Язык и музыка как смыслообразующие звуковые формы культуры

Актуальность темы

исследования. Особенность философии культуры состоит в том, что в ней осуществляется рефлексия относительно содержания культуры на путях рационально-теоретического мышления. По словам Э. Кас-сирера философское постижение культуры «не удовлетворяется конечным продуктом, но желает понять и тот особый способ производства, который производит данный продукт. Ведь от этой производительной активности, от длящейся и постоянно возобновляемой работы духа зависит в конечном счете не только язык, но и миф, и религия, и искусство. Понять и прояснить это для каждой отдельной отрасли духовной деятельности человека, понять во всей ее индивидуальности и особенности, во всей неповторимости формы и способа существования должна философия"1. Тем самым философия направляет свои усилия на уяснение условий существования культуры и ее форм и стремится обнаружить их сущность.

Знаково-символические системы, в которых представлен человеку мир, их интерпретацию, необходимо выделить в особую область. Актуальность нашего изучения языка и музыки как знаково-символических звуковых смысло-образующих систем вызвана односторонностью существующих к ним подходов и основанных на этих подходах исследований. Они в основном проводятся в позитивистском ключе, а те, которые ведутся в русле герменевтики, зачастую не опираются на конкретный материал, отказываются от дефиниций, уходят в тавтологии.

Парадокс современной философии культуры состоит в том, что изучение культурных феноменов ведётся в рамках социологии и социальной философии, психологии, семиотики, эстетики без должной опоры на достижения таких философских дисциплин как онтология и гносеология. Однако без такого обращения представляется сложным определение сущностных признаков культурных феноменов, а также сохранения целостностного подхода к ним.

1 Кассирер Э. Лекции по философии и культуре//Культурология. XX век: Антология М., 1995. С. 111.

В самом факте наличия или отсутствия геометрического подобия между художественными, научными или иными образами, какими пользуется культура, и отображаемыми в них объектами (природными или социальными), содержится слишком серьезное качественное различие в способах и результатах освоения человеком действительности, чтобы философия могла этот факт игнорировать.

Историки, семиологи при подходе к этой проблеме подчеркивают противостояние устных и письменных форм культуры. М. Мак-Люэн, автор знаменитой «Галактики Гутенберга», считает, что мы погружены в неразбериху и состояние неустойчивости, поскольку существуем одновременно в двух противоположных формах общества и опыта, мировоззрения и самовыражения. Такое разделение культур, по мнению У. Эко, существовавшее еще во времена средневековья, определяло различия между теми, кто способен был читать рукописи и, значит, критически осмысливать религиозные, философские и научные вопросы, и теми, кто воспитывался исключительно посредством образов в соборе — отобранных и обработанных их творцами. Мак-Люэн утверждает, что с наступлением электронной эры наступает эпоха абсолютной «власти визуализации».

На уровне обыденного сознания не всегда удается осознать, что те информационные фрагменты, которые мы наблюдаем на экране и которые в силу этого для нас очевидны и выглядят как единственно объективные, на самом деле являются скомпонованными. В результате если текст как некоторая система понятий предоставляет человеку возможность аналитической работы над ним, то визуальные средства могут навязывать индивиду конкретное восприятие информации, которое рационально контролируется им в меньшей степени, что создает невиданные ранее возможности для манипулирования сознанием как отдельного человека, так и общества в целом.

Успешное существование экранной культуры само по себе отражает тенденцию к усилению роли обыденного (или массового) сознания в современной культуре, когда повседневные представления заполняют собой все культурное пространство. Само это пространство теряет свою разнородность, и образы обыденного (массового) сознания равномерно заполняют егохотя особенностью индивидуального сознания является то, что оно способно отражать объективную реальность не только посредством общезначимых представлений и понятий, но и более непосредственно: через личностно-экзистенциальные образования (личностные смыслы), которые существуют как средоточие невербального смысла в культуре.

Таким образом, исследователи разных научных областей актуализируют специфику современной культуры. В то же время собственно философских исследований существенных отличий визуальных и звуковых форм культуры, насколько можно судить, не проводилось.

