Образ российской монархии в восприятии российской политической элиты первой четверти XIX в

Актуальность темы

Политические и социальные процессы в современном обществе, создание политического имиджа власти, формирование различных легитимирующих практик актуализируют проблему «образа власти», прежде всего в контексте интерпретации обществом самой власти, властных структур и их знаковых представителей. Устойчивость власти зависит от поддержки ее гражданами, что, в свою очередь, определяется восприятием власти обществом. Естественно, что общественные (даже высшие) слои, как правило, не включенные в рамки практики повседневного управления, интерпретируют государство и его институты на основе образов, которые нередко подменяют объективную картину мира. Ретроспективный взгляд на механику формирования образов, процессы их трансформации и трансляции представляется важным фактором восприятия любого государства. Данный метод применим и к России первой половины XIX в., когда в исторической науке и в обыденном сознании политическая власть персонифицируется чаще всего с именем Александра I.

Российская монархия как институт и, в частности, российский монарх как личность в особых исторических условиях должны были одновременно разрешать трудноразрешимые на практике проблемы: сохранить традиции екатерининского царствования, столь положительно оцениваемые российским дворянством, и ревизовать принципы европейского Просвещения, идеологически предшествовавшие французской революции и наполеоновским войнамкурс на европеизацию и модернизацию империи должен был гибко сочетаться с незыблемостью крепостнических началлиберальные реформы предполагалось проводить в стране, политическая элита которой по большей части не готова была к восприятию либеральных ценностей.

Образ монархии и монарха в этих условиях неминуемо усложнялся, 3 наделялся новыми, невиданными в русской истории качествами. Их изучение позволит глубже осмыслить противоречивые черты эпохи, непоследовательность правительственной политики, идейные и политические искания русской элиты.

Степень изученности темы.

Литература

посвященная александровской эпохе, особенно в части характеристик социально-значимых качеств личности императора Александра Павловича, приливов и отливов его реформаторского курса, идейной борьбы при дворе и в обществе, внешней политики (особенно наполеоновских войн), колоссальна. Ее качественный историографический анализ предполагает подготовку специальных исследований и не является задачей данного сочинения. С другой стороны, в гуманитарной науке накоплен богатый опыт изучения проблем, связанных с понятием «образ». Образ изучался в рамках классической немецкой философии, французской феноменологии, структурализма и постструктурализма, в филологии и языкознании, фольклористике, психологии и социальной антропологии, востоковедении, социологии, политологии и экономике, культурологии, геополитике, семиотике, литературоведении и пр. 1.

Образ российской монархии в первой четверти XIX в. не был предметом специального и обстоятельного исторического исследования. В изучении заявленной проблемы главенствуют две параллельные линии: во-первых, изучение эпохи Александра I в большинстве ее составляющих и, во-вторых, имеющая богатую традицию, но лишь в последнее время ставшая востребованной в исторической науке практика изучения образов.

1 Сартр Ж.-П. Воображаемое. Феноменологическая психология воображения. СПб, 2001; Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени. М., 1994; Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни. // Беседы о русской культуре, СПб., 1994; Пропп В .Я. Морфология сказки. // Вопросы поэтики, СПб., 1928. № 12- Берлянт A.M. Виртуальные геоизображения. М., 2001.

Для удобства историографического анализа имеющуюся в нашем распоряжении обширную литературу целесообразно разделить на несколько групп:

— научная и научно-популярная литература о личности Александра I. Загадочная фигура «северного сфинкса» своей таинственностью привлекала исследователей и популяризаторов науки, начиная с его рождения и до наших дней. Историки в своих исследованиях уделяли личности Александра I большое внимание, считая, что его личные убеждения коренным образом меняли государственную политику. К сюжетам, связанным с частной жизнью и личностью императора, обращались многие дореволюционные авторы, трактуя исторические события в контексте личных качеств Александра". При этом они сходились в определении и оценке всей совокупности личных качеств государя, но, в зависимости от своих целей и установок, склонны были гиперболизировать отдельные черты в социальном облике монарха. Так, яркие представители дореволюционной историографии М. И. Богданович, о.

В.К. Надлер и Н. К. Шильдер, несмотря на огромное количество фактов, собранных в их исследованиях, склоняются к явной апологетике монархической власти, нескрываемому субъективизму и догматизму в оценке личности Александра Павловича. М. И Богданович и Н. К Шильдер разошлись только в вопросе о степени либерализма Александра I. Если Богданович считал его следствием юношеского максимализма императора и вредного влияния «молодых друзей», то Н.К. Шильдер

2 Крылов-Толстикович А. Н. Поцелуй Психеи: император Александр I и императрица Елизавета. М., 2005. (Первое издание 1884 г.) — Герцен А. И. Император Александр I и Каразин. СПб., 1906; Алексеев Г. Н. Александр I. Его личность, правление и интимная жизнь. Лондон, 1908; Александр Первый. М., 1911., История императора Александра Павловича. М., 1912. T.3. Лазаревский Б. В. Император Александр I. М., 1912; Император Александр Благословенный и его время. СПб., 1912; Дучинский Н. П. Император Александр Благословенный. М., 1913; Романов Н. М. Александр I. Опыт исторического исследования. Пг., 1914; Император Александр Первый. М., 1915; и др.

3 Богданович М. И. История царствования императора Александра I и Россия в его время. СПб., 1869. Т. IШильдер Н. К. Император Александр I. СПб., 1897. Т. ИНадлер В. К. Император Александр I и идея Священного Союза. Рига, 1886−1892. Т. 1 — 5. полагал, что Александр изначально стоял на консервативных позициях, а либеральные идеи использовал как средство укрепления личной власти и защиты ее от посягательств участников заговора 11 марта 1801 г. Эти подходы сохранились затем в значительной степени и в советской историографи и.

Для понимания личности Александра I в историографическом плане особо важными являются исследования великого князя Николая Михайловича, который обработал большой объем фактического материала и ввел в научный оборот ранее не использованные источники4. А. Н. Пыпин первым из дореволюционных авторов сумел гармонизировать изучение личности и политики Александра I. По сложившейся традиции историк признавал зависимость политики от личности государя, но он не абсолютизировал влияние этой зависимости, придавая большее значение глубинным побудительным мотивам (объективным и субъективным), явившихся предпосылками этих действий5.

Авторы XIX — начала XX вв. смогли осуществить первичное обобщение огромного фактического материала, сделали некоторые основополагающие выводы, которыми руководствовались историки следующих поколений. Но их построения страдали известным схематизмом и пренебрежением к социально-экономическим факторам, равно как и поверхностным отношением к проблеме восприятия личности монарха обществом. Крупнейшей заслугой историков XIX в. также явилось итоговое составление библиографических справочников о научной литературе, изданной всеми издательствами России по периоду правления Александра I6.

4 Николай Михайлович, вел. кн. Император Александр I. СПб., 1912. Т. I.

5 Пыпин А. Н. Общественное движение в России при Александре I: Исторические очерки. Пг., 1916.

6 Венгеров С. А. Русские книги с библиографическими сведениями об авторах и переводчиках (1708 -1893). Т. 1 — 3- СПб., 1897- Сопиков B.C. Опыт российской библиографии. СПб., 1904;1905. 6.

Традиция исследования личности Александра I продолжилась в XX в. М. Н. Покровский сделал попытку обратиться к эпохе Александра на основе марксистской методологии. Вследствие этого в его работах практически не нашлось места для изучения личности монарха, во всяком случае, личные качества государя уходили на второй план7. Критики уже после смерти М. Н. Покровского обвинили историка в схематизме и умозрительности построений. А. Е. Пресняков, в какой-то мере продолжая марксистскую методологическую традицию, объединил в небольшой по объему, но значительной в историографическом плане книге биографию императора с общим очерком истории того времени9. С. Б. Окунь в знаменитом лекционном курсе, впервые изданном в 1939 г., а последний раз в 1974 г., уже с новых методологических позиций развил точку зрения Н. К. Шильдера о «двуличии» консерватора Александра I и его показных либеральных пристрастиях10. Подобные оценки личности Александра I доминировали вплоть до выхода работ A.B. Предтеченского, представившего в своем фундаментальном исследовании Александра как умного и талантливого реформатора, тонкого политика и великолепного дипломата, в известной мере вернувшись к положительным оценкам Александра I, столь популярным в дореволюционный период11.

В начале 1990;х гг. происходит своего рода возврат к жанру исторической биографии государственных деятелей имперского периода. Внимание историков привлекают сложные и драматичные фигуры Александра I, его сестер, его родителя Павла I. Наиболее известны труды.

7 Покровский М. Н. Александр I // История России в XIX в. М., 1907. С. 34−66- он же. Русская история с древнейших времен. СПб, 1912. T.III. С. 206−217.

8 Против исторической концепции М. Н. Покровского. Сборник статей, М.-Л., 1939. Т. 1−2.

9 Пресняков А. Е. Александр I. Пг., 1924.

10 Окунь С. Б. История СССР: годы 1796−1856. Курс лекций. Л., 1939.

11 Предтеченский A.B. Очерки общественно-политической истории России в 1-ой четверти XIX в. М., 1957.

Н.Я. Эйдельмана, А. Н. Сахарова, Ю. А. Сорокина, A.M. Пескова12. Благодаря их трудам произошла если не политическая, то историческая своеобразная «реабилитация» Павла I как реформатора и деятельного политика. Личность Александра I также подверглась переосмыслению, историки обратились к психологическим корням его поступков, возвращаясь к традициям, заложенным еще до революции казанским историком Н.Н.Фирсовым13.

Для современной историографии, когда в исторической науке стала нормой междисциплинарность, разветвление науки на разнообразные направления (от «антропологического поворота» до локальной истории, истории идей и тендерной истории), различие дискурсов и концептуальное разнообразие, существование различных научных институций, использование сети Интернет как эффективного средства коммуникаций ученых, получили распространение научные исследования, написанные с различных методологических позиций14. Однако строго научных специальных исследований личности Александра на уровне монографий в постсоветской историографии не предпринималось.

В исторической литературе наличествуют разного качества научно-популярные работы, посвященные личности Александра I, загадке старца Федора Кузьмича и некоторым другим проблемам15.

12 Эйдельман Н. Я. Грань веков: политическая борьба в России кон. XVIII — нач. XIX вв. М., 1982; Сахаров А. Н. Александр I. М., 1998; Сорокин Ю. А. Российский абсолютизм в последней трети XVIII в. Омск, 1999; Песков A.M. Павел I. М., 1999; и др.

13 Фирсов H.H. Император Александр Первый и его душевная драма. СПб. — М., 1910.

14 Федоров В. А. Александр I // Вопросы истории. 1990. № 1. С. 51−72- Прокофьев A.B. Морализующий традиционализм адмирала Шишкова (страница российской истории идей начала XIX в.) // Вопросы философии. 1999. — № 4- Россия: государственные приоритеты и национальные интересы. М., 2000; Проскурина В. Миф об Астрее и русский престол // НЛО. 2003. — № 63- Экштут С. А. Александр I. Его сподвижники. Декабрь: в поиске исторической альтернативы. М., 2004. и др.

15 Крупенский П. Н. Тайна императора (Александр I и Феодор Козьмич): Историческое исследование по новейшим данным. Берлин, 1927; Зызыкин М. В. Тайны императора Александра I. Буэнос-Айрес, 1952; Александр I: его личность, правление и интимная жизнь. М., 1991; Опалинская М. А. История государства Российского: Жизнеописания XIX век, первая половина. М., 1997; Балязин В. Н Император Александр I. М., 1999; Цветков С. Э. Александр I, 1777−1825: Беллетриз. биогр. М., 1999; Архангельский А. Н. Александр I. М., 2000; Выскочков Л. В. Император Николай I: Человек и государь.

— исследования о политическом режиме и политике Александра I. Период царствования Александра Павловича не обошли вниманием известные русские историки рубежа XIX — XX вв. В. О. Ключевский, A.A. Корнилов и ряд других авторов затрагивали общие проблемы реформ, направления внешней и внутренней политики в общих курсах по истории России16. Частный интерес для нашего исследования представляют.

17 работы В. И. Семевского, С. М. Середонина, Н. К. Кульмана, обращавшихся к некоторым сюжетам политики Александра Павловича.

Особняком стоят работы, посвященные либеральным реформам первых двух десятилетий XIX в. Широко используя фактический материал, авторы интерпретируют различные проекты, подаваемые императору.

Александру I в начале правления, анализируют проекты.

1 й государственного переустройства и реформы первых годов XIX в.

