ХХП съезд КПСС ориентирует советских исследователей на необходимость оперативно и в то же время глубоко «осмыслить некоторые новые явления в мире капитализма, в частности осот бенность нынешнего этапа общего кризиса капитализма» .^ Атмосфера консервативных перемен в сфере экономики, социальной политики и культуры — безусловно факт принципиального значения и заслуживает самого пристального внимания со стороны марксистской критики.
В нашей социально-политической и философской литературах уже проделана существенная работа по критическому анализу различных аспектов возрождающейся консервативной идеологии. Первой публикацией, в которой было четко отмечено формирование новых идеологических настроений в лагере бывших оптимистовтехнократов, стала статья Ю. А. Замошкина и А. Г. Мельвиля в р
1976 г. В дальнейшем объектом марксистских исследований стали различные аспекты указанного сдвига вправо. Были рассмотрены эволюция и идейное содержание различных форм консерватизма на американском континенте. Проанализирована сущность «неоконсервативных» тенденций в экономике, политике и культуре.^.
1. Материалы ХХУ1 съезда КПСС. М., 1981, с. 79.
2. Замошкин Ю. А., Мельвиль А. Ю. Между неолиберализмом и неоконсерватизмом. — «Вопросы философии», 1976, Jfc II.
3. Мельвиль А. Ю. Идеология американского консерватизма: традиции и современные формы. — «Вопросы философии», 1979, № 5, Гаджиев К. С. Эволюция основных течений американской буржуазной идеологии М., тряд и др.
4. Галкин А. А. Новая «консервативная волна» как порожде.
Выявлен по существу «международный» характер идеологической реакции в форме «нового консерватизма» .^ В частности усиление консервативного мышления было обнаружено и прослежено не только в англоязычной литературе, но и в теоретических построениях зао падногерманских и французских буржуазных идеологов.
Вместе с тем ряд проблем остаются еще малоразработанными. В частности в нашей литературе практически нет работ, посвященных анализу генезиса и функционирования «новых» консервативных идей в свете начавшегося в 70-е годы кризиса организационной теории и практики либеральных технократов. Вот почему автору диссертации представлялось важным и интересным проанализировать «организационную альтернативу» теоретиков правого толка. Диссертант исходил из тезиса, что «организационный пафос» современных консерваторов возник именно в условиях откровенной ние идеологического кризиса капитализм. — «Вопросы философии», 1977, № 12- Мельвиль А. Ю. Социальная философия современного американского консерватизма. М., 1980; Мельвиль А. Ю., Разлогов К. Э. Контркультура и «новый» консерватизм. М., 1981 — Печатнов В. О. Демократы в поисках нового облика. — «США», 1981,.
• «- I* 7- Разлогов К. Буржуазная культура на волне консерватизма.-» Коммунист", 1983, й 3 и др.
1. Филатов М. Н. «Новый» консерватизм в системе идеологии империализма. — Послесловие. — В кн.: ЭльмЛ. «Новый» консерватизм. М., 1980.
2. Галкин А. А. Цит.соч.- Григорян Б. Т. «Просвещенный» консерватизм. — «Вопросы философии», 1979, Л" 12- Фадеева Т. Под девизом «вперед к прошлому» — «МЭиМО», 1981, № I и др. беспомощности либералов-технократов ввдвинуть удовлетворительную стратегию по преодолению огромной совокупности сложных социальных проблем, столь характерных для сегодняшнего капитализма.^.
В этой связи автор поставил себе задачу ответить на три важных, по его мнению, вопроса. Первый: в чем состояла внутренняя слабость технократической идеологии, обнаружившая себя по ходу эволюции этого направления и ставшая особенно очевидной перед лицом кризиса 70-х? второй вопрос: что представляет собой феномен «социальной комплексности (сложности)», который оказался камнем преткновения для либералов 60-х и в то же время источником небезуспешных спекуляции консерваторов 70-х годов. И третий вопрос: в чем собственно состоит программа тех идеологов и теоретиков, которые сами себя идентифицируют как консерваторы, а также тех, чьи выводы и предписания объективно имеют консервативный характер? Каковы консервативные импликации этой программы для сферы экономики, социальной политики, организационной практики и духовной культуры?
Т.о., тематическая специфика представленной диссертации состоит в сознательном стремлении автора увидеть за идеологическими очертаниями консервативных настроений мир действительных проблем и противоречий, которые имеют прямое отношение к возрождению консервативной философии. Обращением к изучению не только «идеологического текста», но и самой онтологической реальности автор надеялся достичь прежде всего большей аналитич.
I. Щелкин А. Г. Неуправляемая сложность: генезис технократического консерватизма. — «Вопросы философии», 1979, № 5. ности и убедительности в своих критических суждениях. Исследование феномена «неуправляемой сложности» имеет важное значение еще и потому, что он практически и за редким исключением в нашей литературе не подвергался существенному анализу.
Поскольку в идейно-теоретическом споре вокруг сегодняшних проблем капитализма консерваторы демонстративно противопоставляют себя либеральным технократам, постольку социальная философия «новых правых» была рассмотрена прежде всего в ее «антитехнократической» направленности. Другие же аспекты современного консерватизма — такие как, например, его антикоммунистическая, антидемократическая и антилевая агрессивная тенденциозность, как правило, специально не анализировалась. Они достаточно полно уже представлены в работах наших философов.
Вместе с тем изучение сегодняшних консервативных тенденций в идеологии под углом зрения реальных проблем заставило автора отказаться от узкой трактовки термина «консерватизм», как его обычно используют при характеристике новейших буржуазных доктрин. К правым тенденциям автор относит не только позиции тех теоретиков, консервативный характер которых достаточно очевиден, но и тех, чьи установки и рецепты объективно «работают» на принципы консервативной философии. Это позволило во многом выявить и подводную часть «консервативного айсберга», а вместе с тем и по-новому представить структуру и «географию» современного консервативного мышления.
Известное положение К. Маркса о том, что только достигнув своей развитой формы, социальный феномен дает ключ к своей собственной анатомии^, лучше всего проливает свет на преимущества.
I. Маркс К., Энгельс Ф. Собр.соч., т.13, с. 497.
—? и одновременно неудобства, которые должен испытывать критик, выбравший в качестве объекта переломный этап в эволюции концептуального аппарата современной буржуазной идеологии. В частности, насколько сам исторический процесс расставляет сегодня точки над «и» в отношении либерально-технократического направления, настолько еще затруднительно (не в целом, или в принципе, конечно) прогнозировать судьбу ряда существенных консервативных «моделей». Вместе с тем отсутствие «эпистемологической привилегии» у всякого, кто собирается анализировать идеологический феномен на его в общем-то начальных стадиях, не только не умаляет, но — и в данном случае особенно — напротив, поднимает ответственность и значимость корректного предвидения последующих состояний новой «консервативной волны». Возможные контуры «эволюционного древа» консерватизма изображены в «Заключении» .
И последнее замечание. В методологическом плане автор исходил из положения, что современный консерватизм — явление двойственное. С одной стороны, наиболее сильная его сторона — в критике своих либерально-демократических, а также технои посттехнократических буржуазных оппонентов, с другой — это безусловная реакционность консерватизма в эпоху, которая требует именно радикальных и перспективных социальных решений. В этой связи можно вспомнить постановку К. Марксом и Ф. Энгельсом вопроса о значении консервативно-феодальной критики, поражающей буржуазию в самое сердце своим горьким, остроумным, язвитель-&bdquo-I ным приговором", осуществляемым, однако, с позиции средневекового прошлого.
I. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.4, с. 448.
ШАБА I. СОЦИАЛЬНЫЕ, ИДЕЙНО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И ГН0СЕСУ101ШЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТЕХНОКРАТИЧЕСКОЙ ВДЕОДОГИИ.
§ I. Эволюция буржуазных взглядов на идеологию.
Одна из существенных особенностей эволюции буржуазного теоретического сознания в 20 веке состоит в том, что на каждом его этапе так или иначе затрагивалась проблема идеологичности или, лучше сказать, идеологического статуса этого сознания. Известную драматичность это обстоятельство приобрело по той простой причине, что отношение к идеологии со стороны «творцов» господствующего буржуазного мышления периодически меняло свою полярность.
Превратна судьба идеологии в буржуазном обществе. От нее отрекались, и само это отречение становилось идеологией. Ее третировали как «фанатизм», «доктринерство» и «утопизм» с тем, чтобы через короткое время с разочарованием констатировать отсутствие в западной цивилизации «идеологического пафоса и страстности». Нашу эпоху объявляли веком «конца идеологии», и тут же обнаруживали, что с еще большим основанием она заслуживает эпитета «века суперидеологии» .
Впрочем, если обратиться к самой логике событий и развернуть их во времени, то парадокс, которым отмечена «фортуна» идеологии в западном мире, скажем, за последнюю четверть века, на поверку оказывается вполне банальной историей. Буржуазный разум амбивалентен. Он моделирует окружающую действительность, постоянно бросаясь из одной крайности в другую. Вчера это была полоса технократического «оптимизма и благодушия». Сегодня-время отрезвления и довольно мрачных прогнозов на будущее, а вместе с этим и жестких рецептов для выживания.
