Несказочная проза горнозаводского Башкортостана и Южного Урала

ФОЛЬКЛОР РАБОЧИХ РОССИИ И ИСТОРИЯ ЕГО ИЗУЧЕНИЯ.

Фольклор как особая сфера духовной жизни и специфическая форма отражения действительности обладает огромными возможностями, служит источником познания художественных, философских, социальных и исторических воззрений народа, несет отголоски его миросозерцания с самых отдаленных времен до наших дней. Одним из важнейших достижений общенародной культуры и устного искусства слова является творческая деятельность масс, связанная с историческим периодом возникновения и становления рабочего класса.

Истоки рабочего фольклора Урала, колыбели промышленного пролетариата России, куда большей частью своей территории примыкает и Башкортостан, восходят к середине XVIII века, когда уральские работные люди «в домне и кузнях работали, и в курене дрова рубили, и уголь в кучах для домны сидели, и хлеб сами сеяли», а «весной всех мужиков. барки с чугуном сплавлять» 1 гоняли. Это еще с тех времен сохранилась рабочая песня: 4.

Так мы жили — поживали. На рудниках работали,.

Летом сеяли, пахали, У кричных печей стояли,.

А холодною зимой И железо сготовляли,.

Лес возили строевой. А на барках отправляли2.

Феодально-крепостнический период в России, особенно в XVII и XVIII вв., характеризовался множественностью социальных прослоек как в крестьянской, так и в рабочей среде. Рабочие кадры этой эпохи в значительной мере формируются из крестьян. На помещичьих фабриках работали крепостные вотчинные, для купеческих фабрик специально прикупались посессионные, к казенным промышленным предприятиям приписывались государственные крестьяне.

На уральских горных заводах основным источником пополнения рабочих кадров «оставались не крестьяне (как это было в других промышленных районах России), а местное горнозаводское население, которое представляло собой особое замкнутое сословие. с устойчивой общностью бытового и хозяйственного уклада (клочок земли, личное подворье), материальной и духовной культуры» 3. На вспомогательных, т. е. «подзаводских» или конных работах (заготовка, доставка и перевозка топлива, руды и других грузов, строительные и ремонтные подряды)4, большей частью имевших сезонный характер, были заняты сначала приписные крестьяне, затем выделившиеся из них «непременные работники», а также крепостные крестьяне, купленные или переведенные заводовладельцами из их вотчин на Урал5. Кроме того, на горнозаводских работах широко применялся принудительный труд кабальных холопов, ссыльных и каторжан, различных категорий бездомных и беспаспортных людей.

Более подробную характеристику состава рабочих кадров горных заводов мы находим в монографии А. С. Черкасовой «Мастеровые и работные люди Урала в XVIII в.» (М.: Наука, 1985). Среди них выделяются, кроме приписных и крепостных крестьян, которые составляли главный источник формирования рабочей силы горнозаводских предприятий, вольные, пришлые, переселенцы, гулящие и беглые тяглые люди.

Рабочие уральских горных заводов, рудников и приисков и в пореформенную эпоху были в большинстве своем связаны с сельским хозяйством. После того как многие старинные уральские медеплавильные, железоделательные, чугунолитейные заводы и рудники были закрыты — одни во второй половине XIX, другие в XX вв., -вчерашние их рабочие стали заниматься лесными промыслами или исключительно сельским хозяйством. Тем не менее в бывших заводских, рудничных и приисковых поселках продолжают бытовать традиционные песни и предания, связанные со специфическим характером труда в разных отраслях горнозаводского производства.

Издавна значительную часть русского и нерусского населения горных районов Южного Урала, в частности Башкирии, составляют лесные рабочие. Естественно поэтому песенный и прозаический фольклор таких горнозаводских и горняцких районов, как, например, Белорецкий, Баймакский, Учалинский, Хайбуллинский, Абзе-лиловский, обследованный при нашем участии в последние три десятилетия фольклорными экспедициями Башгосуниверситета, имея прямое отношение к рабочему устному творчеству, не является «чисто рабочим» и не отличается монолитностью своего состава. Однако исследователями устного творчества рабочих такой фольклорный материал не должен и не может игнорироваться.

Поэзия пролетарских масс привлекает внимание исследователей и передовой общественности еще в 60-е годы XIX века, но рассматривается в общем русле поэтического наследия русского народа и не выделяется в особый раздел фольклористики. Официальная дореволюционная наука безоговорочно отрицала какую-либо художественную значимость рабочего фольклора, считая его выражением социальной болезни общества, ущербным проявлением традиционной крестьянской поэзии. Она связывала его с появлением типов городской бедноты, жалких по виду и моральному убожеству, обвиняла в безнравственности, проповеди ослабления родительской власти и свободы в отношениях полов. Реакционно настроенные ученые усматривали в нем как и в «блатных» песнях и низкопробных частушках деклассированных элементов (обитателей ночлежек, завсегдатаев кабаков и трактиров, уголовников, бывших заключенных и др.) только порчу этических норм и эстетических ценностей подлинной народной словесности. Так, В. О. Михневич видел в фольклоре фабрик и заводов деэстетизацию народного языка, И. Я. Львов и Д. И. Успенский с негодованием говорили о вытеснении старой русской песни антихудожественными произведениями, проникнутыми духом трактирно-городской «цивилизации» 6. В результате фольклор рабочих записывался лишь отдельными демократически настроенными лицами, да и то от случая к случаю, и он оказался фактически вне круга интересов науки.

Хотя в творчестве рабочих выработались определенные идейно-художественные ценности, новые мотивы и образы, своеобразно ярко выразившиеся в их песнях и устных рассказах, легендах и преданиях, изучение его как проблемы, имеющей бесспорное научное значение, началось у нас только в конце 20-х годов. Причем до недавнего времени собирателями и исследователями существенное внимание уделялось в основном песенному творчеству русских рабочих дореформенной и послереформенной поры7. В этом же ключе следует рассматривать изданную сравнительно недавно монографию О. Б. Алексеевой «Устная поэзия русских рабочих: Дореволюционный период» (Л.: Наука, 1971). В ней дан весьма обстоятельный аналитический обзор истории развития устной поэзии русских рабочих — преимущественно песенной (и в основном крестьянской, заметим в скобках) — и изучения ее за последнее столетие. При этом автор довольно широко использует не только фольклорные и научные источники, но и художественно-очерковую литературу (произведения Ф. Решетникова, Г. Успенского, Д. Мамина-Сибиряка, П. Мельникова-Печерского, Вас. Немировича-Данченко, П. Падучева, Г. Белорецкого (Ларионова) и др.), и это позволяет ей сделать вывод о том, что «художественное народознание оказалось (в обращении к поэзии рабочих Урала. — Б.А.). впереди фольклористики», «функции которой приняла на себя художественная литература» 8.

Среди множества позитивных идей представляется важным еще одно положение О. Б. Алексеевой. Вопреки утверждениям ряда исследователей о серьезном и устойчивом внимании и интересе (пусть даже негативном) отечественной фольклористики к устному творчеству рабочих9, автор доказывает, что она (фольклористика. -Б.А.) «не располагала достаточными записями произведений рабочего фольклора» 10, о нем «упоминалось между прочим», и он стал «предметом специального изучения» 11 лишь после Октября12. Не случайно поэтому, говоря о современном состоянии науки о рабочем фольклоре, автор справедливо сетует на то, что он «недостаточно изучен», «не совсем благополучно обстоит дело с организацией его собирания и публикацией» и что здесь «необходимо продолжить опыт 20-х годов, когда рабочая тема в фольклористике была одной из главных, первоочередных», и поездки фольклористов в промышленные районы «приравнивались к экспедициям на Русский Север за эпосом» 13. Но уже ряд сборников песен и устных рассказов рабочих Урала, Сибири, Донбасса и других областей России, которые стали издаваться, начиная со второй половины 30-х годов и которым были предпосланы добротные вступительные статьи, — а некоторые из них имели и исследовательские разделы, — представляют интерес как попытка первоначального научного анализа и теоретического обобщения столь самобытных, но тогда еще мало кому известных фольклорных источников14. Ценные наблюдения над характером репертуара, устойчивым кругом образов, сочетающих реальное с фантастическим, и условиями бытования преданий и легенд русских алтайских рабочих имеются, например, во вступительной статье А. А. Мисюрева к составленному им сборнику «Легенды и были: Фольклор старых горнорабочих Сибири» /Новосибирск, 1940/.

Благодаря сборникам В. П. Бирюкова, Е. М. Блиновой, А. В. Гуревича, И. С. Зайцева, А. В. Ионова, А. А. Мисюрева и своеобразно отразившим сюжеты, отдельные мотивы и образы местного рабочего фольклора сказам П. П. Бажова, М. Х. Кочнева и некоторых других началась научная разработка проблем пролетарской поэзии, стало возможным создание специальных трудов об особенностях и судьбах поныне бытующих традиционных жанров устной прозы горнозаводских рабочих разных географических районов России.

Теоретически обоснованная обобщающая характеристика образной системы горняцких легенд на основе сопоставления русского и зарубежного фольклорного материала и отчасти фольклора народов Сибири и Урала впервые дана в работах Р. Р. Гельгардта, опубликованных в 1958;1965 гг. Вместе с тем автор, выясняя вопрос о специфике рабочего фольклора, прослеживает связи горняцких легенд с древним народным творчеством, уделяет особое внимание их сти-лю15.

Как отмечает А. М. Астахова в обзорной статье «Литература по русскому фольклору за 1960;1965 годы», теперь «значительное внимание уделяется специфике рабочего фольклора и отдельных его видов. Вообще изучение рабочего фольклора заметно усилилось» 16 не только у нас, но и на Западе, чему в немалой степени способствовали создание Международного общества по изучению народных рассказов (МОИНР, 1959), организация его конференций и конгрессов в Антверпене, Киле, Будапеште, Афинах, Либлице, издание их трудов, учреждение в 1957 году специального журнала «Fabula», редактором которого стал крупный немецкий ученый Курт Ранке. Кроме того, проблемы рабочего фольклора обсуждались на симпозиуме по рабочей песне в Либлице /Чехословакия, 1961/, на IV Международном конгрессе славистов /София, 1964/, на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук /Москва, 1964/. Один из симпозиумов конгресса был посвящен рабочей песне. Нельзя не отметить также безусловно положительного значения для исследователей основных жанров фольклора рабочих принятой в 1963 году на Совещании по несказочной прозе (Sagenkomission) в Будапеште схемы, которая может послужить основой международной классификации преданий и легенд.

В 1963 году в г. Свердловске состоялась организованная Научным советом по фольклористике при ОЛЯ АН СССР, Институтом русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР и Уральским университетом Всесоюзная конференция по рабочему фольклору. Об этой встрече большого числа ведущих фольклористов страны, чьи выступления вызвали плодотворную творческую дискуссию, тогда же поместил содержательную информацию журнал «Советская этнография» (1963, № 4). Позднее многие прочитанные на этой конференции доклады и сообщения были переработаны авторами в законченные статьи и опубликованы в сборнике «Устная поэзия рабочих России» (М.-Л.:Наука, 1965). Его отличает значительная широта тематического диапазона и глубина раскрытия исследуемых проблем. В частности, в нем намечаются основные направления изучения рабочего фольклора, прослеживается история его развития, рассматриваются местные традиции и очаги, а также специфика бытования отдельных жанров в наиболее развитых промышленных центрах.

России. Должное внимание уделено в сборнике соотношению фольклорного, полуфольклорного и нефольклорного явлений в культурном наследии рабочих, вопросам поэтики и эстетической ценности художественного творчества пролетариата. Эти материалы способствовали уточнению путей исследования фольклора рабочих и положили начало изданию регулярно выпускаемого Уральским университетом межвузовского научного сборника «Фольклор Урала», в котором преимущественное внимание уделяется традиционному и современному устному творчеству населения горнозаводских районов края.

В статье В. К. Соколовой «Советская фольклористика к 50-летию Октября» наряду с интересными сравнительными исследованиями Р. Р. Гельгардта отмечаются как заметное достижение современной фольклористики работы В. П. Кругляшовой и А. И. Лазарева об уральских рабочих преданиях и о рабочем фольклоре в целом.