В дополнение к сказанному надо отметить, что в связи с нарастанием в современной музыкальной сфере противоречивых тенденций назрела необходимость общефилософского исследования музыкального образа в аспектах теории и истории культуры. Разнообразие музыкальной практики, в которой, с одной стороны, наблюдается чрезвычайное распространение и «потребление» образцов «масскультуры», а с другой — все большее усложнение языка профессионального серьезного творчества, потребовало изучения музыки в ее диспо-зиционности по отношению к другой звуковой форме культуры — языку. Часто авербальность музыки принимается за асемантичность. Необходимость утверждения содержательной, смысловой нагруженности музыкального искусства обосновывает намерение автора включиться в дискуссию на эту тему. Темпо-ральность, как одна из главных характеристик музыки, нуждается в новом он-то-гносеологическом объяснении. Поэтому, считает диссертант, философский анализ современного состояния культуры должен основываться на выявлении сущностных, глубинных «механизмов» построения ее звуковых форм, разрушение «экранной» культурой которых ведет к иному сценарию развития смыс-лообразования в духовной сфере.

Возможное решение проблемы смыслообразования в перспективе показало бы, что все ценности и оценки (эстетические, этические, религиозные.) являются производными, вторичными от смысла как такового (абстракции смысла). Автор считает, что решение этой проблемы позволит также построить теорию познания без ссылок на сверхприродный дух как эталон человеческого сознаниянайти переходные ступени между эмоциональной и рассудочной сферойнадлежащее место в гносеологии для веры, убеждений, воли и т. д., и, кроме того, на новом уровне обсуждать проблемы высших ценностей — добра, красоты, истины, блага, счастья.

Степень разработанности проблемы. Настоящая работа представляет собой исследование, проделанное на стыке таких наук, как философия культуры, гносеология, музыковедение, эстетика, а также таких дисциплин как семиология, лингвистика, психология и традиционная логика, фоносемантика. Междисциплинарные исследования сейчас достаточно широко распространены. Можно назвать философов, семиологов, лингвистов, в особенности представителей аналитической философии, а также музыковедов, труды которых получили, несомненно, культурологическое звучание и составили вклад в теорию и историю культуры. Это, например, Ф. де Соссюр, Л. Витгенштейн, У. Эко, Т. де Мауро, М. Фуко, Ж. Делез, Ф. Гваттари, Ж. Деррида, Х.-Г. Гадамер, С.-К. Лангер, среди отечественных мыслителей это А. А. Потебня, А. Ф. Лосев, Ю. С. Степанов, А. Н. Портнов, Э. А. Тайсина и др. Их идеи пополнили наши представления о генезисе культуры, механизмах трансляции и интерпретации культурных текстов, специфике культурных феноменов. Интересны исследования М. Парри различий устных и письменных обществ, устной и письменной поэзии как диаметрально противоположных форм культуры. Дальнейшее развитие этой проблематики как различие визуальных и слуховых форм мышления и организации опыта в обществе и политике представлено в работах М. Мак — Люэна. В отечественной философии культуры такой подход практически отсутствует.

Существующие основные походы к языку — рефликсивно-аналитический (Л.Витгенштейн), онтологический (К.Маркс, М. Хайдеггер), лингво-логический (Ф. Де Соссюр, Ж. Деррида, А.А. Потебня), семиотический (У.Эко, Ч. С. Пирс, Ч. У. Моррис и другие) акцентируют внимание на различных ролях и ипостясях языка в культуре, сходных только в одном: язык является системой знаков особого рода, центральной, по отношению к которой все другие языки будут определяться как псевдо-языки, квази-языки и т. д. Однако дальше начинаются разночтения. Для объединения весьма разнородных философских исследований языка периода «лингвистического поворота» использовались разные термины, в частности, «неопозитивизм», который был вытеснен позднее названием «аналитическая философия». Аналитическая философия подразумевает анализ употребления языковых знаков и выражений в качестве источника постановки и решения философских проблем. Понятие анализа в этом смысле было введено в XX веке в работах Б. Рассела и Дж. Мура и развито в «Логико-философском трактате» Л.Витгенштейна. Таким образом, произошел переход от одного объекта исследования к другому: от человека и мира к языку, на котором можно говорить о человеке и мире. Фактически основной задачей философии в таком понимании стало решение семантических проблем языка. Семантика приходит к следующим принципам:

1. Слово не тождественно вещи, которую оно называет.

