча», «Махмут Аслан-бек» в журналах «Kafkasya» и «Dergi», выходивших на турецком языке, а у также издал две небольшие монографии. Эти работы представляют определенную ценность, поскольку М. А. Дудов, как современник описываемых.

1 Байрамуков И. Х. Ислам Карачайлы (Хубиев) как ученый-социолог // Ислам Карачайлы и современность: материалы научной конференции. — Карачаевск, 1999.

2 Напсо Д. А., Чекменев С. А. Надежда и доверие: из истории дружесп! енны связей народов Карачаево-Черкесии с русским народом. — Черкесск, 1993.

3 Лайпанов K.T., Батчаев M. X-K. Умар Алиев. — Черкесск, 1986. Суюнчев А. А. Время рассудит: очерк. — Карачаевск, 2004.

4 Избранные работы Ислама Карачайлы (Хубиева) // Ислам Карачайлы и современность: материалы научной конференции. — Карачаевск, 1999. Тамбиев И. Х-Б. О Карачае и Балкарии: сборник очерков, статей, заметок / Сост. И. М. Шаманов и Ф. И. Шаманова. — Ставрополь, 2003.

5 Шаманов И. М. Государственный деятель, ученый, патриот// Карачаево-балкарский мир. — 1991. —31 марта.- Хатуев Р., Шаманов И. Трижды президент // Экспресс-почта. — 2004. — 10 июня.- На карачаево-балкарском языке: Хатуланы Р., Шаманланы И. Айбазланы Хусейн // Къарачай. — 2008. — 11 сентября.- Ша-манланы Бекмырза // Къарачай. — 2008. — 24 июля.- Хачирланы Осман // Къарачай. — 2008. — 10 июля.- Гюрджюланы Къурман-Алий // Къарачай. — 2008. — 15 мая.- Къууатланы Рамазан // Къарачай. — 2008. — 17 апреля и др.

6 Известные люди Карачаево-Черкесии / Сост. К.С.-Б. Урусов, Р. Т. Хатуев. — Черкесск, 1997. — 'Г. 1.

7 Mahmut Aslanbek. Karagay ve Malkar Turklerinin faciasi. — Ankara, 1952. Mahmut Aslanbek. § imalTKafkasyada Karagaylilann imhasi // Kafkasya. — 1951. — № 4/5. — В. 18−29. процессов, приводил хорошо известные ему со времен работы в КНИИ в 1930;нач.1940;х гг. данные об истреблении значительной части карачаевской элиты. Вместе с тем, значительная часть трактовок событий и явлений того времени излагается не столько с научной, сколько с идеологической точки зрения, диктуемой условиями «холодной войны» (М.А. Дудов ряд лет работал на радио «Свобода»).

Объектом исследования, учитывая актуальность, научную и практическую значимость темы, а также отсутствие целостного анализа и обобщающих трудов по затронутой проблематике, избрана история социального генезиса народов Карачаево-Черкесии на этапе новейшей истории.

Предметом исследования является социальная группа в ее историческом ракурсе, а именно — региональный управленский слой (чиновничество, бюрократия), определяемый как правящий, или политический класс и рассматриваемый в конкретно-исторический период 1920;1941 гг. Содержание данного понятия проистекает из дефиниций, данных специалистами по изучению элит (политический класс в советское время представлял собой сово к купность номенклатурных должностей.).

Диссертант ставит своей целью провести комплексное изучение (с определением общих и специфических аспектов) особенностей формирования, функционирования, эволюции национальной бюрократии в Карачае и Черке-сии. Указанная цель диктует нам следующие задачи исследования:

1) выявление комплекса детерминирующих факторов социального генезиса (исторического социогенеза);

2) изучение хода самого процесса становления, развития и утверждения бюрократии в национальных районах;

3) проведение структурного анализа состава этно-региональной политической элиты;

4) освещение вопроса исторического соотношения социогенеза и поли-тогенеза в изучаемый период;

1 См.: Крыштановская О. Анатомия российской элиты. — М., 2005. — С. 22. — Прим.2.

5) исследование реализации государственной национальной политики в период 1920;х — начала 1940;х гг. в регионах Юга России, ее основных принципов, компонентов, форм и методов.