В самом деле в конце 50-х — начале 60-х годов многие ведущие западные социологи, политологи, философы торжественно «похоронили» идеологию и не менее торжественно объявили о начале «эпохи деидеологизации». Все это, по мнению авторов доктрины «конца идеологии» , — а к числу их относились такие известные представители буржуазной науки, как Р. Арон, Д. Белл, С. Липсет, Э. Шилс и другие — должно было означать якобы простой «факт»: идеология как инструмент социального преобразования действительности в сегодняшнем мире «не работает». Под лозунгом «конец идеологии», писал позднее Д. Белл, «мы подразумевали, что прежние политические идеи и радикальные движения истощили себя и не обладают способностью возбуждать страсти или приверженность к себе среди интеллигенции» *. Идеология должна якобы уступить место строго «научному» и беспристрастному «техническому» знанию.
Фигура «социального инженера-технократа», который препарирует общественные конфликты на их технические «составляющие» и рекомендует способы «оптимизации» этих конфликтов — эта фигура в воображении буржуазных теоретиков вырастала до значения нового исторического субъекта. Будущее представлялось им как повсеместное приложение «социальной технологии» ко всем острейшим проблемам, на решение которых до сих пор людей мобилизовал якобы «фанатизм» и «нетерпимость» религиозных и политических идеологий. «Сегодня идеология, — попытался обобщенно выразить тогдашние техницистские настроения американский социолог М. Вейс, -умирает во всем мире, за исключением отсталых стран. В США она.
I. «The Public Interest», N 21, Pall, 1970, p.24. доживает свой век в виде «либерализма» и «консерватизма». К счастью, закат идеологии необратим, так как новый тип мышления и управления пустил уже глубокие корни в сознании. Дальнейший прогресс этого нового стиля — вот самое существенное предсказание, которое может быть сделано относительно последующих десяти лет. К 1977 году этот новый способ управления будущим будет признан везде как самая выдающаяся американская характеристика. Спор между либералами и консерваторами, хотя и останется приятным атавизмом, сможет в будущем оказать на течение дел не больше влияния, чем небольшая потасовка на трибунах на ход спортивного состязания" *. То, что подобный характер прогнозов на 70-ыепоследующие десятилетия становился устойчивым умонастроением, подтверждается и высказываниями более маститых буржуазных теоретиков.
С.Липсет писал в начале 60-х, что самая классовая борьба претерпит радикальные изменения. Она будет происходить за столом переговоров, путем серии взаимных компромиссов и нахождения того «консенсуса», который при чисто техническом подходе может будто бы удовлетворить соперничающие стороные «Это будет, — резюмировал он, — борьба без идеологии, без красных знамен, без первомайских парадов'.'^ Не менее красноречиво выглядело и «открытие» Р. Арона: даже такие вечные проблемы как собственность и власть — «объект конфликтов доктрин и идеологий в прош.
1. Ways М (The Road to 1977. — In: Emery (ed.). Systems.
Thinking. N.-Y., 1978, p.374. Первоначально в: «Fortune», Jan. 1967.
2. Lipset S. Political Man. The Social Bases of Politics. H.Y., 1963, p. 445. лом столетии" - сегодня поддаются внесоциальному (техническому) т решениют. В ближайшем будущем «политика устареет» — бескомпромиссно заявил примерно в те же годы американский социолог Б.Фуллер.^ Технократическая эйфория" получила распространение не только в академических кругах. Обещание «управляемого» и свободного от социальных конфликтов капитализма льстило самолюбию высших слоев «властвующей элиты». В США сторонником концепции «деидеологизации» был Дж. Кеннеди. В одном из своих выступлений он утверждал: «Сегодня определяющим моментом, стоящим перед обществом, является не какая-то великая война конкурирующих идеологий. а практическое управление современной Америкой. Для того, чтобы поддержать движение этой огромной экономической машины. мы нуждаемся не в ярлыках и штампах, а в более основательных дискуссиях по запутанным техническим вопросам. Политические ярлыки и идеологические штампы не имеют никакого отноq шения к этим решениям» .
В известном смысле между «технократическим восприятием» действительности и идеологией стало расти напряжение. Источник его лежал в несовместимости — правда, довольно относительной, потому что технократизм сам все больше и больше обнаруживал.
1. Aron R. La societl Industrielie et la guerre. P., 1959. Его же. Dixhuit Lesons sur la sociStS industrielle. P., 1962.
2. См.: «Architectual Desigh», 1967, vol.37, p.61.
3. ГГдт. ПО: Horowitz I. (ed.). The Hew Sociology. Oxford Univ. Press, 1964, p.284. идеологическую тенденциозность — их первоначальных установок. Технократы относят себя к категории людей, якобы «трезво» смотрящих на действительность, в то время как идеологи, по их мнению, — это скорее всего «идеалисты», плохо разбирающиеся в реальном мире, а потому только мешающие «практическому» решению слоеных проблем. «Мировые проблемы настолько трудны, — сетует, например, Л. Фейер, — что возникает сомнение: достаточны ли силы человеческого разума, чтобы решить их. А вклад идеологии состоит именно в том, что она подвергает опасности сам человеческий разум и, такт! образом, делает мировые проблемы, стоящие перед человечеством, практически неразрешимыми» .*.
Однако ирония состоит в том, что именно сложный и неподдающийся управлению характер сегодняшних проблем в капиталистическом обществе уменьшил приток энтузиастов в лагерь технократов, а вместе с тем был причиной прямо «противоположных» настроений. Затянувшийся социально-экономический кризис последних двух десятилетий обозначил собой полный провал всего технократического доктринерства. Упрощение действительности до «социальной реторты» не могло не отомстить за себя.
Последовавшая дискредитация «техницистских постулатов» повела к изменениям в умонастроениях многих буржуазных теоретиков. Снисходительное отношение к идеологии сменилось на поспешное призвание ее функциональной важности в современном мире. То, что еще недавно третировалось как слабость идеологии, стало вдруг расцениваться как ее несомненное достоинство. Стали все чаще раздаваться признания, что западное общество, лишенное иде-логии, обречено на безвольное и апатичное существование в уело—.
I* Реуег L. Ideology and^ideologists. Oxford. Blackwell, 1975, p.197. виях, которые как раз требуют мобилизации национальной воли и энтузиазма.
Кроме того, определенная часть буржуазных теоретиков всегда понимала, что «деидеологизация» несет в себе и другой опасный для общества недуг — дезинтеграцию и «сегментацию» общества, а значит, ведет к ослаблению рычагов управления обществом как целым. Общество, лишенное идеологии, открыто воздействию множества разрушающих факторов. Поэтому процесс деидеологиза-ции стал рассматриваться теперь именно под этим углом зрения. «Тенденциям к дезинтеграции, — считает А. Смит, — неизбежно противодействуют механизмы реинтеграции, которые восстанавливают равновесие пораженной системы. Такие механизмы разнообразны, но главные среди них — идеология и организация типа государства. Их отличает способность мобилизовывать ресурсы для реконструкции нужного элемента .» f.
В период послевоенного экономического подъема некоторое подобие социальной интеграции удавалось осуществить через не-идеологичесшш механизм — улучшение стандартов жизни, «кон-сьюмеризм», социальные программы и проч. Однако последовавший за этим мощный экономический спад 70-х не только разрушил действие этого механизма, но и превратил его в источник дополнительного растущего напряжения: широкие массы общественности гневно реагировали на ухудшающееся «качество жизни». В этих условиях становится объяснимой «ностальгия по идеологии» как инструменту создания «консенсуса», т. е. попытки умиротворения антагонистических интересов различных классов и социальных слоев в сегодняшнем капиталистическом обществе. Крупный американ.
I. Smith A.D. The Concept of Social Change. A Critique of theFunctionalist Theory of Social Change. L.-Boston, 1973, p.2 ский социолог А. Гоудцнер в работе, посвященной прошлому, настоящему ж будущему статусу идеологии, утверждал в контексте указанных событий: «Идеология имеет особое значение в качестве символического механизма, посредством которого могут быть интегрированы интересы различных социальных стратв результате ее усвоения основные страты смогут одинаково реагировать на т изменяющиеся условия1.1— Отсутствие у Запада убедительных идеологических концепций, считает А. Гоулднер, чревато ни много ни мало, как «подрывом всего социального порядка» .^ Сегодня сочинения многих видных буржуазных теоретиков полны призывов к идеологическим инновациям. Эти призывы вдут в том числе и от тех, о кто раньше заигрывал с мифом о «конце идеологии. Новые настроения по всем признакам набирают силу. В противоположность вчерашнему лозунгу о «деидеологизации» стал настойчиво звучать новый — о «реидеологизации» и «идеологической ревитализации». Сегодня на Западе стало даже модно критиковать технократов и сводить с ними старые «идеологические» счеты. Так, например, западногерманский социолог ЕЛемберг считает, что теория «конца идеологии» была заблуждением, так как идеология может быть побеждена только другой идеологией. Отсутствие идеологии у человека равносильно отсутствию инстинкта у животных со всеми вытекающими отсюда последствиями.^ «Идеологии приходят и ухо.