Спустя почти двадцать лет автор вновь обратилась к проблеме изучения рабочих преданий и с удовлетворением констатировала: «Рабочая несказочная проза, прежде всего предания, в последнее время собирается и изучается на Урале особенно интенсивно. Достаточно отметить систематическую собирательскую работу, проводимую Уральским и Башкирским государственными университетами, периодически издающиеся сборники материалов и исследований, монографии и статьи В. П. Кругляшовой, Л. Г. Барага, специальную работу о специфике уральских рабочих преданий А. И. Лазарева и др.» 17. К этому основательно выверенному наблюдению присоединяется и существенно дополняет его Н. С. Полищук, приложившая (совместно с В. Ю. Крупянской, О. Р. Будиной, Н.В.Юхневой) немало усилий к комплексному исследованию жизни, труда, быта, материальной и духовной культуры, а также устно-поэтического творчества рабочих Урала. В своей небольшой, но содержательной статье она пишет: «Систематическое собирание и изучение рабочего фольклора на протяжении многих десятилетий ведется только на Урале. В остальных промышленных центрах, причем не во всех, он привлекал внимание фольклористов, главным образом, во второй половине 1920;х и особенно в 1930;е годы, когда стала создаваться „История фабрик и заводов“. В последующие годы собирание рабочего фольклора, преимущественно дореволюционного, всюду, кроме Урала, велось периодически, отдельными фольклористами и энтузиастами» 18. Ученые Урала, среди которых видное место принадлежит также В. А. Михнюкевичу и особенно В. В. Блажесу, внесли существенный вклад в собирание, систематизацию и исследование произведений народной несказочной прозы. В их многочисленных публикациях и научных разработках впервые получили целостное освещение принципы отбора и способы воплощения жизненного материала, а также некоторые методико-методологические приемы анализа устных рассказов, преданий и легенд в единстве их художественной формы и содержания19.

Отдавая должное заслугам «уральцев», В. П. Аникин объясняет этот «прорыв» прежде всего объективными факторами и пишет: «Существовали свои причины, по которым на первый план в общесоюзной науке выдвинулись работы и идеи уральских фольклористов и писателей, среди них немаловажна та, что углубленное изучение рабочего фольклора вело к сосредоточенному поиску и научным разысканиям в Уральском регионе., где рано возник отечестлл венный промышленный рабочий класс». Говоря далее о необходимости более тесного и близкого соотнесения результатов практической собирательской работы с научным их анализом и синтезом, он напоминает о неотложности создания теоретически обобщающих трудов и в то же время подчеркивает первостепенное значение «изучения рабочего фольклора конкретных краев и областей», разумеется, «не замыкаясь. в рамки узко областного подхода» 21. В свете сказанного становится очевидной задача интенсивного накопления фактических текстовых материалов на местах (тем более с каждым годом остается на земле все меньше исконных носителей поэтического творчества народа) и их осмысления в разрезе актуальных проблем современной фольклористики. Особенно это важно для научных коллективов и исследовательских учреждений Урала и Башкортостана.

Первыми фундаментальными исследованиями, посвященными несказочным прозаическим жанрам русского фольклора, являются монографии Л. Е. Элиасова «Русский фольклор Восточной Сибири. Ч. П: Народные предания» /Улан-Удэ, 1960/ и К. В. Чистова «Русские народные социально-утопические легенды ХУ11-Х1Х вв.» /М.: Наука, 1967/. В монографии Л. Е. Элиасова нет достаточно четкой жанровой дифференциации исследуемого фольклорного материала /различные в сущности жанры устной прозы автор рассматривает как предания/, и это явно отрицательно сказывается на его анализе. В монографии же К. В. Чистова анализ русских утопических легенд нераздельно связан с подробным теоретическим освещением неразработанных вопросов классификации жанров устной прозы.

Еще в докладе «Проблема категорий устной народной прозы несказочного характера», прочитанном на Международной конференции фольклористов в Либлице /Чехословакия, 1966/, К. В. Чистов утверждал, что для несказочной прозы эстетическая функция вторична, и обосновывал необходимость определения ее жанровых категорий, исходя из социально-бытовых функций устных рассказов. Это положение, разделяемое многими нашими и зарубежными авторами, получает дальнейшее развитие в новом труде автора и, хотя он посвящен легендам специфического типа, приобретает принципиальное значение и для исследователей других видов устной прозы, ориентируя на разграничение ее жанров с точки зрения их отношения к действительности. Более строгие критерии научной классификации и дифференциации жанровых границ произведений несказочной прозы разработаны в докладе К. В. Чистова «О сюжетном составе русских народных преданий и легенд (Методологические вопросы)», прочитанном на VI Международном съезде славистов в Праге (1968) и опубликованном в сборнике докладов советской делегации «История, культура, фольклор и этнография славянских народов» (М.: Наука, 1968). В этом плане представляют значительный интерес также работы С. Н. Азбелева, В. Е. Гусева, А. И. Лазарева, Л. Н. Гридневой и Л. П. Кузьминой о прозаических фольклорных жанрах и, в частности о современных устных рассказах, преданиях, легендах, сказах и сказках /крестьянских и рабочих/, их отношениях к 22 историческои действительности .

В докладе, прочитанном на Всесоюзной научной конференции в Минске, фольклорист из Улан-Удэ Л. П. Кузьмина к изучению прозаических жанров рабочей поэзии подходит с учетом истории становления горнозаводской и золотодобывающей промышленности Сибири и разграничивает их по тематическому принципу. Сама по себе попытка такой дифференциации, как известно, весьма продуктивна и открывает перед исследователями значительные перспективы для выявления идейно-эстетического своеобразия преданий и устных рассказов горнорабочих. К сожалению, эти возможности остаются в сообщении реализованными не до конца, и по опубликованному материалу — не исключено, что из-за тезисности его изложения — трудно судить о специфике и самобытности анализируемых автором фольклорных произведений. Вообще, непросто отделаться от ощущения некоторой вторичности (особенно по прочтении названной выше монографии Л.Е.Элиасова) отдельных позитивных положений реферируемого доклада. Обращает на себя внимание и несколько произвольный, непоследовательный характер рубрик предложенной автором классификации преданий и рассказов (в ней, например, не нашлось места для легенд или легендарных преданий, зато появились повествования о чуде и др.), что заметно снижает впечатление от этой в целом небезынтересной работы23.

В статье Л. Н. Гридневой «Фантастические сказы рабочих Урала» рассматриваются в сопоставительном плане основные тематические группы и идейно-художественные особенности повествовательной прозы горнозаводских районов России и отчасти стран Западной Европы. Написанная на основе изданных в разные годы фольклорных сборников, она содержит ряд верных наблюдений над образной системой горняцких преданий и легенд, интересных рассуждений о своеобразной роли (помощи или помехе) Хозяев и Хранителей подземных богатств и зарытых кладов на пути старателя или добытчика. Однако эта в целом добротная работа не лишена некоторых пробелов. Так, например, исследовательница выделяет среди всего многообразия видов и форм устной прозы рабочих лишь две тематические группы (о кладах и богатствах недр) т. н. сказов (причем автор обходится без определения их жанра и жанрового своеобразия), почти не упоминая о таких ее ведущих разновидностях, как легенды, предания и устные реалистические рассказы24.

Согласно определению С. Н. Азбелева, предание и легенда — это «созданный устно эпический прозаический рассказ, имеющий установку на достоверность» 25. Отличаются они тем, что основное содержание предания составляет описание реальных или вполне возможных фактов, тогда как в основе легенды лежит нечто необыкновенное. По мнению исследователя, поэтические традиционные предания и легенды возникают из художественно неоформленных, «полуфольклорных» устных рассказов очевидцев или участников тех или иных событий. Четко разграничивая эпические жанры прозаического фольклора, но рассматривая их в сложной взаимосвязи, С. Н. Азбелев приходит к выводу, что между преданием, легендой и сказкой нет непреодолимой преграды, что в процессе эволюции предание перерастает в легенду: «Один из путей возникновения легенды — превращение в нее предания» 26. В своем исследовании «Летописание и фольклор» он показал это на анализе преданий-легенд-сказок о Никите /Кирилле/ Кожемяке27. Однако трудно безоговорочно согласиться с С. Н. Азбелевым, когда он утверждает, что «подавляющее большинство этих /устных. — Б.А./ рассказов, будучи фактами устного словесного творчества, не приобретает общественной функк и ции и, за исключением предании и легенд, находится, в основном, за пределами фольклора28.

Примерно с тех же полярных позиций рассматривал эти произведения в ранний период своих научных изысканий А. И. Лазарев, который все устные рассказы в отличие от преданий и легенд, объединяемых им под общим термином «сказы», относит к «периферии народного творчества» 29. Но уже в этой статье, откуда взята приведенная цитата, и последующих работах и монографиях ученого устанавливается более широкий, емкий и перспективный взгляд на художественную природу устного народного рассказа30. Между тем «полуфольклорный» характер могут иметь и предания, легенды и другие устные рассказы. В то же время отдельные устные рассказы-воспоминания, рассказы-были о давних и современных событиях отличаются иногда не меньшей силой художественного обобщения и поэтичностью, чем поэтичные предания и легенды (конкретно это будет показано в главе «Труд и быт старателей, горняков и металк и о лургов в преданиях и устных рассказах части третьей настоящей работы). Полагаем, что предания — рассказы о прошлом — не следует противопоставлять устным рассказам о современности с выраженной сюжетной линией. Только лишенные сюжетной основы слухи, толки, поверья и обрывочные воспоминания следует безусловно отнести к периферии фольклора.

В своей монографии В. Е. Гусев наряду с мифом, легендой, преданием, сказкой и анекдотом выделяет устный рассказ как автономный жанр устной художественной прозы. Как и датский ученый К.-В.Сидов, к этой группе произведений он относит рассказы-воспоминания /Memorate/, хроникальные повествования нефабульного характера /Chronikate/, названные им устной народной мемуаристикой или устной народной публицистикой. Но фольклорными произведениями он считает лишь сюжетные, или фабульные повествования /Fabulate/, например, «бытующие в народе художественные повествования о современных событиях, имевших место в действительности, которые преломились и оформились в воображении рассказчика, приобретя элементы художественного вымысла и образное выражение, оказывающее эмоциональное воздействие на слушате-ля» 31.

Такое же основополагающее методологическое значение для изучения народной прозы имеют монографии В. К. Соколовой «Русские исторические предания (М.: Наука, 1970) и Н. А. Криничной «Русская народная историческая проза: Вопросы генезиса и структуры» (Д.: Наука, 1987), в которых на глубоко научной базе теоретическому осмыслению подвергается основной состав русской народной исторической несказочной прозы в записях далекого и недавнего прошлого. Для этих авторов характерно стремление к четкой жанровой дифференциации исследуемого материала, анализ которого ведется не только по тематическому, но и сравнительно-типологическому принципу. Ими намечены также подступы к структурно-морфологическому изучению устной народной прозы, что говорит о дальнейшем усилении исследовательских возможностей современной отечественной фольклористики.

Итак, широко бытующие ныне в народной и рабочей среде устные рассказы отчасти относятся к художественному фольклору, отчасти же являются «полуфольклорными» или вовсе лишены элементов художественности. Необходим дифференцированный подход к этим рассказам, но они связаны между собой своим содержанием. Поэтому внимания фольклористов заслуживают не только явно поэтические предания и легенды.

Несмотря на то, что наша наука о рабочем фольклоре имела определенные достижения, этнографическое изучение его долгие годы оставалось заметным пробелом и началось лишь во второй половине XX столетия. И единственный в своем роде опыт цельно-системного и обобщенно-комплексного анализа фольклорного репертуара рабочих Урала в связи с их производственным и семейным бытом, материальной и духовной культурой предпринят в фундаментальных трудах В. Ю. Крупянской и Н. С. Полищук «Культура и быт рабочих горнозаводского Урала: Конец XIX — начало XX века» (М.: Наука, 1971) и В. Ю. Крупянской, О. Р. Бу диной, Н. С. Полищук, Н. В. Юхневой «Культура и быт горняков и металлургов Нижнего Тагила (1917 — 1970)» (М.: Наука, 1974). В основу соответствующих разделов названных монографий положены материалы многолетних наблюдений над устно-поэтическим творчеством жителей Нижнего Тагила и расположенных близ него призаводских сел и поселков.