СПб., 2001; Александр Павлович. Великий князь. Император. Павловск, 2002; Любош С. Б. Последние Романовы: [Жизнеописания российских императоров от Александра I до Николая II]. СПб., 2003; Труайя А. Александр I. М., 2004; Трубецкой A.C. Александр I. М., 2003; Мурузи П. Александр I, Император Всероссийский: загадочный сфинкс в Европе. М., 2005; Файбисович В. М. Александр I и старец Федор Кузьмич: история одной легенды. СПб., 2005; Глушкин О. Б. Александр I. Коронованный Гамлет. Калининград, 2005; Кузьмин Ю. А. Российская императорская фамилия. СПб., 2005; Федоров В. И. Александр Благословенный — святой старец Федор Томский: монарх-монах: историческое исследование. М., 2006; Бежин Л. Е. Молчание старца, или Как Александр I ушел с престола. М., 2007.

1 Корнилов A.A. Курс истории России XIX века. М., 1993; Ключевский В. О. Русская история. Полный курс. М., 1995. T.3.

17 Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. СПб., 1888. Т.1−2- Кульман Н. К. Из истории общественного движения в России при Александре I. Известия II Отделения Академии Наук, 1908. Т. 1- Середонин С. М. Исторический обзор деятельности Комитета министров. СПб., 1902. Т. 1- Он же. Граф M.M. Сперанский: Очерки государственной деятельности. СПб., 1909.

18 Демидова Н. Ф. Бюрократизация государственного аппарата абсолютизма в XVII — XVIII вв. // Абсолютизм в России (XVII — XVIII вв.). М., 1964; История буржуазного конституционализма XIX в. М., 1986; Бокова М. В. Либерально-конституционные идеи в России в н. XIX века. Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 1990; Власть и реформы. От самодержавной к советской России. СПб., 1996; Медушевский А. Н. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1997; Доннерт Э. Либеральный конституционализм и конституционные проекты времени Александра I для Финляндии, Польши и России // Славянские народы: общность истории и культуры. М., 2000; Медушевский А. Н. Конституционные проекты в России // Конституционные проекты в России XVIII — начала XX в. М., 2000; Крисань М. А. Адам Чарторыйский // Вопросы истории. 2001; Коршунова Н. В. «Либеральная диктатура» Александра I: Реформы в России в первой четверти XIX века. M., 2002. — № 2- Власть, общество и реформы в России (XVI — начало XX в.): Материалы научно-теоретической конференции 8−10 декабря 2003 года. — СПб., 2004; Захаров В. Ю. Состав Негласного комитета: влияние личностного фактора на подготовку реформ начала XIX в. // Сб. научных трудов по Отечественной истории. Вып.6. М., 2004; Выскочков Л. В. «Дней Александровых прекрасное начало». СПб., 2006; Захаров В. Ю. Вопрос о конституционной альтернативе развития.

Наиболее качественны работы Н. В. Минаевой, М. М. Сафонова и C.B. Мироненко, основанные на глубокой проработке делопроизводственных источников, а также записок, подаваемых императору'9. Авторы этих работ сконцентрировались на проблемах либеральных реформ начала XIX в., их предпосылок и альтернатив, оставляя несколько в тени личность и образ Александра I. Ю. Е. Кондаков исследовал религиозную политику Александра I, добавив новых красок в изучение его режима20. Нельзя не отметить капитальный научный труд целого коллектива авторов, обобщающий историю министерств до революции и касающийся некоторых аспектов государственной власти в России21. Из диссертационных работ следует отметить сочинение М. Г Камень, посвященное особенностям внутренней политики самодержавия перед.

Л').

Отечественной войной.

— работы теоретического характера, главным образом, о природе и сущности русской монархии применительно к первой четверти XIX в.

К ним примыкают теоретические работы о русском консерватизме и либерализме. Отдельно следует упомянуть статьи и монографии, посвященные проблемам абсолютизма и самодержавия, в том числе и в правовом аспекте. В этой части непреходящее значение имеет юридическая и философская дискуссия о правах и обязанностях российского монарха, развернувшаяся в начале XX в. в связи с изданием «Основных законов Российской империи"23. Особую значимость в.

России при Александре I (1801−1825): новые подходы // Инновационные технологии в науке, технике и образовании. Труды международной научно-практической конференции. Т. 2. М., 2008.

19 Минаева Н. В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение в России начала XIX века. Саратов, 1982; Сафонов М. М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988; Мироненко C.B. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в Росси в начале XIX в. М., 1989.

20 Кондаков Ю. Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция. СПб., 1998.

21 Управленческая элита Российской империи. История министерств. 1802- 1917. СПб., 2008.

22 Камень М. Г. Внутренняя политика русского правительства накануне 1812 г. (1807 — 1812 гг.). Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 1987.

23Градовский А. Д. Начала русского государственного права. СПб., 1904. T.7- Алексеев А. Н. Безответственность монарха и ответственность правительства. М., 1907; Дьяк Б. Ограничена ли рамках этой дискуссии приобрел капитальный труд П. Е. Казанского, обратившегося к сложному и полемичному вопросу об отношениях.

•-уд монарха с законом". Споры на этот счет продолжались весь XX век и.

25 перекочевали в век XXI. Нами изучены материалы дискуссии, посвященной абсолютизму, которая разгорелась на страницах советских журналов в 1968 — 1972 гг. и итоги которой можно подвести лишь сейчас. Мнения участников дискуссии по поводу природы российской неограниченной монархии разделились. Меньшинство ученых во главе с Н.П. Павловой-Сильванской доказывало наличие в российском самодержавии признаков восточной деспотии, ссылаясь прежде всего на ряд высказываний К. Маркса, Ф. Энгельса и Г. В. Плеханова. Схожей, но не тождественной позиции придерживались А. Н. Чистозвонов и, А .Я. Аврех. Однако большинство ученых, принимавших участие в дискуссии, эту позицию не поддержало. A.JI. Шапиро, Н. И. Павленко, А. Н. Сахаров, A.M. Давидович, Ю. Н. Титов и др. продолжали доказывать, что К. Маркс имел в виду не разные типы абсолютизма, а региональные особенности абсолютной монархии как единой формы правления26. Заметим, что власть монарха по законам Российской Империи. СПб., 1907; Алексеев A.C. К вопросу о юридической природе власти монарха в конституционном государстве. М., 1910; Лазаревский Н. И. Лекции по русскому государственному праву. СПб., 1910. T.1- Котляревскии С. А. Юридические предпосылки русских Основных законов. М., 1912; Лазаревский Н. И. Русское государственное право. Пг., 1912. Т.1- Глинский Б. Б. К вопросу о титуле «самодержец» (Из истории кодификации Основных законов в 1906 г.) // Исторический вестник. № 2. 1913; Коркунов Н. М. Русское государственное право. СПб., 1914. Т.1- Чичерин Б. Н. Философия права. М., 1999; Захаров H.A. Система русской государственной власти. М., 2002.

24 Казанский П. Е. Власть Всероссийского Императора. М., 1999.

25 Ерошкин Н. П. Крепостнические самодержавие и его политические институты. М., 1981; Маркова С. П. Идеология абсолютизма и политические взгляды П. И. Шувалова // Вестник МГУ. Сер. 8. Ист. 1991. № 5- Боханов А. Н. Самодержавие. Идея царской власти. М., 2002; Пролубников A.B. Идеи монархической государственности. М., 2002; Кодан C.B. Юридическая политика Российского государства в 1800 — 1850-е гг.: деятели, идеи, институты. Екатеринбург, 2005.

26 Аврех А. Я. Русский абсолютизм и его роль в утверждении капитализма в России // История СССР.

1968. — № 2. — С. 82−104- Шапиро А. Л. Об абсолютизме в России // История СССР. 1968. — № 5. — С. 6982- Павлова-Сильванская М.П. К вопросу об особенностях абсолютизма в России // История СССР.

1969. — № 6. — С. 217−234- Давидович A.M., Покровский С. А. О классовой сущности и этапах развития русского абсолютизма//История СССР. 1969. -№ 1. — С. 58−78- Троицкий С. М. О некоторых спорных вопросах истории абсолютизма в России // История СССР. 1969. — № 3. — С. 130−149- Волков МЛ. О становлении абсолютизма в России // История СССР. 1970. — № 1- Павленко Н. И. К вопросу об особенностях абсолютизма в России // История СССР. 1970. — № 4- Сахаров А. Н. Исторические факторы образования русского абсолютизма// История СССР. 1971. — № 1. — С. 110−126- Чистозвонов дискуссия носила достаточно схоластический характер, и последним аргументом в споре являлась апелляция к авторитету Маркса и Энгельса, что фактически превратило дискуссию из теоретической в интерпретационную. Тем не менее, дискуссия оказалась плодотворной в другой плоскости: в научный оборот был введен значительный массив новых источников, определены основные подходы к выявлению социальной и политической сущности российского самодержавия, этапов.

27 его становления и развития. Главный результат дискуссии видится нам в позитивном повороте исторической науки к конкретно-историческим исследованиям, массово появившимся в последующие годы. Хотя фундаментальных работ об институте российской монархии первой четверти XIX в. так и не появилось до настоящего дня.

Также существует ряд важных теоретических трудов, посвященных развитию идеологии русского консерватизма и либерализма, их становлению и обособлению. Советские авторы выявили главные истоки идеологии консерваторов и либералов, уделили много внимания биографиям и личностным характеристикам ярких представителей российского либерального и консервативного направлений, описали.

28 процесс зарождения эволюции этих политических течений. Из новейших работ следует отметить монографию И. В. Ружицкой, посвященную правительственному реформизму в России в первой.

7п половине XIX в. и вопросу появления либеральной бюрократии. В.

А.Н. Некоторые аспекты проблемы генезиса абсолютизма // Вопросы истории. 1968. — № 5. — С. 46−62- Он же. К дискуссии об абсолютизме в России // История СССР. 1971. — № 3. — С. 72−76- Титов Ю. Н. Абсолютизм в России // Советское государство и право. 1973. — № 1. — С. 107−112.

27 Захаров В. Ю. Абсолютизм и самодержавие: соотношение понятий. / Знание. Понимание. Умение. / http://www.zpu-journal.rU/e-zpu/2008/6/Zakharov/.

28 Консерватизм в России и в мире: прошлое и настоящее. Воронеж, 2001. Вып. 1- Гросул В. Я Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000; Леонтович B.B. История либерализма в России: 1762 — 1914. Париж, 1980; Либерализм в России / Под. ред. В. Ф. Пустарникова. М., 1996; Либерализм в России: исторические судьбы и перспективы. Материалы международной научной конференции. М., 1999; Либеральный консерватизм: история и современность. Материалы международной научно-практической конференции. М., 2001.

29 Ружицкая И. В. «Просвещенная бюрократия» (1800— 1860 гг.). М., 2009. монографии И. Ф. Худушиной раскрываются проблемы обращения российской элиты к мистицизму, отношения общества к религиозной.

30 политике Александра I, а также ее развития в ключевых аспектах. Важное место в изучении психологии российской элиты занимает труд E.H. Марасиновой, базирующийся на огромном архивном материале и междисциплинарных методах исследования. В ее монографии выявлен срез общественного сознания российской элиты и глубинные процессы,.

31 происходившие в ее среде. Перечисленные работы важны в ключе реконструкции особенностей российской элиты, определяющих особое восприятие образа монарха и монархии.

— работы, посвященные проблеме интеграции культур, и связанная с этими сюжетами тема воспитания великого князя Александра Павловича. Прежде всего, отметим работы, посвященные взаимодействию культур (преимущественно франко-русской и англорусской). Таюке к этой группе принадлежат работы, относящиеся к русско-французскому соперничеству в Европе и работы, посвященные сравнительным характеристикам Александра и Наполеона. Из новейших работ можно выделить монографию B.C. Парсамова, в которой автор проанализировал влияние французской культуры в России, трансляцию различных европейских идей и их творческую переработку.

33 декабристами. Е. П. Гречаная обратила особое внимание на воспитание дворянства по французским образцам, сделав выводы о включенности российской политической элиты в идейную и политическую жизнь.

30 Худушина И. Ф. Царь, бог и Россия. Самосознание русского дворянства (конец XVIII — первая треть XIX в.). М., 1995.

31 Марасинова E.H. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века. М., 1999; она же. Государственная идея в России первой четверти XVIII в. // Европейское Просвещение и цивилизация России. М., 2004.

32 Сироткин, В. Г. Великая Французская Буржуазная революция, Наполеон и самодержавная Россия // История СССР. — 1981. № 5. С. 41−43.

33 Парсамов B.C. Декабристы и французский либерализм. М., 2001.

Европы34. Кроме того, необходимо отметить работы М. Д. Долбилова, обращающегося как к аспектам подражания Александра I Наполеону и поиску новой легитимирующей формулы, в том числе и в восприятии российской элиты, так и к технологии принятия решений в имперской.

