Проблема единства речевой и мыслительной деятельности

Актуальность исследования связана с важностью того этапа, который переживают сегодня науки о языке, которые постепенно переходят от рассмотрения языка как замкнутой системы, обладающей автономным статусом в предметном пространстве гуманитарных наук, к сотрудничеству с другими науками (прежде всего социологией, логикой, психологией и психоанализом) в целях решения встающих перед ними задач. Весь XX в. язык являлся центральным объектом исследования философии, а методы структуральной лингвистики, разработанные Фердинандом де Соссюром, легли в основу подавляющего большинства гуманитарных исследований. Именно с возникновением новых концепций языка в этот период связан революционный прорыв в сфере гуманитарного знания. Речь идёт о таких достижениях в этой сфере, как структуральная антропология К. Леви-Строса, глубокий и колоссальный по охваченному материалу проект археологии знания Мишеля Фуко, генеративная грамматика Ноама Хомского, грамматология Жака Деррида, трансцендентальный эмпиризм Жиля Делёза, философская герменевтика Ганса Гадамера и Поля Рикёра, теории речевых актов Джона Остина и Джона Сёрла и т. д. Во всех этих концепциях, так или иначе, затрагивается проблема отношения между языком и мышлением.

Однако данная проблема важна не только с точки зрения задач фундаментальной философии. Её рассмотрение имеет большое значение для развития информатики, теории и практики создания искусственных языков, возрастной психологии, антропологии и психоанализа.

Современное общество, которое справедливо именуют информационным, как никакое другое, зависит от функционирования языка, который является важнейшим средством передачи информации. Проблема соотношения языка и мышления, таким образом, становится актуальной в силу её связи с проблемой коммуникации, которая на сегодняшний день является одной из важнейших социальных проблем. Сегодняшний мир, благодаря новым средствам коммуникации, стал более плотным, расстояния между людьми сократились, однако это не стёрло различия между ними, в том числе, различия языковые (которые определяют культурную специфику каждого народа). Представление о единстве человеческого мышления, основанное на единстве самого вида homo sapiens, нередко натыкается на противостоящие ему факты, доказывающие, что языковые различия подчас делают крайне затруднительным диалог между разными народами. Вместе с тем подобные трудности заставляют нас раздвинуть наши представления о природе языка и обратиться к новым способам выделения языковых универсалий, необходимых для сохранения лингвистики как научной дисциплины.

Обращение к проблеме соотношения между языком и мышлением имеет очень важный экзистенциальный смысл. Благодаря тому, что человек является существом говорящим и его сознание нуждается в языковой форме как способе структурирования мыслительной деятельности, язык оказывается включённым в сферу человеческой жизни, определяя характер и образ последней. Человеческая жизнь во многом оказывается детерминированной тем языком, с помощью которого она осознаётся и рефлексируется. Поэтому замена одного языка на другой, происходящая разными путями (например, в результате эмиграции или религиозного обращения), кардинально меняет сам стиль жизни человека и заставляют его изменить взгляд на мир в целом. Именно язык (точнее, его смена), таким образом, может стать средством внутреннего преображения человека и его духовного развития. Поэтому обязанностью всякого мыслящего индивида является работа над своим языком и рефлексия над ним.

Эта позитивная возможность использования языка непосредственно корреспондирует с возможностью применения языка в негативных целях: в современном обществе широко распространён особый способ манипулирования массовым сознанием, который предполагает навязывание людям определённых мыслительных стереотипов и шаблонов путём приучения их к соответствующим словесным штампам. Подробно описанный Оруэллом в «1984» и «Скотном дворе», этот «новояз» особенно характерен для обществ тоталитарного типа, разрабатывающих особый «деревянный язык», отсылающий к самому себе и, за счёт этого, подменяющий реальность словами. В обществах такого типа невозможен плюрализм различных дискурсов и должен господствовать один тотальный дискурс, который является дискурсом власти, обладающим эксклюзивным правом на Истину. Напротив, в демократических обществах наблюдается дискурсивный (языковой) плюрализм, который предполагает «конфликт интерпретаций» и конкуренцию идеологий.