Выбор учеными объекта многопрофильного этнографического обследования должен быть признан исключительно удачным: Нижний Тагил, где комплексная экспедиция Института этнографии АН СССР им. H.H. Миклухо-Маклая стационарно работала в 19 501 960 годы, представляет собой наиболее типичный для горнозаводского Урала крупный промышленный центр с давно устоявшимися и в то же время постоянно развивающимися социально-бытовыми, этно-культурными и устно-поэтическими традициями. Предпринятое впервые столь обстоятельное «погружение» в сферу духовной жизни местного населения, состоящего по преимуществу из потомственных рабочих семей и трудовых династий, позволило исследователям с большой полнотой и достоверностью воссоздать объективную картину эволюционного развития и «постепенной смены жанров» бытующего здесь фольклора, выявить современное его состояние. На основе разностороннего и скрупулезного изучения всего многообразия не только «живых», но и уходящих и ушедших из устного обихода тагильцев форм поэтического творчества авторы приходят к глубоко обоснованному заключению, что если к началу XX века в нем «преобладали произведения традиционного крестьянского фольклора» и «вместе с тем значительное место. занимал собственно рабочий фольклор» 34, то в конце 50-х и 60-е годы «в устной прозе на первый план выдвигаются малые жанры — короткий рассказ и бытовой анекдот» 35, а в песенной поэзии — «наряду с массо.

V/ и и и II / вой и эстрадной советской песней. гитарные (туристические, стул / денческие) и. авторские «(самодеятельные)» песни. Причем «местный колорит» и «традиционный фольклор» сохраняются, как они отмечают, только в репертуаре пожилых37.

Таким образом, из названных трудов московских этнографов явствует, что рабочий фольклор как таковой на Среднем Урале может восприниматься и рассматриваться со II половины XX века лишь в ретроспективном плане, т. е. не как факт (примета) современности, а как творческое наследие сравнительно недавнего, как они пишут в одной из указанных монографий, прошлого. Широко бытовавшие в предреволюционные годы прозаические жанры (частично воспроизведены по памяти самими высокогорцами и вошли в их коллективную книгу «Были горы Высокой») такие, как историко-бытовые сказы о рудничном начальстве, положении рабочих при крепостном праве и после его отмены, предания о чудачествах демидовских «последышей» 38, а также «созданные самими тагильскими рабочими песни социального протеста» ., о «произволе., о тяжелых условиях труда и быта, о борьбе за свои права. были записаны в 30-е годы». Однако к началу работы экспедиции ученым «уже не удалось не только записать, но даже зарегистрировать бытование таких песен» 40, хотя «некоторые предания о самодурстве Демидовых до сих пор помнят в семьях коренных тагильчан» 41. Несколько иную картину представляет на этом фоне рабочий фольклор, особенно несказочная проза, горнозаводского Башкортостана и Южного Урала: он отличается гораздо лучшей сохранностью и записывается в относительно законченных и цельных формах и в значительном количестве сюжетов и их вариантов до наших дней.

К изучению русского фольклора Башкирии впервые обратилась Н. П. Колпакова. Объединенная экспедиция Ленинградского университета и Башкирского филиала АН СССР под ее руководством обследовала в 1938 году прозаический и песенный фольклор основных горнопромышленных районов республики — Белорецкого и Баймак-ского. Материалы экспедиции были проанализированы в статьях Н. П. Колпаковой «Рассказы о Пугачеве и Разине» /" Ленинград", 1940, № 6/, «Новые записи рабочего фольклора на Южном Урале» /Ученые записки ЛГУ, 1941, № 81/ и частично использованы в книге «Русская народная бытовая песня» /М.-Л.: Изд. АН СССР, 1962/. На основе изучения прозаического фольклора горняков Н. П. Колпакова приходит к выводу, что народная фантазия не слепо копирует исторические события, а воспроизводит их в соответствии с воззрениями самого народа и творчески развивает традиционные образы любимых героев.

Спустя десять лет Башкирский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории (БНИИЯЛИ) имени М. Гафури совместно с кафедрой фольклора МГУ организовал экспедицию, которая под руководством Э. В. Померанцевой обследовала устно-поэтическое творчество русского населения Башкирии. В 1948 году она работала в Караидельском, Покровском, Благовещенском районах, где преобладает русское население, на следующий год продолжила свою работу в Кигинском, Салаватском и Дуванском районах республики. За этот период ее участники открыли несколько талантливых сказочников, превосходных рассказчиков и искусных певцов и записали около пяти тысяч текстов русского фольклора, в том числе значительное количество рабочих песен и устных рассказов о прошлом Благовещенского завода, о жизни заводчан под властью прежних хозяев Дашковых и т. д. Как отмечает Э. В. Померанцева, этот «своеобразный исторический документ, живая летопись, сохранившаяся в памяти народа и передающаяся из поколения в поколение,. живет полноценной напряженной жизнью» 42.

К сожалению, с той поры работа по собиранию русского фольклора вообще и устной прозы в частности в Башкирии была свернута, если не считать отдельных записей башкирских фольклористов А. Н. Киреева, М. Х. Мингажетдинова, А. М. Сулейманова, С. А. Галина, Ф. А. Надыршиной, М. А. Мамбетова и Н. Д. Шункарова, которые во время экспедиционных поездок не только по Башкортостану, но и по Оренбургской, Челябинской, Курганской, Пермской, Самарской, Саратовской и Свердловской областям наряду с произведениями многожанрового башкирского фольклора фиксировали эпизодически легенды, предания и байты башкирских и русских рабочих. И возобновилась она лишь в начале 60-х годов, когда кафедру русской литературы Башгосуниверситета возглавил неутомимый исследователь народной поэзии Л. Г. Бараг.

Предания об эпохе и событиях восстания Пугачева и Батырши, собранные в 60-е годы в горнозаводских районах республики фольклорными экспедициями Башгосуниверситета, проанализированы в статьях Л. Г. Барага «Пугачевские предания, записанные в горнозаводских районах Башкирии» // Устная поэзия рабочих России. — М.-Л.: Наука, 1965 /, «Народные устные рассказы о горнозаводской Башкирии эпохи Пугачевского восстания» // Народ и революция в литературе и устном творчестве. — Уфа, 1967 / и автора этой работы («Предания о башкирском восстании 1755 года») // Народ и революция в литературе и устном творчестве. — Уфа, 1967). В связи с этим В. К. Соколова особо подчеркнула, имея в виду организацию научных экспедиций и полевой практики студентов университета, успехи фольклористов нашей республики: «.работа по собиранию и изучению башкирских и русских преданий, главным образом, горнозаводских, развернулась в Башкирии"43. Однако поныне остается немало нерешенных вопросов.

Актуальность исследования. Еще более полувека назад в статье об опришках Западной Украины П. Г. Богатырев отмечал: «Одним из актуальных заданий современной фольклористики является определение и изучение каждого жанра устных рассказов» 44. Слова ученого не утратили своей злободневности и сегодня: до сих пор не выработаны единые критерии размежевания границ несказочной прозы как впрочем и других видов эпического творчества народов, не говоря уже о теоретически обоснованных, разделяемых большинством специалистов, дефиниций жанров легенды, предания и устного рассказа. Причиной тому — сложность их дифференциации, обусловленная общностью «целевой установки» (В.П.Аникин) и социально-бытового назначения, близость способов отражения действительности и некоторое сходство в манере повествования и стиле изложения. Особенно это характерно для преданий и легенд, которые, как верно заметил К. В. Чистов, «не бытуют в виде одного устойчивого текста, а образуют сложную систему динамической передачи представления или образа, лежащего в основе каждого из них, состоящую из разнообразных фабулатов и меморатов, основных и «дочер

I «, 45 них рассказов. .

Нередко исследователи оперируют понятиями и терминами «легенда» и «предание» как синонимами (Л.И.Емельянов, Г. А. Левинтон, Л. Е. Элиасов и др.). Большинство же наших фольклористов (С.Н.Азбелев, В. Е. Гусев, Э. В. Померанцева, В. Я. Пропп. В. К. Соколова, К. В. Чистов и др.) легендами называют фантастические, преданиями — реалистические рассказы. Из зарубежных «прозаиков» примерно такой же точки зрения придерживается Цв. Романска, которая делит болгарские исторические предания на тексты с хорошо сохранившейся исторической основой и с преобладанием легендарных элементов46. Ю. Кржижановский, как и многие его коллеги в Европе, под легендами подразумевает только религиозные рассказы о.

Л п святых и пр., что напоминает близкое по смыслу определение В. Я. Проппа, который писал в середине 50-х годов: «Легендой. целесообразно называть такие рассказы, содержание которых прямо или косвенно связано с христианской религией» 48.

В.К.Соколова употребляет термин «легенда» применительно к рассказам, которые «по содержанию могут быть близки к историческим преданиям, но осмысляющим события с религиозной точки зрения. В то же время она отчетливо отграничивает их от преданий с элементами фантастики49. К. В. Чистов к легендам относит «устные народные рассказы фантастического характера о героях, событиях или явлениях, которые мыслятся как («продолжающиеся в современности» 50) существующие во время исполнения этих рассказов. Под преданиями, — по его мнению, — разумеются различные устные народные рассказы о прошлом» 51 с установкой на достоверность, которая не исключает отдельных элементов фантастики, добавим от себя, чтобы эта «формула» обрела большую полноту и завершенность.

В данной работе мы руководствуемся приведенными здесь и выше определениями двух главных жанров несказочной прозы, лишь иногда внося в них незначительные вставки (сказать: поправки, тем более, коррективы — было бы слишком громко и ответственно). А так как в научной литературе понятие о таком жанре народной прозы, как устный рассказ, представлено крайне редко и весьма описательно, мы попытались дать собственное его определение: Устный рассказ — это относительно устойчивое, отделившееся от первоначального повествователя эпическое прозаическое произведение о конкретных лицах, событиях и явлениях недавнего прошлого с установкой на несомненную достоверность и общественно-познавательное значение.

Фольклору шахтеров-горняков, старателей-приисковиков, сталеваров-металлургов и сплавщиков-плотогонов, как известно, свойственно более реалистическое, нежели крестьянской устной словесности, изображение действительности. К поэтическому вымыслу он прибегал в основном на раннем этапе формирования в силу неясности представлений работных людей об окружающей природе и конкретном объекте труда, их предрассудков и суеверий, а также особых установок мировоззренческого порядка (например, необходимость сотворения своего всесильного героя, гипертрофированного до размеров божества, способного противостоять социальному злу и защищать интересы самих крепостных рабочих). Этим обстоятельством объясняется прежде всего зарождение в нем фантастических образов, наделенных сверхъестественными возможностями и произс" о 1 водивших неповторимое впечатление и яркии эмоциональный эффект на сознание слушателя. Не случайно, по-видимому, столь высокую оценку дает ему С. Н. Азбелев: «В русском прозаическом фольклоре последних 100−150 лет многие из наиболее ценных в идейно-художественном отношении текстов являются результатом творчества рабочих .

И хотя в определенных ученых кругах сохраняется некоторый скепсис относительно эстетического потенциала фольклора рабочих, лучше его образцы могут служить истинным украшением народного творчества. Отсутствие четко выработанной композиционной структуры в них вовсе не говорит об аморфности и бессистемности повествования, которое отнюдь не представляет нагромождение случайных фактов и сведений. Для многих легенд, преданий и рассказов горняков, несущих пусть даже первоначальный обобщающий смысл, характерен стройный развернутый сюжет, особенно если они предназначены для лиц другой профессиональной сферы или иной социальной среды. Нередко рассказчики искусно передают напряженность ситуации посредством выразительной интонации, смены тональности (модуляции) при резком повороте в ходе события, диалогической речи, лаконичных фраз, пословичных оборотов, остроумно резюмирующей случившееся концовкой. Чтобы сообщить большую убедительность своему рассказу, они, как правило, обращаются к опыту, мнению и авторитету предков или старших, стараются назвать точное время и место происходившего, довольно часто употребляют в своей речи профессиональную лексику, приводят названия орудий труда и детали, связанные со спецификой производственных процессов. Описание героя более чем немногословно, обычно называется лишь самая главная его черта, портретная характеристика, за исключением фигуры и одежды, почти не встречается. Все это вместе взятое придает устным рассказам рабочих большую притягательную силу и неповторимый колорит.