IGouldner A. The Dialectic of Ideolody and Technology. The Origins, Grammar and Future of Ideology. U.Y., 1976, p.231.
2. Gouldner A. Op.cit., p.250.
3. «Старые парадигмы, — пишет И. Горовитц, — боллше не работают: необходимо выработать новые». («Technology and Culture» ,.
Oct, 1979, p. 852).
4. Lemberg E. Ideologie und Gesellachaft.Stittgart.1971,S.52 дят, но конец идеологии вряд ли виден" , — вторит ему американт ский социолог А. Ли*.
Вместе с тем уже цитированный А. Гоулднер развивает в своей работе довольно сомнительный тезис о том, что современный капитализм перманентно уязвим для идеологических кризисов по той де причине, что сами творцы идеологий (буржуазная интеллигенция) представляет собой корпоративную элиту, которая в своей деятельности исходит скорее из своих собственных интересов, чем потребностей класса капиталистов. Последние же якобы вообще равнодушны к идеологическому обоснованию своего господства и «привыкли оправдывать свое существование в терминах растущего валового национального продукта» .^ Подобное «открытие» — по крайней мере в случае с идеологией — малоубедительно. Исторический опыт и практика наших дней показывает, что капитализм яростно сопротивляется прогрессивным изменениям на всех фронтах и прежде всего на идеологическом. Сегодня мы становимся свидетелями как господствующий класс мобилизует все свои идеологические ресурсы, чтобы спасти свое существование. Не мало «творческих» усилий обнаружили на этом поприще вчерашние авторы концепции «конца идеологии». Когда речь идет о спасении капитализма, теоретические разногласия внутри «правящей элиты» отступают на задний план.
Сегодня идет поспешное строительство «нового» идеологического здания. Имя этой идеологической конструкции — «неокон.
1. Lee A. Towards humanist sociology. Englewood Cliffs (TT.Y.), Prentice-Hall, 1973, p. 121.
2. Gouldner A. Op.cit., p.246. серватизм". Новизна ее, конечно, относительна. Потому что созидается она на готовом фундаменте — традиционном консерватизме. Не случайно, что именно консерваторы сопротивлялись тому, чтобы концепция «деидеологизации» пустила слишком глубокие корни в буржуазном сознании.* Именно они на свой консервативный лад сохранили веру в охранительную силу идеологии в период «массового» технократического скепсиса. На консервативное идеологическое обновление правящие круги на Западе возлагают на-дезды объединить и мобилизовать ресурсы капитализма с целью преодоления того многоаспектного кризиса, в который он оказался втянут логикой мировых событий.
§ 2. Формирование и функционирование технократической идеологии в XX веке.
Неоконсервативное движение" возникло в определенном социально-историческом контексте. Основным и сознательным ориентиром для этого движения было и остается, конечно, противодействие любым прогрессивным изменениям. В этом смысле питательной средой консерватизма является перманентный антикоммунизм и антимарксизм. Широко известен также и логически вполне объясним антагонизм между консервативной и леворадикальной идеологиями. Консерваторы, как известно, выставляют себя единственно «трезвыми» защитниками капиталистической цивилизации от посягательств «безответственных анархистов» и «утопистов-радикалов». Вместе с тем нельзя не отметить специфику именно консерватизма 70-х и начала 80-х годов. Она в основном состоит в том, что идейное содержание консерватизма этого периода скрывается.
I. См.: TopitschE., Salaxmin К. Ideologie. Herrschaft des Vor-Urteils. MUnchen-Wein, 1972^ S, 9.
1 под формой борьбы против позитивизма и техницизма, еще недавно почти безраздельно господствовавших в буржуазном идеологическом сознании. В попытке «дискредитирввать» технократов легко проглядывается отрешение консерваторов подорвать доверие и к самой идее научного управления обществом.
Вот почему остается актуальным интерес марксистской критики к обстоятельствам краха технократических иллюзий в свете того «консервативного вызова», который последовал за этим крахом. Было бы также вполне оправданным с этой точки зрения предпринять попытку ретроспективно воссоздать хрупкую структуру технократического мифа, на неизбежном разочаровании в который сегодня не без некоторого успеха паразитирует «неоконсервативное движение». Обращение с высоты сегодняшнего дня к поучительным урокам эволюции технократического сознания помогает кроме того понять некоторые особенности происходящей сейчас на ЗапаЛ де идеологической «смене вех» — в частности, с одной стороны, попытки технократического направления удержаться на исторической сцене за счет изрядной инъекции консерватизма, а, с другой — отрешение консерваторов извлечь пользу из ошибок своих оппонентов" и придать своим новым рецептам «научную» респектабельность.
X Х X.
История технократического движения насчитывает не одно десятилетие. Его эволюция как барометр отражает динамику экономических подъемов и спадов в капиталистическом мире, а вместе с ними и сопутствующие им колебания в политической атмосфере. Периоды самоутверждения технократизма и попыток завоевать доверие к себе сменялись полосами разочарования и даже.
• забвения.
Первые признаки технократической платформы обозначились еще в конце 20-х годов текущего столетия. В ее основе лежали идейные принципы «научного менеджмента» Ф. Тейлора и главного вдохновителя «инженерного движения» Т.Веблена. Если в первом технократам импонировала претензия на якобы действенность его рекомендаций не только внутри фабрики, но и общества в целом (Тейлор в работе I9II года «Принципы научного менеджмента» ставит вопрос об «организации человеческих проблем в гармонии с естественно-научными законами»), то второй особенно отвечал политическим амбициям новых властителей дум. Т. Веблен, развивая идею, высказанную еще в XIX веке Сен-Симоном об обществе, лишенном социальной иррациональности военно-феодальных режимов прошлого, сформулировал новые условия рациональности для капитализма XX века. В отличие от французского утописта, который полагал, что реальная власть в «новом обществе» должна перейти в руки промышленников, Т. Веблен убежден, что именно этот класс стал причиной экономических трудностей, с которыми столкнулся буржуазный строй в XX столетии. Бизнесмены и финансовые капиталисты, считал американский теоретик, живут в искусственном экономическом мире денежных потоков и неспособны понять реальность машинного производства. Будущее якобы за инженерами и техническими специалистами. На их стороне — рациональность, на стороне бизнеса и финансового капитала — праздность, эгоизм и хаос. Поэтому носителями политической власти в обществе, по Веблену, должны стать инженеры. Именно они должны составить тот «Генеральный штаб индустриальной системы, без которого эта система не будет (эффективно) работатьV*.
Собственно датой рождения технократизма принято считать 16 июня 1932 года, когда газета «New York Times «опубликовала нечто вроде манифеста активистов этого движения. Возглавил сторонников концепции Т. Веблена его ученик и соратник Г. Скот. 1932;1933 годы для технократов были периодом активного общественного самоутверждения. Как пишет американский социолог У. Акин, «ни одна экономическая концепция не получала такой широкой популярности. Технократы господствовали на первых страницах газет: периодические журналы писали о них чаще, чем о Ф. Д. Рузвельтестихийные технократические организации появились на всей территории США и даже шагнули заграницу в.
Канаду. На какой-то момент можно было бы подумать, что Америр ка решила стать исключительно технократической". Действительно к этому времени движение достигло своего организационного триумфа. В Нью-Йорке функционировал «Континентальный технократический комитет», в Чикаго— «Технократическая партия» и «Всеамериканское технологическое общество», в Денвере — «Американская технократическая лига», в Калифорнии — движение за «новый технократический мир» и «технократического президента 1936 г.» .
Вместе с тем в этот период со всей остротой обнаружилась «идейная» разноголосица внутри технократов. 13 января их лидер Г. Скот выступил с самым беспорядочным и разочаровывающим.
1. Yeblen Т. The Engeneers and the Price System, H. Y, 1963, p.82.
2. Akin?/. Technocracy and American Dream: The Technocrat Movement, 1900;1941. Berkeley and Los Angeles, 1977, pp. X-XI.
-" 20 — ^ заявлением по национальному радио. Многие места в выступлении были явно непоследовательны и противоречивы. В интервью, которое последовало за речью, Г. Скот сбился с темы, а затем и вовсе отказался отвечать на вопросы. Этот эпизод послужил сигналом к организационной перестройке движения, за которой легко просматривался идейный кризис техницистской философии 30-х годов в целом. КТК (Континентальный технократический комитет) — до этого подчиненный орган движения — выделился в самостоятельный и соперничающий центр. Его возглавил Г. Лоэб. В ответ на это Г. Скот ответил организацией «Technocracy Inc. ' которая постепенно стала иметь в своих рядах даже больше членов, чем до деления. Однако дни существования технократического энтузиазма были сочтены. К концу 30-х движение стало малопривлекательным и вскоре вовсе сошло с американской идеологической сцены.
