Горе тебе, земля, когда царь твой отрок.".
Еккл. 10: 16).
Данная диссертационная работа посвящена драматической эпохе 1530-х — 1540-х гг., периоду малолетства Ивана Грозного. Специальное монографическое исследование указанной эпохи предпринимается впервые, хотя, конечно, историки неоднократно с разной степенью подробности описывали события того времени — и в обобщающих трудах по истории России, и в биографиях первого царя, и в работах о внутренней политике первой половины — середины XVI в.
Поскольку на формирование преимущественно негативного образа интересующей нас эпохи оказали влияние летописание и публицистика грозненского времени, целесообразно начать с анализа оценок периода малолетства Ивана IV, данных современниками.
1. Эпоха 1530-х — 1540-х годов в оценках современников.
За редкими исключениями мы не располагаем непосредственными откликами очевидцев на события интересующего нас времени. Чуть ли не единственное свидетельство такого рода — показания бежавшего осенью 1538 г. из Московского государства в Ливонию итальянского архитектора Петра Фрязина. На допросе в Юрьеве (Дерпте), объясняя причины своего побега, он заявил: «. нынеча, как великого князя Василья не стало и великой княги[ни], а государь нынешней мал остался, а бояре живут по своей воле, а от них великое насилье, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая розньтого деля есми мыслил отъехати прочь, что в земле в Руской великая мятеж и безгосударьство."1.
1 РГАДА. Ф. 141. Оп. 1. 1539 г. Д. 1. Л. 4. Цитирую по рукописи, так как в публикации 1841 г. текст передан неточно: АИ. Т. I. СПб., 1841. № 140. С. 203. Подробный комментарий к этому документу дается ниже (см. гл. 5).
Справедливость приведенной характеристики нам предстоит проверить в ходе данного исследования, нопока следует отметить, что слова* беглеца-архитекторане оказали заметного влияния на выработку историографической оценки эпохи 1530-х — 1540-х гг., поскольку процитированный’документ, происходящий из архива Посольского приказа, был опубликован только в, 1841 г. К тому времени дурная слава уже давно и прочно закрепилась за периодом малолетства Грозного, и виной тому были как писания самого царя, так и летописные памятники второй половины его правления.
Примечательно, что летописи, составленные в 30−40-е годы XVI в., не содержат каких-либо оценок или суждений обобщающего плана, по которым можно было бы судить об отношении современников к тогдашним носителям власти. Это характерно не только для летописей, доводящих изложение лишь до конца 1530-х гг. (Вологодско-Пермской третьей редакции, Новгородской' IV по списку Дубровского), но и для крупнейшего летописного памятника, созданного в первой половине 1540-х гг. — Воскресенской летописи. Ее политическая, тенденция не поддается однозначному определению: о симпатиях и антипатиях составителя летописи исследователи высказывают различные мнения. С. А. Левина полагает, что автор Воскресенской летописи, был сторонником князей ШуйскихА. Н. Казакевич и Б. М. Клосс отмечают особые симпатии летописца к митрополиту Иоасафу2.
Еще труднее обнаружить какую-либо направленность в Постниковском летописце, в котором изложение событий обрывается на 1547 г.: недаром первый. публикатор этого памятника М. Н. Тихомиров заметил, что автор этих «своеобразных мемуаров середины XVI в.» «не выражает своих симпа1 тий открыто», а «как бы регистрирует события.» .
2 См.: Левина С. А. Летопись Воскресенская // СККДР. Вып. 2. Ч. 2. Л., 1989. С. 39 — 42 (здесь же библиография) — Казакевич А. Н. Идейно-художественная концепция защиты Отечества в статье 1541 г. Воскресенской летописи // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн. X — начало XX в. М., 1990. С. 119 — 149- Клосс Б. М. Воскресенская летопись // Отечественная история: энциклопедия: В>5 т. Т. 1. М., 1994. С. 462.
3 Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979. С. 172.
Но по мере того, как упомянутая эпоха уходила в прошлое, все чаще —" уже постфактум — звучали оценки событий того времени. В' сочинениях конца 40-х — начала 50-х гг. XVI в. давалась краткая^ но подчеркнуто негативная характеристика периода государева малолетства. Боярам инкриминировались мздоимство, властолюбие, насилие, междоусобные распри и т. п. Так, в кратком новгородском летописце по списку Н. К. Никольского страшный московский пожар в июне 1547 г. объяснялся Божьим гневом, ибо «в царствующем граде Москве умножившися неправде, и по всей Росии, от велмож, на-силствующих к всему миру и неправо судящих, но по мъзде, и дани тяжкые [.] понеже в то время царю великому князю Ивану Васильевичю уну сущу, князем же и бояром и всем властелем в бесстрашии живущим."4.
Сходные обвинения в адрес бояр звучали на соборах 1549 — 1551 гг. В феврале 1549 г. Иван IV, если верить продолжателю Хронографа редакции 1512 г., говорил своим приближенным, что «до его царьского возраста от них и от их людей детем боярским и христьяном чинилися силы и продажи и обиды великия в землях и в холопях и в ыных во многих делех"5. Два года спустя, в речи, обращенной к иерархам Стоглавого собора, царь еще суровее обличал «самовластие» бояр, которые, воспользовавшись малолетством государя, развязали междоусобную борьбу, унесшую множество жертв: «И та-ко боляре наши улучиша себе время — сами владеша всем царством самовластно, никому же възбраняюще им от всякого неудобнаго начинаниа, и моим грехом и сиротством, и юностию мнози межуусобною бедою потреблени быша злей"6.
