Пермский текст в русской культуре и литературе XX века

Общая характеристика работы.

В основе нашей работы лежит стремление понять Пермь, город и край, в их литературной и, шире, семиотической проекции: как целостный феномен русской культуры, как речь и как сообщение. Иными словами, как своеобразный гетерогенный текст русской культуры. Пермский текст находит свое выражение, в частности, в литературных произведениях, но и сам влияет на них, выступая таким образом как текстопорождающее начало. Изучение литературной жизни в тесной связи с символической репрезентацией территории в пространстве национальной культуры представляется сегодня актуальным и в научно-методологическом и, особенно, в практическом отношении. Понимание локуса (города, территории, края) как текста позволяет по-новому, с учетом локальной семантики, интерпретировать многие литературные произведения, с одной стороны, и содержательно представляет принципиально новый, территориальный, аспект историко-литературного процесса, с другой. В прагматическом плане изучение территории в ее символическом, текстуальном аспекте открывает технологичные подходы к воздействию на процессы культурного развития территории, становление самосознания локального сообщества и репрезентации территории в культуре и информационном пространстве. Таков в целом замысел работы.

В последнее десятилетие сфера гуманитарного, в том числе филологического, изучения отечественной культуры заметно расширилась — по материалу и фактографической основе прежде всего. История русской культуры предстаёт теперь значительно более многообразной, насыщенной и противоречивой. Может быть, более всего это бросается в глаза, когда мы обращаемся к истории русской литературы, где в научный оборот вводятся новые факты, заставляющие пересматривать и уточнять сложившиеся историко-литературные концепции — сказалось снятие идеологических и политических барьеров и критериев. Собственно, только сегодня мы впервые начинаем представлять себе подлинные контуры истории русской литературы XX века.

Но дело не только в том, что гуманитарное знание освободилось от идеологических и политических ограничений, препятствовавших объективному научному изучению истории литературы. Предметом анализа литературоведов и культурологов становятся, наконец, явления, которые ранее находились вне сферы исследовательского внимания — не столько по политическим или идеологическим, сколько по методологическим причинам и ценностным установкам. Можно сказать, что в области историко-литературных исследований (и это резко отличает их от лингвистики, фольклористики, медиевистики) до самого последнего времени господствовал избирательный, ценностно-иерархический подход к материалу. Из сферы исследований априорно исключались те пласты литературного наследия и аспекты литературной жизни, которые признавались (и, в сущности, предвзято) заведомо лишенными эстетической, художественной ценности, а следовательно, не стоящими внимания науки. Именно поэтому мы до сих пор не имеем сколько-нибудь солидных трудов по творчеству многочисленных писателей так называемого «второго ряда», исчерпывающих биобиблиографических справочников по всем (а не избранным) писателям России, нет у нас солидных исследований громадного массива популярной беллетристики, владевшей в своё время вниманием читательской массы и в немалой степени влиявшей на литературные вкусы, и более тогомоделировавшей поведенческие схемы и нормы. Нами не изучены малые газетно-журнальные жанры поэзии и прозы и, наконец, ещё до сих пор отрывочны и не систематизированы наши знания по литературной жизни провинции. Разумеется, вопрос о художественной ценности литературного явления важен, но он один не может определять выбор предмета исследования.

Свидетельством преодоления избирательного, ценностно-иерархического подхода к изучению истории литературы становится, в частности, развитие литературной регионалистики. Эта область исследований нуждается в применении современных комплексных методов исследования. В настоящей работе предлагаются достаточно разработанные в отечественной и зарубежной науке, но не апробированные (в своей целостности) применительно к изучению культурной жизни локусов структурно — семиотический и культурологический методы. Тем более, что сама жизнь подталкивает к естественному сближению названных нами проблем с одной стороны, и способов изучения — с другой: ведь сегодня культурно-историческая и семиотическая однородность (глубокая, вплоть до внутригородской топонимики и более частных систем номинации) советского пространства все более разрушается. Она сменилась пестротой культурно и исторически разнородных территорий, интенсивно генерирующих собственные знаковые системы. Спонтанность этого процесса сопровождается и вполне сознательными попытками влиять на ход и направление семиотических изменений.

Последнее десятилетие в истории России, помимо экономических, политических и социальных сдвигов, отмечено настоящим семиотическим взрывом. Его следствия обширны. В гуманитарных дисциплинах этот процесс привел, в частности, к возрастанию роли региональных исследований. Темы культурной жизни провинции сделались едва ли не конъюнктурными. Они попали и в сферу влияния политических и экономических амбиций местных властных структур. Однако количественный рост работ в этом направлении не сопровождался адекватной специализацией методологии и понятийного аппарата — в этом как раз состоит одна из задач нашей работы.