Таким образом, расцвет первой «технократической волны» совпадает с периодом, когда капиталистическую систему потряс беспрецедентный экономический кризис 1929;1933 гг. Кризис не только оборвал промышленный ритм, сделав четверть самодеятельного населения США безработными, и обрек половину производственных мощностей на простой, он колоссальным образом деморализовал нацию. В этих-то условиях технократы и заявили о себе как носителях идеи «рациональной» организации капиталистического общества и искоренения на этой основе неуправляемой экономической стихии.
Акцент на порядок и организованность, делаемый технократами от имени авторитета науки, не мог, естественно, не вселить определенных надежд у многих слоев американского общества. «В 30-ые годы, после того как капиталистическое общество было потрясено ужасающими ударами экономического кризиса, идеи Веблена получили широкое распространение. Они рассматривались как одно из наиболее эффективных средств, способных спасти капиталистическое общество и устранить кризисы» .^ Однако авторитет естественных и технических наук Г. Скот и его единомышленники превратили в своеобразный культ и в атмосфере рекламируемого и некритического сциентизма пытались приложить методологию естествознания к пониманию явлений экономического и социально-политического характера, то есть, к таким сложным явлениям, которые «физикалистское мышление» может «понять» лишь путем упрощения и даже искажения реального положения дел. Сами технократы в этот период меньше всего были склонны рефлексировать над тем «редукционизмом», который несло в себе их мировоззрение. Больше того, печальная парадоксальность состояла в том, что субъективно свое «техническое сознание» они ставили немного выше «практического сознания» экономистов и политических деятелей.
Профессиональной политической элите технократы противопоставляли организацию инженеров специалистов. Так как политики, полагал Г. Скот, «слабо разбираются в объективной реальности», то следует «элиминировать все формы политики и политических р действий». Вместо политического управления он предлагал образовать «индустриальную организацию», состоящую из компетентных лиц. Внутреннее структурирование «нового технократического общества» должно быть построено прежде всего вокруг технологического (а не экономического) принципа: транспорт, коммуникации, сельское хозяйство, промышленность. Г. Скот предлагал вычленить.
1. Осипов Г. В. Что такое «технократия»? М., I960, с. 21.
2. Цит. по: AkinW. Op.cit., p.41. такие элементы как: физический труд, канцелярский труд, контролирующие органы, технический персонал. Таким образом, рабочую модель общества, свободного от экономических недугов. Г. Скот понимал исключительно в инженерных терминах. Именно такой подход к производству и распределению, считал лидер американских технократов, позволит избежать огромного распыления средств, характерного для капиталистической экономики, где огромное число торговцев, спекулянтов, финансовых воротил и проч. извлекают выгоду из своей «посреднической» миссии. Г. Скот был убевден, что 1/10 рабочей силы и 1/10 сырья было бы достаточно, чтобы поддержать весь механизм системы, если бы только распределение было организовано на строго научно-инженерном базисе. Сегодня техническая наука развилась уже настолько, что если только уже полученное знание приложить, то эффект будет намного фундаментальнее, чем от любой политической акции" .* Рыночный (стихийный) механизм организации материального производства, считает Г. Скот, это дорогостоящая роскошь для Америки. Общество, организованное не вокруг принципа прибыли, а производства как производства, сулит якобы действительно огромную прибыль. В технократических расчетах Г. Скота фигурируют даже такие цифры: ежегодный доход на душу — 20 000 долларов, продолжительность рар боты — 600 часов в год.
Таким образом, для технократов 30-х характерно убеждение, что современное им капиталистическое общество достигло своей функциональной зрелости и сложности, для адекватного управления которым требуется не экономическая мотивация и политичес.
1. См.: AkinW. Op.cit., p.43−44.
2. 0р.cit., p.71. i кая деятельность (все это, по их убеждению, явный анахронизм), а инженерно-техническая компетенция. В письме к президенту Вильсону другой крупный идеолог первой «технократической волны», В. Раутенштраух (соратник Г. Скота) убежденно утверждал, что существует необходимость «изъять контроль над огромным и тонким аппаратом индустрии из рук лентяев и расточителей и передать его тем, кто понимает механику индустриальной сложности» .*.
Менеджериальный техницистский пафос Америки 30-х отличался не только некритической самонадеянностью, но и претенциозным универсализмом. Объектом «эффективного» управления и организации объявлялась наряду со сферой материального производства также и область социальных отношений. Не трудно представить, что традиционный институт буржуазной демократии третировался технократами прежде всего как орудие дестабилизации и анархии системы. Тот же В. Раутенштраух в уже цитированном письме убеждал американского президента в том, что «парламентская демократия заканчивается ничем и ведет никуда», в то время как социальный мир, построенный технократами, представляет собой «организацию человеческих дел в гармонии с естественными законами» и обещает «каждому индивиду одинаковые возможности для функцио онирования его высших способностей'.' Естественно, что за подобными декларациями не стояло и не могло стоять по-настоящему радикальных и конструктивных концепций. Единственный реальный и упрощенный ответ технократов состоял в предложении такого типа корпоративного общественного состояния, которое управлялось бы элитой «научной» и «технических» экспертов, т. е. общества, чьи.
1. Op.cit., р.52.
2. Op.cit., pp.52−53″ тоталитарные очертания технократы не без пафоса пытались выдать за структуру «истинной демократии» (В.Раутенштраух).
Социально-экономическое напряжение, которое сопровождало период Великой депрессии, не могло не отразиться на идейной рез-ноголосице среди технократов. К середине 30-х в технократическом движении четко выделились два течения — радикальное и умеренное. Первое связано прежде всего с именем Г. Скота, второес фигурами, стоящими ближе к академическим кругам — Г. Лоэб, В. Раутенштраух и др. Воинственность позиции Г. Скота состояла в том, что он в философско-методологшеском плане стоял на позициях, позднее обозначенных самими американскими исследователями как «абсолютный социальный инженеризм», а в политическом — пытался вести войну против всех господствующих и устоявшихся институтов капиталистического общества — предпринимателей, государства, буржуазной демократии. Свою стратегию завоевания власти 2 технократы называли «открытым заговором», что не мешало им впрочем мечтать о фашистоподобных методах утверждения своей авторитарности. Претензии на обретение реальных политических прерогатив и бонапартистские вожделения встать над всеми партиями в качестве самостоятельной силы — все это постепенно стало обретать недвусмысленные и демагогические формулировки в техно.
1. Внутри одной из ведущих технократических организаций «Technocracy Inc. «эта стройность и упорядоченность получили характерное подтверждение. Там были введены униформа, военный тип приветствования и т. п.
2. Chase St. Men and Machines'. H.Y., 1929. кратических манифестах. «Технократия, — убеждал американскую общественность Г. Скот, — это единственная организация в Америке, которая обладает иммунитетом против социального сифилиса бизнеса, вызываемого им прогрессивного паралича политикиэто единственная организация, не затронутая слабоумием демократии» ?
Более «смягченный» вариант технократизма (представленный прежде всего в доктрине Вальтера Раутенштрауха) отрицал «абсолютный социальный инженеризм» Скота. Раутенштраух был склонен считать, что «инженеры» должны в большей степени оставаться слугами, а не хозяевами общества. Если «радикалы» угрожали заменить политическую и экономическую власть в Америке на «технократическую власть» инженеров, то умеренная точка зрения Раутенштрауха сводилась к допущению, что «научное» управление производством совместимо с представительной властью и частной о собственностью на средства производства. Именно это умеренное крыло технократизма 30-х годов и взяло на себя «историческую миссию» придать некоторую идеологическую респектабельность движению в целом и спасти его от полного политического банкротства.
Таким образом, можно сделать вывод, что первая технократическая волна представляла собой специфическую реакцию зарождающейся (но еще полностью не организованной и не вовлеченной в систему государственно-монополистического капитализмаширокой группы инженерно-технической интеллигенции. Однако большинство их социальных идей было подано в «агрессивной» и полити.
1. Цит. по: Новиков Н. В. Мираж «организованного общества». М., 1974, с.98−99.
2. AkinW. Op.cit., р, 93″ чески неприемлемой для господствующего класса форме. Вот почему, как справедливо считает Н. В. Новиков, «причина краха технократического движения была не его социологическая и социально-философская платформа, а его выступление в американском обществе в качестве политического движения, открыто ориентированного на захват власти с целью радикального преобразования экономических, социальных и политических структур и институтов» .1 Вместе с тем крупный бизнес оказался потенциально способным скорее самоеду «организовать» технократию, чем быть ею организованным.
В конечном итоге умеренные элементы технократической стратегии без идеологической риторики были введены в «Новый курс» Ф. Рузвельтом и с тех пор остаются существенным фактором государственного регулирования американской экономики. Таким образом, капиталистическая система отринула политические и бонапартистские притязания технократов представлять самостоятельную силу, но в то же время абсорбировала (разумеется, в тех узких рамках, которые она допускает) идею «рационализации» правил «экономической игры» — прежде всего через механизм государственного регулирования.