Та же тенденция была последовательно проведена в созданном между 1553 и 1555 гг. Летописце начала царства — по существу первом подробном изложении (с официальных позиций) истории 1533 — 1552 гг.: составитель при каждом удобном случае подчеркивал «самовольство» бояр, действовав.
4 ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. Вып. 3. Л., 1929. С. 620.
5 Шмидт С. О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. // ИА. Т. VII. М., 1951. С. 295.
6 Емчепко Е Б. Стоглав: Исследование и текст. С. 246. ших «без великого князя ведома"7. В новой редакции Летописца, созданной во второй половине 1550-х гг. и отразившейся в Патриаршем списке и (начио ная с 1542 г.) в списке Оболенского Никоновской летописи, в текст были внесены комментарии риторического характера, призванные еще сильнее обличить произвол бояр-правителей, раскрыть низменные мотивы их поведения. Так, в рассказ о конфликте князей Шуйских с кн. И. Ф. Вельским по поводу раздачи думских чинов осенью 1538 г. была вставлена фраза: «И мно-гые промежь их (бояр. — М. К.) бяше вражды о корыстех и о племянех их, всяк своим печется, а не государьскым, ни земьсскым"9.
Определенная тенденция содержалась не только в комментариях, подобных вышеприведенному, но и в самом отборе фактов, достойных упоминания: характерно, что в официальном московском летописании не упомянуты такие важные мероприятия, как губная реформа10 или поместное верстание рубежа 30-х — 40-х гг. XVI в. По существу вся внутриполитическая жизнь страны от смерти Елены Глинской до царского венчания сведена там к придворным интригам, боярским распрям и бессудным расправам. В таком контексте вполне оправданным выглядел обобщающий вывод редактора-составителя летописи второй половины 1550-х гг.: «всяк своим печется, а не государьскым, ни земьсскым».
Еще более резкая оценка деятельности боярских правителей была дана Иваном Грозным в послании Курбскому: излагая длинный перечень «бед и скорбей», которые ему и его подданным пришлось претерпеть от «воцарившихся» бояр, царь так подвел итоги их правления: «правити же мнящеся и.
7 ПСРЛ. Т. 29. М., 1965. С. 32, 34, 42 и др. О Летописце начала царства и его редакциях см.: Зимин A.A. И. С. Пересветов и его современники. М., 1958. С. 29−41- Клосс Б. М. Летописец начала царства // СККДР. Вып. 2. Ч. 2. С. 20 — 21 (здесь же библиография).
8 См.: Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI — XVII веков. М., 1980. С. 195−196.
9 ПСРЛ. Т. 13. Ч. 1. СПб., 1904. С. 126.
10 На проведение губной реформы откликнулись лишь псковские летописи. См.: ПЛ. Вып. 1.М.- Л., 1941. С. 110- Вып. 2. М., 1955. С. 229−230. строити, и, вместо сего, неправды и нестроения многая устроиша, мзду же безмерну ото всех збирающе, и вся по мзде творяще и глаголюще"11.
Та же характеристика интересующей нас эпохи и почти в тех же выражениях, что и в царском послании, содержалась в другом памятнике первой половины 1560-х гг. — Степенной книге. Здесь в особой главе, названной «О преставлении великия княгини Елены и о крамолах болярских и о митрополитех», обличались «междоусобные крамолы» и «несытное мьздоимьство».
10 бояр, «улучивших время себе» при «младом» государе .
Не останавливаясь подробно на разборе летописных текстов 60−70-х гг. XVI в., подчеркну только, что, как установлено исследователями, основным источником повествования о первой половине царствования Грозного во всех памятниках предопричного, опричного и послеопричного времени — Львовской летописи, Степенной книге, Лицевом своде (Синодальной летописи и Царственной книге), — послужил Летописец начала царства поздней редакции, отразившейся в списках, продолжающих Никоновскую летопись13. При этом фактический материал мог подвергаться сокращению (как в Степенной книге), дополняться известиями других летописей или даже (как в знаменитых приписках к Лицевому своду) ранее не известными подробностями, но концептуальная основа оставалась прежней: это была все та же, созданная во второй половине 1550-х гг. трактовка событий времени малолетства Ивана.
11 ПГК. Л., 1979. С. 28 (Первое послание Грозного, 1-я пространная редакция).
12 ПСРЛ. Т. 21. 2-я половина. СПб., 1913. С. 634.
I ^.
См.: Клосс Б. М. Никоновский свод. С. 201, 225, 228- Морозов В. В. Об источниках Царственной книги (Летописец начала царства) // Летописи и хроники. 1984 г. М., 1984. С. 75 — 87- Шмидт С. О. Российское государство в середине XVI столетия. М., 1984. С. 224 -232- Лурье Я С. Летопись Львовская // СККДР. Вып. 2. Ч. 2. С. 44 — 45- Клосс Б. М. Царственная книга // Там же. С. 506 — 508- Покровский H.H. Афанасий, митрополит // Там же. Вып. 2. Ч. 1. Л., 1988. С. 73 — 79. В недавно изданной монографии В. В. Морозов называет в качестве непосредственного источника Лицевого свода реконструируемый им Свод 1560 г., который, однако, с 1541 г. обнаруживает сходство с Летописцем начала царства, см.: Морозов В. В. Лицевой свод в контексте отечественного летописания XVI века. М., 2005. С. 93. О Степенной книге см.: Сиренов A.B. Степенная книга: история текста. М., 2007; Усачев A.C. Степенная книга и древнерусская книжность времени митрополита Макария. М.-СПб., 2009.