Как бы то ни было, каждый отдельный язык выступает в качестве особого истолкования реальности, а значит, несёт в себе собственный образ истины. Поэтому выявление корреляции между языком и мышлением в значительной степени способствует освобождению человека от мыслительных штампов и позволяет избавиться от тех предрассудков, которые он усвоил вместе с родным языком.

Проблема выявления единства речевой и мыслительной деятельности во многом связана с природой языковой (знаковой) системы как особого объекта, отличного от простой (натуральной) вещи. Из непосредственного жизненного опыта нам известно, что мы мыслим с помощью определённых слов, из которых составляем фразы. В этом смысле, сама мысль нуждается в языковой форме, без которой она бы не смогла быть осознанной или отрефлексированной. Поэтому языковая форма служит необходимым условием становления самой мысли. С другой стороны, сама языковая форма нуждается в мысли как способе своей идентификации. Элементы языка, такие, как фонемы, морфемы или слова, — отнюдь не эмпирические объекты, а объекты, имплицирующие в себе определённую точку зрения, делающую их знаками, т. е. элементами языковой системы. Эта точка зрения сообщает различающемуся в речевом потоке эмпирическому материалу признак тождественности, который, таким образом, носит не материальный, а чисто интенциональный характер. Проблема единства речевой и мыслительной деятельности, таким образом, приобретает не только диалектический (единство противоположностей), но и герменевтический (взаимное истолкование) смысл.

В своей работе автор опирается на данные современной лингвистической теории, которые позволят ему затронуть следующие философские аспекты проблемы единства речевой и мыслительной деятельности: языковая способность как специфическая характеристика человека (связь между разумом и речью, человек как homo loquens) — язык и специфика человеческого универсума (связь между языковой способностью и способностью человека трансцендировать наличную реальность) — смысл и его генезисмышление и онтология языкаязык как исторический феномен (производное определённой эпистемы) и язык как универсальная бытийная сущность.

Степень научной разработанности проблемы. Проблема единства речевой и мыслительной деятельности имеет давнюю историю. Её истоки следует искать в философии Гераклита, которая, в свою очередь, сама опиралась на богатую мифологическую традицию Древней Греции, в то же время существенно трансформируя её внутренний смысл (в том, что касается рассматриваемой здесь проблемы). Гераклит впервые ввёл в философский дискурс термин «логос», который указывал на то, что внутренний порядок, присущий Космосу, непосредственно коррелирует с порядком дискурса. После Гераклита проблема соотношения языка и мышления артикулировалась в текстах Платона, Аристотеля, стоиков. Все они по-разному решали данную проблему, однако, в целом, можно сказать, что для античности был характерен поиск стоящего за значением вечного и неизменного эйдоса, который выражал онтологическую структуру мира. Язык осознавался в его неотрывной связи с процессом познания, а не как самостоятельная и автономная сущность, возникающая в результате интеллектуального освоения практического взаимодействия с реальностью. Однако уже в античности зарождается и другой взгляд на язык, связывающий его происхождение не с Космосом, а с самим человеком, поскольку важнейшей функцией языка здесь объявляется не познавательная функция, а функция выражения. Язык, в этом смысле, связан не столько с разумом, сколько с аффектом, эмоцией. Языковой знак происходит из жеста, он направлен на выражение воли, внутреннего ощущения удовольствия или страдания. В этом смысле язык не только конвенционален, но и естественен для человеческого существа. Такого взгляда на сущность речевой деятельности придерживался, в частности, Эпикур. Близкую позицию занимал по этому вопросу и Джамбаттиста Вико, который утверждал, что первыми словами были междометия или однокорневые звукоподражания. Язык, таким образом, возник из средств непосредственного выражения эмоционального состояния и, следовательно, когнитивная его функция вторична. В противоположность этому, аристотелевская философия начала традицию редукции языка к чистой логике. В Новое время, в рамках рационалистической традиции, формируется идея создания универсального языка мышления, который должен ориентироваться на строгий математический язык. Появление этой идеи было во многом обусловлено стремлением придать единство научному знанию, характерным для данной эпохи. О необходимости создания универсального языка, выражающего порядок человеческого мышления (который должен быть единым), говорили, в частности, Декарт и Лейбниц. Последний даже пытался разработать универсальный «алфавит мыслей», с помощью которого можно было познать реальность (поскольку порядок идей соответствует порядку вещей). С этим взглядом, разумеется, боролись представители эмпиризма. Для некоторых из них (Беркли) язык вообще не выполняет никакой когнитивной функции, а наоборот, искажает реальность, создавая иллюзорный мир понятийных абстракций. В то же время Гоббс, напротив, рассматривает дискурс как единственное место пребывания истинытолько языковое высказывание может быть истинным или ложным, сам по себе чувственный опыт не обладает такими характеристиками. В XVIII в. данная проблем была отражена в концепции отношения слова и понятия Г. Гегеля.