В ходе нашего исследования мы пришли к выводу о необходимости ограничить хронологические рамки так называемым межвоенным периодом (1920;1941 гг.). Это связано, прежде всего, с тем, что в рассматриваемое двадцатилетие процессы становления местного чиновничества завершились формированием региональной национальной бюрократии. Правда, в отдельных случаях автор посчитал возможным выйти за обозначенные хронологические рамки, чтобы показать преемственность, закономерность тех или иных процессов и явлений.

Географические рамки исследования охватывают территорию современной Карачаево-Черкесской республики, которая в ходе изложения нашего материала иногда заменяется географическим термином «Верхняя Кубань».

Методологическая и теоретическая основа диссертационного исследования. Конкретно-историческое рассмотрение избранной для диссертационного исследования темы основано на последовательном применении общих теоретико-методологических принципов исторического познания, широком использовании эвристических возможностей и теоретического инструментария ведущих отечественных и зарубежных школ гуманитарного знания. Автор полагает, что наиболее продуктивный путь изучения противоречивого общественного процесса заключается не в противопоставлении друг другу формационного и цивилизационного подходов, а в комбинации элементов, их составляющих.

Представленная диссертационная работа базируется на принципах историзма, научной достоверности, системности и конкретности рассмотрения фактов, общепризнанных в науке.

Применяя, наряду с общенаучными методами познания (такими, как метод качественного, содержательного анализа, метод описательного анализа, а также индуктивный и дедуктивный методы), специально-исторические методы (хронологический, сравнительно-исторический, генетический, типологический, ретроспективный), автор стремился достичь решения сформулированных им задач диссертационного исследования.

В нашем исследовании мы исходим из того, что социальная история это «форма исторического исследования, в центре внимания которой находятся социальные группы, их взаимоотношения, их роли в экономических и культурных структурах и процессах» (X. Риттер). Из таких социальных групп наш научный интерес, как отмечалось, сосредоточен на бюрократии. Здесь можно напомнить, что термин «бюрократия» был введен в научный оборот французским мыслителем Винсентом де Гурнэ, а в современном смысле («правление профессиональных чиновников" — класс профессиональных чиновников) стал употребляться позднее, со второй половины ХТХ в.1.

Источниковая база диссертации основывается, прежде всего, на материалах архивов и отдельных опубликованных сборниках документов. В нашей работе мы основываемся преимущественно на документах (протоколы заседаний, материалы конференций, сессий, анкетные данные служащих аппарата различных учреждений и т. п.), сохранившихся в архивах советских и партийных органов, а также на материалах официальных печатных органов региональных и центральных властей. В первую очередь это касается материалов, выявленных нами из массива документов Центра документации общественных движений и партий Карачаево-Черкесской республики (ЦДОДП КЧР) и Государственного архива Карачаево-Черкесской республики (ГА КЧР).

По фонду «Карачаевский обком» (Ф. П-45) ЦДОДП КЧР, где содержится массив документов, принятых партийными органами — бюро, пленумом обкома, партконференцией — нами использованы протоколы заседаний бюро обкома партии за 1926;1940 гг. (ДД. 1,8−11, 16, 18,20, 24−27,31−32,41−43,6162, 64−65, 67−69, 73−74, 77−79, 84−85, 89, 92, 99). Из данного фонда нами при.

1 Павлои Л. Феномен бюрократии в концепциях западных политологов // Вопросы экономики. — -С. 136.

1992. -№ 1. влечены также материалы областных партконференций 1920;1930;х гг. (ДД. 6, 7, 21, 71, 75, 81, 87), анкеты участников партконференции (Д. 13), особые решения обкома 1940;1941 гг. (Д. 86), а также материалы СевероКавказского крайкома партии 1920;х гг., связанные с Карачаево-Черкесией (Д. 5). Определенные данные получены из фонда «Карачаевская областная контрольная комиссия» (Ф. 364) этого же архивохранилища, где аккумулированы личные дела партийно-советского актива того времени (ДД. 14, 143, 178).

Из материалов ГА КЧР использованы документы фондов: «Исполнительный комитет Карачаевского областного Совета рабочих, крестьянских, красноармейских, горских и казачьих депутатов» (Ф. Р-307. Оп.1. ДД. 214, 139, 147, 188- Оп.2. ДД. 602, 654), «Карачаевский окружной революционный комитет» (Ф. Р-316. ДД. 1, 6, 7), «Отдел юстиции Карачаевской автономной области» (Ф. Р-326. ДД. 2, 6). Использованы также отдельные документы фондов «Карачаево-Черкесский обком КПСС» (Ф. 1), «Баталпашинский отдел здравоохранения» (Ф. Р-26), «Учкуланский революционный комитет (ревком)» (Ф. Р-40).