Особое место в эволюции техницистской философии занимают 40-ые годы. Хотя организационно движение как таковое перестало существовать, однако продуцирование по существу тех же технократических идей продолжалось. Многие из них в последующие десятилетия в атмосфере научно-технической революции были подняты чуть ли не до уровня официальной идеологии. В этой связи.
I. Новиков Н. В. Цит.соч., с. 97 i следует прежде всего упомянуть работы Дж. Бернхейма «Революция управляющих» и К. Поппера «Открытое общество и его враги». Первый, как известно, выступил с тезисом о происшедшем якобы переходе реальной власти из рук владельцев капиталистической собственности в руки управляющих." 1' При такой интерпретации создавались предпосылки трактовать господствующий экономический мотив при капитализме не как погоня за прибылью, а как ориентация на ряд экономических и даже социальных ценностей, среди которых прибыль не обязательно является доминирующей. Фактически в концепции современного американского экономиста Дж. Гэлбрайта дело именно так и изображается. К. Поппер выдвинул положение об усовершенствовании механизма функционирования западного общества с помощью «социально-инженерной стратегии». Если технократы 30-х апеллировали прекде всего к технической элите, то К. Поппер, пытаясь преодолеть «механицизм» технократов предшествующего десятилетия, обратился к экспертам, стоящим, по его мнению, на порядок выше — «социальной инженерии». В то время как удел «физической инженерии» — создание технических систем (дома, транспорт и проче), задача «социальной инженерии» — это проектирование общественных институтов, а также реконструкция о и управление теми, которые уже существуют". Не требуется, по-видимому, большой проницательности, чтобы увидеть за амбициозными целями попперовской «социальной инженерии» обеспечить о гладкое, непрерывное течение общественного процесса, основные претензии теоретиков «социетального управления» — А. Зтциони,.
1. Burnham J. The managerial revolution. N.Y., 1941.
2. Popper K. The Open Society and Its Enemies. L.,.
1945, golll, p.143. Popper К. Op.cit., volrl-, p.22.
Дж.Фридман и др.*.
Таким образом, в отличие от напряженного периода 30-х умеренно консервативное десятилетие 40-х и начала 50-х было ориентировано уже не на аутсайдеров-инженеров, а скорее на огромную армию научно-технической интеллигенции, организационно и социально инкорпорированную в систему капиталистического производства. В то же время кейноенианская практика управления экономикой необычайно высоко подняла престиж регулятивной функции государства — не только собственно в области экономики, но и в сфере науки, технологии, социальных программ. Отсюда, естественно, и рост влияния технократов-специалистов, занятых в правительственной и местных администрациях. В новый условиях политическим эквивалентом технократического движения стали не требования праворадикального толка, а прежде всего приемлемые с точки зрения буржуазной традиции платформы либеральных и социал-демократических партий. Все это не могло не создать определенных предпосылок для нового подъема технократических настроений в 60-ые годы.
Наряду, таким образом, с умеренностью политических претензий (что обеспечивало технократам вполне респектабельный социальный образ) новая линия мышления стала характерна для них и в идеологическом плане. «Официально» на идеологическом фронте был объявлен нейтралитет (ср.тезис Д. Белла о «конце идеологии»). «Сторонники концепции «конца идеологии» , — считает американский исследователь Б. Клейнберг, — создали устойчивый образ ка.
I. Etzioni A. The Active Society. N.Y., 1968; Friedman J, Re tracking America. Carden City, 1973. питалистического общества как «общества благоденствия», в котором идеологические антагонизмы потеряли свою силу и уступили свое место более высокому и более рациональному типу «социологического знания» промышленной и правительственной администраций С. Липсет обозначил этот феномен «как общую тенденцию. о от идеологии к социологии'.' Однако, чтобы легитимизировать новые настроения, а тем более успешно их пропагандировать, одних только скупых средств, заложенных в бесстрастной социологии, было явно недостаточное Выбор неизбежно пал на идеологическое оформление технократических концепций. Д. Белл, например, третируя идеологию как «ужасное упрощение», считает вместе с тем, что она выполняет важную функцию «социального цемента», т. е., легитимизации порядка. Вот почему на самом же деле технократами была предпринята огромная теоретическая активность, чтобы подтолкнуть общественное мнение к искушению соблазниться кажущейся научной и технической обоснованностью их «постулатов». Другими словами, под видом равнодушия к мировоззренческим вопросам фактически шло формирование нового технократического сознания со всеми признаками идеологической целеустремленности и тенденциозности.
За относительно короткий срок сменилось несколько «поколений» технократических лидеров. Первоначально спекуляции строились вокруг темы материального изобилия и технологии. Впоследствии эти технократические «обещания» воспринимались западной.
1. Kleinberg В. American Society in the Postindustrial Ag< Technocracy, Power, and the End of Ideology. Columbus, Ohio,.
1973, p.3.
2. Lipset S. Political Man, p.453. i общественностью не иначе как «миф о внп» и «r & d — миф» .1.
В теоретическом воображении технократов, разделявших веру в «миф о ВНД», рисовалась довольно идиллическая картина: высокий уровень ВНП настолько поднимет жизненные стандарты беднейших слоев капиталистического общества, что автоматически отпадет необходимость в классовой борьбе и наступит эпоха «социальной гармонии и сотрудничества». После многовековой вражды внутри человеческого общества, вызванной хроническим дефицитом материальных благ, эра изобилия, говорили технократы, обещает умиротворить социальные страсти и открыть путь к качественно новому, свободному от нужды существованию. «Мы движемся, — убежденно заявлял американский социолог С. Чейз, -от „третьей эры, экономики изобилия“ к четвертой эре, времени жить» .^ В другой работе он писал о будущем, которое ожидает капиталистическую Америку: «вместо денег время станет главной формой богатстварасходы в сфере досуга станут самой главной статьей расходов». На правительственном уровне подобные умонастроения отразились, как известно, в амбициозной национальной программе «Великого общества». В речи, произнесенной 22 мая 1964 года в Мичиганском университете, Л. Джонсон декларировал: «У нас есть возможности двинуться вперед не только к богатому и могущественному обществу, но и к великому обществу,.
1. ВНП — валовый национальный продукт «R&D миф» называется так по первым буквам английских слов «Research and Development» — исследования и разработки (как синонимов выражения «научная технология»). В данном случае «r & D «синонимично выражению «наука и технология» .
2. Chase S. Live and Let Live: a Program for Americans. W.Y., 1960. т л основанному на изобилии и свободе для всех" .,.
В работах крупных американских экономистов, таких как Дж. Гэлбрейт, У. Ростоу и др., снабжающих этот миф «теоретической» аргументацией, вдобавок ко всему утверждалось, что в «обществе изобилия» экономичеекая мотивация корпораций претерпела радикальные изменения. Целью крупных монополий якобы стала не погоня за прибылью, а стремление к стабильности своего положения, которое лучше всего достигается через рост.
Действительность, как известно, всегда сопротивляется идеологическим упрощениям. Оказалось, что сам по себе уровень валового национального продукта не может быть ни показателем, ни механизмом «качества жизни». В самом деле: в США, например, за период с 1930;х до середины 1970;х годов ВНП удвоился, однако обещанное благополучие (ликвидация нищеты, экономическое неравенство и т. п.) не было достигнуто. «Буйная, эффективная система благосостояния, рисуемая в учебниках по экономике,.
I. Chase S. The Most Probable World. H.Y., 1968, p.134. В этой связи можно отметить, что миф о «материальном изобилии» идеологически эксплуатировался еще технократами 30-х годов. Говард Скот считал, например, что приложение технократических методов должно привести к беспрецедентному изобилию. Для поддержания высокого жизненного стандарта будет достаточно 4-дневной рабочей недели с 4-часовым рабочим днем. (СМ.: Meynaud J. Technocracy. L., p.203.
Цит.по: Сивачев H.B., Язьков Е. Ф. Новейшая история США. М., 1980, с. 260.
— 32 —. вынуждена признать группа американских исследователей, — не что иное как мираж" * Не наступило, естественно, и классового перемирия. Напротив, количество общественных проблем увеличилось. К старым прибавились еще и новые.
Стало очевидным, что «организованный» корпорациями экономический рост неизбежно идет рука об руку с такими последствиями как деградация окружающей среды, урбанистический кризис, опасно низкий уровень качества потребительских товаров и т. д. «В стране, — вынужден признать Д. Белл, — стало распространяться мнение, что функционирование корпораций делает общество’более развращенным и более пагубным. Чувство тождества между собственными выгодами корпораций и национальными интересами сменилось чувством несоответствия» .^ К середине 70-х большинство американцев уже считало, что компании полностью сконцентрировались на прибылях, а не на заботе о качестве.
Аналогичная судьба ждала и «R&D — миф». В его основе лежал взятый технократами на вооружение принцип «технологического детерминизма». Поскольку де все явления в обществе детерминированы развитием технологии, постольку любая общественная проблема может и должна быть решена чисто техническим путем. Больше того: у «техницистов» росло убеждение, что современный прогресс в науке и технике открывает возможности для конструирования социального будущего в любом направлении. «Мы сейчас, — выражали этот искусительный оптимизм Дж. Мартин и А. Норман, — достигли точки, когда у нас есть технические воз.