2. Языковой знак не может полностью и адекватно представить соответствующий объект, или, иначе говоря, языковое выражение не дает полной картины реального явления.

3. Анализируя естественный язык, мы еще больше удаляемся от реальности. Передать реальность с помощью языка невозможно.

В рамках аналитической философии выделяются два основных направления: философия логического анализа и лингвистическая философия.

Философствующие логики отвлекаются от языка в целом и фиксируют свое внимание и научный интерес на изолированном знаке. Лингвистическая философия, напротив, концентрирует внимание на содержательном анализе обыденного языка, пытаясь устранить (или, вернее, «расширить») норматив его употребления.

Философствующие лингвисты объявляют своим объектом язык как таковой, то есть систему знаков, по отношению к которой изолированный знак является лишь элементом и не анализируется как самостоятельная глубокая сущность, таящая в себе загадки смысла. Среди основных представителей философии логического анализа Б. Рассел, «ранний» Витгенштейн, представители Венского кружка, львовско-варшавской логической школы и некоторые другие. Источниками лингвистической философии стали работы Дж. Мура и «позднего» Витгенштейна («Философские исследования»).

Диссертант акцентирует внимание на том, что в рамках этой традиции не уточненными остаются механизмы интерпретационного процесса, отсутствует серьезная экспликация уровней внутреннего содержания языка в сознании, не назван способ представленности мира в языке. Работы «позднего» Витгенштейна посвящены изучению обыденного языка и прояснению механизмов его употребления и семантики.

Другая традиционная проблема, а именно проблема знака, значения и смысла в настоящее время грозит приобрести характер «вечной». Несмотря на усилия десятков и даже сотен ученых и прошедшие сотни лет, она так и не получила общепризнанного целостного философского объяснения. В то же время сама история культуры есть передача ее эйдосов через определенный механизм придания смыслов, поэтому опыт решения данной проблемы необходим.

Попытки философского изучения природы музыки и осмысления ее с точки зрения философских категорий начинаются со времен древних греков (пифагорейцы, Платон, Аристотель), продолжаются в средние века (Августин, Боэций, Дж. Царлино, В. Галилей), в трудах немецкой философии (А.Шопенгауэр, Ф. Ницше, Ф. Шеллинг, Г. В.Ф.Гегель), формалистов (Э.Ганслик, Р. Циммерман), франкфуртской школой (Т.Адорно), в трудах по семиотике и символизму (С.-К. Лангер), отечественными философами и музыковедами (А.Ф. Лосев, В. Медушевский, Б. Яворский, Б. Асафьев, А. Швейцер, М. Аркадьев, А. Горохов, Т. В. Чередниченко, В. К. Суханцева, И. А. Герасимова, А. Б. Денисова, Е. В. Синцов, Т. Ю. Гордеева и другие).

Тем не менее, несмотря на разработку различных аспектов музыки как формы культуры (музыкальное содержание, музыкальный образ как вид художественного образа, общие вопросы музыки как вида искусства, ее положение в системе искусств, феномен музыкального звука), систематические научные труды по вопросу сущности музыки как звуковой формы культуры практически отсутствуют. Преобладают узко специализированные исследования отдельных сторон музыки или музыкального произведения или общеэстетические исследования, решающие проблемы искусства. Следует также отметить и недостаточность подхода к определению музыкального образа с точки зрения музыковедения или эстетики. Расплывчатость, полисемантичность дефиниций, характеристик, их «нестыковка», отсутствие общих знаменателей в соответствующих работах показывают необходимость расширения представления о генезисе музыкального образа с позиций гносеологии и онтологии, что позволит рассмотреть его сущность, структуру и функции.

Объектом диссертационного исследования являются язык и музыка как звуковые смыслообразующие формы культуры, предметом — диспозицион-ность языка и музыки (их сходство и противопоставленность) в аспектах семиотики и феноменологии.

