Самозванцы: их роль в истории России

Актуальность настоящего курсового исследования. Важнейшей предпосылкой смутного времени стал хозяйственный кризис конца ХVI в., убыль тяглового населения, т. е. несущего «тягло» — налоги в пользу государства, увеличение налогового и феодального бремени. Тенденция к закрепощению крестьян, ухудшение жизни холопов создавали взрывоопасную общественную ситуацию.

Самозванец — человек, претендующий на то, чтобы занять семиотически значимое в данной культуре место, может утвердить свои притязания лишь путем диалога с носителями той же культурной традиции. Это предопределяет изначальный диалогический принцип построения самозванческой легенды, которая могла реализоваться лишь на фоне спора, противопоставления и сопоставления, когда действия противоположной стороны — реплики собеседников — трансформируясь, вплетаются в сюжет, становясь материалом для дальнейшего развертывания повествования, и, вместе с тем, — главным условием существования. Неизвестных самозванцев не бывает, говоря иначе, если человек, претендующий на иную социальную и культурную роль в обществе, не был замечен, его притязания не вызвали отклика у окружающих значит, им была избрана неудачная стратегия такого диалога.

Если судьбы самых известных русских самозванцевЛжедмитрия I и Лжедмитрия II — довольно часто и подробно излагаются историками, то сюжеты о провинциальном самозванчестве как о явлении, глубоко характерном для этой эпохи, позволяющем проникнуть в ее сущность, остаются зачастую вне поля зрения ученых.

Изучение природы самозванчества существенно важно для постижения процесса становления общественного сознания и позволяет глубже понять его характерные особенности, поскольку выступления самозванцев способствовали осознанию народом своей роли в государстве.

Цель настоящей работы изучение роли самозванцев в истории России.

Задачи работы:

— анализ понятия и сущности самозвачества;

— исследование деятельности известнейших самозванцев в России;

— анализ основных исторических событий, связанных с влиянием самозванцев.

Глава 1. Понятие «самозванцы».. Самозванчество как исторический феномен

Большой интерес для понимания глубинных основ осознания смуты в России в начале XVII века представляет выполненный А. И. Яковлевым анализ взглядов авторов публицистических произведений тех лет. Ученый пришел к выводу о необратимой трансформации общества из аморфного образования к организованной структуре, осознающей всеобщую ответственность за государство и каждого гражданина в отдельности .

К.В.Чистова самозванчество интересует с позиции проявления определенных качеств социальной психологии народных масс (по замечанию Б. А. Успенского, К. В. Чистова больше занимает общественная реакция на самозванца, т. е. акцент сделан именно на веру в царя). Ученый предлагает сюжетную схему действий самозванцев, точнее, их «второго типа»: т.н. царя-избавителя («первый тип» — религиозно-мессианский). К. В. Чистовым анализируются легенды об избавителях, бытовавшие в 1606—1614 гг. .

Б.А.Успенский рассматривает самозванчество как культурно-исторический феномен, имевший в России немалую специфику, связанную с особым восприятием царской власти, как обладавший божественной природой .

А.М. Панченко думает, что с воцарением Бориса Годунова падает незыблемый авторитет царской власти, появляется мысль о соперниестве с ее носителями, которые сами могут рассматриваться как незаконные, и, как следствие, появляются самозванцы. Ученый перечисляет многочисленных «лжецарей» (хотя и не полностью), действовавших на арене Смуты .

Хорошо известно, что феномен самозванчества принадлежит не только русской истории. Еще в VI в. до н.э. мидийский жрец Гаумата принял имя царя-ахеменида Бардии и правил восемь месяцев, пока не был убит заговорщиками-персами. С тех пор на протяжении тысячелетий разные люди, обитатели разных стран принимали имена убитых, умерших или пропавших без вести правителей. Судьбы самозванцев были несходными, но большинство из них ждал печальный конец расплатой за обман чаще всего становились казнь или заточение.

В русском самозванчестве много уникального. Сакрализация царской власти в общественном сознании русского средневековья не только не препятствовала распространению этого явления, но и способствовала ему. Уже в титулатуре первого российского самозванца Лжедмитрия I проявляются элементы религиозной легенды о царе-избавителе, царе-искупителе, проповедь которой в XVIII в. была широко развита скопцами, почитавшими своего пророка Кондратия Селиванова одновременно и как Петра Третьего, и как Христа.