Определяя цели представленной работы, отметим, что изучение культурной и, в частности, литературной жизни любого исторического локуса, в нашем случае — Перми, может осуществляться в двух взаимосвязанных аспектах. С одной стороны, изучение «областного литературного гнезда» (используя термин Н. Пиксанова) предполагает изучение его культурной жизни: истории становления профессиональной литературной деятельности, организации литературных союзов, формирования собственной литературной критики, деятельности газет и журналов, творчества местных писателей, динамики отношений края и центра, определения вклада края в общий литературный процесс. С другой стороны, возможно исследование того, как избранный локус становится темой и предметом литературного изображения, как складывается его образ, как он связан с культурно-исторической спецификой края и как он влияет на наше восприятие этого края. Понятно, что в этом случае нас интересует не только творчество собственно местных писателей, но любое литературное изображение локуса, вне зависимости от того, кем оно предпринято.

Именно этот, второй аспект, станет предметом анализа. В этом смысле наше исследование встраивается в ряд иных, составивших почтенную традицию в науке.

О возросшем интересе к изучению культуры русской провинции в ее историческом развитии и современных реалиях свидетельствуют многочисленные публикации научно-популярного характера, появление специализированного журнала «Российская провинция», проведение масштабных научных конференций, таких, например, как «Мифы провинциальной культуры» (Самара, 1992) и особенно цикла Международных научных конференций по изучению культуры российской провинции, организованных под эгидой научного совета по мировой культуре РАН.1 Об определенной степени концептуализации проблемы свидетельствует ряд монографий, посвященных исследованию культурной жизни отдельных регионов страны: «Литературные места Ульяновской области» К. А. Селиванова (Саратов, 1969), «Сибирь и литература» Г. Ф. Кунгурова (Иркутск, 1975), «Литературный Иркутск: Очерки, литературные портреты, этюды» В. П. Трушкина (Иркутск, 1981), «Литературно-общественное движение в русской провинции: Воронежский край в эпоху Чернышевского» О. Г. Ласунского (Воронеж, 1985) и др. Словом, изучение литературной жизни локальных сообществ и территорий вновь возвращает литературному краеведению утраченный в конце 1920;х годов статус научной дисциплины в системе литературоведческих знаний.

В целом литературная регионалистика накопила уже серьёзный опыт исследований литературной жизни исторически сложившихся краев России. Особенно масштабная работа проделана по изучению истории русской литературы в Сибири, в районах центральной России. Так, О. Г. Ласунский предпринял систематическое описание литературно-общественного движения в воронежском крае середины XIX в., Б. А. Чмыхало осмыслил закономерности литературной жизни Сибири периода ХУИ — начала XX в., Л. Г. Беспалова проанализировала развитие литературного процесса в Тюменском крае в XIX веке. Чрезвычайно интересен опыт работы авторов региональных энциклопедий: вятской, самарской2.

Пермскому краю повезло на этот счет меньше, современных обобщающих исследований, системно описывающих культурную жизнь Перми, пока не существует. Глубокие работы П. С. Богословского 1920;х годов, к сожалению, не нашли продолжателей, работы краеведов, ценные порой в фактографическом отношении, как, например, публикации Д. А. Красноперова, и не претендуют, кажется, на статус научного исследования.

Отмечая несомненные успехи литературной регионалистики, нельзя не признать, что в ее развитии пока преобладает эмпирический, описательный подход. Сказывается недостаточная разработанность теоретической основы таких исследований, учитывающих специфичность массового литературного материала. В связи с этим особый интерес приобретает опыт краеведения 1910;1920;х гг. Именно тогда в работах Н. К. Пиксанова, И. М. Гревса, Н. П. Анциферова, П. С. Богословского формировались методологические принципы краеведческих исследований. Они отстаивали системно-комплексный подход к изучению культуры исторически сложившихся регионов, городов, рассматривая их как целостные историко-культурные организмы разного уровня. Идеи и интуиции этих учёных получили современное развитие в работах представителей тартусско-московской семиотической школы Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, Вяч. И. Иванова, в отдельных работах Д. С. Лихачева. Разработанное исследователями тартусско-московской семиотической школы понятие «петербургского текста» (и, конечно, его содержание) сегодня все больше обнаруживает свои эвристические возможности и высокую прикладную ценность.