Изучать историко-фольклорный процесс в национальных рамках чрезвычайно трудно. Еще труднее выявлять межнациональные типологические соотношения в нем, но он наиболее плодотворен с точки зрения возможностей глубокого познания истории фольклора53. Примечательной особенностью устной прозы многонационального Урала, где широко распространены также традиционные предания и легенды, связанные с заводским, рудничным и приисковым трудом, является исторически закономерное целостное сочетание и взаимодействие в ней разных этнических традиций, в частности русских и башкирских. Отсюда актуальность изучения творчества двуязычных башкирско-русских и русско-башкирских народных рассказчиков на фоне современных межнациональных процессов, региональных и всероссийских.

Тема диссертации актуализируется и тем, что в ней сравнительно-историческому изучению подвергается несказочная проза горнозаводской Башкирии и Южного Урала, а также других горнорудных районов России и отчасти Западной Европы. Основанная на богатом «полевом» материале, впервые вводимом в научный оборот, работа представляет пока единственный опыт монографического исследования легенд, преданий и устных рассказов как ведущих жанров фольклора рабочих разных национальностей — по преимуществу русских и башкир — в их содержательном и тематическом многообразии. Реальные и потенциальные возможности ее таковы, что она приобретает важное значение для раскрытия особенностей бытования этих произведений и сохранения их традиций в разных географических регионах, а также позволяет утвердительно ответить на вопрос о существовании башкирской национальной разновидности рабочего фольклора как самобытного явления народного творчества.

Цели и задачи исследования. Настоящая работа посвящена изучению ведущих жанров прозаического фольклора горнорабочих восточной Башкирии и некоторых сопредельных районов Челябинской и отчасти Оренбургской областей, где еще в XVIII веке получила значительное развитие горнозаводская промышленность, но потом многие старинные заводы и рудники закрылись, зато возникли и функционируют новые промышленные предприятия. Естественно, за этот период существенные изменения претерпела и устная словесность местного населения, в которой весьма заметную роль играла рабочая поэзия. Мы ставим целью выявить общие и специфические особенности репертуара старой горняцкой и горнозаводской несказочной прозы, которая бытует в регионе по преимуществу на русском и башкирском языках, систематизировать и проанализировать записанные в основном нами легенды, предания и устные рассказы о прошлом, распространенные среди русских и башкирских рабочих, и произвести некоторые наблюдения над характером взаимодействия разнонациональных фольклорных традиций двух народов в условиях национальной республики.

Стремясь изучать местные предания и легенды как «неписаную историю жизни и деятельности наших предков» 54, мы, естественно, не могли ограничиться преданиями и легендами, представляющими определенный эстетический интерес, и рассматриваемые нами устные рассказы выходят нередко за пределы художественного фольклора. Однако, как справедливо отметил А. И. Лазарев, из массы реалистических и фантастических рассказов о прошлом, легенд, слухов, толков и воспоминаний «могут складываться предания, несущие уже определенный художественный обобщающий смысл» 55, сюжеты которых приобретают относительную устойчивость и варьируются.

Поэтическая неравноценность основных источников объясняется самой природой произведений несказочной прозы с их установкой на достоверность повествования, в котором решающая роль отводится независимо от степени художественности не эстетической, а объяснительной функции. На этом основании некоторые исследователи усматривают в них лишь познавательное значение. Так, известный немецкий фольклорист Лутц Рёрих, автор фундаментальных работ о народной прозе, пишет, что поскольку рассказчики преданий не осознают особенностей их формы, они не имеют своего стиля, твердых жанровых признаков и являются прежде всего информацией, а не художественными произведениями56. Другой немецкий фольклорист Леопольд Шмидт утверждает, что нет смысла говорить о форме, стиле и жанровых особенностях преданий, которые «сводятся к одному только содержанию» 57. Отрицание эстетического качества несказочной прозы, а иногда — как следствие этого — ее фольклорной принадлежности проявляется и в работах Л. И. Емельянова, который выделяет предания и близкие к ним по установке жанры из всей массы устной прозы «по признаку стихийного участия художественного элемента в отражении действительности при ярко выраженной независимости этого отражения от задач художественности». Рассказчик предания, по его мнению, в отличие от сказочника или певца «не имеет других критериев и норм, кроме норм достоверности» 58.

Заметим, что стремление к достоверности отнюдь не противоречит законам искусства (правда жизни — одно из главных условий прекрасного, считалось до недавнего времени) и всякий законченный рассказ облекается в соответствующую, порой стихийно воссоздаваемую, форму. А если учесть, что каждый рассказчик стремится не только информировать, но и интриговать слушателя, для чего использует — не всегда осознанно — определенный набор изобразительных средств (от эффекта неожиданности до поэтической гиперболы и условности, от вымысла до обобщения на уровне желаемого, которые вместе с традиционностью видения мира, стереотипным описанием ситуаций и отношений образуют фольклорную эстетику), то мы вправе говорить об элементах художественности в любом подобном рассказе.

Что касается «задач художественности» (Л. И. Емельянов), они принципиально чужды для творчества основной массы рассказчиков и встречаются лишь в «упражнениях» отдельных «краснобаев», которые одержимы желанием не столько информировать, сколько развлечь слушателей занятным рассказом. Доминантной для них становится эстетическая установка. С этой целью они придумывают множество деталей, осложняют конкретный сюжет или уходят от него, что чревато утратой его жанрового и видового признака — рассказ может трансформироваться в предание или легенду59. Поэтому, не избегая «полуфольклорного» материала, мы учитываем в то же время, что в живом процессе устного бытования народной прозы художественное нераздельно связано с нехудожественным и что незначительные элементы художественности могут развиваться в существенные явления фольклорного творчества: художественное обобщение в фольклоре создается постепенно на основе отражения жизненных фактов в соответствии с народными представлениями о красоте и в результате неоднократной устной интерпретации тронувшего воображение повествователя яркого события.

Исходя из того, что «исследование межэтнических фольклорных общностей способно во многом обогатить — и уже обогащаетнашу фольклористику» 60, записанные нами легенды и предания о заводской колонизации Башкирии, об открытии старинных заводов и приисков, условиях жизни и труда на них, а также предания и рассказы-воспоминания рабочих сплава мы пытаемся рассматривать по возможности в соотношении с аналогичными фольклорными материалами, собранными в других географических и национальных регионах России.

Наши записи дают нам основание впервые поставить и частично осветить вопрос о башкирском горнозаводском и горняцком фольклоре, о взаимодействии местных русских и башкирских фольклорных традиций. Последнее представляется особенно важным в свете критических высказываний В. М. Гацака, который в своей широко известной монографии писал о нерешенных проблемах современной науки: «.не всегда оказывается действенным выяснение конкретно-национальных начал в пределах региональной общности, анализ иногда подменяется констатацией наличия или отсутствия того или иного элемента. Медленно преодолевается давний недостаток: ограничение материалом родственных языковизоглоссы, ведущие в не родственную языковую среду, зачастую обрываются» 61.

В своей работе мы стараемся учитывать и другое конструктивное положение В. М. Гацака о том, что «у соседствующих народов сходство фольклора захватывает не только самые общие, но и более конкретные, локальные элементы развития и умножается с многообразными результатами контактных связей, совместного развития и л симбиоза народных культур» .

Это глубокое и емкое суждение всецело может быть применено и к анализу фольклора рабочих разных национальностей, в том числе русских и башкир. Жизнь в одинаковой природной и бытовой среде, постоянное тесное взаимодействие, повседневная трудовая деятельность на одном и том же заводе или руднике выработали в них общее миросозерцание и адекватное восприятие духовного опыта и поэтических традиций не только предыдущих поколений, но и сложенных в новое время наиболее характерных устных произведений. Данное обстоятельство позволило В. П. Кругляшовой заключить: «В условиях совместного труда, быта, отдыха образуются предпосылки для создания межнационального фольклорного репертуара. Жанрово-разнообразный рабочий фольклор», который «вбирает каноны и крестьянского, и городского рабочего фольклора, и словесного профессионального искусства», «продуктивно развивается в наши дни. и органично входит в массовые формы духовного общения рабочих» 63.

Источниковедческую базу диссертации составили материалы самых разнообразных фольклорных сборников, изданных как у нас в стране (на Урале, в Донбассе и Сибири), так и за рубежом (в Болгарии, Германии, Польше). В первую очередь сюда следует отнести научные сборники кафедр русской и башкирской литератур и фольклора Башгосуниверситета, особенно основанный Л. Г. Барагом межвузовский ежегодник «Фольклор народов России», отдельные тома свода «Башкирское народное творчество», изданного на русском (автор — один из переводчиков текстов сказок, преданий и легенд) и башкирском языках в 14 и 20 томах соответственно. Достаточно широко использованы в работе и отдельные мотивы, фрагменты и тексты фольклорных памятников, извлеченные из литературных произведений, в том числе мировой классики, специальных трудов по истории, этнографии, экономике, статистике, горнорудному производству, географии и краеведению, а также дневных записок путешествий крупнейших русских ученых далекого и сравнительно недавнего прошлого. Заметное место среди материалов заняли сведения из официальных источников, в частности, обнаруженные автором в архиве Уфимского института истории, языка и литературы, Центральном государственном архиве древних актов (ЦГА-ДА) и Центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ). И наконец, львиную долю положенных в основу настоящей диссертации конкретных текстовых материалов представляют легенды, предания, устные рассказы, лиро-эпические и лирико-песенные произведения, поныне активно бытующие и записанные в последние три десятилетия на русском и башкирском языках преимущественно самим автором как участником и одним из руководителей фольклорных экспедиций Башкирского университета на востоке республики и прилегающих районах Челябинской области.

Методологические основы и методы исследования. Принимая во внимание принципиальное утверждение В. П. Аникина о том, что «изучение рабочего фольклора (построение его полной, законченной истории) немыслимо без использования типологического метода., основанного на конкретно-историческом анализе» 64, мы стараемся рассматривать его в диалектическом развитии — от ранних видов до современных форм бытования — и показать, какой путь становления пройден им за два с половиной столетия. А это с неизбежностью приводит к необходимости выявления в нем каких-то общностей или различий и конкретного истолкования и обоснования установленных соотношений, что возможно только при изучении их с позиций правильно выбранной конструктивной методологии.

Историзм — один из главных принципов теории познания. Каждая наука вырабатывает на его основе свою специальную методологию и методику, которые конкретизируют общие ее положения применительно к данной области знаний. Перефразируя А. С. Бушмина, можно сказать, что «через методологию и методику теория фольклора обретает свое прикладное знание, реализует себя в конкретных историко-фольклорных исследованиях и в свою очередь находит в них свое подтверждение и стимул к дальнейшему развитию» 65. Несомненно, главенствующую роль при этом играет сравнительный анализ. Трудно — да и невозможно — переоценить значение и «функцию сравнения в познавательной деятельности вообще» и сравнительного метода как «относительно самостоятельного, систематически организованного способа исследования» в частности. Действительно, все познается в сравнении, оно «присутствует. на всех этапах и во всех формах познания. Более того, без сравнения немыслим не только процесс познания, но и. любой вид человеческой деятельности. Лишь благодаря сравнению становится возможным установление сходства предметов и их различия» 66.

Еще в 30-е годы в нашей стране широко декларируется сравнительной метод как основной способ обнаружения связей и схождений в словесном творчестве разных народов. «Однородные явления» в нем объясняются этнографами, фольклористами и литературоведами и «сходством основных условий географической обстановки и социальной структуры» 67, «совпадением основных стадий общественного развития» 68 или «соприкосновением в исторической, а иногда доисторической жизни» 69. В конце 50-х годов В. М. Жирмунский выдвигает (формулирует) доминирующие принципы сравнительного изучения исторических явлений, объясняющие в то же время причины их сходства: сопоставительный, историко-генетический, истори-ко-типологический и историко-контактный70. Вместе взятые, они воплощают принцип историзма в науке и материализуют ее основную методологию.