Не менее примечательны и та огромная роль, которая принадлежит самозванцам в отечественной истории XVIIXVIII вв., и активная регенерация этого явления в конце XX в. С культурологической точки зрения феномен русского самозванчества уже изучался, но исследование его далеко не закончено. Остается еще много нерешенных вопросов в истории этого явления да и вряд ли когда-нибудь все они будут решены. Одна из наиболее загадочных страниц в истории самозванчества его истоки.

Определенно можно указать на несколько явлений как социального, так и внутриполитического характера, подготовивших самозванчество. К. В. Чистов и Б. А. Успенский отметили, что социально-психологический фон широкого распространения самозванчества возник благодаря сакрализации царской власти и популярности утопических и эсхатологических представлений в XVIIXVIII вв. Указывалось и на другие причины этого явления, например на «отречение» Ивана Грозного от трона и провозглашение царем Семена Бекбулатовича и на последовавшее чере двадцать лет воцарение Бориса Годунова, рожденного быть подданным, а не царем.

Л.А.Юзефович допускает возможность того, что Григорий Отрепьев мог знать о судьбе португальского самозванца, выдававшего себя за короля Себастьяна и казненного в 1603 г.

В России примеры самозванчества до Григория Отрепьева неизвестны, однако можно указать на один примечательный случай из дипломатической практики конца XVI в., при котором одно лицо выдавалось за другое. Во время осады Нарвы в 1590 г. шведы вступили в переговоры с русской армией, которой командовал боярин Борис Годунов, и запросили «в заклад дворянина доброго», т. е. представителя знатного рода. Годунов приказал взять у шведов «в заклад» ротмистра Иволта Фриду, а в Нарву послать стрелецкого сотника Сульменя Грешнова, «а сказать ево дворянином добрым». Вел переговоры думный дворянин Игнатий Петрович Татищев лицо довольно значительное при дворе. Вскоре был произведен еще один размен заложниками в обмен на сына нарвского воеводы Карла Индрикова в Нарву был послан псковский дворянин Иван Иванович Татищев, «а сказали ево Игнатью [т.е. И.П.Татищеву] родным братом».

Впрочем, еще более серьезный обман применили еще раньше и сами шведы. В 1573 г. перед царским гонцом В. Чихачевым предстал на королевском троне не Юхан III, а королевский советник Х.Флемминг. Сделано это было с тем, чтобы выманить у гонца царскую грамоту; король опасался принять в свои руки очередное «невежливое» послание Ивана Грозного. Конечно, в описанных случаях трудно усмотреть прямые аналогии с самозванчеством Лжедмитрия I, но, как можно видеть, практика обмана, подмены была принята в дипломатии XVI в.

Еще один элемент самозванчества легенда о потаенном младенце, грядущем на отмщение своим обидчикам, также проглядывает в

определенном хронологическом отдалении от событий Смутного времени. Австрийский посол С. Герберштейн, посещавший Россию в 1514 и 1526 гг., рассказывая о разводе Василия III с его первой женой Соломонией (Соломонидой) Сабуровой, записал и придворную сплетню, будто Соломония, заточенная в Суздальском Покровском монастыре, родила сына, названного ею Георгием. Великий князь немедля снарядил комиссию для расследования этого слуха, но бывшая великая княгиня не допустила до себя онарших слуг: «она, говорят, ответила им, что они недостойны видеть ребенка, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери».

Приведенные параллели хотя и расширяют представления о питательной среде русского самозванчества, но, конечно, не разъясняют генезиса этого явления.

Начинать рассказ о самозванчестве как о факторе русской истории следует, на мой взгляд, не с Лжедмитрия I, а с его первого последователя Лжепетра. Именно Лжепетр, в отличие от Лжедмитрия I, может считаться подлинно народным самозванцем, порожденным казачьей средой. Не случайно С. Ф. Платонов авантюру Лжедмитрия I рассматривал в контексте событий первого этапа Смуты боярской Смуты, а с воцарения Василия Шуйского, одним из деятельнейших противников которого стал Лжепетр, вел отсчет периода «открытой общественной борьбы».