IV, подчеркивавшая при каждом удобном случае эгоизм и своеволие бояр-правителей.
К концу царствования Ивана Грозного угодная ему версия истории боярского «самовластья» была «растиражирована» во множестве текстов. Обвинения, брошенные Иваном IV и его помощниками по летописному делу деятелям 1530-х — 1540-х гг., положили начало историографической традиции, влияние которой не преодолено до сих пор.
Заключение
;
В «заключение, — не повторяя выводовсделанных в ходе данного исследованияя бы хотел взглянуть на поставленные: здесь проблемы в более длительной перспективе:. ведь только так можно попытаться > понять, что в ситуации? 1530-х— 1540-х гг. было уникально, а что — вполне характерно, для российской монархии XVI — XVII вв.
Исходная гипотеза, сформулированная в начале этой диссертационной работы, состояла в том, что основной причиной возникшего в декабре 1533 г. затяжного политического кризиса являлся сам факт малолетства великого князя Ивана, наследовавшего умершему Василию III. Однако в свете проведенного исследования этот тезис нуждается в существенных уточнениях и дополнениях. Дело в том, что в истории Московской Руси XIV — XVI вв. не раз бывали ситуации, когда на престоле оказывался юный или неспособный к самостоятельному правлению государь, однако далеко не всегда это влек-, ло за-собой столь драматические последствия, как в 1530-х — 1540-х гг.
Уместно вспомнить, например, обстоятельства восшествия в 1359 г. на-московский престол девятилетнего княжича Дмитрия Ивановичабудущего победителя на Куликовом поле: каким образом его опекунам и наставникам, (в частности, тысяцкому В.В. Вельяминову) удалось избежать внутренней смуты, т. е. решить задачу, с которой почти два века спустя не справились опекуны юного Ивана IV? Прежде всего, очевидно, что в силу стечения обстоятельств окружению князя Дмитрия Ивановича не пришлось столкнуться со столь остро проявившейся впоследствии династическойпроблемой: после эпидемии чумы в доме Калиты к концу 1350-х гг. оставались только вдовы с маленькими детьми1. Между тем притязания дядей Ивана IV на престол (реальные или только ожидаемые) явились, как было показано? в настоящей работе, главным «нервом» внутриполитической борьбыв 3 0-е гг. XVI в.
1 См.: Кучкин В. А. Дмитрий Донской // Вопросы истории. 1995. № 5−6. С. 62- 63.
Но, наряду с династической проблемой, существовало еще одно" обстоятельство, придававшее особую остроту дворцовым смутам: в отличие от московского княжеского двора XIV в., русское придворное общество-второй четверти XVI в. было гетерогенным: оно состояло из разных по происхождению,* но не уступавших друг другу по знатности групп. Особенно* острое противостояние возникло между титулованной аристократией! СевероВосточной Руси (князьями Шуйскими, Горбатыми, Ростовскими и др.) и недавними выходцами из Великого княжества Литовского (князьями Вельскими, Глинскими и их союзниками). Местническая борьба, взрыв которой пришелся как раз на эпоху малолетства Грозного, стала одним из факторов политического кризиса того времени.
Придворная элита, расколотая на враждующие группировки, остро нуждалась в верховном арбитре, роль которого не мог исполнять юный государь, но ни великая княгиня Елена, ни тем более сменившие ее боярские временщики не справлялись с подобными функциями: в традиции русской государственности, как показало проведенное исследование, не было института регентства.
Эпоху малолетства Ивана IV, ставшую предметом изучения в данной" работе, полезно сравнить с другим периодом недееспособности монарха — временем царствования его сына Федора (1584 — 1598).. В некотором отношении обстоятельства его восшествия на престол напоминают тревожную обстановку декабря 1533 г., когда скоропостижно скончавшемуся Василию III наследовал трехлетний княжич Иван. Характерно, что современные исследователи, полагая, что грозный царь перед смертью поручил Федора заботам опекунского, или регентского, совета, не могут придти к единому мнению о персональном составе этого совета. Эти разногласия очень похожи на споры об опекунах юного Ивана IV, рассмотренные мною в первой главе диссертации: в их основе лежат те же затруднения как источниковедческого, так и концептуального характера2.
Борьба между придворными группировками, вспыхнувшая-вскоре после воцарения Федора, также напоминает события 1530-х гг. Р. Г. Скрынников считает возможным даже говорить о «кризисе власти» применительно к о.
1585—1586 гг. Однако нужно отметить, что этот кризис не был продолжительным и не сопровождался таким количеством жертв и такими потрясениями, как период «боярского правления», которому посвящена данная книга. Умело лавируя между придворными группировками, заключив союз с одними могущественными кланами (прежде всего, Романовыми) и удалив из столицы других (в частности, князей Шуйских), Борис Годунов довольно быстро добился признания своей единоличной власти4. В борьбе с соперниками он охотно прибегал к опалам, ссылкам и тайным расправам, но никто из представителей знати не сложил голову на плахе. Не было во второй половине 80-х и в 90-х гг. XVI в. и дворцовых переворотов, а также грозных мятежей, подобных походу Андрея Старицкого на Новгород в 1537 г.
Размышляя о причинах относительной стабильности, которую Б. Ф. Годунову, в отличие от правителей 30−40-х гг. XVI в., удавалось поддерживать, можно указать на существенные перемены, произошедшие за полвека. Прежде всего, следует отметить упадок удельной системы: Угличский удел, выделенный младшему сыну Ивана Грозного, царевичу Дмитрию, в 1584 г., Л.