Цель и задачи исследования

Основной целью диссертационной работы является установление закономерности проявления смысла в звучащих формах культуры — языке и музыке. Ее достижению служит постановка и решение следующих задач:

1) спецификация категорий формы и содержания в концептуальном поле семиотики;

2) демонстрация подобия и различия звучащих форм культуры;

3) прояснение процедуры обнаружения сущностной (философской) картины мира в культурных феноменах языка и музыки;

4) анализ одной из основных характеристик человеческого бытия, а именно, темпоральности через музыкальный образ и категорию Dasein.

Методологической и теоретической основой исследования стали философские и культурологические концепции о происхождении языка и музыки, об истоках их развитияконцепций, изучающих язык и музыку как знаковую системутруды по семиотике, лингвистике, фоносемантике, психологии восприятия.

В ходе рассмотрения проблемы понимания и смысла мы руководствовались идеей развертывания понимания как онтологического определения человеческого бытия, что потребовало изучения как теоретико—философского, так и социально-психологического аспектов указанной проблемы, которые представлены в рамках семиотики, феноменологии, герменевтики, экзистенциализма.

В связи с этим методологической основой исследования стали:

— идеи о бытии как месте (или моменте) пребывания сущего (Г.В.Ф.Ге-гель, К. Маркс, М. Хайдеггер, и др.);

— научные концепции о произвольности/непроизвольности, конвенцио-нальности/неконвенциональности языкового знака (В.Гумбольдт, А. А. Потеб-ня, Ф. де Соссюр, У. Эко и др.) — V.

— положения о соответствии организационной структуры знаков объектам действительности (Аристотель, Л. Витгенштейн, Э. Гуссерль и др.);

— феноменология Э. Гуссерляконцепция герменевтики Х.-Г. Гадамера, диалектика Г. В. Ф. Гегеля.

Научная новизна работы и теоретическая значимость:

— впервые тематизируется диспозиция языка и музыки как «звучащих» форм культуры в аспекте их смыслообразующей роли в духовном мире;

— раскрываются философские основы конструирования смысла средствами языка и музыки;

— применяется комплексный культурологический подход, объединяющий приемы герменевтики, семиотические техники, феноменологические практики и диалектические принципы с целью конкретизации традиционного философского онто-гносеологического подхода к языку и музыке;

— выявляются семантические характеристики звуковых синтагм (речевых высказываний, музыкальных фраз) во временном аспекте.

Тезисы, выносимые на защиту:

— Язык и его знаки являются топосом рождения смысла и значения в их лексическом воплощении, чему помогает способность языка к абстрагированию и обобщению (генетические родство мышления и языка), а для музыки концептуальное содержание (понятия, суждения, умозаключения и пр.), которое в ней, несомненно, может быть обнаружено, не представляет собой имманентно данной «местности» (в аристотелевском категориальном смысле).

— Язык является образом мира на уровне системы и мировоззренческой интерпретации этой системы, но на уровне отдельных языковых знаков он произволен, конвенционален, не имеет родового сходства с обозначаемым. В отличие от языка, музыка является топосом бытия смысла в его целостнонерасчле-ненности (кроме программной музыки), где восприятие/представление еще не отделены от понятийно-идейного содержания и они вместе — от мелодического, художественного оформления, т. е. музыка в большей мере обладает достоинством непосредственного переживания сущности человеческого бытия.

— Звучащие формы культуры способны передать сущность времени, в отличие от наглядно-изобразительных форм с элементами звучания (кино и театр), которые передают явление времени. Последние передают время опосредованно, через пространство, тогда как музыка и язык — непосредственно. В отличие от незвуковых форм культуры, язык и музыка сохраняют привилегию непосредственного явления времени в его реальной «развертке», т. е. это явление, сопровождающееся его восприятием и осмыслением, конгруэнтное течению физического порядка протекания процессов одного вслед за другим.

— Существует закономерный переход от феноменального к существенному, то есть от форм проявлений смыслов в различных культурных сферах к философской рефлексии и далее — языку интерпретации самой рефлексии. Потому на этом уровне субъект познания созерцает сущность через феномен. Однако эта сущность не неподвижная субстанция, а процесс, отношение, связь, закон, всеобщий род, а раз так — то и причина.

