Феномен игры в культуре постмодернизма: проблемы философского анализа

Актуальность предпринятого исследования обусловлена целым рядом причин. Прежде всего, не вызывает сомнений внутрифилософская актуальность проблематики: в последние десятилетия вокруг постмодернистской культуры и философии развернулась очень бурная полемика, связанная с попытками описать и сам постнеклассический дискурс, и новое понимание человека в пределах этого дискурса. Тем не менее, говорить об исчерпывающей изученности феномена постмодернизма преждевременно, потому что его особенности связаны с обновлением, которое философия переживает в последние десятилетия. Попытки произвести ревизию философских основ, которые в период постмодернизма ведут к деконструкции основ метафизики, во многом связаны с изменением роли и места языка в философской проблематике, обусловленном так называемым лингвистическим разворотом, пережитым западноевропейской философией в середине двадцатого века. Акцентирование внимания на онтологическом аспекте языка ведёт к изменению всего круга проблем, связанных с бытием человека в культуре и актуализирует категорию игры как способности к различению. Кроме того, всеми исследователями признаётся, что новому культурному состоянию должен соответствовать новый способ ориентации в нём. В качестве такового предлагается игра. Однозначного разрешения этой проблематики не существует. Но версии анализа современного культурного состояния с игровых позиций имеют право на существование и требуют специального изучения. В отечественной гуманитарной среде, кроме того, сложилась тенденция к рассмотрению комплекса проблем, связанных с игровой доминантой постмодернизма, исключительно в оценочной модальности. Суть полемики вокруг постмодернистской культуры чаще всего сводится к оппозиции: за или против. При этом хоть сколько-нибудь отчётливые контуры постмодернистской культуры, а также специфика игры в их пределах, ни «критиками», ни «апологетами» во внимание не принимаются. Игнорируется чаще всего и проблема преемственности постмодернизма с другими культурными эпохами. О ситуации постмодернизма в последнее время говорят как об общекультурной и не зависящей от национальных и географических координат. И поэтому актуальным кажется выявление форм и способов проецирования её основных параметров на отечественную социокультурную ситуацию.

Актуальность темы

исследования обусловлена также тем, что в ситуации повышенного внимания к посмодернизму исследовательский интерес распределяется весьма неравномерно: наибольшим «спросом» в отечественной гуманитарной среде пользуются тексты Ж. Деррида, при этом незаслуженно игнорируются работы таких философов как Ж. Делёз, Ж. Бодрийяр, У. Эко и др. Комплекс этих причин в совокупности с настоятельной необходимостью найти философские основания нынешнего культурного состояния, а также методы и способы их анализа, и послужили основой исследовательского интереса к игре не только как к универсальному культурному феномену, актуализирующемуся в постмодернистском контексте, но и как к способу поведения, адекватному новой культурной ситуации.

Проблематизация данного исследования обращена к пониманию и истолкованию парадоксального феномена конца двадцатого века — полисмыслового единства культуры, а также специфике бытования человека в «многоголосой» культуре. Культурная парадигма, взявшая на себя роль генератора и амортизатора порубежных потрясений, получила название постсмодернистской. На рубеже эпох проблема осмысления бытия человека в культуре приобретает особое звучание: прежние культурные нормы и ценности изживают себя, а новые ещё не сформированы. В этой связи культура и философская рефлексия о бытии человека в культуре пребывают в пограничном состоянии, когда доминирующими оказываются мотивы кризиса, разрушения и нестабильности. В пафосе разрушения мало различимы позитивные и созидательные смысловые горизонты, но это не даёт нам права сомневаться в их существовании.

Объектом исследования является вся семиотизированная сфера культуры постмодернизма.

Предмет исследования — игра как культурная доминанта, эксплицирующаяся на разных уровнях культурной деятельности человека.

Цель данной работы — рассмотреть культурное целое постмодернизма в свете не только деструктивных, но и регенерирующих интенций с особым акцентированием внимания на феномене игры.

Поставленная цель предопределила ряд конкретных задач диссертации:

1. Проследить историко-философские трансформации в становлении понятия игры с целью обнаружения вектора развития проблемы.

2. Исследовать классическое, современное и постсовременное философское понимание игры и различить традиционный и постнеклассический способы понимания игры как основанные на стратегии переоценки метафизического наследия традиционной философии.