С.Ф. Платонов считал, что Иван Грозный «и не думал устраивать формальную опеку над своим сыном Федором» и что «не было ни малейшей нужды в экстренном государственном учреждении», поскольку достаточно было и «ближней думы», в которую входили все родственники молодого царя (Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв. 5-е изд. М., 1994. С. 126). Однако историки конца XX в. в духе институционального подхода склонны и в данном случае видеть создание «экстренного государственного учреждения» — регентского совета, хотя источники и не позволяют однозначно определить его состав и функции, см.: Скрынннков Р. Г. Россия накануне «смутного времени». М., 1980. С. 10−11- Зимин A.A. В канун грозных потрясений. М., 1986. С. 104−108- Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584−1605 гг.). СПб., 1992. С. 30.
3 Скрынников Р. Г. Россия накануне «смутного времени». С. 30−39.
4 О пути Б. Ф. Годунова к единоличной власти см.: Скрынников Р. Г.: 1) Россия накануне «смутного времени». С. 30−39, 55−64, 108−119- 2) Борис Годунов. М., 1983. Гл. 2, 3, 7. был бледной тенью прежних уделов Московского" дома^ существовавших еще в 30-е гг. XVI в.
Кроме того, нужно учесть перемены, в ереде правящей элиты. К 1533 г., который служит нижней хронологической гранью настоящего исследованияпридворная? иерархия^ еще не вполнесложилась, институт местничества* находился, в процессе.становления. Группировки знати различного: происхождения оспаривали друг у друга право на первые места в Думе, в армии и за государевым столом. В отсутствие верховного арбитра, которым не мог быть малолетний Иван IV, местнические споры часто не получали разрешения, и стороны, не имея других аргументов, прибегали к насилию. За последующие 50 лет титулованная и нетитулованная знать пережила немало испытаний. Старые счеты ушли в прошлоек концу царствования Ивана Грозного возникла новая линия противостояния — между старинной аристократией^ худородными! опричными и «дворовыми» выдвиженцами?. Сама аристократия также изменилась: она стала служилой, более зависимою от Короны, чем раньше6. Как показал А. П. Павлов, Борис Годунов, руководствуясь интересами1 знати в целом, провел реорганизацию государева двора, чиновная структура которого была приведена в соответствие с родовитостью служилых людей. Восстановление местнической традиции, поколебленной было опричными «экспериментами» Ивана Грозного, в сочетании с политической стабильностью обеспечили Годунову поддержку основной части придворной аристократии7.
Судьба престола в немалой степени зависела также от позиции служилых людей. «Шатость» детей боярских, как было показано в первой части исследования, придала особую остроту политическому кризису 30-х — начала 40-х гг. XVI в. Но в. конце указанного столетия не заметно никаких признаков ¿-вовлеченности служилой? массы, в борьбу придворных группировок. Похоже, тот факт, что на престоле в 1584—1598 гг. находился неспособный к.
5 См.: Павлов А. П. Государев двор. С. 28−29.
6 Флоря Б. Н. Иван Грозный. М., 1999. С. 394. 1 Павлов А. П. Государев двор. С. 37—43. самостоятельному правлению царь, не смущал присягнувших ему на верность дворян и детей боярских. По мере того, как учет земли и службы приобретал всё более централизованный характер и сосредотачивался в руках приказной бюрократии, утрачивалась личная связь между рядовыми помещиками и государем, важная еще в начале великого княжения Ивана IV. Разумеется, до тех пор, пока существовала монархия, символическим адресатом службы оставался царь. Но на практике карьера и вознаграждение за службу какого-нибудь сына боярского зависели не от государевой милости, а от расположения воевод и исправной работы приказного аппарата. Поместная армия повиновалась тому, кто отдавал ей приказы от царского имени.
Как видим, политический кризис вовсе не был обязательным следствием восшествия на престол недееспособного монарха. Если правитель пользовался неограниченным доверием царя и мог привлечь на свою сторону, как удалось Борису Годунову, лидеров влиятельных придворных кланов, ему было по силам поддерживать в стране относительную стабильность и порядок. Возросшая мощь государственного аппарата и отлаженная система служебно-местнических отношений облегчали царскому шурину решение этой непростой задачи. Таким образом, своим успехом Борис Годунов в немалой степени был обязан централизации управления и усилению роли государева двора в жизни страны — процессам, происходившим в течение многих предшествующих десятилетий. Указанные перемены в структуре общества и государства объясняют, на мой взгляд, контраст между бурной эпохой малолетства Ивана Грозного и относительно спокойно прошедшим царствованием Федора Ивановича, от имени которого правил Борис Годунов. При этом, разумеется, не стоит сбрасывать со счетов и личные таланты царского шурина, который проявил себя как выдающийся политик.
Сравнение интересующего нас периода с предшествующими и последующими эпохами малолетства или недееспособности государя позволяет сделать вывод о том, что причины политического кризиса, охватившего страну в 30−40-е гг. XVI в., коренились в сочетании нескольких факторов: наличии нерешенной династической проблемы (присутствии претендентов на престол по боковой линии) — гетерогенности придворной элиты и неясности местнического статуса разных по происхождению групп знатиа также отсутствии института регентства.
В' связи с важной для данного исследования проблемой регентства уместно поставить вопрос о том, получила ли эта коллизия разрешение в последующие годы: сложился ли в дальнейшем в России институт регентства, ведь, как известно, в конце XVI и в XVII в. на престоле не раз оказывались юные или недееспособные монархи?