— 1 с управленческой практике. Заметную роль в понимании образа Александра I играют работы, анализирующие европейское Просвещение и его страноведческие особенности, вылившиеся в признание факта существования так называемого «просвещенного абсолютизма», ставшего идеологической основой правления Екатерины II и Александра I36.

В историографии наличествует комплекс работ историков, обращавшихся в своих исследованиях к детству Александра Павловича, воспитанию, формированию его личности. Существующая историографическая традиция предпочитает концентрироваться на высоких моральных принципах, заложенных в воспитания Александра Павловича, идеализируя воспитательные практики Екатерины II. Эта группа исторических исследований важна, прежде всего, в контексте.

34 Гречаная Е. П. Литературное взаимодействие Франции и России и культурное самоопределение (конец XVIII — первая четверть XIX в.). Автореф. дисс.. докт. филол. наук. М., 2003.

35 Долбилов М. Д. Рождение императорских решений: Монарх, советник и «высочайшая воля» в России XIX в. // Исторические записки. — Вып. 9. М., 2006. С. 5−48.

36Куницын А. И. Право естественное // Русские просветители. М., 1966. Т. 2- Малиновский В. Ф. Из дневника 1803 г. // Русские просветители. М., 1966. Т. 1- Дружинин U.M. Просвещенный абсолютизм в России // Абсолютизм в России. М., 1964; Гаврилова A.M. Политика «просвещенного абсолютизма» в России во второй половине XVIII в. (современная историография вопроса) // Вестник ЛГУ. 1983. -Вып. 4. — № 20- Белявский M.T. Накануне «Наказа» Екатерины II. К вопросу о социальной направленности политики «просвещенного абсолютизма» // Правительственная политика и классовая борьба в России в период абсолютизма. Куйбышев, 1985; Гальперин Г. Б. Идеи Просвещения и просвещенного абсолютизма в концепции русской государственности Н. М. Карамзина // Вестник ЛГУ. 1992. — Сер. 6- Омельченко С. А. Законная монархия Екатерины II. Просвещенный абсолютизм в России. М., 1993; Заусаева H.A. Просветители начала XIX в. о государственном преобразовании России // Идея государственности в истории политической мысли России. Барнаул, 1996; Сорокин Ю. А. Российский абсолютизм в последней трети XVIII в. Омск, 1999, и др.

37 Глинский Б. Б. Царские дети и их наставники. Исторические очерки для юношества. СПб., М., 1912; Божерянов И. Н. Детство, воспитание и лета юности российских императоров. Пг., 1915; Далин В. М. Александр I, Лагарп и французская революция // Французский ежегодник. 1984; Чулков Г. И. Императоры: Психологический портрет [Павла I, Александра I, Николая I, Александра II, Александра III], М., 1991; Ефимов Д. Г. Физическая культура и спорт в династии Романовых. СПб., 1997; Бори Ж.-Р. Фредерик-Сезар де Лагарп и воспитание Александра I // Швейцарцы в Петербурге. СПб., 2002. складывания частного образа монарха, особенного сильно влиявшего на общий образ монархии в первые годы XIX в.

— работы, посвященные понятию «образ», в том числе и «образ монархии», и его трансформации.

Необходимо отметить глубокую историографическую проработку и изучение понятия «образ». Большой вклад в изучение этого понятия внес Р. Барт, утверждавший, что образы возникают или конструируются в результате пересечения и взаимодействия различных понятий в процессе целенаправленного человеческого мышления, которое вынуждено как бы экономить знание, сжимать его. Репрезентирование образа опирается на использование текстов различного происхождения, на музыку, графику, живопись, поэтому следует говорить о гетерогенности его происхождения. Что касается отечественных исследований образа какой-либо страны, территории, народа или исторической личности, то их авторы изначально не ставили перед собой цель реконструкции образа как такового и замыкались, как правило, в узких рамках определенной группы носителей образа. Понятие «образ» сравнительно недавно стало употребляться в исторической науке, и трудов, посвященных образу монарха и монархии, пока немного. Фундаментальным исследованием, посвященным становлению и трансляции образа государя, стала.

39 совместная работа Б. А. Успенского и В. М. Живова. Основываясь на богатой источниковой базе, авторы анализируют процесс формирования гражданского культа царя, семиотические атрибуты царской власти. Эта работа очень важна в контексте исследования образа власти, механизмов конструкции образов, а также попыток саморепрезенатции монархии. Однако она не затрагивает более динамичных идейных конструктов —.

38 Барт Р. Эффект реальности // Избранные работы: семиотика. Поэтика. М., 1994.

39 Живов В. М. Успенский Б.А. Царь и Бог. Семиотические аспекты сакрализации монарха в России // Языки культуры и проблемы переводимости. М., 1987. См. также: Успенский Б. А. Царь и патриарх. М., 1998. образов монарха, борьбы между агентами элитарных групп за формирование нужного им образа монархии и монарха, а также конкуренции различных определяющих образ качеств внутри отдельного образа. Важную роль в изучении образов сыграли труды Ю. М. Лотмана, обратившегося к проблемам коллективных представлений40. Уместно упомянуть в этой группе влиятельное исследование А. Зорина, обращенное к литературе и риторике властного дискурса, анализирующее репрезентацию имперской идеи41. Единственными работами в отечественной историографии, посвященными образу Александра I, являются исследования Е. А. Вишленковой, рассматривающие монарха большей частью в контексте визуализации его образа через официальную иконографию42.

— зарубежная историография проблемы.

Из зарубежных исследователей, затрагивавших проблему личности Александра I, необходимо отметить труды Марка Раева, занимавшегося проблемами русского абсолютизма и либеральных реформ начала XIX в. Раев обращался к изучению преемственности политики Александра I, ее генетической близости с деятельностью Екатерины II и Павла I, исследовал деятельность различных кодификационных комитетов александровского царствования43. Монография Хью Регсдейла, занимавшегося проблемами восприятия Павла I как «безумца», построенная на широком круге источников и их оригинальной трактовке, также важна для понимания и формирования образа Александра44. Брюс.

40 Лотман Ю. М. Театр и театральность в строе культуры начала XIX века // Лотман Ю. М. Избр. статьи. Таллин, 1992. Т. 1- Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни (Бытовое поведение как историко-психологическая категория) //Литературное наследие декабристов. Л., 1975.

41 Зорин А. Кормя двуглавого орла. Русская литература и государственная идеология конца XVIII — начала XIX века. М., 2001.

42 Вишленкова Е. А. Религиозная политика: официальный курс и «общественное мнение» России александровской эпохи. Казань, 1997; Вишленкова Е. А. Александр I как знак войны и мира // Мир и война: культурные контексты социальной агрессии. Выборгские чтения. M., 2005. С. 158−171.

43 Raeff М. Understanding imperial Russia. New York, Columbia University Press. 1984; Raeff M. Plans for Political Reform in Imperial Russia. 1732−1905. New-Jersey, 1966.

44 Ragsdale H. Tsar Paul and the Question of Madness. Connecticut, 1988.

Линкольн разработал оригинальные положения о дворянском обществе накануне вступления на престол Александра, характеризующиеся отрицанием активной политической позиции национальной элиты, и исследовал планы реформирования и бюрократизации государственного правления в имперской России45. В новейший период из исследуемой литературы46 необходимо отметить основательные и новаторские труды P.C. Уортмана, посвященные властным сценариям и саморепрезентации российской власти. Автор рассматривает разнообразные схемы поведения и представления монархии через властные сценарии и различные типы поведения, проводя глубокие аналогии с древнегреческими мифами и библейскими сюжетами, в которых власть видела обоснование своего дискурса. Александровская эпоха для исследователя характеризуется созданием образа «ангела» и отличается от более ранних, настроенных на восприятие царя как завоевателя, героя или античного бога. Однако Р. Уортман не ставил целью всестороннее исследование восприятия и создания политической элитой образа Александра, ограничившись лишь попытками саморепрезентации самого монарха47. Важное значение в методологическом плане имеет новаторский труд Ф. Б. Шенка, посвященный трансформации образа Александра Невского в русской культурной традиции. Ряд методологических новаций (определение элитарной референтной группы в качестве «мы-группы» и пр.), отраженных в исследовании известного немецкого историка, нашли применение в диссертации48.

45Lincoln W.B. The great reforms. Autocracy, bureaucracy and the politics of change in imperial Russia. Illinois, 1990.

46 Cherniavsky M. Tsar and People: Studies in Russian Myths. New Haven, 1961; Riasanovsky Nicholas V. A Parting of Ways: Government and the Educated Public in Russia, 1801−1855. Oxford. 1976; Flynn, James T. The University reform of tsar Alexander I, 1802 — 1835. Washington, 1988; Whittaker C. Russian Monarchy: Eighteenth-Century Rulers and Writers in Political Dialogue. Illinois, 2003.

47 Уортман P.C. Сценарии власти, M., 2004. Т. I. С. 214−325.

48 Шенк Ф. Б. Александр Невский в русской культурной памяти: Святой, правитель, национальный герой. М., 2007.

Отметим глубокую и теоретически проработанную позицию журналов «Slavic Review», «Slavonic and East European Review», «Russian Review», «California Slavic Studies», «Kritika», «Acta Slavica Japonica», «Canadian — American Slavic Studies», касающихся некоторых проблем истории российского абсолютизма Павла I и Александра I, внутренних реформ и роли в них «молодых друзей», составлявших Негласный комитет, внешней политики и различных аспектов восприятия европейских идей, оправдывающих новые легитимистские практики49.

Таким образом, сложилась обширная историографическая традиция, прежде всего в изучении личности Александра I и периода его правления в целом, создана фундаментальная историографическая и источниковая база для дальнейшего изучения и реконструкции образа монарха и монархии. Кроме того, в последнее время получили распространение работы, посвященные изучению понятия «образ». Однако, несмотря на наличие серьезных работ по структуре и социальному составу элиты, а также по отдельным аспектам формирования личности и репрезентации образа Александра I в начале XIX в., специального исследования, посвященного образу монарха и монархии в восприятии российской политической элиты, все еще нет.

Цель диссертационного сочинения — реконструкция многосложного и динамичного образа монархии, над созданием которого с определенными целями трудились сами монархи и который одновременно продуцировался российской политической элитой.

49 McConnel A. Alexander I’s Hundred days: The politics of a Paternalist Reformer // Slavic Review, Vol. 28. № 3, Sept. 1969; Elmo E.R. The Origins of Alexander I’s Unofficial Committee // Russian Review. Vol. 28, No. 3. July., 1969; Grimsted P.K. Czartoryski’s system for Russian foreign policy, 1803. // California Slavic Studies. № 5. 1970; McGrew R.E. The Politics of Absolutism: Paul I and the Bank of Assistance for the Nobility // Canadian — American Slavic Studies. Vol. 7. № 1. 1973; Leonard S.C. The Reputation of Peter III // Russian Review. Vol. 47. 1988; Whittaker C. Chosen by «all the Russian People»: The idea of an elected monarch in eighteen centuiy Russia // Acta Slavica Japonica. № 22. 2002; Wirtschafter E.K. Russian Legal Culture and the Rule of Law // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History Vol. 7. № 1. 2006.

Подчеркнем, что образ монарха, в данном случае Александра I, является неотъемлемой составной частью образа монархии как политического института. Как и всякий образ, образ монархии является ментальной конструкцией, присутствующей в явном или латентном виде в правительственной политике, в законодательной деятельности, в повседневной жизни и т. п. Он может реконструироваться на основе различных текстов. На практике в первой четверти XIX в. образ монархии, образ монарха и образ Александра I сливаются в единое целое.

Основные задачи исследования можно свести к следующим:

1. Выявить элитарные референтные группы, мнения которых являлись авторитетными в процессе формирования и трансформации образа монархии. Воссоздать систему их представлений, вычленив из массива текстов влиятельные и репрезентативные положения и выводы относительно образа личности монарха и института монархии.

2. Определить роль элиты и самого Александра I в конструкции и деконструкции образа монархии, а также определить значение конструктов, создаваемых ими на различных этапах рассматриваемого исторического периода.

3. Выявить основные факторы, влиявшие на элиту и императора, обусловившие этапы трансформации образа монарха и монархии.

4. Охарактеризовать содержание основных элементов меняющегося образа монарха и монархии, бытовавших не только в повседневном сознании, но и декларированных в текстах политических трактатов, реформаторских проектов и законодательных актах.

5. Реконструировать попытки Александра I и его окружения по созданию и трансляции образа монархии и проанализировать общественные реакции элитарных групп на его презентацию и репрезентацию.

Объектом исследования является образ российской монархии как символическая модель, конструируемая через восприятие российской политической элитой первой четверти XIX в.