Кроме того, нами привлечены информативные материалы из фондов Карачаево-Черкесского историко-культурного и природного музея-заповедника («Музейные фонды» — Ф. 1, 2, 4) и Карачаевского научно-исследовательского института (Ф. 3 «Карачай в 1920;1943 гг." — Ф. 11 «Персоналии" — Ф. 19 «Наука и образование»).

Следует отметить, что в архивах КЧР в наиболее полном виде сохранились материалы по Карачаево-Черкесской автономной области (1922;1926) и Карачаевской автономной области (1926;1943). Данных по Черкесскому национальному округу (с 1928 г. — автономной области, ЧАО), составлявшему примерно четверть нынешней территории Карачаево-Черкесии, в нашем исследовании несколько меньше. Тем не менее в обеих автономных областях проходили схожие (вплоть до идентичности) социальные процессы, поэтому недостаток некоторых материалов, на наш взгляд, не-препятствует формированию цельной картины социогенеза на всей территории Верхней Кубани.

В качестве источников нами привлечена также справочная литература довоенного времени, в том числе «Итоги хозяйственного и культурного строительства Карачаевской автономной области», 1 «Районы Северного Кавsy каза (Краткий статистический справочник)»," «Справочник по народному хозяйству и культуре Карачаевской автономной области». 3 Используются также более поздние справочные издания, например, статистический сборник «Карачаево-Черкесия — к 60-летию автономии». 4.

Научная новизна работы состоит в том, что она, во-первых, представляет первую в отечественном кавказоведении попытку раскрыть историческую основу и сущность ряда глубоких социальных процессов, которые происходили в регионах с компактным проживанием коренного населения на протяжении первых десятилетий советского периода.

Во-вторых, диссертация является первым в историческом кавказоведении специальным и комплексным исследованием региональной национальной бюрократии межвоенного периода.

В-третьих, определена совокупность причин рассматриваемого исторического процесса, условий, при которых они протекали, факторов, порождавших его региональную специфику.

В-четвертых, обозначены принципы, формы и методы государственной кадровой политики в «национальных» регионах Юга страны (на примере Карачаево-Черкесии).

В-пятых, впервые в историографии исследуемого региона рассматривается «сословный» (не классовый) фактор в кадровой политике советских властей и партийных органов.

Итоги хозяйственного и культурного строительства Карачаевской авюномной области. — Кисловодск, 1935.

2 Районы Северного Кавказа. Краткий статистический справочник. — Пятигорск, 1935.

1 Справочник по народному хозяйству и культуре Карачаевской автономной области. — Пятигорск, 1939.

4 Карачаево-Черкесия — к 60-летию автономии. — Черкесск, 1981.

В-шестых, проведен анализ деятельности государственных (советских) и партийных органов региона в процессе формирования новой элиты, их функциональные различия в выработке и проведении кадровой политики.

В-седьмых, впервые в научный оборот вводится массив архивных источников рассматриваемого времени.

В целом настоящее исследование ориентирует на непременный учет фактора социогенеза в научных работах, что будет способствовать преодолению недостатков сугубо событийного изложения сложных исторических процессов того времени применительно к югу России.

Положения, выносимые на защиту. Проведенное исследование позволяет вынести на защиту следующие положения и выводы:

1. Высокая степень социальной мотивации к государственной службе (обусловленная ее престижностью) у горцев региона была заложена еще в царский период, а Советская власть не только не внесла существенных изменений в данном плане, но даже усилила у горцев стремление попасть в политическую элиту.

2. Советская власть с первых дней своего утверждения на территории Верхней Кубани признавала, что ее военная победа в гражданской войне не тождественна победе политической и идеологической. Основная проблема — кадровая — в национальных окраинах бывшей Империи толкала новые власти к использованию «старых кадров» (в условиях Карачая и Черкесии даже бывших дворян и князей).