Сознавая принципиальную возможность, а порой и необходимость применения любого из названных способов сравнения, мы отдаем в своей работе предпочтение историко-типологическому методу анализа изучаемых произведений. О том, что типологический подход в отличие от сравнительно-исторического обеспечивает более глубокий и широкий охват явлений, предполагает выяснение не индивидуального их своеобразия, не просто сходных черт и связей как таковых, а раскрытие тех принципов и начал, которые позволяют говорить об известной литературно-эстетической общности, о принадлежности данного явления к определенному типу, роду71, писал в свое время и М. Б. Храпченко. Но здесь мы имеем дело по преимуществу с фольклором особого региона, где в силу ряда объективных причин сложилось длительное и устойчивое соседство двух народов, пребывающих в постоянном экономическом и культурном общении и взаимодействии, поэтому сходство и общность многих мотивов и образов несказочной прозы склонны объяснять творческим взаимообменом, что обуславливает закономерность применения при их изучении историко-контактного метода. А «рядом с типологией контактных связей и, возможно, будучи обусловлена ею, несомненно существует типология. возможностей и вероятностей миграции и заимствования фольклорных явлений» 72.

Если под фольклорной типологией вслед за Б. Н. Путиловым понимать «закономерную, обусловленную рядом объективных факторов повторяемость. образов, мотивов, сюжетов, художественных средств, жанров и жанровых признаков.» 73 устной поэзии, правомерность и репрезентативность нашего выбора становится очевидной и вполне убедительной. При этом необходимо помнить предупреждение В. М. Гацака об опасности преждевременной типологиза-ции, не учитывающей реального разнообразия художественных п Л форм, и слова Б. Н. Путилова о недопустимости «схематизации. живых процессов» 75, происходящих в устном творчестве.

Поскольку история определяет не только содержание, но и структуру конкретных жанров, историко-типологический метод, пишут В. Я. Пропп и Е. М. Мелетинский, не исключает структурно-типологического изучения фольклора. Существенно не расходится с ними и К. В. Чистов, который предлагает рассматривать фольклорные (и мифологические) тексты в их функционировании в определенном историческом контексте, в составе более обширных систем, органическими компонентами которых они являются. Только такие методы, получившие в международной фольклористике название контекстуальных (неофольклористических, экологофольклористических, постструктуралистических и т. д.), могут обеспечить учет вариативного пульсирования всей коммуникативной триады исполнитель-текст-слушатель или в теоретико-информационной терминологии: экспедиент-медиатор-рецепиент77.

Каждый из этих методов весьма перспективен и плодотворен, но еще больше усиливают они возможности науки в комплексном применении. Так, соединение историко-типологического и истори-ко-генетического подходов позволяет если не доказать вполне определенно, то выдвинуть обоснованные гипотезы относительно истории отдельных жанров, уходящей в глубокую древность78. Современная общая теория фольклора вполне допускает сочетание фольк-лорно-генетических исследований с историко-этнографическими.

Научная новизна представленной диссертации заключается в том, что она написана, как отмечалось выше, на совершенно новом, фактически впервые публикуемом и вводимом в сферу сравнительно-исторического анализа материале. С этим непосредственно связана нестандартность ее основных положений и выводов. Новаторский характер исследования обусловлен еще и тем, что автор поныне записывает превосходно сохранившиеся и не утратившие своей поэтичности легенды, предания и устные рассказы горнозаводского населения Башкирии и Челябинской области в то время как в других промышленных районах от них остались по существу обрывочные фрагменты и смутные воспоминания. Из сказанного следует также, что изучаемые источники выполняют вопреки широко распространенным в науке и разделяемым большинством ученых суждениям не только информационную или дидактическую, но отчасти и эстетическую функцию.

Предлагаемая работа отличается от аналогичных исследований и тем, что не ограничивается рамками устного репертуара одного народа, а охватывает фольклор, бытующий на двух языках — русском и башкирском, что позволяет говорить как о национальных, так и типологически сходных или общих его особенностях и высказать некоторое предположение о неповторимо своеобразных условиях, сложившихся в данном регионе, благодаря которым стало возможным более продуктивное развитие и сохранение да наших дней традиционных жанров местной несказочной прозы.

Научно-практическое значение выводов диссертации. Теоретическая и практическая значимость диссертации состоит в том, что ее материалы, методы анализа и результаты исследования найдут широкое применение в работе местных, областных и республиканских краеведческих музеев, фольклорных, литературных и исторических кружков средних и высших учебных заведений, при составлении программ и пособий по фольклорной практике студентов, специальных курсов и семинаров, написании учебников по фольклору и литературе, разработке каталогов и систематических указателей по жанрам несказочной прозы и издании запланированного на ближайшие годы Институтом истории, языка и литературы Уфимского научного центра Российской Академии наук и Академии наук Республики Башкортостан многотомного свода фольклора народов Башкирии в 25 томах. Русскому фольклору в нем отводится 5 томов, подготовка их поручена Б. Г. Ахметшину (3 тома), Л. И. Брянцевой, И. Е. Карпухину. Естественно, сюда не входит изданный на башкирском и русском языках — в 20 и 14 томах соответственно — свод «Башкирское народное творчество» .

Можно смело утверждать, что значение настоящей диссертации выходит далеко за пределы чисто фольклористических задач. Она может быть использована специалистами в области других гуманитарных наук и дисциплин при изучении и создании ими фундаментальных исследовательских работ о труде и быте, духовной и культурной жизни, а также идейных и эстетических воззрениях рабочих разных профессий и населения горнозаводских районов России в целом.

Апробация работы. Основные положения и материалы диссертации докладывались на многочисленных межвузовских, региональных и всесоюзных конференциях, совещаниях и сессиях АН СССР в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Саратове, Самаре, Новгороде, Нальчике, Челябинске, Ульяновске, Уфе и других городах страны. Конкретно и непосредственно по теме диссертации опубликована монография (11 п.л.) и около 35 статей (общим объемом 15 п.л.) как в местных, так и иногородних научных сборниках (особо следует отметить издаваемый Башкирским госуниверситетом с 1974 года ежегодник «Фольклор народов России», во всех 24 выпусках которого соискатель выступает как автор, а в 22 участвует как член редколлегии) и журналах, включая «Советскую этнографию» (1974, № 1). Кроме того, по проблемам изучения русских и башкирских (мифологических, космогонических, географических, натуралистических, или этиологических, этногенетических, исторических и др.) преданий и легенд, их связей и взаимоотношений напечатано в разных изданиях порядка 40 статей и тезисов, а также рецензий (общим объемом около 20 п.л.) на монографии и научные сборники, в том числе в «Вопросах литературы» (1972, № 2) и «Советской тюркологии» (1980, № 3). Неоднократно автор выступал оппонентом на защитах, писал отзывы — и в качестве представителя ведущей научной организации — на авторефераты и диссертации по фольклористике. Готовится к изданию его монография" Устная история башкирского народа: Легенды и предания" (объемом 12 а.л.), которая должна увидеть свет в 1998 году.

Диссертация обсуждена и одобрена на заседании кафедры русской литературы и фольклора Башкирского государственного университета с участием заведующего отделом фольклора и искусства Института истории, языка и литературы УНЦ РАН.

Структура диссертации. Работа состоит из вводной и заключии / л тельной глав, четырех основных частей (в каждую из них вошло по 3 главы), а также списка использованной литературы.

Во введении обоснован выбор темы, показана актуальность и степень разработанности проблемы, представлен историографический обзор научной литературы, дано краткое описание источниковедческой базы, определены цели и задачи, аргументирована методология и методика исследования, научная новизна и практическая значимость диссертации.

Основное содержание работы изложено в четырех частях.

В первой части, являющейся своеобразной преамбулой ко всей.

ЧУ работе, изучаются произведения несказочнои устной прозы о давнем прошлом края, заводской колонизации, хищнической эксплуатации его природных богатств и выступлениях местного населения против жестоких притеснений со стороны горнопромышленников.

Вторая часть посвящена изучению народных представлений, глубоко архаических в своей основе, о магической силе и сверхъестественных возможностях золота, фантастическому их отражению, образному воплощению и художественному переосмыслению в традиционной устной прозе горняков.

Реалистическая несказочная проза — по преимуществу предания и устные рассказы — о первооткрывателях рудных месторождений, труде и быте горнорабочих и сплавщиков составили содержание третьей части диссертации.

Межэтнические связи несказочной прозы горнозаводских районов Южного Урала, отчасти фольклорно-литературные, особенности взаимодействия преданий и легенд русских и башкирских горнорабочих анализируются в четвертой части предлагаемой работы.

В заключительной главе рассматривается современное состояние традиций несказочной прозы горнозаводского Башкортостана и Южного Урала.

Известно, что фольклор рабочих создается представителями разных профессий. «Поэтика профессий» (П. Бажов) пронизывает рабочий фольклор, проявляясь в его идейно-художественных компонентах: в ведущих темах, сюжетах и системе образов, в степени и характере поэтического вымысла, в стиле и языке. Она накладывает свой неизгладимый отпечаток на изображение производственного быта, трудовых навыков, мастерства и облика самого рабочего той или иной профессии.

Мы исходим из того, что отражение в рабочем фольклоре особенностей классовой идеологии, условий труда и быта определенных социальных или даже профессиональных групп создает комплекс социально-жанровых признаков и это позволяет говорить о творчестве каждой из них отдельно. Поэтому записанные в основном нами горняцкие легенды, предания и устные рассказы о природных богатствах и колонизации края, о золоте и его добыче, о приисках и старинных заводах, о труде куренщика-углежога и плотогона-сплавщика располагаются в диссертации по «профессиональному» принципу и исследуются в соотношении с фольклором смежных профессиональных групп других географических регионов России.

В районах, где работали наши экспедиции, преобладает башкирское население. Поэтому большинство рассказчиков, от которых записывались предания, легенды, — это пожилые башкирские рабочие — золотоискатели, горняки и сплавщики. Значительную часть рассказчиков составляют местные русские рабочие, тоже пожилого возраста, которые трудятся на заводах, рудниках и приисках Башкирии совместно с рабочими-башкирами и нередко рассказывают те же предания и легенды, что и башкирские рассказчики. Поскольку среди рассказчиков о горнозаводской старине, жизни и труде золотоискателей и сплавщиков немало русских, а среди слушателей русских рассказчиков немало башкир, нам нередко приходилось записывать предания и легенды на русском языке и от рассказчиков-башкир, хорошо владеющих русским языком. В тех же случаях, когда башкирские рассказчики рассказывали нам и другим своим слушателям /в нашем присутствии/ на башкирском языке, мы делали запись на этом языке. Бывало и так, что рассказчики-башкиры рассказывали нам одни предания по-башкирски, другие — по-русски. Такие знатоки горняцких преданий и легенд, которые одинаково хорошо рассказывают их и на башкирском, и на русском языках, встречаются в современном Башкортостане гораздо чаще, чем, например, знатоки сказок, которые рассказывают их и на башкирском, и на русском языке79. Башкирские и русские сказки существенно отличаются и по содержанию, и по художественной форме. Поэтому башкирский сказочник, даже хорошо владеющий русским языком, обычно рассказывает башкирские сказки только на родном языке, а на русском языке предпочитает рассказывать русские сказки, усвоенные им от русского рассказчика80. Предания в отличие от сказок лишены устойчивой традиционной национальной формы. Особенно это относится к горнозаводским и горняцким преданиям, которые, хотя и имеют корни в традиционном башкирском и русском уральском фольклоре и старинном национальном быте, в значительной мере сложились в новое время в многонациональной среде рабочих приисков, рудников или заводов и бытуют одновременно на русском и башкирском языках. Причем башкирские и русские тексты таких устных рассказов существенно не отличаются друг от друга ни по содержанию, ни по форме.

Таким образом, современные устные рассказы, распространенные на юго-востоке республики и приграничных районах соседних областей и на башкирском, и на русском языке, не поддаются четкому разграничению и отражают процесс взаимообогащения и сближения башкирской и русской национальных культур в наши дни, когда снова интенсивный характер приобретает обмен материальными и духовными богатствами между народами.

1 3 а й ц е в И. С. Народное творчество Южного Урала. — Челябгиз, 1948. -С.121.

Записано в г. Усть-Катаве Челябинской области от старого рабочего Есарева Ивана Александровича, 1894 г. рожд., студентом БГУ М. Мозговым в 1965 г.