Обращаясь к анализу пермского текста, мы опираемся именно на эту методологическую традицию. Опираясь на работы краеведов 1910;1920;х годов, а также труды Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, Вяч.И. Иванова о «петербургском тексте» и семиотике города, используя современные лингвистические представления о «сверхтексте» как особом объекте изучения, мы будем исходить из гипотезы, что историко-культурную жизнь любого исторически развитого локуса (города, региона) можно описать как процесс становления и эволюции особого «локального текста», который формируется как существенное смысловое единство всех «высказываний» о данном локусе и закрепляется в культурном сознании как целостный образ места, оказывая формирующее влияние на его восприятие. Иными словами, анализируя корпус тестов о Перми, мы попытаемся выявить и описать «пермский текст» как суммарный результат литературной жизни Перми (и шире — опыта речи о Перми во всех ее жанрах, не только художественном), определить степень его развития.

Разумеется, полное решение такой задачи требует комплексного историко-культурного анализа, ибо любой «локальный текст» формируется как результат культурной деятельности в целом, его исследование требует привлечения и анализа данных фольклора, топонимики, истории, градостроительства и т. д. Но в то же время мы полагаем, что литература в формировании «локального текста» играет едва ли не главную формообразующую роль. (Это подтверждает история «петербургского текста»). Именно литература способна утвердить локальный текст в качестве осознаваемой и опознаваемой культурной реальности, превратить его из факта местного в факт национального значения.

Поэтому материалом исследования в нашей работе становятся тексты культуры разного уровня и статуса: произведения русской литературы от Епифания Премудрого до пермских поэтов 1980;х годов, исторические сочинения XVIIIначала XIX века — от М. Ломоносова до Н. Карамзина, эпистолярная и документальная очерковая проза XIX века — от П.И.Мельникова-Печерского до Д.Н.Мамина-Сибиряка, язык современной пермской прессы, записи городского фольклора и устных рассказов представителей местной творческой интеллигенции, общественных деятелей и пермских старожилов.

Задачи и материал работы обусловили ее структуру. Работа состоит из двух частей. Первая часть «Пермь как текст» посвящена разработке понятия локального текста применительно к Перми. Обосновав «презумпцию текстуальности» как методологический принцип изучения многосоставных и гетерогенных символических образований (в нашем случае — локально приуроченных), мы рассматриваем структуру и семантику пермского текста именно как текста: определяем набор его устойчивых парадигматических значений, которые, разворачиваясь во времени, в процессе коммуникации образуют сложные синтагматические связи и взаимодействия. Здесь же выявляются обусловливающие пермский текст преднаходимые исходные модели и образцы, заданные культурой (например, известная модель русского провинциального города вообще), с учетом которых формируются парадигматические и синтагматические уровни текста.

Итоги работы.

В эссе «По поводу классиков» Борхес рассуждает о том, что нет книг, о которых можно было бы безусловно сказать, что одна абсолютно значима, другая — по определению не заслуживает внимания. Понятие классического произведения географически и исторически относительно. В этой связи Борхес заметил, что хотя и не знаком с малайской или венгерской литературой, но уверен, приведись ему изучить их, в них нашлись бы «все питательные вещества, требующиеся духу"1.

Не так ли обстоят дела с отношением человека к месту своей жизни? Сетования на бедность и пустоту своей среды обитания более чем обыкновенны. Как известно, хорошо там, где нас нет. Но если речь идет об экзистенциально существенном, то каждое место жизни приурочено к бытийному «центру мира». В любом уголке есть все, что надо человеку для жизни и смерти, — «все питательные вещества, требующиеся духу». Мировая символика универсальна. Каждая река — это Река, каждый холм — Гора и каждый город — Город. Дело не в местоположении, а в устройстве нашего зрения, его чувствительности к внутренним формам вещей.

Анализ реализующейся в совокупности текстов речи о месте (в первую очередь, в художественных произведениях) и самого места как речи утверждает нас в мысли о том, что локальный текст, в нашем случае пермский, представляет собой пространство встречи человека с универсальной символикой культуры. Мировая культура не располагается в каком-то ином, внеположном творческому субъекту пространстве, она здесь, в месте твоей жизни, — hic Rhodus, hic salta. Как бы то ни было, но мне, живущему здесь и теперь, мир дан в модусе Перми. Поэтому я и должен понять Пермь именно как состояние мира, что возможно только в живом диалоге с местом. Локальный текст как смысловая структура места жизни создает возможность такого диалога. В то же время локальное не растворяется в универсальном без остатка. Напротив, локальная приуроченность универсального сообщает ему живую конкретность повседневно данного.