3. В динамике управленческих генераций в исследуемый период можно выделить два основных этапа. Первый относится ко временам нэпа, когда в партийных и особенно советских органах власти в Карачае и Черкесии преобладали «старые кадры». Второй начинается с конца 1928 г., когда регион почти на десятилетие вступил в полосу кадровых «чисток». «Перегибы» в кадровой политике были официально признаны в начале лета 1938 г., что ознаменовало конец эпохи «чисток» и завершение полного обновления элит. Важной чертой «чисток» была дискредитация и дискриминация не только выходцев из «эксплуататорских классов», но представителей досоветской по происхождению интеллигенции, объявленной «националистической» и «контрреволюционной».

4. Наиболее престижной сферой государственной службы в рассматриваемое время были силовые структуры, а служба в них всемерно поощрялась и стимулировалась официальной идеологией, формировавшей милитаризованное мышление. Но во главе органов ОГПУ-НКВД Карачая и Черкесии никогда не стояли местные уроженцы. Все первые лица таких органов командировались из других регионов. С другими силовыми структурами в этом плане дело обстояло иначе. Представители коренных народов назначались на должности начальника областного прокурора, областной милиции. Центр доверял «коренным» кадрам и управление региональной судебной властью.

5. В рассматриваемое время имело место острое соперничество между советской (государственной) и партийной элитами. К концу исследуемого периода основной структурой, ответственной за реализацию кадровой политики на соответствующих уровнях, окончательно стал партийный комитет (областной, районный, первичный). Именно он стал политическим органом, низведя советские органы к хозяйственным функциям. Это явилось естественным следствием того, что в масштабах страны произошло полное огосударствление всей системы партийных органов. Поэтому некогда партийные функционеры (т.е. идеологические работники) фактически стали государственными служащими.

6. С начала 1930;х гг. в регионе также фиксируется соперничество внутри партийной элиты, прежде всего, между двумя категориями партийных органов — обычными (райкомами) и чрезвычайными (политотделы МТС). Это партийное «двоевластие» на местах сложилось в связи с переходом Центра к чрезвычайным мерам управления.

7. В регионе функционировала строгая иерархия публичных (т.е. ориентированных на общественную деятельность) бюрократий, где верхнюю ступень занимали служащие партийно-советских органов, вторую — хозяйственные руководители, третью — профсоюзные лидеры, четвертую — комсомольские «вожаки».

8. В кадровых вопросах последовательно проводился курс сталинской национальной политики на «коренизацию» управленческой прослойки северокавказских автономий. Так, в начале 1933 г. доля представителей коренных национальностей в КАО составляла 43,7% членов райисполкомов, около 78% членов сельсоветовони преобладали на областном уровне Советов, а также в партийном руководстве (обком и бюро обкома).

9. В кадровой политике властей рассматриваемого региона проявляется ориентир на укрепление статусных позиций (в т.ч. и в органах власти) специалистов технических отраслей. Это, на наш взгляд, соответствует установке государственного руководства на укрепление экономической и военной мощи государства, в т. ч. посредством стимулирования естественных наук (геология, физика, химия, биология, медицина) и технических дисциплин.

Теоретическая и практическая значимость рассматриваемой диссертации заключается, прежде всего, в том, что она обозначает и обосновывает важный исследовательский ориентир в региональном кавказоведении, его важную су б дисциплину — историческую элитологию как компонент социальной историографии.

Кроме того, диссертационное исследование облегчает процесс разработки и написания научных работ, учебников и учебных пособий, освещающих советский период истории народов и регионов Северного Кавказа. Наблюдения, оценки и рекомендации, изложенные в диссертации, как представляется, могут быть полезны при изучении кадровой политики сегодняшней российской власти, выработке современной модели государственной национальной политики (на местном и федеральном уровнях). Предлагаемая работа может сыграть положительную роль не только в строго научном, но и в культурно-просветительском плане.

Следует отметить, что архивные материалы, вводимые в научный оборот в предлагаемой диссертации, могут быть полезны при освещении смежных тем отечественного кавказоведения.

Апробация результатов исследования. Результаты диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры истории России Карачаево-Черкесского государственного университета им. У. Д. Алиева и кафедры социально-гуманитарных наук Пятигорского государственного технологического университета. Основные положения и выводы изложены автором в восьми научных публикациях общим объемом 5,9 п.л. Результаты исследования представлялись в форме докладов и выступлений на Всероссийских научных конференциях. Материалы диссертации используются в учебном процессе при чтении курса «История народов Карачаево-Черкесии».

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав (по три параграфа в каждой), заключения, списка использованных источников и литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Проведенное исследование позволило нам сделать следующие выводы.