Здесь в первую очередь на память вновь приходит Борис Годунов, официально получивший титул правителя, который по существу означал то же самое, что и латинский термин «регент». Из всех государственных деятелей допетровской Руси этот титул, пожалуй, более всего подходил именно Годунову. По объему властных полномочий он намного превосходил «государыню великую княгиню Елену», правившую в 1530-х гг. за своего малолетнего сына Ивана. Власть Елены Глинской, как мы помним, была существенно ограничена. В частности, ее родным братьям был закрыт доступ к придворным чинам и к должностям полковых воевод. Между тем Б. Ф. Годунов быстро обеспечил блестящую карьеру своим родственникам: уже к лету 1584 г. в Думе, помимо самого Бориса Федоровича, было еще четверо Годуновых8.
Другой, еще более важный показатель могущества правителя — полученное им право самостоятельных сношений с иностранными державами. Елена Глинская таким правом не обладала. А Борис Годунов на основании особых «приговоров» царя с боярами получил в 1588—1589 гг. привилегию писать от своего имени крымскому хану, императору Священной Римской империи, английской королеве и иным государям9.
8 Павлов А. П. Государев двор. С. 33.
9 Подробнее см.: Скрынников Р. Г. Россия накануне «смутного времени». С. 110.
Означают ли все эти успехи Годунова, что в России 80−90-х гг. XVI в. сложился, наконец, институт регентства? Думаю, на этот вопрос следует ответить отрицательно. Дело в том, что по существу неограниченные полномочия были даны лично Борису Годуновуисключительность его положения' специально подчеркивали русские посланники за рубежом: так, в 1594 г. посол к персидскому шаху кн. А. Д. Звенигородский при случае должен был объяснить, что «Борис Федорович не образец никому», так как «он государю нашему. шурин, а великой государыне нашей. брат родной и потому в такой чести у государя живет"10 (выделено мной. — М. К). Правление Годунова при царе Федоре Ивановиче не стало впоследствии прецедентомдолжность регента так и не появилась в номенклатуре московских придворных чинов. И когда в дальнейшем на троне вновь оказывались монархи, которые по молодости или по состоянию здоровья не могли, заниматься государственными делами, тому, кто претендовал на роль правителя, приходилось заново выстраивать отношения с придворной элитой и договариваться с ней о пределах своих полномочий.
Так, Михаил Федорович, избранный на царство в 16-летнем возрасте, сначала вверил управление родственникам матери — боярам Салтыковым, а с 1619 г., с момента возвращения из польского плена его отца, митрополита Филарета (тогда же поставленного в патриархи), он добровольно делил с ним верховную власть. Соправительство было оформлено так же, как в 1530-х гг. это сделала Елена Глинская: в течение 14 лет (до смерти Филарета в 1633 г.) в стране было два «великих государя»: царь и патриарх1.
В первые годы царствования Алексея Михайловича всюполноту власти сосредоточил в своих руках его «дядька» (воспитатель) боярин Борис Иванович Морозов. Финансовые эксперименты правителя и его помощников (в частности, введение налога на соль), произвол и мздоимство морозовских креатур привели к июньскому восстанию 1648 г. в Москве. Биограф* царя.
10 Цит. по: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты. С. 134—135.
11 Подробнее см.: Козляков В. Н. Михаил Федорович. М., 2004. С. 120−122, 159−163, 234 237.
Алексея Михайловича, И. Л. Андреев, проводит параллели между этим бунтом и восстанием москвичей в 1547 г., на исходе эпохи «боярского правлеч.
12 ния". Действительно, черты сходства налицо: всеобщее возмущение-против, временщиков (в 1547 г. в этой роли, как мы помним, выступали Глинские, а в 1648 г. — Б. И: Морозов и его сообщники), страх и растерянность молодого государя, восприятие происходящего как Божьего гнева-за пре-" грешения правителей и т. д.
Впоследствии, достигнув зрелого возраста, Алексей Михайлович стал много времени уделять государственным деламон лично руководил Тайным приказом, работал с бумагами и нередко собственноручно писал грамо-ты-распоряжения13. Но его сын Федор, заняв отцовский престол в 1676 г., вновь передоверил важнейшие дела своим советникам. Как показал в своем исследовании П. В. Седов, реформаторская деятельность начала 1680-х гг. проходила по существу без личного участия царя14.
Упомянутые выше эпизоды конца XVI — XVII в. возвращают нас к одной из ключевых тем этой работы — к проблеме делегирования власти царя его советникам и к вопросу о месте и функциях государя в российской монархии допетровского времени. Один из выводов данного исследования состоит в том, что повседневное управление страной вполне могло осуществляться и без прямого участия великого князя или царя. Опыт XVII столетия подтверждает это наблюдение: дела шли своим чередом и при юном, и при взрослом государе, даже если последний по каким-то причинам самоустранялся от управленческих забот.
Вообще пора уже отрешиться от мысли, будто при самодержавном строе любой правительственный шаг предпринимался по воле царствующего монарха. Верно то, что всё делалось от его имени, но степень реального участия^ самодержца государственных делах варьировала в очень широких пределах. С одной стороны, государь мог, подобно Алексею Михайловичу.
12 Андреев И. Л. Алексей Михайлович. М., 2003. С. 105−106.
13 Там же. С. 394−396,414−415.
14 Седов П. В. Закат Московского царства. СПб., 2006. С. 384−385. во второй половине 1650-х — первой половине 1670-х гг. вникать в мельчайшие детали административного и военного управления15, а с другой — в периоды малолетства или недееспособности царя, нередкие в XVI—XVII вв., его роль сводилась к представительским функциям: присутствию на посольских приемах, участию в церковных церемониях и процессиях. Но значит ли это, что в подобные периоды ослабевала сама самодержавная власть, как порой утверждается в литературе?16.