Темпоральный аспект речевой и мыслительной деятельности в отечественной философии был исследован Ахундовым М. Д., Гуревичем А. Я., Трубниковым Н. Н., Молчановым В. И., Кузнецовым В.Ю.

Для написания данной диссертации особенно большое значение имели идеи, высказанные философами и лингвистами XIX—XX вв. Ограничимся только кратким перечислением этих концепций. Речь идёт о понимании отношения слова и понятия в концепциях речевой деятельности В. Гумбольдта, Ф. де Соссюра, Э. Бенвениста, учение о «компетенции» и «исполнении» Н. Хомского. Определяющие методологические подходы по исследованию речевой и мыслительной деятельности были заимствованы нами из исследований Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Ж. Деррида.

Категория выражения смысла стала основной в трудах неопозитивистов: JL Витгенштейна, Б. Рассела и других Смысл и язык как форма выражения самосознания рассматривались в работах классиков отечественной философии: Г. Г. Шпетта, М. М. Бахтина, А. Ф. Лосева, Ю. М. Лотмана.

Смысловые и речевые комплексы как факторы организации социальной культуры получили отражение в работах В. М. Ермакова, Р. Е. Соколова, С. С. Гусева, Б. А. Грушина.

Социокультурные реалии современной цивилизации характеризуются динамичной трансформацией исследовательских парадигм, что обусловило наше обращение к трудам В. Ю. Кузнецова, А. В. Маслихина, Э. З. Феизова.

Вместе с тем необходимо отметить, что существующая на сегодняшний день научная база научно-исследовательских работ по рассмотренной нами проблеме свидетельствует о недостаточной разработанности философского аспекта исследования проблемы речевой и мыслительной деятельности, что послужило основанием для выбора данной темы.

Объект исследования — речевая деятельность.

Предмет — философские аспекты связи языка и мышления в рамках речевой деятельности.

Цель исследования — выявить основные принципы корреляции речевой и мыслительной деятельности.

Задачи исследования:

1. Показать многоуровневый характер отношений между означаемым и означающим языкового знака;

2. Эксплицировать диалектическую взаимозависимость между грамматической и логической составляющей дискурса;

3. Дифференцировать априорные и эмпирические элементы речевой деятельности.

Методология исследования. При рассмотрении различных аспектов проблемы единства речевой и мыслительной деятельности автор данной работы опирался, главным образом, на структуральный, компаративистский, феноменологический и деконструктивистский методы. Первый оказывается задействованным при обращении к работам де Соссюра, Бенвениста, Ажежа, Хомского и др. исследователей, второй — при обращении к наследию исторической лингвистики, третий — произведениям Мерло-Понти, четвёртый — М. Фуко. Синтез всех этих методов осуществлён путём применения метода философской рефлексии, которая позволила также проделать необходимый (в рамках данного исследования) анализ всех вышеперечисленных концепций.