Стремление попасть в политическую элиту сформировалось у горского населения Верхней Кубани еще в царский период и было обусловлено представлениями о высокой престижности государственной службы. После установления Советской власти существенных изменений в этой сфере не произошло, и у горцев сохранялась высокая степень социальной мотивации к обретению статуса госслужащего.

Военная победа большевиков в гражданской войне не была тождественна победе политико-идеологической. Кроме того, ощущался значительный кадровый «голод». Грамотных специалистов, особенно в национальных регионах, не хватало. Поэтому в первые годы Советской власти в Карачае и Черкесии активно использовали на государственной работе «классово чуждые элементы», в том числе бывших князей и дворян.

В динамике управленческих генераций в исследуемый период можно выделить два основных этапа. Первый относится ко временам нэпа, когда в партийных и особенно советских органах власти в Карачае и Черкесии преобладали «старые кадры». Второй начинается с конца 1928 г., когда регион почти на десятилетие вступил в полосу кадровых «чисток». В результате к концу 1930;х гг. произошло полное обновление политической элиты, сопровождавшееся дискредитацией и дискриминацией не только выходцев из «эксплуататорских классов», но представителей досоветской по происхождению интеллигенции, объявленной «националистической» и «контрреволюционной».

Довольно престижной в рассматриваемое время была служба в силовых структурах. Однако в них была наиболее ярко выражена этническая составляющая. Во главе органов ОГПУ-НКВД Карачая и Черкесии никогда не стояли местные уроженцы. Все первые лица таких органов командировались из других регионов. Это было связано, прежде всего, со стремлением избежать клановости в такой важной сфере, как государственная безопасность, а также с тем, что местное население не обладало, по мнению представителей центральной власти, высоким уровнем политической благонадежности. С другими силовыми структурами в этом плане дело обстояло иначе. Представители коренных народов назначались на должности начальника областного прокурора, областной милиции. Центр доверял «коренным» кадрам и управление региональной судебной властью.

В исследуемый период имело место острое соперничество между советской (государственной) и партийной элитами. В 1930;е гг. основной структурой, ответственной за реализацию кадровой политики на соответствующих уровнях, окончательно стали партийные комитеты. Именно они стал политическими органами, низведя Советы к хозяйственным функциям. Это явилось естественным следс1вием огосударствления всей системы партийных органов, происходившей в масштабах всей страны. В итоге, партийные функционеры фактически стали государственными служащими.

С начала 1930;х гг. в Карачае и Черкесии также отмечается соперничество внутри партийной элиты. Прежде всего, оно имело место между двумя категориями партийных органов — обычными (райкомами) и чрезвычайными (политотделы МТС). Это партийное «двоевластие» на местах сложилось в связи с переходом Центра к чрезвычайным мерам управления.

В регионе функционировала строгая иерархия публичных бюрократий, первую ступень которой занимали служащие партийно-советских органов, вторую — хозяйственные руководители, третью — профсоюзные лидеры, четвертую — комсомольские «вожаки».

В кадровых вопросах последовательно проводился курс на «корениза-цию» управленческой прослойки северокавказских автономий. Например, в начале 1933 г. представители коренных национальностей преобладали на областном уровне Советов, а также в партийном руководстве, их доля в КАО составляла 43,7% членов райисполкомов, около 78% членов сельсоветов.

В кадровой политике властей рассматриваемого региона проявляется ориентир на укрепление статусных позиций специалистов технических отраслей. Это, на наш взгляд, соответствовало установке государственного руководства на укрепление экономической и военной мощи государства, в том числе посредством стимулирования развития естественных наук (геология, физика, химия, биология, медицина) и технических дисциплин.

Кроме того, хотелось бы отметить, что в отечественной науке неоднократно указывалось на актуальность исследования рассматриваемого периода истории нашей страны. При этом, по мнению В. И. Пантина, текущий анализ советского времени оказывается недостаточным для научного уяснения того, «какие последствия имело уникальное по своей продолжительности и интенсивности господство системы, уничтожавшей традиции и нормы прежнего общества и пытавшегося сформировать «нового человека» и «новую цивилизацию». 1 Как бы развивая эту идею, Б. Орлов пишет, что в Советской России «была осуществлена попытка фундаменталистского обоснования и соответственно реализации социалистической утопии. Фундаменталистского в том смысле, что человек, уверовав в ту или иную идею, всецело поглощен ею и совершенно закрыт для сомнений или контраргументов"2.