Полагаю, что, если под самодержавием понимать не просто неограниченную личную власть царя, а определенный тип государственного устройства, политическую систему, то едва ли можно говорить о каких-то принципиальных изменениях этой системы в зависимости от возраста или умственных способностей лиц, занимавших в XVI—XVII вв. русский престол. Вряд ли, например, есть основания сомневаться в том, что Борис Годунов с конца 1580-х гг. правил вполне самодержавно — от имени и вместо царя Федора Ивановича, который, по иронии судьбы, стал первым в истории России государем, официально принявшим титул «самодержца».
Но обстоятельства могли сложиться и по-другому, если правитель был не в состоянии консолидировать и взять под контроль придворную элиту, расколотую на соперничающие группировки, и если в борьбу «верхов» вмешивалась «третья сила» (будь то провинциальные дети боярские в 30— 40-е гг. XVI в. или стрельцы в конце XVII в.). Власть такого правителя оказывалась непрочной и недолгой, а страна оказывалась в состоянии политического кризиса. Первый подобный кризис разразился в эпоху «боярского правления», которой посвящена эта книга. Нечто похожее происходило и в 80-е гг. XVII в., когда на престоле оказались два мальчика — братья Иван и Петр Алексеевичи, от имени которых правила их сестра царевна Софья. Обстоятельства ее прихода к власти вызывают в памяти эпизоды придворной.
15 И. Л. Андреев привел многочисленные примеры занятий Алексея Михайловича бумажной рутиной, включая собственноручную правку сотенных списков, распределение дворян и детей боярских по полкам, назначение караулов и т. п. (Андреев И. Л. Алексей Михайлович. С. 404).
16 См.: Седов П. В. Закат Московского царства. С. 6, 551, 552. борьбы, предшествовавшие началу правления Елены Глинской. Сравнение двух эпох царского малолетства, разделенных полутора веками, позволяет сделать некоторые наблюдения относительно интересующей' нас здесь проблемы регентства.
Сходство между двумя правительницами заметно уже в том, что они обе пришли к власти в кризисной обстановке, использовав с выгодой для себя политическую конъюнктуру. Елена Глинская, как мы помним, стала «государыней», т. е. соправительницей своего сына-государя, после августовских арестов 1534 г. и устранения опекунов-душеприказчиков, назначенных ее покойным мужем Василием III. Царевна Софья в своих политических притязаниях также не могла опереться ни на традицию, ни на завещание прежнего монарха (царя Федора Алексеевича), ни на какой-либо другой правовой акт. Дорогу к власти ей открыло кровавое восстание стрельцов 15−17 мая 1682 г. и последовавшее затем по их требованию провозглашение царями юных Ивана и Петра Алексеевичей (вместо одного Петра, избранного царем еще в конце апреля, сразу после смерти Федора Алексеевича). Но упрочить свое положение правительница смогла только осенью того же года — после казни ich. И. А. Хованского, главы Стрелецкого приказа, с сыном Андреем и после приведения к покорности стрельцов17.
Характерны также попытки легитимизировать задним числом власть царевны Софьи — подобно тому, как это делалось в летописании XVI в. в отношении великой княгини Елены. В известном сочинении Сильвестра Медведева, «Созерцании кратком лет 7190, 91 и 92, в них же что содеяся во гражданстве», принятие Софьей на себя бремени власти приурочено к 29 мая 1682 г. и представлено как удовлетворение ею прошения малолетних братьев-царей Ивана и Петра Алексеевичей, патриарха Иоакима и челобитья «всего Московского государства всяких чинов всенародного множества людей». Цари якобы «изволили великого своего и преславнаго Российского.
17 Подробнее см.: Хьюз Л. Царевна Софья. СПб., 2001. С. 91−99, 110−122- Бушкович П. Петр Великий. С. 131−139. царства всяких государственных дел правление вручити сестре своей, благородней государыне царевне и великой княгине Софии Алексеевне, со многим прошением — для того, что они, великие государи, в. юных летех, а в великом их государстве долженствует ко всякому устроению многое правле-18 ние". Этот выбор мотивируется в сочинении С. Медведева великой мудростью царевны (при этом обыгрывается значение греческого имени «София»), так что кроме нее, дескать, «правити Российское царствие никому невозможно». В конце концов Софья милостиво снизошла к прошению царственных братьев и патриарха и к челобитью бояр и «всяких чинов» людей, и «той превеликий труд восприяти изволила». Она «указала» боярам, окольничим и всем думным людям «видати всегда свои государские пресветлые очи, и о всяких государственных делах докладывать себе, государыню, и за теми делами изволила она, государыня, сидети з бояры в полате», — пишет С. Медведев19. I.
Однако этот рассказ представляет собой такую же фикцию, как и утверждение официальной московской летописи середины XVI в., будто Василий III перед смертью приказал своей супруге, великой княгине Елене, держать «скипетр великия Руси до возмужения сына своего» и возложил на нее «все правъление великого государства"20. На самом деле, как выяснено в историографии, Елена Глинская стала единоличной правительницей вопреки воле покойного мужа, и произошло это после многомесячной придворной борьбы. Что же касается Софьи, то, как показал A.C. Лавров, запись в записной книге Разрядного приказа, оформившая передачу власти царевне, — а г | именно на этот источник ссылается С. Медведев в своем рассказе , — была.
22 сделана никак не раньше осени 1682 г., уже после казни князей Хованских .
1R.
Россия при царевне Софье и Петре I: Записки русских людей / Сост. А. П. Богданов. М., 1990. С. 94.