1. «The Public Interest», Spring, 1977, p.37.
2. Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N. Y, 1973, p.272. т можности построить почти любое общество, какое мы пожелаем" .^ Крушение веры в спасительную миссию технологии было еще более драматичным. Пропорция между предвидимыми и непредвидимыми последствиями научно-технического прогресса в условиях буржуазной действительности приняла угрожающие размеры. На фоне отдельных побед «технологического разума» общая картина невыполненных обещаний выглядела сильным и отрезвляющим контрастом. «Самый большой шок, — говорил вице-президент и главный специалист американской корпорации «ИБМ, — в результате полета на Луну состоял в том, что он явно ничего не изменил. Мы не были освобождены от наших проблем, мы лишь увидели их в более ясной перспективе. Если мы смогли послать троих людей на 500 ООО миль до Луны и обратно, безопасно и по расписанию, то почему мы не можем послать 500 ООО человек на три мили ежедневно на работу, и тоже безопасно и вовремя» /*.
Закономерность печального финала «R&D — мифа» была очевидна с самого начала. Технофетишистская близорукость игнорировала фундаментальный факт: развитие технологии не может быть автономным от характера господствующих экономических отношений в обществе. Именно по этой причине частному капиталу, например, подчас «выгоднее», несмотря на имеющиеся материальные и научно-технические ресурсы, держать многие проблемы нерешенными (ср.: проблемы общественного транспорта и интересы моно.
1. Martin Jtf Norman A. The Computerized Society. Prentice Hall, 1970, p.542.
2. Цит. по: Громека В. И. Научно-техническая революция и современный капитализм. — М., 1976, с. 133. полий, производящих автомобильный транспортпрогресс медицины и фармакологический бизнес и проч.). Что же касается разрекламированной ориентации крупных корпораций скорее на «исследования и разработки», чем на получение прибыли, то уже первые признаки экономического спада показали всю иллюзию подобных надежд. В инвестиционной политике капитала «фундаментальные исследования» первыми приносятся в жертву прибыльным интересам. Все это не могло не привести к тому, что в относительно короткий срок основные и исходные «техницистские постулаты» полностью себя дискредитировали.
Отсюда на рубеже 60-х и 70-х годов начинают поиски иной основы для «технократического оптимизма». Постепенно акцент смещается на самую критическую проблему — проблему управляемости социальными и экономическими процессами в обществе. Первые аккорды вновь были взяты оптимистично и звучно. Обобщая практику долгои среднесрочного планирования экономики, как ее пытается осуществлять не только буржуазное государство, но и крупные частные фирмы, технократы стали заверять, что найдено средство против стихии и непредсказуемости рыночных сил: «невидимая рука» рынка, как ее называл Адам Смит, якобы в эпоху менеджериального капитализма стала «видимой рукой» .* Техницисты заговорили о кибернетизации, информационной технике и проч., как о надежных способах контроля над экономической и социальной сферами общества. «Мы начинаем двигаться, — считает Д. Белл,.
I. См., напр.: Bates P. Alternatives for the Future of Soci ty: from the invisible to visible hard. — «Social Forces», 53(1), Sept., 1974; Chardler A. The Visible Hand. The Belknap Press, 1977. v — в направлении. планирования, которое еще с трудом поддается освоению — это то, что может быть названо координирующей информацией: сведение вместе различных инвестиционных планов в промышленности и разных институтах так, чтобы знать, что необходимо предпринять в отношении как капитала, так и товаров. Координирующая информация позволяет фирмам лучше планировать на своей собственной основе и это, я думаю, хороший замысел" ?- Информационная технология в широком смысле слова стала центральная образом идеологического «творчества» техницистов.
В широком потоке появившихся в этой связи теоретических спекуляций можно выделить два направления. Первое явно фетишизировало информационную технику как таковую. Представители этого направления, исповедуя постулаты «технологического детерминизма», связывают социальные, экономические и политические изменения непосредственно с информационно-электронной технологией, материализованной в компьютерах и средствах коммуникации. Другая линия — это те «информационные детерминисты», которые в качестве главного фактора эволюции буржуазного общества в предстоящий период называют собственно не столько электронную технологию, сколько «интеллектуальную методологию» с ней связанную — системное моделирование, математическое программирование и проч. Первые условно могут быть названы сторонниками концепции «информационного общества», вторые — «нового менеджмента» .
К началу 70-х годов доктрина «информационного общества» становится довольно устойчивым стереотипом в идейном мышлении многих буржуазных социологов и философов. Зб. Бжезинский, напри.
I. «US news & World Report», July 5, 1976. мер, говорцт о «технотронном обществе», «которое формируется культурно, психологически, социально и экономически под влиянием технологии и электроники, особенно ЭВМ и средств связи» .* Другой американский теоретик Р. Тибольд предпочитает говорить о «кибернетическом обществе», которое становится таковым, когда вступает в «эру коммуникаций». Вся социальная проблематика в этом обществе смещается (и соответственно якобы только там и разрешается) в плоскость процессов передачи и обработки информации — т. е., процессов, являющихся источником принятия со2 циальных решений. В середине 70-х попытку разработать модель «информационного общества» предпринял американский экономист о.
А.Норман, ранее в сотрудничестве с известным специалистом по электронике Дж. Мартином написавший книгу «Компьютеризованное общество». В этой модели автор предлагает «утопические институциональные структуры», которыми, по его мнению, должно отреагировать современное общество на бурное развитие электронной тех.
1. Brzezinsky Zb. Between Two Ages, America’s Role in Tech-netronic Era. H.Y., 1970, p.9. Ср. с другим типичным технократическим суждением: «Компьютерная революция» — это «тихая революция без политических программ и лозунгов, без жестоких столкновений и противостояния классов. Она осуществляется повсюду, постепенно изменяя лицо нашего общества, качество наших мыслей и опыта, характер нашего поведения» (Mendel А. The Great Retusal of Technetronic Society. — In: «Information Technology in a Democracy». U.Y., 1971, p.174.
2. Theobald R. Beyond despair. Directions for America’s Third Century. Wash., 1976.
Jtorman A. Informanional Society.-In:" Futures", Aug.1975.
4. Martin I., Morman A." The Computerized Society. N.Y., 1970,.
1 нологии? С аналогичных — даже еще более выразительных технократических позиций — выступает западногерманский теоретик К.Штейнбух. В своей концепции «кибернетического государства» он рисует контуры такого «бескризисного» капиталистического общества, внутри которого функции всех «социальных подсистем» отлажены и пригнаны друг к другу?
В целом очевидно, что все многообразие концептуальных вариаций на тему «информационного общества» выдержано в апологетическом и правоверном духе. Вместе с тем их внутренняя противоречивость не могла не найти выражение в тех контрастирующих прогнозах, с которыми их авторы смотрят в «информационное будущее» капиталистического общества. В этом плане «информационные технократы» — это лагерь теоретиков, далекий от идейной стройности. На одном его крыле стоят те, кто считают, что традиционные экономические и политические структуры не только вполне совместимы с новой революционной технологией, но что эти структуры в «электронную эпоху» вступают в пору своего расцвета. Так в отношении рыночной экономики американский ученый и специалист по ЭВМ С. Ремо пишет. «Это был бы такой свободный рынок, какого еще не знала цивилизация. Это был бы рынок, в котором каждый мог бы узнать о том, что имеется в наличии сейчас и в перспективе. Если сбор, передача и доступ к рыночной информации может быть автоматизирован, тогда свободное предпринимательство станет еще более свободным» .®Будущая экономика.
1. Morman A. Op.cit., р.321.
2. См.: Technik und Gesellschaft. Freiburg im Breisgau, 1968.
3. Цит. по: «Computer and Society». N.Y., 1970, p, 188.
— 38 это электронная свободнопредпринимательская экономика, -утверждал он на конференции в Вашингтоне, посвященной прогнозам деловой активности в 1990 году.*.
Вместе с тем среди американских исследователей существует и отличная от данной позиции точка зрения. Она состоит в утверждении, что между принципами функционирования свободного экономического рынка и автоматизацией информационных потоков с помощью электроники существует своеобразная «несовместимость тканей». «Экономика, — это не что иное, как система, которая переводит информацию в решенияпоэтому необходимое условие для успешных решений — это адекватное количество информации в нужном месте в нужное время. Рыночный механизм не дает автома2 тически этой информации». В этом смысле сторонники этой точки зрения — а в конце 60-х и начале 70-х она была популярной среди либеральных экономистов — полагали, что «государственная интервенция» в сферу частных корпораций прежде всего через механизм правительственных заказов (контрактовсможет создать технократическое «контрактное государство», «планирующую систему» (Дж.Гэлбрейт), в рамках которой национальные информационные системы окажутся эффективным орудием бескризисного функционирования экономики.