3Гуськова Т. К. Облик рабочих Урала // Российский пролетариат: Облик, борьба, гегемония. — М.: Наука, 1970. — С. 293.

4 Там же. — С. 313.

5 См.: Там же. — С. 295.

6 См.: Михневич В. О. Извращение народного песнетворчества // Исторический вестник: Историко-литературный журнал. — СПб., 1880. Т. 3. -С. 749−779- Львов И. Я. Новое время — новые песни (О повороте в народной поэзии). — В. Устюг, 1891-Успенский Д. И. Фабричная поэзия // Книжки недели: Ежемесячный литературный журнал. — СПб., 1895, сентябрь. -С. 5−16. п.

См., напр., статьи А. Астаховой и П. Ширяевой «Старая рабочая песня» //Советская этнография, 1934, №№ 1−2.-С.201−203, Ю. Самарина «Песни уральских рабочих» //Лит. критик: Ежемесячный журнал литературной теории критики и истории литературы. М.: Гослитиздат, 1935, № 10.-С.150−177, А. Лозановой «Песни рабочих-крепостных» //Резец: Журнал пролетарской литературы, 1934, № 13.-С.24, «Фабрично-заводские песни крепостной России» // Лит. учеба, 1938, №№ 7−8, «Поэтическое творчество „работных людей“ крепостной эпохи» // Русское народное поэтическое творчество. Т. П. Кн. 1 Ючерки по истории русского народного поэтического творчества середины XVIIIпервой половины XIX века.-М.-Л.: Изд. АН СССР, 1955.-С.86−128, П. М. Соболева «Образ фабрично-заводского рабочего в песенном фольклоре XIX века» // Литература и марксизм: Журнал теории и истории литературы. Кн. 2. М.: Госиздат, 1930. -С.74−94, Ю. М. Соколова «Русский фольклор». Вып. IV. — М.: Учпедгиз, 1932.-112 е., «Фольклор фабрично-заводских рабочих: Статьи и материалы» / Под общей ред. П. М. Соболева. -Смоленск: ЗОНИ,.

1934,А. Л. Дымшица «Дооктябрьский рабочий фольклор». — М.-Л.: Изд. АН СССР, 1941, В. И. Чичерова «Песни и стихи пролетариата в период революционного движения» // Русское народно-поэтическое творчество / Тр. Инст. этнографии АН СССР: Новая серия. Т. XIV. 1953. -С. 151−195, П. Г. Ширяевой «Фольклор фабрично-заводских рабочих в революции 1905 года» //Советский фольклор: Сб. статей и материалов. № 7. — М.-Л.: Изд. АН СССР, 1941.-С.130−160, «Устное поэтическое творчество рабочих второй половины XIX века // Русское народное поэтическое творчество. Т. II, кн. 2: Очерки по истории русского народного поэтического творчества второй половины XIX — начала XX века. — М.-Л.: Изд. АН СССР, 1956. -С.23−88, Н. С. Полищук «Рабочие песни периода подъема революционного движения и первой русской революции в России: Автореф. на соиск. канд. филол. наук. — М., 1956. -14 с. о.

А л ек с е е в, а О. Б. Устная поэзия русских рабочих. — Л.: Наука, 1971. — С. 7, 9. (далее: Алексеева О.Б.).

9 См., напр.: Смирнова Н. С. Очерк историографии рабочего фольклора // Уч. зап. Алма-Атинского педагогического института имени Абая. Т. 2. — Алма-Ата, 1941. — С. 111.

10Алексеева О. Б. — С. 11.

11 Там же. — С.12.

12 Там же. — С. 14.

13 Там же.-С. 177.

14 См.: «Дореволюционный фольклор на Урале» (Свердловск, 1936) В. Бирюкова, «Сказы, песни, частушки» (Челябинск, 1937), «Тайные сказы рабочих Урала» (М., 1941) Е. Блиновой, «Легенды и были» (Новосибирск, 1938, 2-е изд. 1940) А. Мисюрева, «Фольклор Восточной Сибири» (Иркутск, 1940) А. Гуревича, «Народное творчество Южного Урала» (Челябинск, 1948) И. Зайцева. К ним примыкает сборник А. Ионова «Песни и сказы Донбасса» (Донецк, 1960).

15 См.: Гельгардт Р. Р. Стиль сказов Бажова. — Пермь, 1958; Фантастические образы горняцких сказок и легенд // Русский фольклор: Материалы и исследования. Т. VI. — М.-Л.: Изд. АН СССР, 1961. — С. 193−227- Об изучении рабочего фольклора // Русский фольклор. Т. VIII. — М.-Л.: Наука, 1963. -С. 215−228- О сравнительном изучении рабочего фольклора // Советская этнография, 1962, № 5. — С. 3−15- Фольклорно-лингвистические связи и параллели // Устная поэзия рабочих России. — М.-Л.: Наука, 1965. — С. 33−51.

16 А с т, а х о в, а А. М.

Литература

по русскому фольклору за 1960;1965 годы // Русский фольклор: Библиографический указатель. 1960;1965 / Составила М. Я. М е л ь ц. Под редакцией А. М. Астаховой и С. П. Луппова.-Л.Д967.-С.17.

Соколова В. К. К специфике рабочих преданий // Фольклор Урала: Фольклор в духовной культуре современного рабочего класса. -Свердловск, 1986. — С. 36. п о л и щ у к Н. С. Место и роль фольклора в духовной культуре промышленных рабочих //Фольклор Урала: Фольклор в духовной культуре современного рабочего класса. — Свердловск, 1986. — С. 12.

19Кругляшова В. П. Предания реки Чусовой: Ученые записки Уральского госуниверситета. Вып. 18. — Свердловск, 1961; Фольклор на родине Д.Н.Мамина-Сибиряка. — Свердловск, 1967; Жанры несказочной прозы уральского горнозаводского фольклора. — Свердловск, 1974 и другие ее работы. Лаза рев А. И. Сказы рабочих и литературные сказы о рабочих // Устная поэзия рабочих России. — М.-Л.: Наука, 1965. — С. 127−139- Предания рабочих Урала как художественное явление. — Челябинск, 1970; Поэтическая летопись заводов Урала. — Челябинск, 1972; Рабочий фольклор Урала: Об основных этапах становления и развития нового типа художественного мышления народа. — Иркутск, 1988. Б л, а ж е с В. В. Бажов и рабочий фольклор: Учебное пособие. — Свердловск, 1982; Сатира и юмор в дореволюционном фольклоре Урала. — Свердловск, 1987. Михнюкевич В. А. Мифологические образы в современных записях уральской несказочной прозы // Фольклор Урала: Современный фольклор старых заводов. — Свердловск, 1984; К вопросу о рабочем сказе // Фольклор Урала: Фольклор в духовной культуре современного рабочего класса. — Свердловск, 1986.

Аникин В. П. Рабочий фольклор и современные проблемы фольклористики // Фольклор Урала: Фольклор в духовной культуре современного рабочего класса. — Свердловск, 1986. — С. 7.

21 Там же. — С. 8.

Азбелев С. Н. Современные устные рассказы // Русский фольклор: Проблемы современного народного творчества. Т. IX. -М.-Л.: Наука,.

1964. — С. 132−177- Отношение предания, легенды и сказки к действительности // Славянский фольклор и историческая действительность. — М.: Наука,.

1965. — С. 5−25- О жанровом составе прозаического фольклора русских рабочих // Устная поэзия рабочих России. — М.-Л.: Наука, 1965. — С. 11−26 и др. Г у сев В. Е. Эстетика фольклора. — Л.: Наука, 1967 и др. О работах А. И. Лазарева см. сноску 19.

См.: Кузьмина Л. П. Прозаические жанры рабочей поэзии Сибири // Прозаические жанры фольклора народов СССР: Тезисы докладов на Всесоюзной научной конференции 21−23 мая 1974 года. — Минск, 1974. — С. 123−124.

См.: Гриднева Л. Н. Фантастические сказы рабочих Урала // Уч. зап. Московского государственного заочного педагогического института. Кафедра русской, советской и зарубежной литературы. Вып. 20. — М., 1968. -С. 25−44.

Азбелев С. Н. Отношение предания, легенды и сказки к действительности // Славянский фольклор и историческая действительность. — М.-Л.: Наука, 1965.-С. 11, 13.

26 Там же.-С. 18.

См.: Русский фольклор: Народная поэзия славян. Т. VIII. — M.-JI.: Изд.

АН СССР, 1963.-С. 3−28.

См.: Азбелев С. Н. Отношение предания, легенды и сказки к действительности. — С. 11.

Лазарев А. И. Сказы рабочих и литературные сказы о рабочих // Устная поэзия рабочих России. — М.-Л.: Наука, 1965. — С. 139.

— 3 л.

См. приведенные в сноске 19 работы А. И. Лазарева. л i.

Гусев В. Е. Эстетика фольклора. — Л.: Наука, 1967. — С. 129.

32Крупянская В. Ю., Будина О. Р., По л и щук Н. С., Ю х-н е в, а Н. В. Культура и быт горняков и металлургов Нижнего Тагила (1917 -1970). — М.: Наука, 1974. — С. 295.

33Крупянская В. Ю., Полищук Н. С. Культура и быт рабочих горнозаводского Урала: Конец XIX — начало XX века. — М.: Наука, 1971. -С. 203.

34 Там же. — С. 202. о с.

Крупянская В. Ю., Будина О. Р., Полищук Н. С., Юх-н е в, а Н. В. Культура и быт горняков и металлургов Нижнего Тагила (1917 -1970). — М.: Наука, 1974. — С. 300.

36 Там же. — С. 300.

37 Там же.-С. 303.

38 См.: Там же.-С. 294.

39 Там же. — С. 293.

40 Там же. — С. 294.

41 Там же. — С. 294.

42 Померанцева Э. В. Русское народное творчество в Башкирии. -Уфа: Башкнигоиздат, 1957. — С. 11, 12.

43 Соколова В. К. Советская фольклористика к 50-летию Октября // Советская этнография, 1967, № 5. — С. 57.

44 Б о г, а т ы р е в П. Г. Фольклорные сказания об опришках Западной Украины // Советская этнография. V. — М., 1941. — С. 59.

45 Чистов К. В. О сюжетном составе русских народных преданий и легенд (Методологические вопросы) // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. — М.: Наука, 1968. — С. 330.

46Romanska Z. Die bulgarischen Volkssagen und Legenden Zustand ihrer Erforschung: Tipe und Motive // Tagung der Sagenkomission der Internationale Sosiety for Folk-Narrative Research. «Budapest, 1964. Приводится по статье В. К. Соколовой «О некоторых типах исторических преданий (к проблеме их жанрового своеобразия) // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. — М.: Наука, 1968. — С. 269.

47 См.: Krzyzanowcki J. Slovnik folkloru polskiego. — Warszawa, 1965. — S 199−200.

48 П р о п п В. Я. Легенда // Русское народное поэтическое творчество. Т. И, кн. 1: Очерки по истории русского народного поэтического творчества середины XVIII — первой половины XIX века. — М.-Л.: Изд. АН СССР, 1955. -С. 378.

49 См.: Соколова В. К. О некоторых типах исторических преданий (к проблеме их жанрового своеобразия) // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. — М.: Наука, 1968. — С. 270.

50 Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII — XIX вв. — М.: Наука, 1967. — С. 6.

51Чистов К. В. О сюжетном составе русских народных преданий и легенд (Методологические вопросы) // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. — М.: Наука, 1968. — С. 318.

Азбелев С. Н. О жанровом составе прозаического фольклора русских рабочих // Устная поэзия рабочих России / Сб. статей под ред. В. Г. Базанова. — М.-Л.: Наука, 1965. — С. 111.

53 Путилов Б. Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. — Л.: Наука, 1976. — С. 203.

54 Э л и, а с о в Л. Е. Русский фольклор Восточной Сибири. Ч. II: Народные предания. — Улан-Удэ, 1960. — С. 5.

55 Л, а з, а р е в А. И. Сказы рабочих и литературные сказы о рабочих // Устная поэзия рабочих России. — М.-Л.: Наука, 1965. — С. 136.