3. Специфицировать постмодернистское понимание игры.

4. Выявить особенности культуры периода постмодернизма, обусловившие актуализацию игры и её доминантный характер.

5. Охарактеризовать влияние культуры постмодернизма на изменение антропологического круга проблем, связанного с формированием нового типа культурного героя и проследить роль игры в проблематизации «смерти субъекта» .

6. Определить конкретные формы и характер реализации игровой субъективности в постмодернистском искусстве.

Степень теоретической разработанности проблемы оценивается в контексте культурно-философской мысли, посвященной проблеме «человека играющего» как нового культурного героя. Следует отметить, что разработка проблемы доминирования игровых черт постсовременной культуры определяется отношением постмодернистского дискурса к проблеме «переоценки ценностей», у истоков которой стоит фигура Ф. Ницше, сыгравшего самую заметную роль в тех трансформациях, которые пережила игровая проблематика в двадцатом веке, анализ игры как основной культурной характеристики двадцатого века, а также как способа ориентации человека в постсовременной культуре, а также попытка связать специфику антропологических проблем с постсовременной культурной парадигмой, определили круг литературы, составившей теоретическую основу данного исследования. Изученная литература условно можно соотнести с двумя проблемными полями: «язык-культура», «игра-субъект» и разделить на три группы.

Первая группа работ посвящена предмету непосредственного интересаигровой доминанте постмодернизма. Помимо работ самих создателей и теоретиков постмодернизма — Ж. Деррида, Ж. Делёза, Р. Барта, Ф. Гваттари, У. Эко, Ж.-Л.Нанси, Ч. Дженкса — определённый интерес представляют работы отечественных исследователей: О. Б. Вайнштейн, Г. И. Петровой, Е. А. Шестаковой, Г. Е. Яковлева.

Вторая группа работ посвящена проблемам сущности и специфики постмодернистской культуры и постсовременного философского дискурса. В отечественной литературе только в последнее время проявился интерес как к нетрадиционному философствованию в целом, так и к новому пониманию проблемы субъективности, включающему в себя игру. Отечественные исследования чаще всего посвящены комментариям к непереведённым работам западных теоретиков постмодернизма. Поэтому особое внимание было уделено непереведённым в России исследованиям немецких философов: В. Вельша, Ф. Ромбаха, Й. Шрайтера, Ф. Фельмана, В.Шульца. В различных моментах исследования использовались работы таких отечественных авторов как В. По дорога, А. Гараджа, М. Рыклин, Н. Маньковская, Е. Шестакова, И. Ильин, М. Липовецкий, Е. Найман, В. Курицын, Д.Силичев.

Как уже было отмечено ранее, для российской философской (как, впрочем, и для всей гуманитарной среды) до сих пор актуален спор о природе и сущности постмодернизма. Основные полемические моменты освещены в разных работах. Так, Карасёв J1.B. (РГГУ), к примеру, считает, что эпоха постмодернизма началась тогда, когда стало очевидным, что мир плюралистичен, что это — мир «поверхностей», игры в частности. Петров И. И. (ИФ РАН) рассматривает постмодернизм как продолжение и преодоление авангардистских и художественных течений контркультуры. Другие способы решения проблемы предлагают: Н. Автономова, Е.Н. и В. А. Шапинские, В. Халипов, Т. Горичева и др. Общей чертой отечественной философской литературы этого плана является её сосредоточенность на рассмотрении негативных аспектов преодоления Нового времени. Позитивные суждения о постмодернизме, основанные на признании либертарного смысла постсовременной культуры, находим у: С. Носова, М. Айзенберга, Г. Петровой, Б. Гройса, М. Эпштейна, М.Липовецкого.

Общим же для разных вариантов решения этой проблемы является ото.

CL LC v^ ждествление постмодернизма с именем эпохи усталой, энтропиинои культуры, отмеченной эсхатологическими настроениями, эстетическими мутациями, диффузией больших стилей, эклектичным смешением художественных языков." .