Научная новизна:

1. Показан многоуровневый характер отношений между означаемым и означающим языкового знака. Это отношение выстраивается сразу в нескольких плоскостях: 1) между знаком и обозначаемым им объектом (деривативное отношение) — 2) между знаком и его понятийным значением (сигнификативное отношение) — 3) между знаком и выражаемой им эмоцией (отношение манифестации). В первых двух случаях отношение между означающим и означаемым оказываются произвольными, поскольку обусловлены конвенциональной природой языкового знака. В третьем случае, однако, между означающим и означаемым имеет место отношение мотивации, что обусловлено тем, что в игру вступают такие субъективные факторы речевой деятельности, как интонация, громкость и тембр голоса, темп речи и т. д. Следует также подчеркнуть важность ситуативной мотивированности смысла знака, поскольку именно она имеет первоочередное значение для становления языка как социального феномена. Поэтому в той мере, в какой означаемое (а следовательно, и второе, сигнификативное отношение) обусловлено этим первоначальным (ситуативным) смыслом формирующегося языка, оно также оказывается мотивированным, но в смысле опосредованной, а не прямой, зависимости от означающего, поскольку возникает одновременно с означающим.

2. Эксплицирована диалектическая взаимозависимость между грамматической и логической составляющей дискурса. Показано, что имплицитная грамматика конкретного языка оказывает существенное влияние на процесс мышления на этом языке, а экспликация самой этой грамматики предполагает логическую рационализацию языковой системы. В языке, однако, всегда присутствует элемент, не поддающийся такой рационализации, именно этот элемент предоставляет возможность появления поэтического языка, использующего различные тропы (в том числе метафору и метонимию) для расширения смыслового поля данного языка и его когнитивного потенциала.

3. Произведена дифференциация априорных и эмпирических элементов речевой деятельности. Показано, что такие разделы языка, как фонология, морфология и синтаксис возникают непосредственно благодаря имеющимся у человека врождённым способностям к языковому мышлению (важную роль при этом имеет процесс «забывания», описанный представителями генеративной грамматики), тогда как лексика языка имеет преимущественно эмпирическое происхождение.

Положения, выносимые на защиту:

1. Отношение между означающим и означаемым языкового знака носят многоуровневый и комплексный характер. Именно в силу этого можно говорить об имеющемся здесь отношении взаимной мотивированности означаемого (которое должно пониматься в более широком смысле, чем это имеет место у Соссюра и Бенвениста) и означающего. Эта мотивированность, однако, проявляется в основном только на уровне речи, но не языка (если понимать под последним замкнутую в себе и не зависящую от субъекта, носителя языка, систему);

2. Логическое и грамматическое измерения речевой деятельности находятся в строгой взаимной корреляции, поэтому невозможно говорить о первичности одного из этих компонентов в процессе конституирования какого-либо языка или дискурса;

3. Человек обладает априорной матрицей обнаружения смысла и значения языковых высказываний, которая актуализируется по мере усвоения им родного языка, предполагающего контакт с собеседником. В определённом смысле процесс усвоения родного языка обусловлен доязыковым опытом, который позволяет наделять языковые структуры перцептивным содержанием, необходимым для их интуитивного усвоения. Процесс понимания чужой речи, таким образом, предполагает, с одной стороны, владение языковым кодом (компетенцию), а с другой — умение связывать сообщение с конкретной ситуацией, которая сама по себе выступает как вторичный дешифратор этого сообщения.

Теоретическая и практическая значимость работы обусловлена важностью вопроса о соотношении речевой и мыслительной деятельности для современного гуманитарного знания и социальной практики. В диссертационном исследовании выявлены основные механизмы и факторы корреляции речевой и мыслительной деятельности, показана имманентная связь между мыслью и словом, рассмотрены проблемы мотивированности языкового знака, врождённого характера языковой способности, специфики онтологии языка, иерархических отношений между различными его функциями, между грамматической и логической сторонами дискурса и др. Теоретическая значимость работы, таким образом, определяется важностью проблематики языка для современной философии. Эта проблематика охватывает собой как вопросы, связанные с выработкой новой методологии, которая должна позволить синтезировать чисто лингвистический подход к языку с достижениями других наук в этой области (прежде всего социологии, психологии и физиологии), так и с разработкой целостной философской онтологии языка, которая бы смогла совместить метафизические принципы с междисциплинарными изысканиями. Практическая значимость работы связана с использованием результатов проделанного в ней анализа при разработке курсов, включающих в себя вопросы современной лингвистики и теории языка.