19 Там же. С. 95.
20 ПСРЛ. Т. 29. М., 1965. С. 9, 10. 1.
Россия при царевне Софье и Петре I. С. 93. 22 Лавров A.C. Регентство царевны Софьи Алексеевны: Служилое общество и борьба за власть в верхах Русского государства в 1682—1689 гг. М., 1999. С. 73−77.
С октября 1682 г., по наблюдениям того же исследователя, в царских указах наряду с именами «великих государей» Ивана и Петра Алексеевичей появляется и имя их сестры — «великой государыни, царевны, и великой княжны Софии Алексеевны"23.
Мы видим здесь ту же формулу соправительства, которую в свое время использовала великая княгиня Елена, а впоследствии — патриарх Филарет: как и в предыдущих случаях, реальная правительница, царевна Софья, приняла титул «государыни», как бы сравнявшись по статусу с братьями-царями. Уникальность ситуации заключалась лишь в том, что в течение почти семи лет в стране номинально было три «великих государя»!
Но соправительство и регентство — это не одно и то же: Софья Алексеевна носила титул государыни и, судя по всему, хотела быть ею на деле, т. е. хотела царствовать24. Между тем ни объем, ни срок ее полномочий не были регламентированы каким-либо правовым актом. После того, как молодые цари женились (Иван — в январе 1684 г., Петр — в январе 1689 т.), правление Софьи стало всё больше походить на узурпацию власти ставших уже взрослыми ее братьев. Дальнейший ход событий хорошо известен: августовский переворот 1689 г. положил конец правлению царевныодни ее советники (в частности, кн. В.В. Голицын) были отправлены в ссылку, другие (как Ф.Л. Шакловитый) казнены, а сама она вскоре вынуждена была уйти в монастырь25.
Таким образом, приходится констатировать, что проблема регентства, а точнее говоря, проблема отсутствия этого института, впервые остро проявившаяся в эпоху политического кризиса 30−40-х гг. XVI в., не была решена и в последующие полтора столетия. Очевидно, формирующееся самодержавие было несовместимо даже с временным ограничением полномочий государя, независимо от его возраста и состояния здоровья. Вакуум власти,.
23 Там же. С. 76.
24 О подобных амбициях правительницы и, в частности, о гравюрах, на которых Софья изображена с короной на голове, см.: Хыоз Л. Царевна Софья. С. 281.
25 Подробнее о перевороте 1689 г. см.: Лавров A.C. Регентство царевны Софьи Алексеевны. С. 157−190. возникавший в периоды малолетства-или недееспособности царя, заполнялся ad hoc, каждый раз по-новому, исходя1 из соотношения сил между придворными группировками. Тем самым по существу консервировался средневековый' порядок, существовавший во многих королевствах Европы, но уже в XIV в. уступивший там место законодательной регламентации регентства.
Отсутствие регентства было проявлением институциональной слабости московской монархии, особенно заметной в моменты смены лиц на престоле. Как показывает опыт XVI-XVII столетий, государь оставался единственным источником легитимной власти, и от его способности контролировать придворную элиту зависела стабильность этой политической системы. Попытки кого-либо из его окружения хотя бы временно присвоить себе указанную прерогативу монарха в случае его малолетства или недееспособности зачастую приводили к вспышкам насилия и другим* кризисным явлениям.
Проблема регентства и ее грозный спутник — дворцовые перевороты, впервые заявившие о себе в годы малолетства Ивана Грозного, оставались ахиллесовой пятой самодержавия и в XVI столетии, и в «просвещенном» XVIII веке. Уместно напомнить, в частности, о том, что официальная опека Верховного Тайного совета (а фактически — князя А.Д. Меншикова) над юным императором Петром II просуществовала всего четыре месяца — с начала мая до начала сентября 1727 г., а регентство герцога Э.-И. Бирона при малолетнем Иоанне Антоновиче продлилось еще меньше — лишь три недели (с 18 октября по 8 ноября 1740 г.). В обоих случаях хрупкая политическая конструкция была разрушена очередными дворцовыми переворотами.
Но не только* перевороты и отсутствие института регентства сближают эпохи, разделенные двумя столетиями, и выявляют их внутреннее родство: в том же ряду следует назвать и феномен фаворитизма. Именно в связи: с пе.
9 fx.
См.: Курукин КВ. Эпоха «дворских бурь»: Очерки политической истории послепетровской России, 1725 — 1762 гг. Рязань, 2003. С. 125 — 135,281 -287. риодом «боярского правления» 30-х — 40-х гг. XVI в. впервые появилось понятие «временщик"27, которое в исторической памяти прочно ассоциируется' теперь с XVIII — началом XIX вв.
Если прослеживать связь времен в терминологии, то нельзя’не упомянуть, еще одно слово, ставшее впоследствии самой распространенной характеристикой московской приказной бюрократии XVIГ столетия: речь-идет о «волоките». Впервые в известных мне источниках это знаменитое словечко встречается опять-таки в эпоху «боярского правления», а точнее — в указной.
Ой грамоте Ивана IV на Вятку, посланной в марте 1546 г.
Но жалобы на «волокиту», без которых с тех пор не обходится ни одно столетие в истории российской администрации, не должны заслонять от нас важную стабилизирующую роль приказного аппарата в управлении страной.
Как показало проведенное исследование, административно-хозяйственная сфера обладала определенной долей автономии по отношению к носителю верховной власти и придворной элите. Этим обстоятельством, на мой взгляд, объясняется тот факт, что «корабль» государственного управления не пошел ко дну во время «дворцовых бурь», бушевавших в 30 —.