Третья группа работ посвящена различным аспектам изучения проблемы игры в истории философии. Здесь были проанализированы разные подходы к проблеме в истории философии на материале работ: Платона, Аристотеля, Боэция, Н. Кузанского, И. Канта, Г. В. Ф. Гегеля, М. Хайдеггера, Х. Ортеги-и-Гассета, З. Фрейда, Э. Финка, К. Леви-Строса, Й.Хейзинги. Были привлечены также современные исследования игры в различных аспектах, в первую очередь, работы западных психологов — Э. Берна, Г. Лэндрета, Э. Эриксона, а также труды отечественных исследователей, посвященные психологии игры: Л. С. Выготского, Д. Б. Эльконина, Г. П. и П. Г. Щедровицких, И. Берлянд, С. Шмакова.

Особого внимания заслуживают разработки последних лет, принадлежащие новосибирскому исследователю С. А. Смирнову и посвященные анализу онтологических оснований игры, а также работы В. Розина, А. Брудного и Н.Петрова.

При анализе игры как сущностного взаимодействия в ситуации постмодернизма мы опирались на работы А. Арто, О. Вайнштейн и С.Хоружего.

А поскольку понятие «игра» актуализируется в данной работе в тесной связи с понятием «языка», то заметную роль сыграли работы JI. Витгенштейна, Г. Гадамера, Дж. Серля, М.Бахтина.

Методологической основой исследования выступают принципы:

1. Исторического подхода, позволяющего проследить становление понятия как исторического феномена.

2. Сравнительно-типологического анализа, предполагающего одновременное обращение к произведениям разного плана, например, к методологическим исследованиям П. Щедровицкого и Е. Наймана, культурологическим опытам М. Бахтина и художественным произведениям В. Сорокина и В.Ерофеева. Этот принцип позволяет отнести изучаемые работы к той или иной мыслительной парадигме (классической или неклассической).

3. Герменевтического метода, который позволил толковать произведения самих теоретиков постмодернизма, в первую очередь, Ж. Деррида и Ж.Делёза.

4. Так как герменевтический подход включает в себя исследование интерпретируемого автора в русле традиции, которой он следует, особый интерес для исследования представляли работы Л. Витгенштейна и Ф. Ницше, а также представителей американской традиции Дж. Серля, П. Зиффа, методология П.Фейерабенда.

5. Специфика предмета исследования потребовала обращения к философии и методологии прагматизма в современном американском варианте, наиболее видным представителем которого принято считать Р.Рорти.

Особо следует оговорить, что обращение к проблемам постмодернистской культуры, к проблеме игры, в частности, вовсе не означает следования постструктуралистской методологии, потому что логика научного исследования предполагает определённую структурированность материала, в то время как постсруктурализм настаивает на разрушении структур. Однако проследить, каким образом в культурном пространстве действуют основные методологические правила постмодернизма: деконструкция и разрушение логики бинарных оппозиций — показалось небезынтересным. Соориентироваться в постмодернистской методологии деконструкции как игры позволяют работы Е.Наймана. Кроме того, значимым для общей ориентации в методологическом поле оказалось обращение к перспективам новой герменевтики, вбирающей в себя анти-интерпретативные методы: «шизо-анализ» Ж. Делёза-Ф.Гваттари, «политическую технологию тела» М. Фуко, «символический обмен» Ж. Бодрийяра, «либи-динальную экономию» Ж.-Ф.Лиотара и «грамматологию» Ж.Деррида.

Использовались также приёмы, объединящие феноменологический и герменевтический подходы, и позволяющие систематизировать знание о феноменальности игры в современной культуре, представленные в работах Н. И. Петрова и в исследованиях немецкого философа Ф. Ромбаха, посвящённых феноменологическому анализу социальных игр.

Специально следует сказать о псевдогенетической реконструкции как методе исследования игры, предпринятом В. М. Розиным, который сводится к последовательному воссозданию в мысли всё более сложных, генетически связанных форм и структур игры и размещает игру как объект изучения в пространстве, координаты которого заданы психологией, социальной философией, культурологией и семиотикой.