56 Rohrich Lutz. Die deutsche Volkssage // Studium Jenerale. 1958, № 11.-S. 664−691.

57 S с h m i d t L e о p о 1 d. Die Volkserzahlung. — Berlin, 1963. — S. 108. ro.

Емельянов Л. И. Проблема художественности устного рассказа // Русский фольклор: Материалы и исследования. T. V. М.-Л.: Изд. АН СССР, 1960.-С. 254.

59 См.: Померанцева Э. В. Жанровые особенности русских бы-личек // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. — М.: Наука, 1968. — С. 290.

60 Г, а ц, а к В. М. Фольклор и молдавско-русско-украинские исторические связи. — М.: Наука, 1975. — С. 4.

61 Там же. — С. 4.

62 Там же. — С. 4.

— л.

Кругляшова В. П. Предисловие // Фольклор Урала: Фольклор в духовной культуре современного рабочего класса. — Свердловск, 1986. -С. 4.

64 Аникин В. П. Рабочий фольклор и современные проблемы фольклористики // Фольклор Урала: Фольклор в духовной культуре современного рабочего класса. — Свердловск, 1986. — С. 11.

65 Б у ш м и н А. С. Методологические вопросы литературоведческих исследований. — Л.: Наука, 1969. — С. 21.

66 M, а р к, а р я н Э. С. Очерки теории культуры. — Ереван, 1969. — С. 183−184.

67Тан-Богораз В. Г. К вопросу о применении марксистского метода к изучению этнографических явлений // Советская этнография, 1930, 1−2. — С. 4.

Кагаров Е. Г. Калевала как памятник мировой литературы // Калевала: Карело-финский эпос. — Петрозаводск, 1940. — С. XV.

Перетц В. Н. К вопросу о сравнительном методе в литературоведении // Тр. Отд. древнерусск. лит. T. 1.-JL, 1934.-С.338.

70 См.: Жирмунский В. М. Народный героический эпос: Сравнительно-исторические очерки. — M.-JL: Гослитиздат, 1962. — С. 76−77- его же: Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. — JL: Наука, 1979. -С. 186.

71Храпченко М. Б. Типологическое изучение литературы и его принципы // Вопросы литературы, 1968, № 2. — С. 58.

Путилов Б. Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. — JL: Наука, 1976. — С. 119. (Далее: Путилов Б. Н.).

73 Там же. -С. 21,22. пд.

См.: Г, а ц, а к В. М. Проблемы изучения конкретно-национального и общего в фольклоре // Национальное и интернациональное в литературе, фольклоре и языке. — Кишинев, 1971. — С. 188.

75Путилов Б. Н. Там же. -С. 25.

См.: Пропп В. Я. Морфология сказки. Изд. 2-е. — М.: Наука, 1969. -С. 10−11-Мелетинский Е. М. Сравнительная типология фольклора (историческая и структурная) // Philologica: Исследования по языку и литературе. Памяти академика Виктора Максимовича Жирмунского. — М.: Наука, 1973.-С. 387−389.

См.: Чистов К. В. Народные традиции и фольклор: Очерки теории. — JL: Наука, 1986. — с. 285.

78 См.: Путилов Б. Н. Там же. — С. 144.

Богатый и яркий южно-уральский материал по этой проблеме обобщен в статье Л. Г. Барага «О взаимодействии русской и нерусской сказочной традиции в современных условиях» // См.: Современный русский фольклор. -М.: Наука, 1966. — С. 169−187.

80Мингажитдинов M. X. О путях проникновения русских сказочных тем, мотивов и героев в башкирские народные сказки // Расцвет, сближение и взаимообогащение культур народов СССР. Вып. II. — Уфа, 1970. -С. 176−181.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРОШЛОЕ ГОРНОЗАВОДСКОГО БАШКОРТОСТАНА И ЮЖНОГО УРАЛА В НЕСКАЗОЧНОЙ ПРОЗЕ.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ НЕСКАЗОЧНОЙ ПРОЗЫ ГОРНОЗАВОДСКОГО БАШКОРТОСТАНА И ЮЖНОГО УРАЛА.

Традиции современного фольклора рабочих Урала и Башкортостана имеют почти трехсотлетнюю историю и уходят своими корнями в эпоху колонизации и интенсивного освоения края, открытия на его территории богатейших рудных месторождений и развернутого строительства приисков, шахт и горных заводов. За этот период он претерпел заметную эволюцию и, пройдя определенные стадии развития, временные и пространственные смещения, обогатился самобытными мотивами и образами, вобрал в себя новые акценты и стал не только значительным явлением, но и важным этапом поэтического творчества трудящихся масс. Основное его ядро составляют тематически и сюжетно разветвленные, художественно не всегда равноценные легенды, предания и устные рассказы о давнем и недалеком прошлом горнозаводского Урала.

К судьбам традиционного фольклора приковано в наши дни внимание широкой общественности. В народном творчестве справедливо видят духовную опору для созидательной деятельности и гуманизации человеческих отношений. Это могучий фактор преодоления накопившихся в мире противоречий. В связи с этим огромное значение приобретает вопрос о современной жизни и состоянии народного творчества.

Широкое распространение, повсеместное бытование и большая популярность как среди самих рабочих, так и других слоев населения объясняются богатым и глубоким содержанием, выразительной системой образов и яркими поэтическими особенностями произведений устной прозы горняков, а также прочно укоренившимися в народном поэтическом сознании их традициями.

Традиционность — не только одна из неотъемлемых черт и «определяющих особенностей народного творчества и историко-фольклорного процесса», но и «специфическая форма народной жизни, культуры и быта» 1. Она обнаруживает себя и проявляется в «устойчивости, прочности преемственных связей» 2, в сохранении и творческом преобразовании основной общественно-бытовой функции и такой разновидности фольклора, как народная несказочная проза, воспринимаемой всеми как жизненно достоверное повествование с ее сложной проблематикой и тематикой, образной системой, сюжетными ситуациями и изобразительными средствами, благодаря чему достигается длительная плодотворная жизнь целых жанров. Эти суждения получили более глубокую разработку и дальнейшее развитие в монографиях Б. Н. Путилова «Методология сравнительно-исторического изучения фольклора» (Л.: Наука, 1976) и К. В. Чистова «Народные традиции и фольклор: Очерки теории» (Л.: Наука, 1986). Автор последней пишет: «Традиция может проявляться не только в длительности существования одних и тех же текстов, но и в т.н. „тидологической преемственности“ 3 общих законов поэтического мышления, .моделей сюжетов и. порождения вербального текста, .поэтических приемов, словесных стереотипов, испольнительского опыта и т. п.» 4.

Под традиционностью следует понимать также способность фольклорных произведений создавать новые традиционные элементы на основе привычных, давно выработанных стилистических средств. Эта так называемая «актуализация традиций» является, как пишет чешский фольклорист Б. Бенеш, «косвенным свидетельством жизненности традиционного фольклора» 5. Но при этом надо иметь в виду, что в постоянно развивающемся преемственном и варьируемом творчестве удерживаются только те новации, которые органично входят в художественную природу и вживаются в его словесную ткань, словом, соответствуют традиции6. Все остальное оказывается искусственным привнесением и отторгается им как чужеродное тело. Традиция в фольклоре исключает и авторство7, т. к. оно выходит за пределы его структуры и поэтики8.

И хотя отдельные авторитетные и признанные исследователи преданий, как общенародных, так и рабочих, с мнением которых невозможно не считаться, утверждают, что «процессы, совершающиеся в них, не ведут к укреплению жанра», «они еще бытуют, но тенденций» 9. и «перспектив для дальнейшего развития не обнаруживают» 10, вопрос представляется нам несколько спорным и суждения этих ученых могут быть приняты лишь с известными оговорками. В целом не отрицая такой оценки современного состояния ведущего жанра народной несказочной прозы, необходимо все же отметить, что процесс этот совершается не столь однолинейно и не носит бесповоротного характера.

Угасание традиционных форм фольклора — явление повсеместное. Оно «идет сходным путем в рамках единых закономерностей, хотя. неравномерно» 11 и выражается в распаде отдельных жанровых особенностей, трансформации образов и некоторой модернизации стиля. Тем не менее это не исключает отдельных позитивных новаций и может сопровождаться в определенных условиях и благодаря свободе художественного воображения всплеском творческой энергии даже такого «обреченного» жанра устно-поэтического творчества, как предания. Подобной «непоследовательностью» своего развития отличаются и другие жанры несказочной прозы — и особенно — в обследованных нами районах, где до сегодняшнего дня довольно активно бытуют как общенародные (башкирские и русские), так и специфические рабочие легенды, предания и устные рассказы. Отличаясь исключительной подвижностью, изменчивостью и «чувствительностью» к событиям стремительно меняющейся жизни, они как бы обретают нередко «второе дыхание» и плодотворно развиваются еще достаточно продолжительное время. По-видимому, именно здесь следует искать ключ к разгадке бытования и дальнейшего развития традиционной горнозаводской несказочной прозы. Эту мысль подтверждает на материале уральского фольклора В. П. Кругляшова. Она усматривает в нем «сложное образование, в котором ослабевают традиции («сокращается роль») ранних форм, зато «каноны крестьянского, городского. и профессионального словесного искусства образуют органический сплав» и способствуют «продуктивному развитию в наши дни жанрово разнообразного рабочего фольклора12. Залогом тому, по убеждению ряда крупных фольклористов, является и признак устности, признаваемый ими «реальным и важным критерием фольклорности определенной части современного народного творчества» 13, его «особым эстетическим качеством» 14, которое придает ему столь необходимую жизнестойкость. А это в свою очередь позволяет заключить: «разговоры об угасании фольклора объясняются неправильным пониманием этого художественного явления» 15. Такой вывод подтверждается в значительной степени и обобщенным в настоящей работе богатейшим «полевым» фольклорным материалом.

Действительно, собранные в подавляющей своей «массе» самим автором и рассматриваемые здесь лучшие образцы устных рассказов, преданий и легенд составляют основной фонд (костяк) бытующей в Башкортостане и отчасти на Южном Урале несказочной прозы горнорабочих и дают наглядную картину живой поэтической традиции в одном из самобытнейших в экономическом и историко-этнографическом отношении регионов России. Они несут огромную ценность как незаменимый источник и благодатный материал для теоретических исследований в разных областях гуманитарных наук и как выражение народных чаяний, настроений, сильных и слабых сторон (ограниченности) народной психологии и народного мировоззрения. Нередко они представляют интерес своей художественной цельностью и выразительностью, поэтическим совершенством.

Исторические судьбы народа жизненно ярко раскрываются в некоторых преданиях и легендах о земельных отношениях башкир, о многочисленных народных выступлениях и восстаниях против колониальной политики царской России.

Строительство заводов на «выжженной и опустошенной» окраине, невыносимые условия труда на «огненной работе», зверства и расправы заводчиков над крепостными рабочими получили отображение в устных рассказах и воспоминаниях, которые воспринимались последующими поколениями дореволюционных рабочих не как «живая старина», а как злободневный «факт современности», (вспомним у Ю. М. Соколова: «Фольклор — это отзвук прошлого, но в то же время и громкий голос настоящего» 16), в сатирических картинах разоблачающих социальную несправедливость, хищнические звериные черты и античеловечность господствовавших крепостнических и капиталистических порядков. Благодаря своим жанровым возможностям предания и легенды приобретают остро социальное звучание, они драматичнее сказки.

Заметное место в фольклорном репертуаре рабочих Башкортостана и Южного Урала принадлежит устным рассказам лесорубов и углежогов, которые заготовляли и поставляли топливо для металлургических заводов. От качества их продукции зависели сорта и марки выпускаемых чугунных болванок, железных криц и стальных полос. Хотя работа «куренщика» и «кабанщика» имела вспомогательный характер, но она была самой тяжелой и таила на каждом шагу большую опасность. С особенным риском для жизни была сопряжена работа «кабанщика», чреватая к тому же, как показано в главе о труде и быте горнорабочих, неимоверно вредными последствиями для здоровья человека. Поэтому их простые и бесхитростные рассказы воспринимаются как дань признательности повседневному спокойному и хладнокровному мужеству этих людей и в то же время как суровое осуждение бесчеловечных условий работы на горных промыслах.