Особым предметом «информационно-технократических спекуляций стала судьба демократических институтов в наступающем.
1. «A Look at Business in 1990». Wach., 1972.
2. См.: «The Annals of the American of Political and So-sial Sciences». Jan. «1971, p.30 (В дальнейшем ссылка на APSS).
1 «электронном веке». Мнения здесь тоже разделились. Одна часть техницистски ориентированных футурологов предвидит в «информационном обществе» возрождение прямой демократии, например, через мгновенное «электронное голосование» на дому. Полагают, будто бы дешевая и доступная информация в «информационном обществе» станет основой. формирования «компетентного гражданина», а значит и «эффективной демократии». Демократизируется якобы и самая структура социальных отношений: классовые и сословные о перегородки будут размыты. Однако существует и более трезвое и даже пессимистическое видение социальных проблем «компьютеризованного общества» .
Опасность, по мнению некоторых ученых, состоит в том, что «электронизация» информации может, напротив, стать в западном обществе фактором антидемократических явлений. Монополизация электронной информации со стороны капиталистического государства может легко стать инструментом тоталитаризации власти, режима, который, заимствуя символику из книги Орвелла «1984», на.
I. Theobald R. Op.cit., p.XVI.. ". с развитием ЭВМ и систем связи все большее число социальных групп нолучают возможность устанавливать прямые контакты между собой. Это создает предпосылки для ликвидации существующей иерархичной структуры общества, для которой характерны односторонние взаимоотношения подчиненности и принуждения. Структура общества станет подобна сети, в которой каждая из социальных групп представляет самостоятельный узел, соединенный контактами С другими". (Crecine J., Bruner R. Govenment and Politics: A Fragmented Society Hard to Govern Democraticaly Западе обычно называют «Big Brother В этой связи следует отметить, что уже сегодня существует огромное количество литературы, посвященной антидемократическим злоупотреблениям ЭВМ, осуществляемым различными службами и органами государства, а также частными гражданами — электронные досье на прогрессивных деятелей, «электронные» кражи из информационных бан-2 ков и проч.
Таким образом, первоначальное «фетишистское» восприятие информационной технологии Скак ведущего фактора социальных изменений в обществе) в результате собственной эволюции заменилось более или менее трезвой оценкой всех возможных последстQ вий «электронной революции» при капитализме.
Prom Another Vantage Point. — In: «Information Technology», N.Y., 1972, p.150.
1. Weizenbaum J. Computer and Hope.- In: Pickett W. (ed.).
Technology at the Turning Point. San-Franc., 1977; Adams J. et al. Social Effects of Computer: Use and Misuse. N.Y., 1976; «Computer Society» — «Time», Pebr, 20, 1978 И др. Имея в виду западную практику, американский исследователь П. Вайло пишет: «Мы должны понять, что самые лучшие системы по сбору информации — также и тоталитарны» (apss, Jan 1971, p.32).
2. Bequai A. Computer Crime. Lexigton, 1978; Silver G. The Social Impact of Computer. N.Y., 1979 et al.
3. См., напр.: Bell D. Communication technology — for better or for worse, — «Harvard Business Review», May-June, 1979;
— 41.
В самом деле теоретические попытки обосновать особую социально-терапевтическую роль компьютеризации, как это делали сторонники доктрины «информационного общества», малосостоятельны. Господствующие экономические и политические институты просто-напросто подчиняют «новую технологию» своим традиционным «правилам игры». Эффект, даваемый ЭВМ на отдельных предприятиях, не ведет к суммарному эффекту в национальном масштабе или даже отрасли. Результатом является еще большая конкуренция на рынке. По этой же причине самым противоречивым способом идет использование роста производительности труда, достигаемого с помощью ЭВМ. «В капиталистическом обществе ЭВМ как часть основного капитала используется прежде всего для получения относительной прибавочной стоимости.» .^" Что же касается сферы внеэкономического и внепроизводственного использования компьютеров, то.
Saldich A. Electronic Democracy. H, Y, 1979″ The Information Revolution: «Turning Point» for Society. — «US Hews and World Report», Nov. 24, 1980; «Появление информационной технологии несет с собой огромные возможности и опасности также. Если что и ясно на сегодняшней стадии развития событий, так это то, что терять времени нельзя: необходимо выработать удовлетворительную стратегию, управляющую развитием этой техно-ГИИ» (Rada J. The impact of micro-electronics. Geneva, 1980, p, 109)•.
I. Американские буржуазные теории управления (Критический анализ). М., 1978, с. 330. здесь очевидная опасность дополнения, например, репрессивной функции буржуазного государства «информационной тиранией» обнаружила всю двусмысленность социально-политических последствий компьютеризации при капитализме.*.
Другое техницистское направление, получившее условное обозначение «новый менеджмент» взяло, как уже отмечалось, на рубеже 60-х и 70-х годов ориентацию прежде всего на использование «интеллектуальной технологии» (soft technology в отличие от hard technology) — системного анализа и планирования, линейного и динамического программирования и проч. Этот способ регулирования социально-экономических проблем, по мысли идеологизирующих техницистов, обещал небывалый эффект. «Он дает такой способ упорядочивания целей и средств, что у принима.
I. На фоне глубоких противоречий, которые сопровождают буржуазную эксплуатацию электронной технологии, совершенно иная перспектива возникает в условиях социалистических общественных отношений1." В отличие от противоречивого и однобокого характера эксплуатации информационной техники при капитализме социализм с его планируемой и программируемой экономикой создает наиболее адекватные социальные условия использования этой техники. Современная радиоэлектроника буквально работает на коммунизм. Отсутствие социальных барьеров для беспрепятственного и оперативного циркулирования информационных потоков в развитом социалистическом обществе делает его постоянно готовым к принятию оптимальных решений по всем вопросам внутренней и внешней политики" (." Использование результатов НТР в социалистическом обществе". JI. 1979, C. I72-I7S). t ющего решении теперь имеются ясная картина открывающихся ему альтернатив и лучшие способы измерения результатов по сравнению с намерениями и целями" .
История этого нового стиля менеджмента берет свое начало с «операционального анализа», как он сложился еще в период второй мировой войны. В 50-ые годы в рамках американской «Rand Corp. » .разрабатывался дальнейший теоретический аппарат этого направления (различные виды математического программирования). В начале 1961 года Р. Макнамара взял на вооружение новую технологию планирования и ввел ее в свое министерство. Первоначальный успех окрылил американскую администрацию, и в 1965 году президент Л. Джонсон указал, чтобы программирование бюджета (PFBS) было введено во все департаменты федерального правительства. «Революция Макнамары», по словам Д. Белла, увековечила имя военного министра в «пантеоне технократии». Тот же Д. Белл, имея в виду открывающиеся перспективы «системного управления» будущим, писал в те годы: «Сегодня ясно не только то, что мы живем в эпоху социальных изменений, но мы также начинаем понимать, что у нас появились возможности управ2 лять многими аспектами этих изменений сознательно». В 1972 году тогдашний президент Р. Никсон даже попытался снискать, по-видимому, славу политического деятеля, способного воплотить в жизнь «новый менеджмент» на национальном уровне: «Мы должны стать менеджерами перемен. Корпорации призваны во все большей мере способствовать решению сложных национальных социаль.
1. Ways М. Op.cit., р.374.
2. Цит. по: Straussman J. The Limits of Technocratic Politics. Hew Brunswick, 1978, p.17. ных и экономических проблем. Бизнес, труд и правительство должны работать в партнерстве ради собственного блага. Для главных лидеров нашего общества настало время заглянуть в предстоящее будущее и разработать стратегию, которая будет способствовать формированию этого будущего" .*.
Однако трудности и разочарование в возможностях управления экономикой не заставили себя долго ждать. Они начались уже в те же 60-ые годы. «Век экономики» считает, например, американский исследователь Дж. Страуссман, начал закатываться с конца 1965 года. Симптомы неадекватности кейнсианскЗ. технократической стратегии уже продемонстрировал «трудный период» 1965;1969 гг. Небывалый же по глубине и последствиям структурный кризис начала 70-х годов окончательно развеял иллюзию об управляемом капитализме. «Теперь все вадят, отмечалось на ХХУ съезде КПСС, — опровергнут один из главных мифов, созданных реформистскими и буржуазными идеологами, миф о том, что капитализм наших дней способен избавиться от кризисов»? В целом к середине 70-х технократический оптимизм сильно поистощал, и само движение оказалось в очередном и на этот раз самом глухом идейном тупике.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Сегодня буржуазная идеология переживает, пожалуй, один из самых критических за всю свою послевоенную историю моментов. В странах развитого капитализма активно формируется и ищет свой «респектабельный» облик движение неоконсерватизма. Не приходится отрицать, что это новое явление представляет собой довольно сложный и во многих аспектах незаурядный факт экономической, политической и духовной жизни западного общества. Современный консерватизм требует всестороннего и глубокого анализа. Причем необходимо выявление не только социально-политических и классовых факторов его генезиса и функционирования в сегодняшних условиях (работа эта, кстати сказать, уже более или менее успешно проделана в нашей социологической литературе), но прежде всего критическое осмысление тех проблем, на которых спекулируют в наши дни теоретики правого толка.