— Смыслы конституируют онтологию Мира и онтологию Культуры. Именно благодаря смыслам Мир представлен в его целостности. Благодаря осмысленности, которая подразумевает личностное участие человека в конструировании мира, его сопричастности культурным смыслам, преодолевается хаос чувственных впечатлений, и мир является нам как целостная структура, как живой онтологизированный текст, созданный человеком.

— Возникнув, точнее, будучи открытым или изобретенным, смысл выступает скрепляющим началом человеческого бытия и сознания, мира культуры и всего мироздания. Смыслы образуют идеальное измерение бытия, то есть саму духовную культуру. Полная характеристика смысла имеет вид модели, представляющей собой подобие «квинтового круга». Диспозиционность языка и музыки состоит не только в вербальности/авербальности, но и в том, что субстанция языка — смысл, а субстанция музыки — переживание смысла бытия.

Научно-практическая значимость диссертации заключается в генерализации результатов различных философских и научных исследований.

Полученные результаты и выводы служат философской основой для развития фоносемантической транскрипции единой картины мира, открывают новые стороны образного познания действительности. Философско-теоретический характер работы позволяет использовать ее в общеобразовательной практике. Междисциплинарный характер исследования позволяет его применить более широко — в культурологии, теории музыки, лингвистике. Развиваемые диссертантом положения включены в практику преподавания общего курса философии и культурологии.

Апробация работы.

Существенные аспекты содержания настоящей работы изложены в 9 публикациях автора и апробированы в сообщениях и докладах, с которыми автор выступала на международной научной конференции «Социальное знание: формации и интерпретации» (г. Казань, 1996 г.), на третьем международном симпозиуме «Феномены природы и экология человека» (г. Казань, 1997 г.), на конференции «Современный мир и богословские науки» (г. Казань, 1998 г.), на международной научной конференции «Кому принадлежит культура? Общественные науки и перспективы исследования социокультурных перемен» (Казань, 1998 г.), на международной научно-практической конференции «Интеграция отечественной высшей школы в мировое образовательное пространство» (Казань, 2003 г.), на итоговой конференции молодых ученых и специалистов Казанского государственного педагогического университета (апрель 2004 г.). Список опубликованных результатов исследования:

1. Философы XX века: Мартин Хайдеггер // Методическая разработка. — Казань, КГПУ, 1996, 17с. (в соавтарстве).

2. Язык как явление культуры в традиции феноменологии и экзистенциализма// Тезисы международной научной конференции «Социальное знание: формации и интерпретации». — Казань, РЦМС КГУ,.

1996, С. 28 (в соавторстве).

3. Язык и сознание в традиции феноменологии и экзистенциализма // Статья в сборнике по материалам международной научной конференции «Социальное знание: формации и интерпретации». — Казань, РЦМС КГУ, 1996, С. 87 — 92 (в соавтарстве).

4. Основные проблемы радикального искусства // Тезисы II Республиканской научной конференции молодых ученых и специалистов. — Казань, 1996. С.25—26.

5. О смысле феномена // Тезисы и доклады третьего международного симпозиума «Феномены природы и экология человека». — Казань,.

1997, С. 96.

6. Процесс интерпретации музыки как текста // Тезисы Международной научной конференции «Кому принадлежит культура? Общественные науки и перспективы исследования социокультурных перемен». — Казань, 1998, С. 98.

7. Проблема смысла в герменевтической парадигме // Статья в сборнике по материалам Казанской историко-богословской конференции «Современный мир и богословские науки». — Казань: издание Казанской Духовной семинарии, 1999. С. 90−96.

8. Концепции современного естествознания // Учебно — методическое пособие для дистанционного обучения. — Казань, ТИСБИ, 2000. 51с.