Предметом исследования является процесс формирования и трансформации образа российской монархии в восприятии политической элиты первой четверти XIX в. Исследовательский акцент, таким образом, смещается на противоречивый процесс формирования и трансформацию образа монархии, динамику его элементов и оценочных параметров. Образ монархии ясно уловим в источниках, реально существовал в исторической действительности, оказывая существенное воздействие на политический процесс в Российской империи периода правления Александра I.

Положения, выносимые на защиту:

1. Формирование восприятия элитарного круга о монархе и монархии в России представляется сложным и динамичным явлением, зависящим от ряда внешних и внутренних факторов, важнейшими из которых являлись соотношение идеологии и поведения монарха с государственными интересами, отношение к реформам, национальный патриотизм.

2. В образе монарха и монархии наличествуют повседневные характерные черты личности государя, которые являются обязательными для его репрезентации. Эти черты были подмечены еще Екатериной II, и формировались ею специально для создания образа «идеального монарха». Среди них можно выделить базовые элементы: русскость, православность, семейственность, особый тип поведения и.

20 нравственности, трактуемый современниками как «ангельский», следование идеологии Просвещения как философско-политической системе, разностороннее образование. Кроме того, существовали и черты, которые предполагались не только у монарха как личности, но и вытекали из самой сущности царской власти. Эти качества образа транслировались и декларировались в текстах реформаторских проектов и законов, создаваемых при Александре I.

3. В правление Александра I образ монархии претерпел значительные трансформации как в своих характерных чертах, так и в восприятии его представителями российской элиты. Из-за частых колебаний правительственного курса, переменчивости и непоследовательности монарха и проч., на передний план в образе монархии выходили разные его составляющие, вследствие чего однозначно положительное восприятие Александра I как «либерала-реформатора» трансформировалось в неоднозначное его восприятие как «миротворца», которое было вытеснено однозначно отрицательным его восприятием как «реакционера» и «мистика».

4. Александр I не оставлял попыток саморепрезентации. Начиная свое правление с уверений в преемственности екатерининскому политическому курсу, он стал активно формировать собственный образ сообразно надеждам и ожиданиям российской политической элиты. Государь стремился к созданию военных милитаристских образов за счет участия в парадах и смотрах и демонстраций таким образом «полководческих способностей». Образ «миротворца», декларируемый Александром в послевоенной Европе, образ «набожности» уже не находили отклика у российской политической элиты, являющейся носительницей модерных политических ценностей. Образ традиционной «набожности», таким образом, трактовался элитой как несоответствующий «духу времени» и несообразный с европейской культурой.

Теоретико-методологические основы исследования базируются на историко-антропологическом подходе, что, по мнению М. М. Крома, предполагает «особую чувствительность историка к языку и понятиям изучаемой эпохи, к ее символам и ритуалам"50.

Основополагающим для исследования выступает принцип историзма. Методы исследования, посредством которых реализуются данный принцип, — сравнительно-исторический, историко-генетический, структурно-системный, — вполне традиционные для исторических исследований. Также в работе был использован аксиологический метод, позволяющий выявить ценностные доминанты нового образа государя в сознании русского общества конца XVIII — начала XIX вв.

Нами был использован также дискурсный анализ, ранее уже апробированный историками51. Дискурсный анализ подразумевает выявление исторического контекста трансформации образа монарха, характеристику адресантов (тем, к кому обращаются творцы образа) и предмета сообщения (собственно образа царя и монархии).

Понимание того, что в рассматриваемый период образ монарха как составная часть образа монархии воспринимался не только как историческое явление, но как феномен культурно-политической жизни, определяющий стратегии мировоззрения и поведения адресантов, обосновывает необходимость обращения к исследовательским принципам «новой политической истории», точнее, «истории культурной.

50 Кром М. Отечественная история в антропологической перспективе // Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя. М., 2003. С. 180.

51 См.: Родигина H.H. «Другая Россия»: образ Сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX — начала XX века. Новосибирск, 2006; Васильева Е. Б. Образ декабриста в русской журнальной прессе во второй половине XIX — начале XX вв.: автореф. дисс.. канд. ист. наук. Омск, 2008. гл пропаганды". Образ царя рассматривается здесь как символический объект — аккумулятор, с помощью которого социально — политическая группа актуализирует важные для групповой солидаризации элементы. В рамках этого подхода мы выделяем два уровня изучения образа монарха:

1. Уровень репрезентативного конструирования, на котором происходит формирование различного рода посланий посредством присваивания объекту заданных символических ролей.

2. Уровень восприятия, на котором происходит выявление эффективности функционирования существующего образа.

Важную роль в осмыслении этих уровней играет теория имиджа, обращенная к анализу восприятия и формирования образа политического лидера53.

Основополагающим понятием для диссертационного исследования являются понятия «образ», «элита», «восприятие».

Опыт использования термина «образ» был относительно недавно перенят из смежных дисциплин, таких как литература, психология, география, и стал активно использоваться (примерно с середины 90-х гг. XX в.) в исторических исследованиях54.

Психологические механизмы восприятия образов и этапы их формирования в сознании разработаны еще в исследованиях.

52 Кром М. Новая политическая история: темы, подходы, проблемы // Новая политическая история. СПб., 2004. С. 7- 20.

53 См.: Шепель В. М. Имиджелогия. М., 1996; Почепцов Г. Г. Имиджелогия. М., 2001; Он же. Теория коммуникации. М., 2001.

54 См., например: Молодяков В. Э. Образ Японии в Европе и России второй половины XIX — начала XX вв.: автореф. дисс.. канд. ист. наук. М., 1995; Катаева-Макинен Е. В. Образ Испании в записках русских путешественников XIX в.: автореф. дисс.. канд. филол. наук. М., 1999; Буткова Н. В. Образ Германии и образы немцев в творчестве И. С. Тургенева и Ф. М. Достоевского: автореф. дисс.. канд. филол. наук. Волгоград, 2001; Кубанев H.A. Образ Америки в русской литературе: Из истории русско-американских литературных и культурных связей конца XIX — первой половины XX вв.: автореф. дисс.. д-ра культурол. наук. М., 2001; Партаненко T.B. Образ России во Франции XV — начала XX вв. По материалам мемуарных и дневниковых свидетельств: автореф. дисс.. канд. филос. наук. СПб., 2001; Лучицкая С. И. Образ ислама в хрониках крестовых походов: автореф. дисс.. д-ра ист. наук. М., 2001; Заиченко О. В. Немецкая публицистика и формирование образа России в общественном мнении Германии в первой половине XIX в.: автореф. дисс.. канд. ист. наук. М., 2004; Родигина H.H. Образ Сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX — начале XX в.: автореф. дисс.. доктора ист. наук. Новосибирск, 2006; Якуб A.B. Образ норманна в западноевропейском обществе IX — XII вв. Становление и развитие историографической традиции. Омск, 2008. представителей школы гештальтпсихологии (от нем. «Gestalt» — форма, образ, конфигурация). Основным свойством образа, считают сторонники гештальтпсихологии, является его постоянство при изменяющихся условиях восприятия. Чувственный образ сохраняется при изменении условий, но разрушается, если объект воспринимается не в целостном зрительном поле, а изолированно от него. То есть изоляция ведет к нарушению сложившейся постоянной системы, что, в свою очередь, разрушает представление о каком-либо образе.

Образ, считает H.H. Родигина, и это заключение подтверждается западными исследователями55, есть не просто отражение в общественном мнении представлений о чем-либо, базирующихся на знаниях о нем, но и продукт коллективного воображаемого, который может сознательно конструироваться заинтересованными интеллектуальными или политическими элитами.

Выделяются четыре уровня формирования представлений образа, от бессознательного к осознанному.

1. Первый уровень — это ментальные установки и стереотипы, заключенные глубоко в личности, далеко не всегда рефлексируемые их носителями и воспринимающиеся как нечто глубоко укорененное.

2. Второй уровень включает в себя социокультурные установки, порожденные конкретной эпохой, соотносящейся с ее культурными кодами, уровнем научных представлений, спецификой исторического сознания и культурой мышления, системой ценностных ориентаций.

3. Третий уровень детерминирован идеологической приверженностью носителей культурно-географических образов. На данном уровне различные составляющие фрагменты образа встраиваются.

55 Андерсен Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. 2001. в конкретную мировоззренческую модель, задающую оценочный ракурс тех или иных отражаемых в общественном мнении реалий.

4. На четвертом этапе предполагается индивидуальный уровень репрезентации образа, который зависит от личного социального опыта автора, степени информированности об объекте, характера биографической связи с ним56.

Определяющее значение имеет вывод теоретиков «новой интеллектуальной истории» о том, что историку полностью недоступно познание объективной реальности, но он имеет дело с ее образами, которые Р. Барт называет «эффектом реальности» .

Механизм создания и трансформации образов хорошо описан в литературе. Суммируя эти данные, признаем, что человеческое мышление оперирует множеством понятий разной степени сложности и различных уровней генерализации. Для достижения конкретных целей создается специфическая модель условной реальности при помощи данных понятий. Она представляет собой смысловое пространство, замещающее собой исходное представление о маркированном объекте.

Создание хотя бы одного устойчивого образа ведет за собой создание других образов, близких или смежных данному. Происходит как бы цепная реакция, следовательно, формируется самостоятельная и автономно функционирующая картина мира. Возможно также существование различных картин мира в сознании или подсознании одного человека в соответствии с различными сферами его профессиональной и бытовой деятельности. Таким образом, создание образов есть результат двух основных процессов: процесса целенаправленного конструирования и стихийного, бессознательного.

56 См. подробнее: Родпгина Н. Н. «Другая Россия»: образ Сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX — XX века. Новосибирск, 2006.

57 См.: Барт Р. Эффект реальности // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994. С. 392−400.

ГО процесса реконструкции, выявления, идентификации. Образ отдельного человека — это наиболее динамичный и вследствие этого имеющий тенденцию к противоречивости конструкт. В разных социальных слоях образ может репрезентоваться по-разному, в зависимости от степени приближения людей к реальному объекту, прототипу образа и получения ими более достоверной и полной информации о нем. Образ может быть понят в соотнесении с многоуровневым прочтением политического мифа, как категории науки, универсального феномена сознания и исторической реальности59. Миф предстает, таким образом, как возврат к восприятию реальности в целостных и ценностных образах, апеллирующих к сущностному пониманию объекта. Восприятие элитой монаха, опиралось на синкретическое соединение домодерных и модерных черт образа российской монархии, что не могло не порождать известных противоречий в меняющихся политических ситуациях, нарушающих ожидаемую целостность.

Обратимся теперь к понятию «элита». Мы будем использовать политологический подход к определению термина, в частности, теорию элит, разработанную Вильфредо Парето еще в первой половине XX в. Элита характеризуется им как высший слой (или слои) социальной структуры общества, осуществляющий важные функции. На основе выводов В. Парето признаем, что элита — не только правящая группа людей, но также группа, обладающая наивысшими в обществе показателями активности (интеллектуальной, социальной, экономической, общественной, политической).

Социальная стратификация изображается в теории В. Парето в виде пирамиды, состоящей из двух слоев: ее вершину составляет немногочисленная элита («высший слой»), а остальную часть — основная.

58 Замятин Д. Н. Гуманитарная география: пространство и язык географических образов. СПб., 2003. С. 48.

59 Шестов Н. И. Политический миф теперь и прежде. M., 2005. С. 22.

26 масса населения («низший слой»). Элиты существуют во всех обществах, независимо от формы правления. Ученый характеризует представителей элиты как наиболее способных и квалифицированных в определенном виде деятельности. При этом В. Парето признает, что люди могут носить «ярлык» элиты, не обладая соответствующими качествами. Это возникает при условии закрытости общества, его жесткой структурированности и ограничения социальной мобильности для низших классов. Происходит это потому, что господствующие элиты охраняют свои привилегии и стараются передать их по наследству. Сами представители элиты, свидетельствует Норберт Элиас, всеми силами пытаются удержать свой высокий статус, прибегая к самым различным, подчас нелепым способам60. В этом случае правящая элита начинает вырождаться без притока свежей крови извне, из неэлитарных классов общества, и постепенно деградирует.

Характерные черты представителей правящей элиты таковы: высокая степень самообладания, умение использовать для своих целей слабые места других людей, способность убеждать, опираясь на человеческие эмоции, способность применять силу, когда это необходимо. Если существующая элита неспособна применить одно из последних качеств (убеждение или силу), она сходит со сцены и уступает место другой группе, способной убедить или применить силу. Эта группа в таком случае приобретает характер элитной. В современной социологии выдвинуты концепции множества элитных групп (политической, экономической, административной, военной, религиозной, научной, культурной), уравновешивающих друга.

Концепция элиты, разработанная В. Парето, позволяет рассмотреть понятие «элита» с исторической точки зрения. В исследованиях Парето элита представляется именно тем социальным слоем общества, который.