По-видимому, приходится признавать как факт то, что последствия «коммунистического эксперимента» действительно еще не до конца осмыслены в научном плане. Данный тезис полностью применим и в отношении так называемых национальных регионов юга России. Правда, В. И. Пантин уже сделал основной вывод об итогах деятельности указанной системы. На его взгляд, «цивилизационный генотип» российского общества был полностью изменен", в то время как в остальных странах, так или иначе находившихся под властью коммунистических режимов, такой генотип «в целом остался прежним"3.

1 Пантин В. И. Сможет ли российская наука понять, что происходит в России? // Pro et contra. — М., 2000. — Т. 5. — № 2. — С. 140.

2 Орлов Б. Сны Веры Павловны в XXI веке // Независимая газета. — 2003. — 9 декабря.

3 Пантин В. И. Сможет ли. — С. 140.

Однако проделанная нами работа позволяет не согласиться с таким выводом, точнее будет сказать — согласиться не во всем. Это можно было бы, видимо, утверждать априори, так как и сегодняшняя реальность указывает на очевидное своеобразие российского общества, на типологическую несхожесть его с известными социальными моделями Европы и Азии. Коммунистический режим в нашей стране, по крайней мере, в первые десятилетия своего правления следовал отечественной традиции — причем не только в воссозданной «по царскому образцу» системе чиновничества. Вот другие признаки, часть которых проиллюстрирована нами на региональном материале:

— духовенство с первых же дней большевистского правления попало, как и во времена Петра Великого, в «физическую» зависимость от власти;

— интеллигенция с 1920;х гг., как и при царе, оказалась в жестких тисках государственного патернализма;

— рабочие в реальности не стали средоточием «диктатуры пролетариата», а по-прежнему были оттеснены от органов управления;

— крестьянство с рубежа 1920/30-х гг. вновь — в лице колхозов — вернулось к общинной системе.

Кроме того, в рассматриваемое время все союзные республики, как при царе, стали управляться через назначаемых центром функционеров, то есть СССР из федерации превратился в традиционное унитарное государство. Вскоре, в годы Великой Отечественной войны, верующие разных конфессий — как и при царе — обрели своих первоиерархов: после долгого перерыва был избран патриарх РПЦ, восстановлены старые и учреждены новые духовные управления мусульман во главе с муфтиями. Добавим, что преемственность подчеркивалась и возрожденной атрибутикой времен империи — системой офицерских званий и знаков различия, расшитыми золотом и серебром мундирами не только военнослужащих, но и гражданских чиновников.

Кстати, стала всемерно культивироваться старая, имперского времени, система стимулирования службы советских чиновников. Вместо абстрактной преданности идеям коммунистического строительства пропагандировалась личная преданность вождю (как ранее государю императору), которую скрепляли льготами и привилегиями, дающими возможность обрести для себя и своей семьи более-менее престижный статус. Но, с другой стороны, труд чиновника фактически не нормировался ни по времени, ни по объему, а принадлежность к бюрократии была связана с определенным риском. Не было защиты от системы «чисток», которая на территории Верхней Кубани стала действовать с упоминавшегося 5-го пленума обкома, прошедшего осенью 1928 г. (Один из его делегатов не случайно сказал, что «этот пленум обкома будет являться историческим пленумом, потому что впервые будет слушаться вопрос об очистке организации от контрреволюционных элементов»).1 Репрессии 1937;1938 г., обрушившиеся на наиболее опытную прослойку национальной бюрократии, проиллюстрировали степень бесправности госслужащего. Тем не менее в бюрократию устремлялись массы молодежи.

Как отмечает один из ведущих исследователей российской бюрократии Уолтер Пинтнер, «институт чиновничества в России объединял поколения и эпохи». В связи с этим Е. М. Альбац пишет, что «традиции бюрократического государства с его коррупцией, неэффективностью, неподотчетностью общественным институтам, экспансией на негосударственные сферы,'приматом на обществом, полным неуважением к правам индивидуума» в России «благополучно перевалили через века, потрясения и смены режимов». На вопрос о причине этого указанный автор отвечает: «Потому что бюрократическая традиция оказалась самой сильной и самой жизнеспособной». 2 Мы лишь добавим, что эта традиция государства — высшего из исторически известных типов социальной организации, политико-правового стержня любого «цивили-зационного генотипа». Отсюда напрашивается вывод о том, что за годы советского строя этот генотип не был «полностью изменен». По крайней мере,.