Впервые это слово в форме «в (е)ременник» встречается в материалах Стоглавого собора, причем со ссылкой на недавнюю эпоху «боярского правления». Так, в одном из царских вопросов к собору («О ружных попех») говорилось: «.да в нынешняа лета веремен-ники причли к соборам своих попов и ругу, и милостыню из нашие казны устроили» (здесь и далее выделено мной. — М. К.). Соборный ответ на этот вопрос гласил: «А кото-рыя ружныа попы и диаконы веременники в нынешние лета причли к соборам своих попов и диаконов, да и ругу им, и милостыню из царьскиа твоея казны устроили без твоего царьского ведома — и тех всех попов и диаконов отставити и руги им царьскиа не дава-ти.» (Емченко Е. Б. Стоглав: Исследование и текст. М., 2000. С. 263, 408). Кто имелся в виду под этими «временниками», ясно видно из речи царя на том же соборевпоминая свое детство, он говорил: «И тако боляре наши улучиша себе время — сами владеша всем царством самовластно, никому же възбраняюще им от всякого неудобнаго начинаниа.» (там же. С. 246).
0R.
В мартовской 1546 г. грамоте, адресованной наместнику Верхнего Слободского на Вятке кн. Д. Д. Ухтомскому, упоминается, в частности, тяжба слобожан с жителями соседнего Шестаковского городка: «.всего деи тем слобожаном городцким и волостным людем от тех шестаковцов в наместничем корму и в земских розрубех и в сторожех в три года доспелося убытка и с московскою волокитою сорок рублев" — далее наместнику предлагалось судить слобожан с шестаковцами и «управу» им учинить «безволокитно» (Труды Вятской УАК 1905 г. Вып. 3. Вятка, 1905. Отд. III. С. 88. Выделено мной. -М.К.).
40-е гг. XVI в. Полагаю, что данное наблюдение с определенными коррективами может быть распространено и на другие эпохи потрясений в истории.
ОО * 1 страны, будь то Смута или дворцовые перевороты конца'.ХУТ1-го и второй четвертиХЛТП в.
Одним из следствий этой относительной самостоятельности приказного-аппарата было то, что логика и последовательность административных преобразований, проводимых в стране в XVI в., мало зависели от личности монарха, как и от того, какая именно группировка знати господствовала в тот или иной момент при дворе. Как было показано в заключительной главе диссертации, введение губных старост и иных выборных органов для сыска разбойников в конце 1530-х гг. стало лишь одной из мер — зачастую непоследовательных и плохо согласованных друг с другом, — предпринимавшихся центральной властью на протяжении конца XV — первой половины XVI в. и направленных на обуздание преступности. В итоге хронологические рамки так называемой губной реформы остаются размытыми, а ее изначальные цели и масштабы проведения дают простор для самых различных предположений.
Но сказанное о губной реформе в значительной мере справедливо и в отношении ряда других преобразований в России XVI в.30 Так, не утихают споры о земской реформе: этапах ее проведения, степени завершенности,.
11 специфике осуществления в разных регионах страны. И вот уже более.
0 О.
Характерно, что новейший исследователь московской приказной системы начала XVII в., Д. В. Лисейцев, пришел к убедительному выводу о том, что аппарат центрального управления продолжал эффективно работать и в тяжелейших условиях Смуты: несмотря на многократную насильственную смену верховной власти, кризиса системы государственных органов не наблюдалось (Лисейцев Д. В. Приказная система Московского государства в эпоху Смуты. М.-Тула, 2009. С. 584).
30 См. подробнее: Кром М. М. Хронология губной реформы и некоторые особенности административных преобразований в России XVI века // ИЗ. Вып. 10 (128). М., 2007. С. 373 — 397, особенно с. 390 — 392.
31 См., например: Аракчеев В. А. Земская реформа XVI века: общероссийские тенденции и региональные особенности // Отечественная история. 2006. № 4. С. 3 — 11. двухсот лет продолжается дискуссия о дате царского указа, положившего, по мнению многих ученых, начало крепостному праву в России32.
Очевидно, исследователям предстоит переосмыслить логику и ход преобразований XVI — XVII вв. Как были возможны перемены в позднесредне-вековом обществе, сознательно ориентированном на сохранение «старины» и настороженно относившемся к любым нововведениям? И подходит ли для описания преобразований той эпохи термин «реформы», взятый из лексикона XIX — XX вв.?33.
Подобные вопросы предполагают особое внимание к политической культуре изучаемой эпохи, т. е. к принятым тогда неписаным нормам поведения, категориям и ценностям. Дальнейший прогресс в изучении политической истории России возможен также, на мой взгляд, на путях исследования разнообразных практик властвования, административных будней, о которых немало говорилось в этой работе.
32 Обзор дискуссии см.: Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII века. Комментарии / Под ред. Н. Е. Носова и В. М. Панеяха. JL, 1987. С. 66 — 76 (коммент. Р. Б. Мюллер и Ю.Г. Алексеева). Из новейших работ см.: Флоря Б. Н. Об установлении «заповедных лет» в России // Отечественная история. 1999. № 5. С. 121 — 124- Аракчеев В. А. «Заповедные годы» на Северо-Западе России: историография, источники, методы исследования // Отечественная история. 2004. № 3. С. 128 -140.
33 Размышления на эту тему изложены в статье: Krom M. Les reformes russes du XVIe siecle: un mythe historiographique? // Annales. Histoire, Sciences Sociales. 64e annee, n° 3 (maijuin 2009). P. 561−578.