Научная новизна реферируемого диссертационного исследования заключается в том, что:

— впервые предпринимается попытка анализа и систематизации историко-философской трансформации проблемы игры, что позволяет проследить особого рода преемственность между классикой, модернизмом и постмодернизмом и зафиксировать момент перехода от одной парадигмы к другой;

— анализируется феномен игры не только в пределах философского дискурса, но и в культурной ткани конца двадцатого века с учётом онтологической обоснованности выбора в пользу игры;

— выделяются и обосновываются культурные основания игровой доминанты постмодернизма;

— рассматривается новый антропологический проект, в рамках которого происходит отмена «смерти субъекта», «оживление» последнего через игру.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Поскольку культурно-философская рефлексия в постмодернистском варианте отражает не только состояние духовности наших дней, но и историческое развитие философской мысли, истоки актуализации игровой проблематики в конце двадцатого века обнаружимы в предшествующих историко-философских и историко-культурных эпохах.

2.Вместе с тем, в культуре и философском дискурсе постмодернизма игра предстаёт в иных ипостасях, отличается в основных чертах и проявлениях. Спецификация игры в постмодернизме связана:

— с потребностью нахождения интенции, способной пошатнуть основы логоцентризма;

— с деконструктивной направленностью, обусловившей разрушение логики бинарных оппозиций, среди которых особое значение имеет разрушение оппозиции: серьёзное / игровое;

— с реализацией философско-эстетического принципа «мир как текст» .

3. Деконструкцией оказываются задействованы такие механизмы, утверждающие игровой характер культуры постмодернизма, как «двойное кодирование», максимализация роли знака, создающая эффект культурной виртуальности, и культурный полифонизм.

4. Основные характеристики культуры периода постмодернизма позволяют рассматривать её культурную доминанту через призму карнавала.

5. Антропологический смысл игры в постмодернистской культуре заключается в возможности отмены посредством игры объявленной постмодернистами «смерти субъекта» и преодолении представлений о субъекте как центрированной целостности.

Теоретическая и практическая значимость исследования определяется возможностью использования основных её положений в учебном процессе, при подготовке общих и специальных лекционных курсов по философской антропологии и философии культуры, эстетике и зарубежной философии, в работе спецсеминаров. Общетеоретическое и методологическое значение обусловлено возможностью использовать материалы и выводы диссертации в дальнейшем изучении философских основ культуры постмодернизма.

Апробация работы. Концепция исследования, проводившегося на кафедре философии АГУ с 1997 года, а также его результаты, неоднократно обсуждались на аспирантских семинарах и методологических семинарах кафедры. Материалы исследования легли в основу выступлений автора на научной конференции «Культура и образование» (Баранаул, 1998, АКИПКРО), а также на Всероссийском семинаре молодых учёных «Дефиниции культуры» (Томск, 1997 и 1998 гг.) и нашли отражение в статьях и публикациях. Основные положения диссертации были использованы автором при чтении курса «Социальная антропология», а также при разработке спецкурса «Технологический и коммуникативный уровни игры» (специальность «Связи с общественностью»). Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры философии Алтайского государственного университета:

Структура работы подчинена цели и основным задачам исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Итак, мы проследили те изменения, которые пережила проблема игры в истории философии и попытались обнаружить её истоки и смысл в культуре постмодернизма. Перманентное существование игры в культуре и игровой проблематики в философии бесспорно. Но также не вызывает сомнений и то, что представители разных исторических эпох описывают игру с разных позиций и по-разному определяют её роль и место в культуре. На каждом историческом этапе изменения в игровой проблематике инициируются состоянием культуры и философии.

В качестве одной из основных исследовательских интенций можно рассматривать стремление отказаться от представления о постмодернизме как «удобной, портативной, игрушечной» культуры и показать, что проблемы, возникающие и обостряющиеся в это время, корнями своими уходят в более ранние периоды культурного развития. Но, вместе с тем, важно было подчеркнуть, что постмодернистский тип культуры — это завершение одного этапа развития культуры и начало другого. Этой пограничностью постмодернизма оказывается обусловлена «согласованность» тем смерти старого и рождения нового на всех уровнях философского дискурса.

Таким образом, культурно-философская рефлексия в постмодернистском варианте отражает не только состояние духовности наших дней, но и историческое развитие философской мысли.

В качестве «старого», утомившего культуру и философию к середине двадцатого века мы рассматривали рационализм, пароксизм которого философия переживает в форме структурализма. Структурой мы считаем модель, выстроенную с помощью некоторых упрощающих операций, которые позволяют рассматривать явление с одной единственной точки зрения. Традиционная интерпретация структуры предполагает наличие «центра» или «фиксированного начала», который, по мнению теоретиков постмодернизма, «сдерживает начало игры». «Фиксированным началом» западно-европейских философских систем был Абсолют, представленный в разных формах и проявлениях.

