Постижение тайн человеческой души в творчестве Куприна (рассказы «Убийца», «Морская болезнь», «ALLEZ!») , Бунина («Ночной разговор», «Петлистые Уши») , Л. Ан

1. Раскрытие тайн человеческой души в творчестве А. Куприна и Л. Андреева Два этих имени Александр Куприн и Леонид Андреев в начале ХХ века считались едва ли не самыми громкими. К. Чуковский в своём Дневнике рассказывает, как страстно ревновал И. Бунин к успеху своего приятеля Л. Андреева, который в то время был звездой первой величины и пользовался столь несомненной славой, что рядом с ним Бунина оскорбительно не замечали.

Ныне табель о рангах несколько изменилась, и именно И. Бунин числится в классиках А. Куприн же с Л. Андреевым отодвинулись на второй план. Тем не менее именно они были и властителями дум, и законодателями литературной моды в ту памятную эпоху, когда расцвет русского искусства, известный ныне как серебряный век, подарил миру столько славных имён и художественных открытий, во многом ставших отправной точкой для эстетических исканий всего ХХ века.

Произведения Л. Андреева обжигают и сегодня свидетельство правды писательского переживания и ещё чего-то, выходящего за рамки искусства. Л. Андреев касался каких-то общих болевых точек, аких-то нервных узлов самоощущения человека начала ХХ века, он был полон катастрофических предчувствий и умел это выразить так, что люди, решавшие свести счёты с жизнью, отправляли ему свои предсмертные письма.

Что касается А. Куприна, которому критика строго выговаривала за бытовизм и приземлённость, мелодраматизм и подражательность, то его произведения продолжают покорять жизненной достоверностью, вкусом к жизни и поразительным знанием действительности в самых её мельчайших подробностях, так что и сегодня представляются образцом честного и добротного реалистического письма.

Острое переживание несправедливости мира начиналось у А. Куприна и Л. Андреева с традиционного для русской литературы сочувственного изображения маленького человека и той косной, убогой среды, в которой ему приходится влачить жалкую участь. У А. Куприна это сочувствие выразилось не только в изображении дна общества (роман о жизни проституток Яма и другие), но и в образах его интеллигентных, страдающих героев.

Инженер Бобров (повесть Молох), наделённый трепетной, отзывчивой на чужую боль душой, переживает за растрачивающих свою жизнь в непосильном заводском труде рабочих, в то время как богатые жируют на неправедно нажитые деньги. Это может показаться удивительным, но А. Куприн с его страстной, плотской (не случайно в его творчестве сильна натуралистическая тенденция) любовью к жизни был склонен именно к таким рефлектирующим, нервным до истеричности, не лишённым сентиментальности героям.

Даже его персонажи из военной среды, вроде Ромашова или Назанского (повесть Поединок), обладают очень высоким болевым порогом и малым запасом прочности, чтобы противостоять пошлости, цинизму и затхлости окружающей их среды. Как Боброва коробят прорывающиеся корыстолюбие и пошлость его возлюбленной, так и Ромашова тошнит от тупости военной службы, разврата офицерства, забитости солдат. Пожалуй, никто из писателей не бросил такого страстного обвинения армейской среде, как А.Куприн.

Правда, в изображении простых людей А. Куприн отличался от склонных к народопоклонству литераторов народнической ориентации (хотя он и получил одобрение маститого критика-народника Н. Михайловского). Его демократизм не сводился только к сезливой демонстрации их униженности и оскорблённости. Простой человек у Куприна оказывался не только слабым, но и способным постоять за себя, обладающим завидной внутренней крепостью. Народная жизнь представала в его произведениях в своём вольном, стихийном, естественном течении, со своим кругом обычных забот не только горестями, но также и радостями и утешениями.

Блестящий изобразитель нравов самых разных слоёв общества, А. Куприн рельефно, с особой пристальностью описывал среду, быт. По его произведениям детальнейшим образом можно представить стиль жизни того времени.