Автору представляется возможным сгруппировать выводы и те проблемы, которых они касаются, в следующем виде.
Во-1-х, подъем неоконсерватизма не в последнюю очередь свидетельствует о кризисе либерально-технократических проектов, в которых в свое время была явно недооценена не только социальная, но и техническая сложность новой полосы развития. В образовавшийся идейно-теоретический «вакуум» как раз и хлынула «консервативная волна» .
Во-2-х, в мире развитых социо-технических структур наблюдается объективная тецценция, которая может быть названа «неизбежным консерватизмом зрелых систем.» Она означает, что по по мере роста сложности современного общества возрастает роль «имманентного детерминизма» в развитии социальной системы,.
— 319 т. е. ход дальнейшей эволюции может быть определен не всяким набором стратегических программ, но во все большей степени этот ход представляет собой «функцию» от предыдущего состояния. Причем количество альтернативных «ветвей» имеет тенденцию оставаться вполне определенным, так что на всякое произвольное отклонение от курса система гораздо быстрее, чем раньше подает тревожные сигналы. Подобную ситуацию можно было бы обозначить «консервативной мудростью зрелых систем» .- Именно на этой объективной закономерности спекулируют идеологи неоконсерватизма, абсолютизируя и превратно ее истолковывая. Но зрелые социальные системы вовсе не означают отсутствия альтернатив. Напротив, хотя количество их возможно и сужается, но значение их в высшей степени возрастает, так как правильно и во время сделанный выбор становится вопросом «благосостояния» всей системы, а не только отдельных ее подсистем. В частности перевод «перегретой» кризисами капиталистической экономики на рельсы «социалистического режима» становится «категорическим императивом» современной эпохи. Об этом недвусмысленно говорят и те буржуазные экономисты, которые, как например, Дж. Гэлбрайт, М. Харрингтон, В. Леонтьев и др. во время «неоконсервативного бума» не потеряли из вица этой радикальной перспективы: «социализм не допускает никаких приемлемых альтернативот него можно уклониться только ценой тяжелых неудобств, большого социального расстройства, а иногда ценой смертельного вреда для здоровья и благополучия» .*.
В-З-х, консервативное мышление не имеет надежной перспективы, поскольку для него характерно внутренне противоречивая.
I. Гэлбрейт Дж. Экономические теории и цели общества. М., 1976, с. 347.
— 320 стратегия: одновременно с отказом от технократических программ не предлагается конструктивных мер в борьбе с эскалацией «социальной сложности». Другими словами, постулаты консерватизма -" невмешательство", «новый децентрализм», «самообеспечение» и др. — если и могут в лучшем случае на время и непропорционально дорогой ценой удержать «систему» от сползания к критической точке, тем не менее совершенно ничего не говорят, как «двигать» эту систему в более или менее надежном направлении. Вопреки утверждениям неоконсерваторов их паллиативная стратегия является далеко неадекватной «политикой для сложного общества». Напротив, она готовит еще большие трудности впереди.
В-4-х, историческая обреченность воинственного консерватизма, а также всякой «экстремистской» политической стратегии на его основе закономерно ставит вопрос о возможном характере эволюции буржуазной идеологии в обозримой перспективе роста «сложностных» проблем, стоящих перед зрелым «технологическим» обществом капиталистического типа. На этом пункте следует остановиться особо.
Исходной методологической точкой отсчета в таком прогнозе может служить положение В. И. Ленина о механизме выработки господствующих идей и политик в рамках буржуазной системы. «На деле буржуазия всех стран неизбежно вырабатывает две системы управления, два метода борьбы за свои интересы и отстаивания своего господства, причем эти два метода то сменяют друг друга, то переплетаются вместе в различных сочетаниях. Это, во-первых, метод насилия, метод отказа от всяких уступок рабочему движению, метод непримиримого отрицания реформ. Такова сущность консервативной политики. Второй метод — метод «либерализма», шагов в сторону развития политических прав в сторону реформ,.
— 321.
-.уступок и т. д." * Ограниченный табор" 'легитимных" форм буржуазной идеологии во многом предопределяет самый характер «внутривидовой конкуренции» среди этих политических методов.
Именно бесперспективность консервативной стратегии может вызвать к жизни новый прилив «энтузиазма» в лагере либерально2 демократического технократизма. Новое — третье по счетупоколение теоретизирующей и практикующей «социальной инженерии», помимо прочего, по-видимому, будет спекулировать на необходимости исправления результатов консервативной политики, если таковая будет в широких размерах осуществлена в практике буржуазных государств. Для этого нового «технократизирующего» поколения, по всей вероятности, будет характерна методология на порядок выше аксиоматики «технологического детерминизма». Поскольку однако, с одной стороны, и эта стратегия не отвечает по-настоящему экономическим, политическим, экологическим и проч. нуждам больших и зрелых социальных систем, и поскольку, с другой стороны, радикальный и новаторский подход исключается законами капиталистического общества с самого начала, то можно допустить, что диапазон колебаний внутри буржуазной идеологии должен напоминать «маятниковую ситуацию»: на волне разочарования в либерально-техницистских концепциях поднимаются консервативные настроения, а на смену им за неимением лучшего вновь предлагается технократическая стратегия. «Буржуазия переходит от одного метода к другому не по злостному расчету отдельных.
1. Ленин В. И. ПСС, т.20, сс.67−68.
2. См.: «Современное политическое сознание в США. М., 1980, с. 438. лиц и не по случайности, а в силу коренной противоречивости ее собственного положения» .*.
Сегодняшние неоконсерваторы в принципе готовы признать в качестве некоторой имманентной причины происходящего сдвига вправо якобы естественную периодическую потребность буржуазного общества в консервативной стратегии. В этом смысле они отождествляют свой теперешний статус с консервативной фазой идейно2 политического цикла. Однако в отличие от предыдущих «вялотекущих» фаз свой сегодняшний «триумф» консерваторы видят продолжающимся и за пределы 2000 года. В этом плане современный консерватизм отличается явными признаками идейно агрессивного и политически честолюбивого течения. Буржуазные оппоненты консерваторов — сторонники либерально-демократической политикивысказывают существенное опасение, что с приходом консерваторов к власти в области политики, экономики и идеологии цикл может прерваться. Окрыленные успехом, правые сделают (и уже делают) попытки стать независимой и неконтролируемой силой. Т.о., считают либеральные демократы, консерватизм, принятый буржуазным обществом в качестве лекарства, но в непомерных дозах, может привести к разрушению всего организма общества. «Огромная опасность, — пишет П. Стейнфельс, — состоит в том, что консерватизм станет ни чем иным как узаконенной идеологией олигархической Америки, где главные решения принимаются корпоративными элитами, где возросшее неравенство закреплено жест.
1. Ленин В. И., ПСС, т.20, с. 68.
2. См., например, интервью с И. Кристолом в журнале «us News & Wolrd Report», July 20, 1981, p.50.
— 324 кими обстоятельствами к системой меритократической иерархии, и где демократия становится случайным, ритуальным жестом" .1.
Вместе с тем в структурной динамике буржуазного идеологического процесса можно наблюдать в иной тип тенденций и даже предположить их усиление в дальнейшем. Речь прежде всего идет о таком специфическом идейно-политическом феномене как демарги-нализация, т. е. утрата (относительная, конечно) значения и привлекательности крайних формправый и левый экстремизмJ и усиление центристской идеологии. Если эта тенденция сохраниться и будет доминировать в будущем, то она, скорее всего, получит выражение в своеобразном идейно-политическом симбиозе, в котором взаимно адаптированы друг к другу «ценности» консервативного и либерально-демократического мировоззрений.
Некоторые буржуазные теоретики видят в этой перспективе даже признаки будущей «жизнестойкости» управляющей идеологии. «Я полагаю, — считает А. Этциони, — что неоконсервативные настроения останутся с нами еще долго в виде противоядия наивномуи в то же самонадеянному — пафосу 1960;х. Из синтеза оптимизма предыдущего десятилетия и пессимизма настоящего может появиться более скромный, более реалистичный подход к планируемым соци9 альным изменениям». Не приходится, однако, сомневаться, что подобный оппортунизм и прагматизм, ищущие эффективности в узких рамках государственно-монополистической регуляции сложных общественных проблем, представляют собой прямо противоположное.
1. Steinfils P. Op.cit., р.294.
2. Etzioni A. Societal Overload: Sources, Components, and Corrections. — «Political Science Quarterly», Winter 1977;78, p. 631. тому, в чем действительно нуждается сегодняшняя «социальная комплексность», вышедшая по многим параметрам уже за рамки национальных государств. Противоречие между глобальным и фундаментальным характером сегодняшних проблем и отсутствием адекватной радикальной и универсальной философией представляет собой тот объективный базис, на почве которого идет эволюция и перебор различных организационных «программ» и идейно-теоретических концепций в современном буржуазном обществе.