Метафизика как «центрированная целостность» соответствовала идеалам логоцентричного дискурса. Поэтому основным для постмодернизма философским событием стало децентрирование структуры и деабсолютизация дискурса.

Направленная на деконструкцию логоцентризма философия постмодернизма в качестве Иного Логоса выбрала игру. Потому что в игре в наиболее полной мере проявляются антирациональные установки человека. Поскольку Логос определяется как смысл, рацио, как центрирующее, центростремительное, собирательное понятие, как система, серьёзность, порядок, приказ, закабаление, рабство, репрезентация, то под игрой у постмодернистов понимается произвольность, свобода, неограниченность, безмерность, безудержность, разнесение, различание, ликование и смех.

Игра в постмодернистском понимании весьма существенно отличается от классических и модернистских трактовок. Принято считать, что наиболее исчерпывающая характеристика и наиболее точная формула игры были даны Й. Хейзингой. Постмодернистская игра в эту модель не укладывается. Основным отличием стновится то, что релятивизируются, теряют своё абсолютное значение правила. Деконструируя свои собственные правила, постмодернистская игра лишается эзотеричности и потому не требует для своей реализации специальных форм организации. Постмодернистская игра ставит под вопрос проблему «границы» и даёт о себе знать в постоянной трансгрессии.

Устранение оппозиции «серьёзное — игровое» делает игру тотальной.

Здесь идёт речь о радикальном игровом сознании. Если для классического дискурса было характерно «обособление» игры, речь всегда шла об автономном бытии, то в ситуации постмодернизма игровыми чертами наделяются все уровни культурно-философского дискурса: «ризоматичная» онтология, «бес-субъектная» антропология, гносеология, представляющая собой совокупность языковых игр.

В этой тотальности игры теряется главное игровое свойство: наслаждение свободой. В ситуации абсолютной игры человек раздавлен необходимостью всё время делать выбор. Выступая против абсолюта, игра сама становится абсолютной.

И здесь резонно возникает вопрос: сохраняет ли игра в постмодернистской культуре собственно игровую сущность.

Мы считаем, что формулируя эту проблему, мы задаём перспективы исследовательской работы в этом направлении.

Игра в философии постмодернизма оказывается тесно связана с декон-стукцией как основной методологической установкой. Более того, можно утверждать, что деконструкция является формой игры, направленной на расшатывание и устранение центра. Событие децентрации актуализировало новые категории, среди которых особое место занимает difference (у Ж. Дерида), различие (у Ж. Делёза).

Деконструкция в её первоначальном виде предполагала направленность на текст. Но поскольку для постмодернизма характерно перенесение законов существования текста на культурный и антропрологический уровни, то декон-структивной игровой разборке подвергаются не только тексты.

Последствия децентрации и деабсолютизации отразились на всех уровнях философского дискурса. На онтологическом уровне следствием деконструкции стало представление о мире как ризоме и лабиринте. Поскольку новый мирообраз лишает человека чётких критериев познания, гносеологический уровень философского дискурса также претерпевает ряд существеннейших изменений, одним из которых становится актуализация проблемы языковых игр.

Но наиболее отчётливо изменения, происходящие в это время, дают о себе знать в области антропологического знания. Распад рационального стабильного «Я» подготовил почву для гетерогенного субъекта постмодернизма. В это время происходит разрушение утопии о человеке как гармоничном субъекте и центрированной целостности. Воспринимать эти изменения, происходящие в области антропологической проблематики, как «смерть субъекта», можно только оставаясь на прежних метафизических позициях. Децентрация субъекта вовсе не означает того, что субъект не имеет имеет центра, но, скорее, то, что положение этого центра неизвестно субъекту. «Смерть субъекта» можно рассматривать как «игровой ход», за которым стоит попытка легитимировать многомерность человеческого бытия. Вполне резонно при констатации «смерти субъекта» возникает вопрос: какой субъект «умирает»? И вполне достоверным кажется ответ на него, предлагаемый П. Козловски: «умирает» субъект, никогда не существовавший на самом деле — одномерный и жёстко детерминированный в своих поступках. Субъект, которого Б. Парамонов называет гносеологическим. Можно предположить, что постмодернизм в своих основных проявлениях, перечёркивая бытие «человека познающего», оправдывает бытие «человека живущего». Культ относительного и множественного, пришедший на смену идее Абсолюта, неизбежно вызывает к жизни игру как способ ориентации человека в мире: распавшейся на фрагменты, многоуровневой действительности должен соответствовать человек, способный на общение с возможным и недействительным.