Александр Куприн превосходный мастер не только литературного пейзажа и всего, что связано с внешним, визуальным и обонятельным восприятием жизни (И.Бунин и А. Куприн состязались, кто более точно определит запах того или иного явления), но и литературного характера: портрет, психология, речь всё у этого писателя проработано до мельчайших нюансов. Причём героев он выбирает самых разных от рефлектирующего интеллигента до циркового атлета или скаковой лошади. И всякий раз мы как читатели ощущаем не просто индивидуальный закон именно этого конкретного персонажа, но и теплоту его внутренней жизни, органику его жизнеосуществления.

Существенно и то, что даже, казалось бы, самые примитивные существа обнаруживают у А. Куприна сложность и глубину, а повествование, как правило, очень зрелищное, часто обращено ненавязчиво и без ложной умозрительности именно к проблемам экзистенциального толка. Он размышляет о любви, ненависти, воле к жизни, отчаянии, силе и слабости человека.

Не случайно Л. Толстой, следивший за новой русской литературой, выделял именно автора Поединка. А. Куприн настоящий художник, громадный талант, говорил он. Поднимает вопросы жизни, более глубокие, чем у его собратьев…

Какие бы отрицательные стороны жизни ни изображал А. Куприн, в его произведениях так сильна радость жизни, жадность к её классическим дарам, что даже самые мрачные из его произведений всё равно оставляют светлое впечатление, несут в себе заряд бодрости. Как говорит один из купринских героев-резонёров, спивающийся поручик Назанский, главное не бойтесь вы, не бойтесь жизни: она весёлая, занятная, чудная штука эта жизнь…

В отличие от А. Куприна, первым и главным мотивом творчества Л. Андреева стал мотив страха перед жизнью. В рассказе У окна маленький человек, мелкий чиновник Андрей Николаевич с ужасом в голосе сетует своей возлюбленной, какая это и странная и ужасная вещь жизнь, в которой так много всего неожиданного и непонятного. Живут люди и умирают и не знают нынче о том, что завтра умрут. В его ламентациях звучит и социальный мотив что сильные и грубые прут напролом, топча слабых. Со временем именно мотив метафизического ужаса перед случайностями жизни и неумолимой смертью у Л. Андреева почти полностью вытесняет социальный.

Описываемая Л. Андреевым тоска повседневной жизни, первоначально имевшая социальную окраску, оборачивается тоской метафизической. Ужас бытия, экзистенциальные страхи и тревоги человека в обезбоженном мире, в мире тотального молчания, становятся главной темой писателя.

Частное не просто обобщается, но вырастает до символа. Образ горя приобретает всё более и более трагические, мрачные тона, причём Л. Андреев не знает в этом меры. Ребёнок-идиот превращается у него в некое исчадие ада: маленький череп с огромным неподвижным и широким лицом, похожим на страшную маску, руки с хищно скрюченными пальцами, он кричит злым, животным криком, скалит, как собака, зубы и кусается…

Л.Андрееву тесно в реалистических рамках, он нагнетает экспрессию, использует натуралистические детали, подчас впадая в очевидную литературность, а то и безвкусицу.

Смерть становится одним из главных персонажей Л. Андреева, она стоит в углу каждого дома, её призрак душит его героев непроглядной тьмой ужаса, как министра из Рассказа о семи повешенных, узнавшего о готовившемся на него покушении террористов.

Под действием этого ужаса само человеческое тело становится угрозой и тяготой, поскольку налито всё той же смертной влагой. Плоть у Л. Андреева злое мясо именно по причине своей бренности и беззащитности перед какой-то тоненькой глупой аортой, которая вдруг не выдержит и лопнет, как туго натянутая перчатка на пухлых пальцах.

Однако злому мясу Л. Андреев противопоставляет то же тело, но просветлённое любовным порывом и облагороженное душевным теплом: так, в Рассказе о семи поешенных одна из приговорённых, Муся, целует разбойника Цыганка, а несгибаемый террорист Вернер сжимает горячими ладонями безвольную руку убийцы Янсона, парализованного предсмертным ужасом. Эти прикосновения рук и губ становятся для писателя знаком высшей человеческой общности, не знающей социальных преград, способной отогреть человеческую душу даже перед лицом небытия.

Леонид Андреев поэт смятения и страха. Страха детского, стихийного, безотчётного, которому он пытается придать взрослость своими излюбленными словами вроде безумный, мучительный, необъятный и тому подобных. В его описаниях этих пороговых психологических состояний есть некоторая истеричность и немотивированность.