60 Элиас Н. Придворное общество. М., 2002. С. 108. занимает лидирующие позиции в обществе, а, значит, обладает наибольшим влиянием на политику, экономику, и, что особенно важно, -на формирование общественного мнения.

Используя трактовку, принятую в зарубежной этнологии, мы можем утверждать, что сплоченность элиты базируется не (а вернее, не только) на объективных критериях (таких как национальность, язык, религия, принадлежность к сословию и пр.), но на субъективном осознании принадлежности всех ее членов к «мы-группе». «Мы-группа» в научном понимании этого термина, представленном немецким этнологом Георгом.

Эльвертом, является продуктом процессов организующего перекодирования целенаправленного формирования общества в воображаемые представления по отношению к сообществу. Символы, на основе которых происходит этот процесс, являются традиционными, а вернее, создают видимость традиции, уходящей корнями вглубь веков61.

Понятие «мы-группа» чрезвычайно растяжимо (в него можно включить и нацию, разумеется, в той мере, насколько отдельные индивиды, ее составляющие, осознают свою принадлежность к этому сообществу, часто трактующемуся в новейшей историографии, вслед за популярным.

62 эссе Бенедикта Андерсена, как «воображаемое сообщество»). Для нашего исследования важен тот факт, что индивиды, состоящие в какой либо «мы-группе», осознают свою принадлежности к ней, как правило, через отождествление себя с другими членами этой «мы-группы», или через отграничение от «они-группы», воспринимающейся как «мы-группа» — антипод. В дальнейшем под термином «группа» будет подразумеваться именно «мы-группа», определенная выше. В контексте данного исследования термин «мы-группа» используется как наиболее.

61 Шенк Ф. Б. Александр Невский в русской культурной памяти: святой правитель, национальный герой. М., 2007. С. 14.

62 Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001. приемлемое обозначение «элиты», являющейся такой группой в полном смысле этого понятия.

У элиты мы можем достоверно наблюдать как четко выраженные объективные (внешние) признаки, так и субъективные (внутренние) признаки. Совокупность первых и вторых, по нашему мнению, объединяет и выделяет российскую политическую элиту как институционально, так и имманентно.

Прежде чем говорить о российской элите и ее особенностях, необходимо ограничить круг элиты — то есть той референтной группы, к которой мы будем обращаться, чтобы выявить образ монарха и монархии. Определим верхнюю границу элиты: в широком смысле вся элита принадлежала к дворянскому сословию. Все представители элиты были дворянами. Даже те, кто, как М. М. Сперанский, от рождения принадлежали к другому сословию, со временем получали дворянское достоинство и входили, таким образом, в элитарный круг. Итак, первое условие принадлежности к элите — принадлежность к высшему сословию.

Российской империи. Под термином «общество» в тексте, за исключением специально оговоренных случаев, будет подразумеваться именно дворянское общество начала XIX в. Оно, безусловно, не было однородным и состояло из множества различных групп, разделенных профессионально (к примеру, придворные, чиновничество и военные), политически (либералы и консерваторы, позже к ним присоединятся радикалы — декабристы), культурно, просвещенчески (включенные и не включенные в модерные практики Просвещения), по близости к императору (например, придворные — столичное дворянство — провинциальное дворянство), по включенности в светскую жизнь, по степени активности в политической жизни, по размеру состояния, по заслугам перед императором, уровню образования и по многим другим признакам. По определению В. А. Жуковского, элита — это часть.

29 дворянства, точнее, его «отборная часть», обладающая определенными, заметными признаками. «Слово: большой свет означает круг людей отборных — не скажу лучших, — превосходных пред другими состоянием, образованностию, саном, происхождением-. где существует общее мнение. где происходит оценка и добродетелей и талантов"63.

Но, помимо них, Жуковский выделяет и внутренние признаки, которые не менее важны, чем внешние. Этот критерий, точно подмеченный Жуковским, указывает на главный внутренний признак элиты. Именно продуцирование «общего мнения», которое влияло на политику императора через представления элиты о монархии, способность к репрезентации самой себя как главной части российского общества, возможность выражать мнение всей России, — внутренне превращало «большой свет» в важную (едва ли не единственную) референтную группу для российской монархии, группу, чьи представления, в конечном итоге, доминировали в обществе в целом и определяли образ монархии. Нельзя утверждать, что «общее мнение», которое выражало элитарное общество, было единым и внутренне непротиворечивым. Наоборот, оно разнилось, в соответствии с политическим взглядами представителей элиты, эволюционировало под влиянием действий монарха, под воздействием новых идей. Принадлежность к «элитарной» группе, «элитный» статус определялся принадлежностью к особой элитарной культуре, тесно связанной с европейской и российской столичной культурой, которая соединяла представителей элиты в особый, почти независимый от расстояния конгломерат, основанный на принятии этого типа культуры, на разделении сходных жизненных позиций, на исповедании одинаковых ценностей, на формировании общего мнения.

63 Жуковский В А. Писатель в обществе // Собр. соч. в 4-х тт. М.-Л., 1960. Т.4. С. 393.

Итак, обращаясь к русской элите начала XIX в., правомерно выделить следующие общие внешние признаки: принадлежность к дворянскому сословиюактивное участие в общественной жизни, жизни двора, принадлежность к придворной партии (неважно какой), европейское образование и включенность в модерные практики (в этом случае «интеллигентная» конструкция элиты является не только описанием социальной группы, но и формулировкой роли модерного знания64) — достаточное состояниевключенность в придворную жизнь (непосредственно через службу или опосредованно, через известия и слухи).

Особо отметим также два важных внутренних признака элиты: способность к созданию общего мнения, к выступлению в качестве «голоса России», и, в свою очередь, репрезентация образа монархиисоздание особого культурно-семантического поля и способность поддерживать его даже на расстоянии.

Неоднородность в составе элиты приводила к тому, что сама элитарная страта разделялась на более мелкие группы в соответствии со своими политическими убеждениями. Кроме того, какие-то участники элитарной группы в результате своих действий получали дополнительный авторитет в составе элитарной группы и большую репрезентативность за ее пределами. Они становились «лидерами» элитарных групп (не всегда явно иституционально выраженными), их мнение считалось наиболее авторитетным, по видимой нами аналогии с «магией фетиша подписи мэтра» из области традиционной истории искусств65, выражая как бы мнение всей группы, а иногда и всего народа.

64 Сдвижков Д. От «общества» к «интеллигенции»: история ключевых понятий как история самосознания. http://www.dhi-moskau.org/stranicy/meroprijatija/programmy/20 ] 0/Рго§ гатт22−24aprl0ru.pdf.

65 Бурдье П. Поле литературы // Новое литературное обозрение. № 45. 2000. С. 22−85.

Вслед за Норбертом Элиасом мы должны отметить непреходящую ценность для элиты (прежде всего, придворной) этикета и церемониала66. Важно понять, что церемонии, принятые при русском дворе, не являлись особенными, а русская элита по своему менталитету была европеизированной, о чем свидетельствует как европейское воспитание и образование российского дворянства, так и диалог между русскими и.

67 европейскими дворянами. Мы можем говорить, таким образом, что между российской и, например, французской или германской элитой не существовало непреодолимой культурной пропасти. В литературе сложилось мнение, что российское дворянство было включено в европейские реалии (пусть с небольшим отставанием в том, что касалось моды или повседневных новостей) и разделяло менталитет европейской элиты. Поэтому очень важно учесть то общее, что характеризует европейскую элиту в целом: понятие чести и ценности престижа. Для дворянства (не только придворного) было очень важно место в обществе, положение, складывающееся из различных актов, которые должны были поднять или удержать уровень престижа, соответствующий социальному статусу дворянина. В этом смысле материальные ценности, такие как деньги, или, к примеру, крепостные, рассматривались не как самоцель, а как средство для достижения престижа и сохранения своего статуса в обществе. Полезнее и ценнее для элиты были ордена, которые можно было носить напоказ и которые демонстрировали глубину монаршей милости и признательности. Те представители элиты, которые отказывались участвовать в этой «гонке за престижем», подвергались общественному осуждению и, соответственно, теряли в глазах общества свой элитарный статус, приобретая, таким образом, черты «элитарного.

66 Элиас Н. Придворное общество. Исследования по социологии короля и придворной аристократии, с Введением. М., 2002. С. 163−202.

67 Об этом пишут многие русские офицеры, побывавшие в заграничных походах. См. например: Лорер Н. И. Записки декабриста. Иркутск, 1984. С. 294−295, 329.

32 маргинала". Все вышесказанное можно с полным правом отнести и к российскому элитарному обществу, жившему по тем же законам, что и европейское.

Термин «восприятие» в данной диссертации будет пониматься в сугубо обобщенном, философском толковании. Принято считать, что восприятие есть процесс отражения действительности в форме чувственного образа объекта отражения. Восприятие, следовательно, всегда создает образ. В отличие от ощущений, отражающих лишь отдельные свойства объекта, восприятие ориентировано на целостность и включает в себя осознание, основанное на включении нового в систему уже имеющихся знаний (то есть, ориентация на прошлый опыт, на традицию, на бытующее мнение). Восприятие всегда выделяет в объекте отдельные черты и пытается систематизировать их в единое целое. Налицо стремление создать образ, адекватный действительности. Восприятие становится, таким образом, отправным пунктом и необходимым компонентом познания68.

Хронологические рамки исследования. Центральное место в работе занимает время правления Александра I (1801 — 1825 гг.). Однако процесс становления образа этого монарха, тем более, образа российской монархии начался задолго до его вступления на престол. Поэтому исследование затрагивает юность великого князя Александра Павловича в царствования Екатерины II и Павла I и заканчивается его кончиной, когда естественным образом прекратились попытки саморепрезентации Александра I. Образ монархии в России в эпоху Александра усложняется. С одной стороны, он есть результат сложной и многовековой эволюции этого явления. С другой — получает новый просвещенческий импульс в своем развитии. Идеалы Просвещения, выступавшие ведущей идейной.

68 Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 92−93.

33 конструкцией для «просвещенного абсолютизма», деформируются и перестают удовлетворять и общество, и монархов.

Источниковая база диссертационной работы вполне репрезентативна. Типологически источники можно подразделить на следующие группы:

— источники личного происхождения;

— законодательство и другие нормативные актыделопроизводственные материалы, включая проекты, подготовленные должностными лицами и общественными деятелямипроизведения общественно-политической мысли, включая философские трактаты69.

Источники личного происхождения, под которыми имеются в виду, прежде всего, мемуары, характеризуются спецификой, описанной А.Г. Тартаковским70. Источники личного происхождения включают также эпистолярное наследие. Частная переписка также имеет свои особенности. Во-первых, письмо, в отличие от мемуаров, обращено к какому-то конкретному человеку, многое в содержании шифруется, например, фамилии, имена заменены просто инициалами, либо автор письма предлагает адресату определенную шифровку, на тот случай, если письмо попадет в руки нежелательного лица. В этом отношении показательны письма поляков, подвергаемые тщательной.

71 перлюстрации. Это затрудняет критику данного вида источников. Ценность частной переписки, как и дневников, состоит в том, что временной промежуток между написанием и описываемыми в письме событиями ничтожен. Отметим, что в рассматриваемый период.

69 Краткий обзор источников этого периода см.: Ганелин Р. Ш., Куликов C.B. Основные источники по истории России конца XIX — начала XX в. Учебное пособие. СПб., 2000.

70 Тартаковский А. Г. Мемуаристика XVIII — I половины XIX века. М., 1991. С. 22.

71 См. например: Письмо пограничного почтмейстера Гирса министру внутренних дел с выписками из письма С. Пионтковского, о взаимоотношениях Александра I, Наполеона, короля прусского и др. // ГАРФ. ф.679. Оп.1. Д. 69. Опасаясь перлюстрации, автор заменил все имена на аллегорические выражения. существовали т.н. «письма», не имевшие с частной перепиской ничего общего, кроме названия, а по содержанию больше приближавшиеся к.

72 жанру политического памфлета .

Источники личного происхождения частью извлечены нами из фондов центральных архивов г. г. Москвы и Санкт-Петербурга. Использовались материалы фондов Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ): письмо Ф. В. Ростопчина Александру I о гибельном положении России, с указанием на Сперанского, Магницкого и др. лиц, по его мнению, вредящих Родине (1812 г.) — письма вел. кн. Екатерины Павловны, жены принца Георгия Ольденбургского, к брату Александру Iписьма Александра I вел. кн. Константину Павловичу и другим лицамписьма вел. кн. Екатерины Павловны Александру Iписьмо А. К. Бехтеева Александру I (не позднее 1809 г.) — письмо графа Буксгевдена к Александру I (1811 г.) — письмо Т. Шилотто Александру I мистического характера (1815 г.) — письмо барона Корфа вел. кн. Михаилу Павловичу с речью императора Александра на открытии Государственного совета в 1810 г.(1847 г.) — письмо барона Корфа вел. кн. Михаилу Павловичу (с приложением копии письма имп. Александра I М. М. Сперанскому (1847 г.)) — письма вел. кн. Константина Павловича имп. Александру I, имп. Марии Федоровне, и др. по вопросам своего отречения от престола и пр73.