Заключение

.

Проблема корреляции языка и мышления является двойственной по своему характеру, поскольку одновременно относится к числу традиционных проблем философии и выступает в качестве типичного порождения современного образа мысли. Эта двойственность связана с определённой эволюцией, которую претерпели способы тематизации проблемы языка в истории философии. Конечно, философы так или иначе затрагивали проблему языка, начиная практически с самого зарождения самого философского знания, о чём свидетельствует, в частности, многозначный и фундаментальный для философии термин логос. Однако, если вплоть до XIX в. язык и фигурировал в качестве объекта философского (и научного) дискурса, то его изучение велось исключительно в парадигме репрезентативных и выразительных возможностей слова и речи. В рамках такого рода исследований язык не выделялся в самостоятельную область, которая могла иметь автономный способ бытия и специфические принципы функционирования. Кардинальный переворот, произошедший в европейской мысли в XIX в., позволил совершенно по-новому поставить вопрос о языке, который впоследствии сделался привилегированным объектом философского дискурса. Смысл этого переворота заключается в том, что, обретя свою автономию, язык в то же время обрёл господство над человеческим разумом. Тут необходимо заметить, что лингвистический поворот в философии довольно точно совпал во времени с антропологическим поворотом. Это совпадение, очевидно, нельзя считать случайным: оно указывает на то, что именно языковая способность является фундаментальной для человеческого существа, отличая его от других животных. В отличие от последних, человек способен не только воспроизводить и понимать определённые сообщения, в соответствии со своим генетическим кодом, но и создавать новые сообщения, которые могут иметь отношение к несуществующей реальности (что полностью исключено у остальных животных).

Поэтому, опираясь на лингвистическую парадигматику, философия XX в. приступила к деконструкции традиционных метафизических тем, исходя из примата языка над разумом. Эта деконструкция, по существу, означала не только выявление внутренней детерминации «духовного» (разум) в «материальном» (язык), но и полный отказ от самих дуальных оппозиций: материальное — духовное, рациональное — иррациональное, субъективноеобъективное, чувственное — интеллигибельное и т. д., которые объявлялись всего лишь бинарными оппозициями, действующими в рамках определённой грамматики, а вовсе не универсальными проблемами. Именно вследствие этого, сделав вопрос Языка центральным философским вопросом, современная философия поставила под вопрос саму себя и выход из наметившейся здесь апории во многом зависит от решения проблемы соотношения языка и мышления.