Говоря о постсовременном культурном состоянии, мы обнаружили, что культура в том виде, в котором мы наблюдаем её в конце двадцатого века, способствует формированию игрового мировоззрения. На это напаравлены такие её черты, как:

— «двойное кодирование» культурных феноменов;

— культурный полифонизм;

— «виртуальность» культурного мира.

Культура рассматривается постмодернистами как сложно устроенный текст. Её фундирующей чертой является культурно-языковой плюрализм, признание множества равноправных ценностно-смысловых инстанций, среди которых человек волен выбирать сам.

В таком случае игра становится жизненной стратегией, единственно адекватной постсовременному культурному состоянию. Игра не является причиной «смерти субъекта», как это очень часто неверно трактуется. Более того, игра спасает человека от кризиса идентичности и самоопределения. Потому что, играя, человек учится соответствовать не одному проекту, а множеству возможностей.

Кроме того, исходя из понимания культуры модернизма как «агрессивной», можно отметить, что феномен игры становится столь значим и важен в постмодернизме потому, что игра — это противоположное насилию и разрушению действо. Актуализируя проблему игры, культурно-философский дискурс постмодернизма, снимает модернистскую агрессию и непримиримость ко всему иному. Игра — это первый шаг, который делается от рабства к свободе.

В постмодернизме разыгрывается каранавал культурных языков со всеми присущими карнавалу особенностями. Здесь происходит «обесценивание всех внешних положений человека, превращение их в роли, разыгрываемые на подмостках мирового театра». (М.М.Бахтин).

Рассмотренная как способ ориентации в мире-лабиринте, мире-ризоме игра может быть оценена как оборонительная тактика человека. А. Махову принадлежит весьма любопытное прочтение модернистской однонаправленности как метафоры времени, того, что, само имея начало и конец, и человеку указывает на его конечность. В этом случае игровое упразднение однонаправленности в постмодернизме, превращение и жизни, и культурного пространства, и произведения искусства в лабиринт может оцениваться как надежда запутать и обмануть время.

Карнавальному характеру постмодернистской культуры соответствует человеческая ситуация как совокупность игровых импульсов.

Г. И. Петрова характеризует это состояние как следствие человеческой усталости от разума и желание вернуть эмоциональное отношение к действительности: «человек будто вспоминает о собственной свободе, утраченной в условиях массовости, усреднённости и функциональном внешнем существовании, реагирует на ообесценивание индивидульности и личностную ампутацию» [205, с.215]. Игра — это первый шаг по направлению от рабства к свободе.

К перспективам исследования можно отнести и проблему критерия выбора в ситуации тотальной иррелевантности и игровой свободы. Совершенно неслучайно некоторые исследователи указывают на опасность «вседозволенности в онтологических конструкциях человека в ситуации, санкционирующей онтологический плюрализм и свободную игру различных построений» [206, с.64−65].

На наш взгляд, постмодернистская философская антропология, говоря «Да» игре, вовсе не говорит «Да» вседозоленности. Делая акцент на другой стороне проблемы, она предстаёт не как ликование по поводу вседозволенности, а как попытка ответа на вопрос: как возможно бытие человека в мире, где ничего не гарантировано? и специально обращается к проблемам риска и ответственности. Эти проблемы имеют самое непосредственное отношение к игре как способу действия в ситуации, когда человек сам себе авторитет, и требуют специального разрешения.

Тенденция к демаргинализации игры находит отражение не только в комплексе философских учений, но и в современной художественной практике. Ощущение тающей, распадающейся реальности даёт жизнь ряду игровых художественных приёмов и превращает творческий акт в игру с традицией. То есть искусство конца XX века также вбирает и актуализирует категорию игры и превращает его в единственную константу.