Также нами использовались материалы Российского государственного архива древних актов (РГАДА): письмо А. Протасова Александру I, с подробным рассуждением и советом о необходимости нравственного самовоспитания. (12 дек. 1790 г.) — письма Александра I Барклаю — де Толли по вопросам войны (1812 — 1815. 1812 — 1815 гг.) — письмо А. Машинова, Кизлярского гражданина, на имя имп. Александра.

72 См. например: Лунин M. С. Письма из Сибири. М., 1987.

73 ГАРФ, Ф. 679. Оп. 1. Д. 14- Оп. 1. Д. 20−24- Оп. 11. Д. 71- Оп.1. Д. 73. Оп.1, Д. 74- Оп. 1. Д. 78- ГАРФ. Ф. 666. Оп. 1. Д. 130- Оп. 1. Д. 387- ГАРФ. Ф. 1055- Оп. 1. Д. 28.

I. (1802 г.) — письма курфюста Вюртембергского Александру I. (1803 г.) — письмо Александру I с выражением верноподданнических чувстви пр74.

Часть источников личного происхождения, использованных в диссертации, заимствованы из опубликованных архивных фондов. Наиболее часто использовался архив князей Воронцовых, насчитывающий сорок томов. В их архиве содержатся обширные и информативные источники, в которых собрана, главным образом, переписка российских придворных и государственных деятелей, в том числе и периода правления Александра I. Нами были использованы: частная переписка А. Р. Воронцова и С. Р. Воронцовавсеподданнейшие письма графа С. Р. Воронцоваписьма графа Н. П. Панина к графу С. Р. Воронцовуписьма графа П. В. Завадовского к братьям графам Воронцовымписьма Н. М. Логинова к графу С. Р. Воронцовудва письма протоиерея A.A. Самборскогописьма имп. Александра I к графу А. Р. Воронцовуписьма имп. Александра I к графу С. Р. Воронцовуписьма начальника Московского главного архива H.H. Бантыша-Каменского к графу А. Р. Воронцовуписьма князя А. Б. Куракина к графу А. Р. Воронцовуписьма графа А. Х. Бенкендорфа к князю М. С. Воронцовуписьма князя П. Д. Цицианова к князю М. С. Воронцовуписьма А.П.

Ермоловаписьма A.A. Закревского к князю М. С. Воронцовуи пр .

Многие воспоминания, дневники и письма об эпохе Александра были также опубликованы в ведущих исторических журналах или.

76 отдельными изданиями на протяжении XIX — XX вв. В советское время.

74 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 3- Д. 2666. Оп. 4. Д. 148- Оп. 3. Д. 2612. Оп. 3. Д. 2494- Оп. 7. Д. 2196;

75 Архив князя Воронцова, М., 1876. T.10. С. 405 -462- Там же. 1877. Т.П. С. 122- 160, 342−366, 396 -426, 431 -489- Там же. 1877. Т. 12. С. 190, 263 -309, 463- Там же. 1882.T.23.C. 26−27, 97, 145- Там же. 1880. Т.24. С. 218−220- Там же. 1883. T.28. С. 377−385, 408,413−416- Там же. 1884. T.30. С.405−412, 482−483- Там же. 1889. Т.35. С. 417−419, 422−423- Там же. 1890. Т.36. С. 19−21, 24−25, 39 144,257 — 260- Там же. 1891. Т.37. С. 216 — 220, 243 — 244.

76Портрет Александра Первого, изображенный в письме одного немецкого Автора к его приятелю М., 1804- Переписка Екатерины II с разными особами. СПб., 1807- Письма русских государей и других особ царского семейства. М., 1848. Т. 1- Заметки одного из русских воспитателей императора Александра Павловича. // РА. 1866. № 2- Лагарп Ф.-Ц. Мемуары Лагарпа. // РА. 1866, 1869- Рассказы генерала Кутлубицкого о временах императора Павла Петровича // РА. 1866. № 8−9- Бартенев Ю.Н.

36 издавалась серия «Полярная звезда», в которой с очень качественными комментариями публиковались сочинения декабристов, в том числе их записки и письма77. В серии: «История России и дома Романовых в мемуарах современников XVII — XX вв.» в 1999 г. вышел том, посвященный эпохе Александра I, в котором переизданы мемуары Е.Ф. ао.

Комаровского, P.C. Эдлинг, С. Шуазель-Гофье, П. А. Вяземского и др .

Источники личного происхождения позволяют нам уяснить нюансы работы представителей российской политической элиты, в том числе и Александра I, над формированием образа монархии, выявить причинно — следственные связи и факторы, влиявшие на трансформацию образа, объяснить его метаморфозы. Кроме того, источники личного происхождения — важный материал для реконструкции образа монархии,.

Рассказы князя А. Н. Голицына. Из записок Ю. Н. Бартенева // РА. 1866. кн.1, № 3, кн. 2, № 5, 7., кн. 3, № 10- Сперанский М. М. Письма М.М. Сперанского к его дочери Н РА. 1868- Александр I, имп. Письма ими. Александра I и других особ царственного дома к Фридриху — Цезарю Лагарпу. СПб., 1870- Лагарп Ф.-Ц. Записки Лагарпа о воспитании великих князей Александра и Константина Павловичей // PC.

1870. Т. 1- Брикнер А. Записка императрицы Екатерины II о младенчестве великого князя Александра Павловича // РА. 1871. № 6−12- Император Александр Павлович и князь Адам Чарторижский // РА.

1871. № 4,5- В день столетнего юбилея со дня рождения императора Александра I. СПб, 1871- Дневниковые записи о воспитании великого князя Александра Павловича // ДНР. 1880. Т. 17. № 8- Письма императора Александра Первою Лагарпу. СПб., 1832- Письма главнейших деятелей в царствование императора Александра I. 1807 — 1829. Сост. Н. Ф. Дубровин. СПб., 1883- B.H. Баронесса Крюднер и ея переписка с князем А. Н. Голицыным // РА. 1885. № 3- ВиллиеЯ.В. Дневник лейб-медика (1825) // PC. 1892. Т. 73. № 1- Бернстоф Э. фон. Венский конгресс по рассказам графини Элизы фон Бернстоф // PC. 1898. № 3- Александр I, имп. Письмо имп. Александра Павловича к папе Пию VII // РА. 1899. № 4- Шатобриан Ф-Р. Из переписки Шатобриана с герцогиней Дюрас // РА. 1899. № 2- Белоголовый П. А. Воспоминания и другие статьи. СПб., 1901; Беннигсен Л.-А. Г. Извлечения из мемуаров графа Бенигсена // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. СПб., 1908; Карпов А. К. Записки полковника Карпова. Витебск, 1910; Деменков П. С. Мои воспоминания // РА. 1911. Т. 3, № 9- Письма императрицы Марии Федоровны императору Александру I. СПб., 1911; Александр I, имп. Беседы и частная переписка между имп. Александром I и кн. А. Чарторыжским. М., 1912; Андерсон В. М. Переписка императора Александра I с Наполеоном и Аракчеевым. М., 1912, Письмо Александра I гр. П. А. Толстому по поводу оставления князем Кутузовым Москвы. 8 сентября 1812 г. M., 1913; Велио И. И. Записки барона Велио // PC. 1913, Т. 156. № 11, 12- Рошемуар, Луи Виктор Леон. Мемуары графа де Рошемуара, адъютанта императора Александра I. М., 1914; Мемуары графини Потоцкой. СПб., 1915; Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1923;24. T. I-IIГреч Н. И. Записки моей жизни. M., 1990; Комаровский Е. Ф. Записки гр. Е. Ф. Комаровского. М., 1990; Местр Ж. де. Петербургские письма СПб., 1995; Булгарин Ф. Н. Воспоминания. М., 2001. и пр. «Раевский В. Ф. Материалы о жизни и революционной деятельности. Т.2. Иркутск, 1983; Трубецкой С. П. Материалы о жизни и революционной деятельности. Т.1. Иркутск, 1983; Лорер Н. И. Записки декабриста. Иркутск, 1984; Розен А. Е. Записки декабриста. Иркутск, 1984; Муравьев А. Н. Сочинения и Письма. Иркутск, 1986; Басаргин Н. В. Воспоминания, статьи, рассказы. Иркутск, 1988; Лунин М. С. Сочинения, письма, документы. Иркутск, 1988; Поджио A.B. Записки, письма. Иркутск, 1989; Якушкин И. Д. Мемуары, статьи, документы. Иркутск, 1993; Муравьев А. М. Записки и письма. Иркутск, 1999.

78 Державный сфинкс. М., 1966. складывающийся в восприятии российской элиты. Письма и дневники, написанные «по горячим следам», позволяют выявить процесс трансформации образа монархии и монарха в его динамике и более оперативно обозначить моменты, когда различные качества образа выходят на передний план, становясь доминирующими, в то время как воспоминания или мемуары писались, как правило, со значительной задержкой во времени, и представляют сложившиеся, целостное восприятие образа российской монархии.

Источниковая база диссертации дополнена законодательными актами, прежде всего, манифестами, изданными во время правления Александра I. Анализ правовых принципов и норм Российской империи, действовавших в сфере законодательства на протяжении первой четверти XIX в. обнаруживает, что законодательные акты как самостоятельный вид источника обладают потенциально высокими информативными возможностями. Манифест «О кончине императора Павла I и о вступлении на престол императора Александра I» от 12 марта 1801 г. явился одной из первых осознанных попыток Александра I к саморепрезентации и конструированию образа «царя-реформатора». Были использованы также: манифест «Об учреждении министерств» от 8 сентября 1802 г.- указ «Об образовании непременного совета» от 30 марта 1801 г.- указ «О лишении Сената права представлять свои.

79 замечания на все впредь издаваемые законы" от 21 марта 1803 г., и др. Также нами были использованы проекты государственных преобразований, созданные во время царствования Александра I: проект государственной реформы М. М. Сперанского, материалы польской конституции 1815 г. и «Государственная уставная грамота Российской.

79 ПСЗРИ. СПб., 1830. T. XXVI империи", ставшие масштабными заявками Александра I к попытке создания модерного образа российской монархии. Исследование риторики манифестов и законодательных актов в качестве примеров немногочисленной практики декларации намерений и своеобразных обещаний" монархической власти по отношению к подданным позволяет более точно раскрыть образ власти, складывающийся в представлениях российской политической элиты.

Делопроизводственные материалы обеспечивают документное обслуживание различных управляющих систем. В структуре делопроизводственной документации выделяются документы, обеспечивающие принятие и реализацию различных управленческих решений и документы, обеспечивающие документооборот. Многообразие делопроизводственных документов обусловлено, прежде всего, сложной структурой государственного аппарата. Отчеты, мнения, доносы, записки содержат богатый материал о взглядах, предпочтениях и репрезентациях.

81 представителей российской элиты. Важную составную часть этого типа источников составляют проекты государственного переустройства. Они позволяют раскрыть точки зрения авторов — представителей элитарных групп на институт монархии и место монарха в системе государственного управления. Демонстрация разнообразных моделей «истинной монархии» в проектах представителей различных политических течений служит прообразом идеального образа монархии, содержащегося в представлениях элитарных групп.

Делопроизводственные материалы также частично извлечены нами из центральных архивов ГАРФ, РГАДА и ОР РНБ (отдел рукописей.

80 Сперанский М. М. План государственного преобразования графа М. М. Сперанского // Сперанский М. М.

Введение

к уложению государственных законов Сперанского М. М. М., 2004; Конституционная Хартия 1815 года и некоторые другие акты бывшего Царства Польского 1815−1881. СПб., 1907; Вернадский Г. В. Государственная уставная грамота Российской империи 1820 г. Прага, 1925.

81 Шепелев Л. Е. Некоторые проблемы источниковедческого и историко-вспомогательного изучения делопроизводственных документов XIX — начала XX вв. // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. XVI. Л., 1984.

Российской Национальной библиотеки). В Государственном архиве.

Российской Федерации нами были использованы следующие материалы: речь императора Александра I при открытии государственного Совета 1 января 1810 г (1810 г.) — письмо пограничного почтмейстера Гирса министру внутренних дел с выпиской из письма С. Пионтковского А.

Пионтковскому о взаимоотношениях Александра I, Наполеона, короля.

Прусского и др. (1813 г.) — письмо неустановленного лица Александру I о внутреннем положении в государстве и др. Ценные материалы представляет фонд 48 Государственного архива РФ. Следственные дела декабристов, представленные в фонде, а также их мысли по поводу государственных неустройств и пр. содержат важные свидетельства относительно образа монархии в России. (Свод показаний членов.