Довольно широко отражена в устных рассказах горнозаводского Урала работа сплавщиков. Рассказы о тяжелом труде, связанном с постоянным риском для жизни, о знаменитых утесах-" бойцах" и славных лоцманах, на чьей судьбе лежит печать неотвратимой гибели уже на пороге победы, а также ярко эмоциональные повествования о трагической судьбе отдельной личности привлекают внимание острым драматизмом и поэтичностью. В отличие от чусовских преданий рассказы башкирских плотогонов ярче выразили мотив крепостнического гнета и пронизаны жгучим чувством трагизма судьбы дореволюционного сплавщика.

В фольклоре горнорабочих Башкирии большое место занимают приисковые предания и легенды. Многочисленные сюжеты и тексты позволяют проследить, как фантастические мотивы и образы горняцких легенд, порожденные отсталостью и бессилием дореволюционного рабочего перед силами природы и враждебного общества, постепенно переосмысляются в реалистическом плане и уступают место живым образам бытовых рассказов, лишенных волшебных и фантастических элементов. Изображение реальных условий жизни становится главным в преданиях и рассказах рабочих. Вместе с тем этот фольклорный материал важен для постижения живых процессов художественного фольклорного творчества и представляет определенную эстетическую ценность.

Значительное место в устной прозе горнозаводских районов Башкирии занимают топонимические предания и легенды. Почти о каждой горе, скале, о каждой реке и озере бытуют местные предания-легенды. Многие из них неотделимы от преданий-легенд о богатствах недр и имеют прямое отношение к истории местных приисков и горных заводов. «Говорящие» башкирские и русские топонимы обладают богатыми потенциальными возможностями сюжетного развития.

Реальные жизненные случаи, единичные факты из жизни горнорабочих, осложняясь в живом изложении некоторыми выразительными подробностями, как бы переплавлялись в типические образы.

В своем творческом развитии предания и легенды соприкасались с различными жанрами башкирского фольклора. Об одном и том же событии повествуют иногда и предания-легенды, и сказки-былички, и лиро-эпические песни-предания, и кубаиры.

Сопоставление образов и мотивов горняцких легенд и преданий Башкортостана и отчасти Южного и Среднего Урала, бытующих на башкирском и русском языках, с традиционным башкирским и русским фольклорным материалом показывает, что в большинстве своем эти образы и мотивы связаны с башкирскими поверьями.

В наше время фантастические предания-легенды горнорабочих, утратив питавшую их почву народных верований, лишились и прежней установки на достоверность и объяснительной функции. Они затухают или, сближаясь со сказками, приобретают установку на поэтический вымысел. Но этот процесс не лишен противоречий. Дальнейшее развитие некоторых образов и мотивов горняцкого фольклора, эстетическая ценность лучших из них обусловливают продолжение творческой жизни преданий и легенд горнозаводской Башкирии.

Современные предания о событиях многовековой давности и недавнего прошлого, записанные нами на территории республики и соседних с ней областей, далеки от исторической точности, но сохраняют и доносят до нас их основное сюжетное ядро и вместе с тем восполняют отсутствующие документальные данные. Выражая народное мнение о минувшем, они представляют как историческую, так и художественную ценность.

Интенсивное собирание и изучение постепенно забываемых народных местных легенд, преданий и других устных рассказов имеет важное значение для фольклористики. Помимо непосредственной отдачи — пополнения фольклорных фондов и расширения и усиления научной базы исследовательских работ, — регулярно проводимые экспедиции способствуют созданию более совершенной или даже принципиально новой системы приемов и методов анализа накопленного материала. Отдавая предпочтение «конкретным разысканиям», а не «произвольной схематизации» 17, В. П. Аникин пишет в связи с этим, что «реальные исследования могут помочь решить вопрос в ключе методики, отличающейся от той, которая была разработана в начале века». Тем более «сложившаяся „полевая“ методика собирания и толкования фольклора», по мнению ученого, «не должна быть единственной» 18.

Записывая легенды, предания и другие устные рассказы, мы стремились изучать «на корню» те процессы, которые характеризуют особенности современного развития и значения их в народном быту. Нередко мы выезжаем по следам наших прежних экспедиций, то есть в те районы, которые были обследованы нами 10−15−20 лет назад. Такие поездки предпринимаются с целью выявления и сравнительного изучения новейшего состояния традиционных форм фольклора, а также определения характера происходящих в нем изменений и степени сохранности его в наши дни. Материалы последних лет убедительно показывают, что фольклор живет и развивается не изолированно, а в постоянном взаимодействии с другими проявлениями многогранного народного искусства.

Первостепенная проблема фольклористики — максимально способствовать творческому развитию всех лучших традиций, созданных художественным гением народа. В дальнейшем должен быть расширен объект изучения, привлечены исследователи из других областей знаний, специалисты разных профессий: этнографы, литературоведы, лингвисты, историки и социологи.

Общей задачей фольклористов, этнографов, историков и литературоведов является собирание и изучение таких преданий отдельных народов и малочисленных народностей многонациональных республик, краев и областей, что соответствует требованию Заключительного акта европейского совещания на высшем уровне в Хельсинки (август 1975 г.) о необходимости содействия «вкладу, который национальные меньшинства или религиозные культуры могут вносить в сотрудничество между государствами-участниками». Первостепенную значимость приобретает при этом исследование не разрозненных, вырываемых из контекста общей фольклорной жизни фактов, а фольклорных комплексов, жанровых систем и их совокупностей., динамики происходящих процессов — с непременным сосредоточением внимания. на общем, сходном и специфическом, отличном19.

Традиция в фольклоре основывается, как верно подмечено современными учеными, не на переработке художественного наследия предыдущих поколений, а на активном его заимствовании и бережном усвоении. Такая преемственность, характерная для протекающих в нем сложных творческих процессов, должна стать непреложным законом и для науки о народном творчестве. Разрабатывая новую теорию фольклора, необходимо учитывать и использовать, подчеркивает В. П. Аникин, прежние факты и классификационные схемы, взвешенно переосмысливать устоявшиеся научные взгляды и воззрения20. Настало время, продолжает исследователь, когда наука о фольклоре должна обрести самостоятельность. Это произойдет, когда она, преодолев применяемые ею принципы истории, этнографии, лингвистики и литературоведения (вспомним высказывания Б. Н. Путилова о бесперспективности литературоведческого подхода.

О 1 к историко-фольклорным процессам), осмыслит свой предмет, выработает соответствующий метод, создаст собственную теорию. Но пока она далека от того совершенства и той полноты, благодаря которым может быть причислена к дисциплинам с хорошо отлаженным терминологическим аппаратом22.

Одной из нерешенных проблем остается начатая К. В. Чистовым, В. К. Соколовой, Н. А. Криничной и др. работа по созданию общей, пригодной в международном масштабе системы классификации. жанров народной несказочной устной прозы" 23. Отчетливо сознавая всю сложность определения границ фольклорных жанров, которые находятся в постоянном взаимодействии, В. Б. Шкловский писал, что они «сталкиваются, как льдины во время ледохода, .торосятся, образуя новые сочетания. из прежде сущест.

О, А вовавших единств". И только «при условии. тщательного исторического и морфологического исследования. можно осуществить подлинно научную классификацию этой группы жанров, жанровых разновидностей, сюжетов, сюжетных типов и циклов» 25. Изучение фольклора как особого типа современного народного искусства принципиально важно в практическом плане, поскольку привлекает внимание деятелей культурно-просветительной сферы к далеко еще не исчерпавшей свои возможности форме массового изустного творчества и напоминает о необходимости учета некоторых специфических ее особенностей, недопустимости механического переноса на нее критериев других видов культуры. Не меньшую ценность представляет оно и в теоретическом отношении, помогая осмысливать разнообразие форм творческой деятельности народа и неразрывную преемственность конкретного жанра устного творчества со всем многообразием видов искусства вообще. И если до недавнего времени народные традиции, громогласно поднимаемые «на щит» официальной идеологии, фактически подвергались неумолимой фильтрации и дискредитации, получают теперь всеобщее признание и приобретают большое значение в жизни общества. Думается, будут созданы реальные условия и конструктивные предпосылки для естественного развития фольклорных традиций как живого элемента современной духовной культуры народов нашей страны.

Рассматривая фольклорные тексты, записанные на башкирском и русском языках от башкирских и русских рассказчиков, мы стремились обратить внимание на малоизученную фольклористами взаимосвязь башкирской и русской народной прозы. Остается сравнительно слабо изученным также влияние традиционной крестьянской поэзии на рабочий фольклор и, можно сказать, вовсе не тронутым обратное воздействие последнего на крестьянское или общенародное поэтическое творчество. Между тем известно, что горнозаводской фольклор бытовал и развивался не только среди старателей и золотоискателей, горняков и металлургов, а также других категорий рабочих. Имеется немало свидетельств, которые убеждают нас, что самобытная поэзия рабочих находила значительное распространение и среди крестьян. В большинстве случаев это объясняется тем, что основная масса работных людей состояла сплошь из крестьян-отходников, которым подолгу приходилось жить и трудиться вместе с кадровыми рабочими золотодобывающей и горнорудной промышленности. И впоследствии состав рабочих постоянно пополнялся за счет выходцев из их среды, так что между двумя классами общества всегда существовали самые тесные и разносторонние контакты, в результате которых взаимообмен духовными ценностями становился совершенно неизбежным. А это естественно предполагает взаимодействие и взаимопроникновение фольклорных традиций и более или менее заметное влияние рабочей поэзии на крестьянскую.

Детальное освещение многих поднятых нами вопросов — дело будущих коллективных усилий собирателей и исследователей устного народного творчества и пока затрудняется недостаточностью собранного фольклорного материала.

Путилов Б. Н. Историко-фольклорный процесс и эстетика фольклора // Проблемы фольклора. — М.: Наука, 1975. — С. 17.

2 Там же. — С. 17.

3Путилов Б. Н. Методолгия сравнительно-исторического изучения фольклора. — Л.: Наука, 1976. — С. 185 (Далее: Путилов Б. Н.).

4Чистов К. В. Народные традиции и фольклор: Очерки теории. — Л.: Наука, 1986. — С. 292−293.

5 В е n е s В. Nekolik poznamek о soucasnem folkloru // Narodopisne aktuality. — Brno, 1965, № 1−2. — S. 45.

6 См.: А н и к и h В. П. Теория фольклора: Курс лекций. — М, 1996. -С. 10 (Далее: Аникин В. П.).

7 См.: Там же.-С. 40.

8 См.: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. — М., 1979.-С. 237.

9Кругляшова В. П. Традиционное и новое в преданиях Среднего Урала // Современное состояние народного творчества. — Л., 1970. — С. 75.

10 Соколова В. К. Современное состояние исторических преданий // Там же. — С. 23.

11 Путилов Б. Н. -С. 148.

1 «7.

Кругляшова В. П. Предисловие // Фольклор Урала: Фольклор в духовной культуре современного рабочего класса. — Свердловск, 1986. -С. 4.

1 ^.

Гусев В. Е. О критериях фольклорности современного народного творчества // Современный русский фольклор. — М.: Наука, 1966. — С. 19.

14 Л, а з, а р е в А. И. Старое и новое в фольклоре Южного Урала // Русский фольклор: Проблемы современного народного творчества. Т. IX. -М.-Л.: Наука, 1964. — С. 280.

15 Л аз ар ев А. И. Там же. — С. 280.

16 С о к о л о в Ю. М. Русский фольклор. — М.: Учпедгиз, 1941. — С. 14.

17 Аникин В. П.-С. 385.

18 Там же. — С. 24.

19 См.: Путилов Б. Н. -С. 115.

20 См.: Аникин В. П. — С. 26.

21 См.: Путилов Б. Н. Историко-фольклорный процесс и эстетика фольклора // Проблемы фольклора. — М.: Наука, 1975. — С. 12.

22 См.: Аникин В. П. — С. 27.

Померанцева Э. В. Жанровые особенности русских были-чек // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. — М.: Наука, 1968. — С. 279.

24 Шкловский В. Б. Повести о прозе: Размышления и разборы. Т. II. — М.: Худож. лит., 1966. — С. 266−267.

25 Чистов К. В. О сюжетном составе русских народных преданий и легенд (Методологические вопросы) // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. — М.: Наука, 1968. — С. 335.