1 ЦДОДП КЧР. Ф. П-45. On. 1. Д. 16. Л. 52.

2 Альбац Е. М. Бюрократия: борьба за выживание // Независимая газета. Приложение НГ-Сценарии. — 2000. — 10 декабря. — № 11. это справедливо применительно к государствообразующей социальной категории, каковым и выступает бюрократия.

Кроме того, видимо, можно с известной долей осторожности утверждать, что к началу 1940;х гг., то есть к концу рассматриваемого периода завершалось становление (может, даже и восстановление) — не только по сути, но, во многом, и по форме — имперского государства. Точнее будет говорить об империи традиционно «российского» типа: без ярко выраженного тандема метрополия — колония, что отличает этот тип от «европейских» империй, где колонии низведены до уровня источника жизнеобеспечения метрополии.

В первые годы Советской власти осознавалось и то, что «идейно устойчивый» кадровый резерв из числа самих горцев был крайне ограничен. К моменту прихода Советской власти в Карачае и Черкесии убежденных революционеров-коммунистов насчитывалось буквально единицы, да и подлинно сочувствующих атеистической («безбожной») власти было немного. (Отсюда и восстания 1920 и 1930 г., каждое из которых довольно легко приводило (пусть и временно) к свержению Советской власти на большей части территории Карачая и Черкесии). В таких условиях центр поначалу санкционировал привлечение региональными властями к государственной службе авторитетных представителей дореволюционной элиты. Продолжая традиции времен поздней Империи, советский центр (непосредственно или через краевые власти Северного Кавказа) старался не осуществлять управление горцами путем внешнего принуждения. Как и при царизме, Советская власть создавала, применяя давно апробированные формы обучения, материального и морального стимулирования, лояльную бюрократию из самой горской среды.

Таким образом, кадровая политика составляла важнейший компонент советского государственного строительства, а основными проводниками ее в рассматриваемый период стали партийные комитеты всех уровней. Мы уже объясняли это тем, что произошло полное огосударствление правящей партии и к началу 1940;х гг. чиновничество, ранее различавшееся по своей сущностной природе (все-таки, изначально партактив выполнял несколько иную работу — управление преимущественно общественно-политической и идеологической сферами, тогда как совслужащие — правовой, экономической и социальной), стало более-менее однородной социальной средой.

Рассмотренный материал позволяет делать выводы о том, что в рассматриваемое время сформировался и функционировал как инструмент скрытой эксплуатации так называемый «властно-административный ресурс». Последний характеризуется исследователями как «совокупность крипто-маргинальных элементов» властных отношений эксплуатации, включая присвоение, самовольное распоряжение, самовольное использование, круговая порука, протекционизм, внеправовое принуждение, фактическое правонарушение и преступление.1 Данная система эксплуатации проявлялась не только в отношениях между элитой и остальным населением, но и иерархически внутри самой элиты, где скреплялась такими внеправовыми отношениями, как корпоративность, клановость, личная уния, ненормированность труда и т. п.

К концу исследуемого периода полностью сохранилась и даже укрепилась основа традиционного общественно-политического сознания, где ярко выражены две черты. С одной стороны — прежняя отчужденность народа от власти, а с другой — гражданская непритязательность («вся русская история заставляла нашего маленького человека притерпеться к нужде, недостатку материального в своей жизни». 2).

Автор, естественно, не претендует на безупречность всех выводов и всех трактовок настоящего исследования. Очевидно, имеются и альтернативные точки зрения на освещение поднятых здесь проблем. Но мы, вслед за нашими коллегами-кавказоведами, исходим из того, что именно способность к сближению, синтезу разных подходов и вариантов даёт возможность воссоздания «наиболее объективного и полифонического по звучанию истори.

1 Буланов Н. И. Сущность и содержание властных отношений эксплуатации человека// Научная мысль Кавказа. Научный и общественно-теоретический журнал. Приложение. — 2006. — № 4(88). -С. 23.

2 Глебова И. Верхи и низы: новая консолидация // Независимая газета. — 2006. — 15 декабря. ческого полотна". 1 В этом плане мы надеемся на полезность нашей попытки изучения рассмотренной темы.

1 Виноградов В. Б. Современные аспекты российского кавказоведения. — М.-Армавир, 2007. — С. 9.