82 злоумышленного общества о внутреннем состоянии государства.) .

В Российском Государственном архиве древних актов (РГАДА) нами были использованы: рассуждения А. Р. Воронцова о внешнеполитической деятельности России в условиях современного положения Европы и с точки зрения внутренних задач государства. (1803 — 1805 г.) — записка А. Р. Воронцова Александру I о государственном управлении и торговле и о мерах к их упорядочению. (1801 г.) — записка Воронцова А. Р. Александру I об ответе Наполеону на его предложение о передаче острова Мальты под охрану русского гарнизона. (1803 г.) — записка А. Р. Воронцова Александру I о задачах внешней политики России. (1801 — 1804 г.) — записка для доклада канцлера А. Р. Воронцова Александру I и проект рескрипта министру коммерции. (1802 г.) и пр. Записки и мнения А. Р. Воронцова представляют большой интерес для исследования образа монархии и монарха. Выступающий с умеренно консервативных позиций, имеющий четко определенные взгляды относительно российской внешней и внутренней политики, авторитетный в.

82ГАРФ Ф. ббб.Оп. 1. Д 1847- Оп. 1. Д 679- Оп. 1.Д. 69, Оп. 1.Д. 104- Ф. 48. Он. 1.Д. 11.

40 консервативных кругах государственный деятель, А. Р. Воронцов выражал представления целой группы российской элиты относительно «истинной монархии», претендуя на звание «наставника» Александра I, что, безусловно, определяет высокую репрезентативность и информативность источника.

В РГАДА мы использовали материалы фонда Строгановых: П. А. Строганов: пометки на полях записей АлександраП.А. Строганов: личные бумаги /Рескрипты Александра I. (1792−1824 г.) — П. А. Строганов: бумаги по государственным вопросам (1802 г.) — П. А. Строганов: бумаги по государственным вопросам (1801 г.) — П. А. Строганов: бумаги по государственным вопросам (1802 — 1803 г.) П. А. Строганов: бумаги по государственным вопросам (1801 г.) — П. А. Строганов: бумаги по государственным вопросам (1802 — 1804 г.) — П. А. Строганов: бумаги разного содержания (1803 — 1816 г.) — П. А. Строганов: для ГосударяП.А. Строганов: выписка из мнения графа Алексея Романовича Воронцова, читанная в Государственном Совете по делу прав и преимуществ СенатаП.А. Строганов: мое мнение относительно малороссийских казаков касательно отыскания казачествазаписка кн. Ширинского-Шахматова об увековечивании памяти императора Александра I о включении в.

83 государственный герб девиза: «на зачинающего Бог" — и пр. Делопроизводственная документация ближайшего сподвижника, «молодого друга» и единомышленника Александра I, П. А, Строганова, характеризующаяся высокой информативностью, позволяет нам с максимально возможной репрезентативностью оценить попытки императора Александра I конструировать собственный образ, в том числе, и в повседневной практике управления.

83 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. д. 1269- Оп.1. Д. 803- Оп. I. Д. 1236- Оп. 6. Д. 1687- Ф. 1278- Олг. 1. Д. 9- Оп. 1. Д. 1- Оп. 1. Д.9-Оп. 1.Д. 13- Оп. 1. Д. 12- Оп. 1. Д. 14- Оп. 1. Д. 19- Оп. 1. Д.201−0п. 1. Д. 14- Оп. 1. Д. 13- Оп. 1.Д. 12- Оп. 1.д.201−0п. 1. Д. 1180.

Кроме фондов вышеперечисленных архивов, нами были использованы материалы отдела рукописей Российской Национальной библиотеки из личного фонда М. М. Сперанского: Сперанский М. М. Инструкция комитету министров, данная на время пребывания императора Александра I в ЭрфуртеСперанский М. М. Историческое обозрение государственных учреждений и пр. 84 Сперанский, будучи некоторое время ближайшим помощником и секретарем Александра I, оказал огромное влияние на образ Александра, что обуславливает важность его записок и инструкций для репрезентации образа монарха.

Источники общественно-политической мысли, использованные в диссертации, в большинстве своем были опубликованы. Нами были использованы некоторые сочинения Н. М. Карамзина, крупного идеолога консервативного направления первой четверти XIX в. Его дидактические и отчасти полемические сочинения являлись своеобразным «рупором» консервативной российской элиты. Сочинения Карамзина являются в высшей степени репрезентативным источником, позволяющим выявить наиболее важные, с точки зрения консервативного большинства российской элиты, конструкты образа монархии и монарха. Часть сочинений Н. М. Карамзина извлечена нами из Государственного архива.

Российской Федерации .

Важными для исследования являются сочинения и философские размышления оппонента Н. М. Карамзина, яркого представителя либерального крыла русской элиты, М. М. Сперанского. В своих записках, извлеченных нами из фондов отдела рукописей Российской национальной библиотеки, он, рассуждая о проблеме крепостного права, о нравственности и пр., вырабатывает собственные принципы образа.

84 ОР РНБ. Ф. 731, Д. 88, 67.

85 Карамзин. Н. М. Копия записки Н. М. Карамзина о восстановлении Польши II ГАРФ. Ф. 679. Оп. 1. Д. 45- Он же. Историческое похвальное слово Екатерине Второй. М., 1802- Он же. О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. // О древней и новой России. Избранная проза и публицистика. М., 2002. идеальной монархии", кардинально отличающиеся от предлагаемых консерваторами, что позволяет нам признать его, наряду с Н.М.

Карамзиным, активным участником процесса конструирования образа.

86 монарха и монархии. Следует также отметить имевшие публицистический потенциал и содержащие политические. рассуждения уже упоминавшиеся мемуары и записки декабристов, посвященные судьбе России и российской монархии.

Кроме того, нами использовался ряд различных записок, обращенных лично к Александру I и его окружению. Авторы этих записок предлагали проекты государственных реформ, которые, по их мнению, должны были укрепить российскую монархию. Обращаясь к российскому прошлому, они аргументировали насущную необходимость.

87 реформ, утверждая тезис о «бедственном положении России» .

Имеющиеся источники и литература позволяют решить поставленные задачи.

Научная новизна определяется следующим: впервые в исторической исследовательской практике обосновано положение о том, что образы монархии и монарха, формирующиеся в коллективных представлениях, являются ключом к пониманию многих исторических и политических. процессов, позволяют более полно осветить различные исторические события, обнаружить их корни, а также более полно понять мотивацию поведения государственных и общественных деятелей той эпохи.

86 Сперанский М. М. Безнравственность // ОР РНБ. Ф. 731. Д. 765- Он же. Две системы поведения: настоящая и будущая // ОР РНБ. Ф. 731. Д. 826- Он же. Еще два слова о праве войны и рабства // ОР РНБ. Ф. 731. Д. 1482- Он же. Заметки политического и богословского характера (необходимость преобладания одного лица, а не сословийсила и бессилиеантихристо единении с телом Христовым) // ОР РНБ. Ф. 731. Д. 1491- Он же. Обозрение государственных учреждений // ОР РНБ. Ф. 731. Д. 67.

87 Р.Б. О Сенате // РГЛДЛ. Ф. 1278. Оп.1. Д. 13. Л. 9−13 об. Записка, поданная Строганову // РГАДА. Ф. 1278. Оп.1. Д. 13. Л. 14−19- Письмо неустановленного лица Александру I о внутреннем положении в государстве. Не ранее 1807 г. // ГАРФ. Ф. 679. Оп.1. Д. 104.

Обеспечено значительное приращение научного знания по такой важной в отечественной исторической науке проблеме, как восприятие образа монархии и превращение его в узнаваемый социокультурный тип. Верификация фактического материала и результаты анализа личности Александра I в историографии XIX — XXI вв. позволили выявить политические и историографические штампы эмоционально окрашенного стереотипа императора Александра I как «героя», или, в зависимости от предпочтений наблюдателя, как «культурного антигероя».

Практическое значение результатов исследования. Фактический материал, теоретико-методологические наработки и выводы настоящей диссертации могут быть использованы в преподавании Отечественной истории, истории государственного управления и политологии, при написании научных и научно-популярных работ по Отечественной истории XIX в., проведении междисциплинарных исследований истории формирования представлений и образов, имевших важное историческое значение.

Апробация: отдельные выводы и положения диссертации в виде докладов были представлены на региональной конференции «Молодежь третьего тысячелетия» (Омск, 2005), межрегиональной научно-практической конференции «Емельяновские чтения» (Курган, 2006), на межрегиональной научной конференции «Екатерина II и имперское многообразие России: опыт политического и культурного взаимодействия» (Казань, 2009), на международной конференции молодых ученых (Санкт-Петербург, 2009). Отдельные положения диссертационного исследования опубликованы в пяти статьях, в том числе, в двух изданиях, рекомендованных Всероссийской аттестационной комиссией.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Необходимость легитимации собственной власти и самодержавного режима, адекватного ответа на вызовы времени, обеспечение лояльности и многое другое требовали от представителей российской монархии постоянной работы не только в качестве государственных деятелей, но и в качестве активных акторов, «творцов образа», которые создают различные образы, способствующие закреплению их статуса как «символа нации» и обеспечивающие властному дискурсу большую авторитетность, «износостойкость» и ресурс устойчивости. Образы, применяемые и используемые монархами, не могли постоянно и полностью удовлетворять потребностям и ожиданиям общества. В соответствии с требованиями времени и изменяющегося общества образ монарха, находящийся в зависимости от политики, положения государства и многих других постоянно изменяющихся факторов, трансформировался, изменялся, вызывал разные ожидания, оправдывал или не оправдывал надежды, возлагаемые на него обществом. Образ мог восприниматься неоднозначно в зависимости от того, насколько он удовлетворял ожиданиям общества, соответствовал статусу «символа нации», насколько он коррелировал с реальной ситуацией и зависел от внешних и внутренних социальнополитических условий. Кроме того, группа (которая в диссертационном исследовании определяется как элита), на которую в первую очередь были рассчитаны транслируемые образы, не была однородной и сама.

разделялась на группы, различные по своему социальному положению, статусу при дворе, отношениям с императором, политическим пристрастиям — вплоть до литературных предпочтений. Но главное различие между ними проистекало из политических взглядов — консервативных, либеральных и радикальных. В литературе сложилось.

183 мнение, что в начале XIX в. разделение на политические лагери еще не закрепилось институционально, и граница между либералами, консерваторами и радикалами, позже добавившимися к этим двум основным политическим течениям, была условной. Вся эта социальная страта, взятая в своем единстве, обладала рядом четко установленных признаков, составляя референтную группу, мнение которой заменяло для самодержавия «общественное мнение» и являлось определяющим при конструировании того или иного образа монархии и определения его успешности. Кроме того, сама элита также воспринимала себя как передовую часть общества, неразрывно связанную с народом, и говорила от лица всех русских, подвергая критике или одобрению действия монарха и его окружения.

Отдельные представители элиты, являясь носителями более авторитетного мнения, выдвигались в лидеры элитарных групп. Лидеры были наиболее активными и влиятельными реципиентами и конструкторами образов монархии, выступая от имени различных элитарных групп. Они могли позиционировать себя в качестве выразителей не только групповых интересов, но и говорить от имени всего народа, задавая определенные форматы для образа монарха и института монархии в целом. Монарх, в свою, очередь не был только пассивным объектом для презентаций, но становился на определенных этапах наиболее активным актором самопрезентации, задействовав не только социально значимые символы, но и привлекая на свою сторону знаковые фигуры тогдашнего российского истэблишмента. В то же время элитарные лидеры конкурировали между собой за право ведущего участия в конструировании образа монарха и монархии, основывая свои авторитетные дискурсы и влияя с их помощью на общество и монарха.

Таким образом, образ монарха и российской монархии становился полем взаимодействия и столкновения разных политических проектов,.

184 оказывавших существенное воздействие на политические идеологии и практики. В разное время царствования Александра I в поле репрезентации доминировали представители разных элитарных групп, носители различной политической идеологии. Более того, доминируя и участвуя в строительстве и трансляции образа, влиятельные члены политической элиты сами «достраивали» его фактом «приближенности» к монарху, транслируя особенные черты своей групповой принадлежности на образ монарха. В разное время это место занимали разные люди: Ф.-Ц. Лагарп, «молодые друзья», М. М. Сперанский, Н. М. Карамзин, A.A. Аракчеев и др.

Образ монарха в первой четверти XIX в. не только ассоциировался с образом монархии, но и прямо идентифицировался с ним. Трактуя монархию и монарха, государство и государя в духе Людовика XIV («государство — это я»), русское элитарное общество не различало понятия «монарх» и «монархия», перенося на более устойчивый и статичный образ монархии черты образа монарха, который являлся более динамичным конструктом.