Проделанный в данной работе анализ данной проблемы показал, что проблема корреляции языка и мышления должна решаться комплексным методом, путём привлечения данных многих дисциплин, главными из которых являются лингвистика (включая такое её ответвление, как психолингвистика), социология, психология, психоанализ и неврология. Синтез этих данных позволил нам сделать некоторые предварительные заключения о принципах, лежащих в основе корреляции речевой и мыслительной деятельности. К ним относятся: 1) обусловленность логического ряда дискурса эйдетическим фоном речи (имплицитная грамматика языка определяет ту логику, которой придерживаются его носители) — 2) неабсолютный и ограниченный характер грамматических структур различных языков, объясняемый наличием у человека врождённых способностей к речевой деятельности (понятие компетенции Хомского) — 3) обусловленность вариативного характера языков «ситуативными» факторами интерлокутивного взаимодействия. Ход данного исследования привёл его автора к выводу о том, что классическая концепции отношения означающего и означаемого (проблема мотивированности знака), разработанная де Соссюром, должна быть переосмыслена путём расширения этого отношения за счёт введения в него дополнительных структур, связывающих вербальный знак с внешней для него реальностью. Речь идёт об экспликации тройственного отношения между означаемым и означающим (понимаемом теперь в широком смысле): 1) отношение деривации- 2) отношение сигнификации- 3) отношение манифестации. Применение такой методологии позволяет выявить многоступенчатый характер отношений между означаемым и означающим, причём данная схема позволяет эксплицировать не только способ мотивации языкового знака, но и способ корреляции между речевой и мыслительной деятельностью. Она показывает, в частности, что слово не просто оформляет «смутную мысль» (Гегель), но и, экстериоризируя её, обеспечивает взаимное наложение трёх независимых друг от друга серий, которые и образуют, в конечном счёте, процесс живого мышления. Мышление, таким образом, развёртывается не в стихии строгих логических категорий (как полагал тот же Гегель), а в живом процессе пульсирующей мысли, который нуждается в слове именно как в катализаторе этого процесса. Чистая мысль (в смысле Гегеля) составляет лишь один из трёх аспектов отношения означаемого и означающего, поскольку она непосредственно связана с серией значений, которые фиксируются в лексике того или иного языка и составляют, таким образом, часть сохраняемого в нём знания. Реальный же процесс мышления предполагает именно резонанс между различными аспектами отношения означающего с означаемым. Речь, имеющая всегда интерлокутивную (диалогическую) структуру, даже если это внутренняя речь какого-то человека, отсылает, таким образом, сразу к нескольким реальностям: самому говорящему, эмпирическим объектам и словарным значениям используемых им слов. Осуществляя синтез этих разнородных объектов, речь соединяет различные пласты реальности — экзистенциальный, материальный и идеальный, — речь вписывает их в единую целостную реальность, которая не есть она сама, но которая рождается благодаря ей. Иными словами, речь организует таким образом пространство мышления, пространство внутренне переживаемого смысла, который, однако, происходит извне. Как справедливо заметил Гегель, слово — это тело мысли, однако эту телесность следует понимать в том смысле, что, благодаря слову, мысль не просто мыслится нами, она именно переживается как какой-то объект опыта. Поэтому язык (в более широком смысле, чем трактовал его де Соссюр), в самом деле, является чем-то вещественным, если эту «вещественность» понимать феноменологически. Речь, конечно, идёт не о материальной (звуковой) стороне знака, а о его телесности, поскольку вербальный знак переживается нами и изнутри (как это описано в «Кратиле») и его смысл неотделим от того «жеста», который мы производим при его произнесении.

Способность мысль, как и способность говорить, заложены в человека природой. Эти способности тесно связаны между собой, и обе они возвышают человека над остальным животным миром, однако обе эти способности выработались у человека для того, чтобы он лучше ориентировался в окружающей среде. Поэтому способность распознавать смысл сообщения, отделяя «фон» от самого «сигнала», и способность находить правильные ориентиры в окружающем (материальном) мире — это в основе своей одна и та же способность. Именно поэтому древнее понятие логос заключает в себе глубокий смысл.

Таким образом, проблема единства речевой и мыслительной деятельности выводит нас к проблеме особого, человеческого переживания (и измерения) реальности, имеющего, очевидно, свои модусы и уровни. Языку отводится особая роль в организации самого поля этого целостного переживания. Ограничивая произвол воображения и логически обосновывая непосредственную интуицию, язык в качестве символической формы выводит человека из аутического состояния, ставя его лицом к лицу с другим. Поэтому, благодаря речевой деятельности, человек одновременно выходит за пределы наличной реальности и приобщается к интерсубъективному измерению, которое служит необходимым добавлением к полю воображаемого, характеризующему бытие субъекта внутри себя. Однако и в том, и в другом случае речь идёт о присущей человеку (и только ему одному) способности выходить за пределы непосредственной наличной реальности, надстраивая над ней дополнительные — имагинативное и символическое — измерения. Однако, выводя человека за пределы наличной реальности, речевая деятельность вновь возвращает его в неё, уже преобразованную и структурированную. Ибо именно такой образ реальности наиболее приспособлен для тех жизненных целей, который стоят перед человеком.