9. Процесс образования и процесс понимания // Статья в сборнике по материалам Международной научно-практической конференции «Интеграция отечественной высшей школы в мировое образовательное пространство». — Казань, Академия управления ТИСБИ, 2003. Часть 1. С. 332−340.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав (в каждой три параграфа), заключения и списка использованной литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В процессе генерации, существования и реификации всех «объектов» и проявлений культуры язык и музыка совместно занимают незаменимую позицию и исполняют специфическую ответственную роль, будучи изначально звучащими, акустическими ее (культуры) формами. Современная цивилизация когда-то пошла по пути эксплуатации в основном зрительных, визуальных форм и средств познания и практической деятельности по освоению действительности, чему в высшей степени способствовала письменная графика, изобразительное искусство и в особенности изобретение книги, а впоследствии компьютера. Сегодня, по оценкам психологов, физиологов, других представителей естественных наук, делающих своим главным предметом человеческое восприятие (а есть серьезные основания считать его базой и «стартовой площадкой» сознания вообще), до 90% информации обеспечивается человеку его зрительной способностью, и только 7% - слухом. На долю остальных рецепторов приходятся компенсаторные, вспомогательные единицы процентов. Это вытеснение слуха, осязания и т. д., произошедшее в истории человечества относительно недавно, вероятно, серьезно трансформировало природу человека, но не изменило ее нацело. Достаточно сравнить патологию, связанную с потерей зрения и с потерей слуха: незрячий человек сохраняет (если он имел ее до своего несчастья) всю силу своего интеллекта, в то время как при наступившей глухоте она резко ослабевает. Не останавливаясь специально на психофизиологических проблемах, составляющих научный базис для изучения феноменальной роли тех или иных средств и форм развития материальной и духовной культуры, личности, социума в целом, отметим, что для философии чрезвычайно важно исследование познавательных, коммуникативных, эмоционально-экспрессивных и иных возможностей акустико-аудиальных сфер человеческого бытия и связанных с этим бытием закономерностей существования духовного мира. Визуальные формы культуры, при всей своей эвристической мощи, не заменяют и не в силах заменить все другиев частности, потому, что зрение всегда и в принципе фиксирует восприятие (сознание) на явлении и кажимости, и только абстрагирующая способность мысли (начиная с обособления геометрического подобия тел и фигур от заключающего это подобие материального субстрата) совершает гегелевский скачок от феномена как фрагмента картины мира (Пирс сказал бы, «фанерона») к невидимой сущности познаваемого объекта, в то время как звуковые формы, лишенные наглядной изобразительности, а потому и неизбежности упомянутой фиксации на феноменальном, генетически и логически находятся в принципиально иной роли и ситуации обретения, присвоения, порождения смысла. Вероятно, было бы преувеличением сказать, что для языка и музыки путь к сущности короче и прямее, чем для картины или книги, экрана или архитектурной композициитем более было бы ошибкой считать, что акустико-аудиальные коды культуры обходятся без проявлений, существуя непосредственно как сущности. Однако в самом факте наличия или отсутствия геометрического подобия между художественными, научными или иными образами, какими пользуется культура, и отображаемыми в них объектами (природными или социальными), содержится слишком серьезное качественное различие в способах и результатах освоения человеком действительности, чтобы философия могла этот факт игнорировать.

С другой стороны, находясь в общем топосе звучащих форм культуры и в этом отношении будучи противопоставленными визуальным (и иным) культурным кодам и знаково-символическим системам вообще, язык и музыка, при несомненном родовом сходстве, имеют множественные видовые отличия. Поэтому целью нашего диссертационного исследования было не только характерологическое отграничение языка и музыки от визуальных средств, но в большей степени сравнение и различение, т. е. установление диспозиционности этих сущностных форм человеческого бытия и сознания, которая задается фактом имманентного порождения лексического (понятийного) значения в языке и, со своей стороны, фактом интерференции смыслов в музыкальную сферу в процессах интерпретации культуры разных стран, народов, исторических периодов и т. д. при сохраняющейся возможности их порождения в программной музыке, в высших духовных достижениях человечества, подобных симфоническому tutti, имеющих, по определению, философский смысл.

В ходе нашего исследования мы пришли к нескольким выводам.

— Устанавливаемая со времен Аристотеля максима относительно того, что язык является системой знаков sui generis, периодически атакуется со стороны релятивистски настроенных философов, лингвистов, культурологов и со стороны ортодоксально—материалистистически мыслящих ученых в силу скрытой двойственности этой максимы. Релятивисты, вполне соглашаясь с тем, что любой культурный код есть система знаков, то есть является результатом условного соглашения, чувствуют прямо противоположную интенцию самого Аристотеля: считать язык — сам язык, не на уровне слова и предложения, но на уровне системы — образом мира. (С изучения этой позиции начинал Витгенштейн, с именем которого связано понятие «лингвистического поворота» в гуманитарной науке XX века). Ортодоксы же от философии, сталкиваясь с конвенцией знака, выказывают тревогу по поводу обремененности семиотики агностицизмом (или, по крайней мере его возможностью, «дорогой к.»).