Можно разделить процесс формирования образа монарха на периоды:

1. 1782 — 1801 гг. Пассивный период в конструировании образа «идеальной монархии» и «идеального монарха». Общество видит Александра через призму предыдущих царствований, воспринимая его в сравнении с ними. Главными характеристиками этого образа выступают: избавитель от тирании, «ангел на троне», «внук Екатерины».

2. 1801−1812 гг. Период, характеризующийся активным строительством образа монархии. Публично отрицая наследие.

Павла I, Александр I демонстрирует свой реформаторский потенциал, основанный на идее возвращения к.

185 мифологизируемому «золотому екатерининскому веку». На первый план выходят характеристики «реформатора» и «обновителя», даже «либерала» в тогдашнем значении этого термина.

3. 1812−1815 гг. Время использования «военных» составляющих образа: полководца, патриота и освободителя, связанных с наполеоновскими войнами и патриотическим подъемом в стране. В облике монархии начинают преобладать характеристики «героя», «полководца», «освободителя Европы».

4. 1815−1825 гг. Конструкты «державного мистика», «миротворца» — последние новации в образе, создаваемом Александром I. В целом элита отторгает эти конструкты, они оказываются нежизнеспособными, и в какой-то мере все возвращается к началу — снова начинается «пассивный» период, когда элита в противовес и независимо от императора формирует образ «реакционера» применительно как к монархии, так и к монарху. Даже попытки вернуть образ «реформатора» и найти консенсус с элитой не смогли остановить этот деструктивный процесс.

Александр участвовал в строительстве образа монархии сначала «пассивно», подчиняясь инструкциям Екатерины, желавшей внедрить просвещенческие идеологические практики в воспитание великого князя. На этом этапе строительства образа Александр скорее был объектом приложения усилий императрицы, которые должны были воплотиться в образ «идеального русского монарха». Вследствие своей разноплановости и стремления соединить идеализированные просвещенческие конструкты с практическими политическими навыками образцы на практике оказались крайне противоречивыми и плохо совместимыми:

1. Образец исконного русского.

2. Образец «просвещенного монарха», руководствующегося принципами Просвещения в практике повседневного управления.

3. Нравственный образец — тактичного и воспитанного человека, внушающего уважение и любовь своим поведением.

4. Образец администратора — образованного и разносторонне развитого монарха, способного разобраться и вынести объективное суждение по любому вопросу.

5. Образец религиозного, православного монарха, разделяющего религиозные устои с обществом и народом.

6. Образец абсолютного монарха, единолично пользующегося своей безответственной и неограниченной властью для достижения общего блага.

Екатерина II, составив свое руководство воспитания «идеального монарха» и, воспринимая Александра как своего преемника, вывела на первый план черты «ангела», которые оказались наиболее устойчивыми в образе императора. Эта устойчивость была обусловлена, прежде всего, качествами, относящимися более к личностному восприятию, такими, как его «ангельская» внешность, чувство такта и утонченное воспитание. Если правление Екатерины II, благоволившей своему старшему внуку, воспринималось элитарным обществом начала XIX в. благосклонно, как время «расцвета» России, то Павел I и его царствование, наоборот, репрезентировалось элитой как «деспотический» период. Общество идеализировало образ Екатерины II и негативно относилось к образу Павла I. Таким образом, образ Александра I как преемника Екатерины и как противника Павла изначально воспринимался с большим положительным потенциалом и достаточным ресурсом влиятельности. Обращаясь к перевороту и участию Александра в цареубийстве, — факту, впоследствии повлиявшему на образ царя, можно отметить, что в рассматриваемый период элита большей частью снимала с Александра вину за свержение и убийство Павла, преподнося это как необходимое зло для свержения «тирана». Восприятие Александра Павловича как «ангела» эксплуатировало надежды на позитивные перемены, связанные со вступлением на престол нового царя, что придавало не только александровскому образу, но и образу монархии в целом очищающую и новаторскую харизму.

В период с 1801 по 1812 гг. Александр конструировал реформаторское восприятие образа «либерала-реформатора», что связано с поисками новой легитимирующей формулы через уподобление образам Петра Великого и Екатерины Великой, признанных и успешных реформаторов в глазах российской элиты XIX в. Надежда общества на «иные» реформы, накопленная во время царствования Павла (реформаторского по своей сути), обусловила положительное восприятие этого образа. Анализ проектов государственного переустройства, поданных Александру, позволил сделать вывод, что у М. М. Сперанского и Н. М. Карамзина, — авторитетных членов разных элитарных групп, -сложились противоположные представления о том, какими должны быть реформы и, шире, какой должна быть монархия. Если Карамзин настаивал на полном отказе от либеральных реформ, ставящих под угрозу самодержавие, и предлагал меры, которые, напротив, должны были укрепить его в России, то Сперанский выдвигал план коренного переустройства государственного управления, в котором прежняя неограниченная и безответственная власть монарха четко определялась и фактически подчинялась закону, что таюке укрепило бы монархию, но ценой отказа от самодержавия.

С началом наполеоновских войн связана очередная трансформация образа Александра. Перенося центр своего внимания на войны Третьей и.

Четвертой коалиции и развязывая военные действия против наполеоновской Франции, Александр пытается утвердить новые черты в образе, актуализируя качества «полководца — триумфатора» в античном значении этого слова. Для этой цели он использует массовые зрелища, парады, разводы, направленные, прежде всего, на репрезентацию себя как военного вождя и полководца, создание образа успешного генерала, полноправного противника Наполеона. На фоне начавшейся войны с.

Францией, в которой союзники терпели поражение за поражением, этот образ действительно оказался востребован, однако сражение при.

Аустерлице до известной меры покончило с ним. После поражения при.

Аустерлице Александр I отказался от попыток снискать лавры военачальника на поле битвы и перевел противостояние с Наполеоном в более высокий контекст противостояния разных миросистем, придав этой борьбе возвышенный и даже сакральный характер. Важной частью этого нового прочтения войны стала демонстрация единения с народом и армией через военные парады и триумфальные шествия, создание литературных текстов. Развившаяся после подписания Тильзитского мира откровенная галлофобия, инициированная консервативным крылом российской элиты, стала основой, на которой было построено новое восприятие монарха, имевшее генетическую близость с образом полководца", — образ «патриота». Патриотические настроения стали платформой, на которой объединилась вся русская элита, включая императора. Ссылка Сперанского и патриотическая риторика A.C.

Шишкова, занявшего его место, завершили эту изменившуюся картину.

Апогея восприятие нового образа достигло в период Отечественной войны 1812 года. Во время заграничных походов русской армии на первый план выходит восприятие монарха как «освободителя» не только.

189 русской, но и европейской элитой. Наполеоновские войны сблизили русское элитарное общество, дали ему одну общую патриотическую идею, на основании которой Александр выстроил свой образ патриота, способствовавший его единению с элитой и народом, действующих под божественным покровительством Александра Благословенного. В восприятии элиты качества полководца, используемые Александром, оказываются востребованными, легитимными, но, после победы в войне, они начинают вызывать недоумение и даже раздражение.

После войны была сделана попытка вернуться к реформам и возродить образ реформатора, однако, без большего успеха. Конституция Польши вызвала исключительно негативную реакцию во всем элитарном обществе, что позволило элите трактовать новый реформаторский образ императора как антироссийский и даже предательский. Кроме всего прочего, продолжающееся увлечение императора Европой, попытки строить образы, ориентированные на европейскую элиту, вызывают непонимание и разочарование. Это явилось результатом модерных и домодерных практик, носителями которых выступали, соответственно, элита и император. Александр I руководствовался принципом космополитизма, а элита, являющаяся носителем национальных приоритетов, критиковала императора, как «забывшего о России». В итоге польский вопрос и восстановленный образ «реформатора», до этого долго поддерживающий легитимность монархии, приобрел космополитичную окраску и стал основой для негативного восприятия элитой этого образа.

Последний период в создании реформаторского образа монархии и монарха Александром I характеризуется неуклонно снижающейся легитимностью и утратой авторитета самой монархии как государственного института. Усилия императора не достигают цели, не находят отклика у элиты, которая самостоятельно строит образ монархии.

190 и монарха. Конструкт реформатора, который Александр пытается возродить, превращается в прикрытие для реакционной политики, а нереализованный проект «Уставной грамоты» и затягивание решения крестьянского вопроса служат тому дополнительным подтверждением. Александр I подвергается критике как со стороны либералов, так со стороны консерваторов. К оппозиционному лагерю присоединяются сформировавшие свои собственные взгляды радикалы — декабристы, создавшие свои организации и программные документы.

Процесс послевоенного устройства Европы и активное участие в нем российского императора, черты «умиротворителя», которым он начал отдавать предпочтение после победы над Наполеоном, вызвали такую же реакцию. Обращение Александра к мистицизму, который лег в основу Священного союза, и активные религиозные поиски не вызывают сочувствия у русской элиты. Принципы свободы, которые император, казалось, разделял, начинают работать против него, вызывая обвинения в двуличии и фальши. Кроме того, мистицизм, которым увлекся.

Александр, также вызвал нарекания у элиты, сохранившей приверженность православной традиции. Таким образом, постепенно происходит бесцельная растрата символических ресурсов убедительности образа монархии и оформилась нисходящая тенденция в трансформации образа императора. Александр I перестает конструировать образ «для России», — для него более важно обратиться к.

Европе. Однако и в Европе образ «умиротворителя», «миротворца» не получает признания. Этот период в образотворчестве Александра I характеризовался одновременно и большой активностью царя и все усиливающимся отрицательным отношением со стороны элиты.

Консерваторы были недовольны конструктом «умиротворителя», так как в их восприятии монарх растрачивал российские ресурсы на Европу, а либералов не устраивал реакционный курс Священного союза. Александр

191 потерпел неудачу в использовании конструктов «реформатора», «полководца», «миротворца». Более успешной и долговечной была практика использования конструкта «ангела», актуализирующаяся в частных характеристиках, но имевшая авторитетность только в узких придворных кругах и в официальных церковных проповедях, а поэтому не обладавшей большим общественным влиянием.

Александр потерял не только доверие элиты, — он лишился возможности вести с ней диалог. Различие в дискурсах становится критическим и непреодолимым. В итоге Александр погружается в мистицизм и отказывается от дальнейших попыток самостоятельного формирования образа, который окончательно приобрел реакционные черты. В какой-то мере против Александра обратилось начало его царствования. Реформаторские заявления молодого царя, попытки введения конституции, — все это породило надежды элитарного общества на перемены, и, после того, как Александр доказал свою несостоятельность, эти надежды переросли в разочарование, прямо пропорциональное силе надежд на позитивные перемены.

Либералы и радикалы сами создают новый образ монарха, образ реакционного мистика, меланхоличного и чуждающегося людей. Этот образ впервые нес в себе ярко выраженный отрицательный потенциал, репрезентируя Александра как монарха, недостойного занимать трон. Радикалы идут в этом отрицании дальше либералов, распространяя нелегитимность Александра также на русскую монархию вообще.

В это время консерваторы занимают выжидательную позициюновые черты в образе монарха, отказывающегося от либеральных реформ, устраивают их больше, чем старые, с претензией на реформаторство. В какой-то мере ситуация становится противоположной началу царствования. Консерваторы, принявшие «реакционный» образ императора, отходят на второй план, а либералы и радикалы, напротив, выдвигаются вперед, критикуя образ «реакционера».

В диссертации на примере первой четверти XIX в. исследованы способы и обстоятельства формирования образа монарха и монархии, механизмы их трансляции, репрезентации и саморепрезентации. Образ Александра прошел сложный эволюционный путь. Консерваторы, либералы, на более позднем этапе радикалы — декабристы неодинаково интерпретировали образы монарха. Без практического подкрепления образ рушился, вызывая к тому же обвинения в двуличности и фальши. Мы подтверждаем, стало быть, теоретический постулат: образ — динамичный и легко изменяющийся конструкт. Царствование Александра I представляет собой пример того, как монарх, имевший большой запас доверия и ресурсы огромной страны, обладавший абсолютной властью, оказался, тем не менее, неспособным изменить сложившуюся систему управления и потерпел неудачу в формировании долгосрочных позитивных образов, обеспечивающих легитимность и авторитетность монархии. Вступив на трон с большим ресурсом убедительности, располагая огромными запасами и доверием элиты, Александр, в конце концов, потерял все это, растратив авторитетность, и оказался более неспособен построить жизнеспособные образы ни монархии, ни монарха. Непостоянство и частая смена противоречивых конструктов, не подкреплявшихся конкретными действиями, в конечном итоге вызвали их деструкцию, подорвали доверие элиты и привели к кризису легитимности не только политического режима Александра I, но и русской монархии вообще.