Сообразуясь с двойственностью упомянутой максимы (язык является и не является системой знаков, язык является образом мира на уровне системы и мировоззренческой интерпретации этой системы, но на уровне отдельных языковых знаков он произволен, конвенционален), мы избираем семиотический подход для исследования языка как феномена и сущностной формы культуры, учитывая сходство и различие между образом и знаком.

— В отличие от незвуковых форм культуры, язык и музыка сохраняют привилегию непосредственного явления времени в его реальной «развертке», т. е. это явление, сопровождающееся его восприятием и осмыслением, конгруэнтное течению физического порядка протекания процессов одного вслед за другим.

— В отличие от музыки, язык и его знаки являются топосом рождения смысла и значения в их лексическом воплощении, чему помогает способность языка к абстрагированию и обобщению (генетические родство мышления и языка), а для музыки концептуальное содержание (понятия, суждения, умозаключения и пр.), которое в ней, несомненно, может быть обнаружено, не представляет собой имманентно данной «местности» (в аристотелевском категориальном смысле) — она нуждается (если нуждается) в интеллектуальной интерпретации, и поэтому для исследования музыки более подходит герменевтика с её «кругом», «горизонтом жизненного мира» и т. п. Языковой знак имеет двоякую интенцию, познавательную (как носитель смысла) и коммуникативную (как транслятор значения). Музыкальный знак является носителем смысла, в этом его познавательная интенция.

— В отличие от языка, музыка является топосом бытия смысла в его цело-стнонерасчлененности (кроме программной музыки), где восприятие/представление еще не отделены от понятийно-идейного содержания и они вместе — от мелодического, художественного оформления, т. е. музыка в большей мере обладает достоинством непосредственного переживания сущности человеческого бытия.

Музыка — это средство познания мира, но особое средство — пониманиепереживание. Музыке присуща и процессуальность, это роднит ее с другими темпоральными по своей природе искусствами — театром и кино. Однако ее ненаглядность, неизобразительность ставит ее ближе к языку, чем другие виды искусства. Музыка существует в особой системе координат, важнейшими измерениями которой являются звуковое пространство и время. Оба измерения составляют первичные, родовые свойства музыки, хотя специфическим для нее является только первое — звуковысотность. Ее суггестивная способность открывает человеку переживание времени, а значит, и Бытия.

— Когда языковой текст становится герменевтическим, замкнутым, появляется исполнение, интерпретациякогда мы можем говорить об «игре» смыслов, как в музыке, адекватным подходом будет герменевтика. Субстанция, которую можно извлечь из «говорения как высказывания», то, что язык «скрыто раскрывает» нам, предстает перед нами как объект познания, в ходе которого сущность оборачивается явлением. И если пристально «вглядываться» в это новоявленное, то можно вычленить до времени скрытое, тот есть новый смысл.

Смысл можно уподобить хоре как «месту» в процессе человеческого познания, потенциально содержащим в себе весь космос ценностных ориентаций, способных быть экзистенциальными установками человека.

Рождение новых смыслов в изобразительном искусстве требует новизны формы, поскольку форма — это отвлеченность от содержательных признаков в сторону существенных. В отличие от визуальных форм культуры, музыка способна представить бытие «Я» как переживание и как форму чистого смысла, своеобразного рода «умный экстаз» (термин Тайсной Э.А.), еще не оформленный в значениях языка. Однако только язык способен превратить это неявное знание в явное и тем самым постичь сущность этого переживания, т. е. создать эйдос.

Рассмотрение сущности человеческого бытия и бытийственной сути культуры возможно только через соотнесенность сущности — эйдоса (смыслового содержания) культуры и существования (бытийного переживания человеком смысловой данности культуры), а также через сферу проявленности смыслового горизонта мира.