На примере Перми мы стремились показать, что каждый локус в своей культурно-исторической жизни генерирует текстуально организованную систему значений — локальный текст. Историческое становление пермского текста представляет собой развитие, многообразное варьирование и постоянное взаимодействие двух семантических доминант: мессиански окрашенной идеи избранности пермской земли и столь же интенсивно переживаемой идеи отверженности и проклятости этого места. Обе они восходят к прототексту Перми — «Слову о житии и учении святого отца нашего Стефана» Епифания Премудрого.

Эти идеи полярны и в тоже время глубоко взаимосвязаны, они по-разному интерпретируют объединяющее их представление о Перми как о бытийном пределе, месте спасения или гибели. В развитии пермского текста идеи избранности и обреченности оказались преимущественно приуроченными к двум основным референциям имени Пермь: Земле и Городу. Эта особенность пермского текста отличает его от петербургского, с которым имеется определенное структурное сходство. Пермь, в отличие от Петербурга, по-прежнему семиотически функционирует (и воспринимается) не только как город, но как особая земля, страна, исполненная тайн и загадок, древняя, хранящая в своих глубинах тайны архаических культур.

Такое восприятие Перми как страны загадок и тайн имеет стойкую традицию. Н. Гумилев разместил действие своей повести «Веселые братья», где смешаны фантастика, этнографический очерк и детектив, в Пермской губернии. Сюда, в глушь, с «зубной щеткой, сотней папирос и томиком Ницше» в котомке приехал его герой Мезенцев. Он рассчитывал найти глухой угол, где можно было бы укрыться от городской суеты, мирно «собирать народные сказки и песни», а попал в «страну безмерно стей», где оказался на границе с неведомым, и в результате отправился с таинственным сектантом-авантюристом на поиски «города, которого нет на карте и который поважнее будет для мира, чем Москва"2. Как Н. Гумилев в конце 1910;х, популярный современный беллетрист С. Алексеев в конце 1990;х размещает действие своего авантюрно-фантастического бестселлера «Сокровище Валькирии» на Пермской земле, в глубинах которой таятся сокровища древних ариев. Совершенно неискушенный в литературе автор «наивной» поэмы «Летали коршуны» Е. Федорова, описывая детские воспоминания об эвакуации из Ленинграда, следует той же, что Гумилев и Алексеев, «литературной формуле»:

В центре древнего Урала Мы остановились, И чудесные картины Нам в Перми открылись.3.

Мы намеренно привели совершенно разнородные и не имеющие никаких внешних связей литературные примеры. Они красноречиво подтверждают живую реальность пермского текста как одного из топосов русской литературы.

Развитие пермского текста в русской литературе XX века свидетельствует о том, что его исторически сложившаяся матрица очень устойчива. Писатели модерна использовали пермский текст, скорее, как часть индивидуального мифа (В.Каменский) или продуктивную основу формирования собственных текстовых значений (Б.Пастернак). Для пермских писателей 1980;90-х годов обострились проблемы личного самоопределения, связанные с местом жизни. Семантическая двойственность пермского текста приводит к многообразной игре его значений, их постоян ной семантической интерференции. Как показывает опыт изучения самосознания локального сообщества в 1990;е годы, исторически актуализируется то одна, то другая доминанта пермского текста. Если в пермской поэзии 1980; первой половины 1990;х годов акцентировано представление о Перми хтонической, инфернальной, то в самосознании творческой интеллигенции второй половины 1990;х явно начинает превалировать мессиански окрашенная идея избранности пермской земли, не получившая, правда, пока своего литературного выражения и реализующаяся в других речевых жанрах.

Изучая пермский текст, мы убедились в большом эвристическом потенциале понятия локального текста. Сфера его применения не ограничивается проблемами изучения литературы. Бесспорным представляется значение исследований локальной семиотики для таких комплексных дисциплин, как краеи городоведение. Понятие локального текста дает возможность перейти от краеведческой описательно-сти и эмпиризма к целостному взгляду на историю города и края. Взгляд на город как текст предлагает методологию целостного изучения территории, поскольку локальный текст образует контекст для каждого отдельно взятого факта местной истории, культуры и искусства. Наконец, опираясь на понятие локального текста, мы можем поставить вопрос о смысле места жизни как реальную культурологическую проблему.

Пермский текст и гуманитарная практика.

Другой аспект нашей работы — внимание к прагматике локального текста. Изучение Перми (и любого другого исторического локуса России, города или края) как семиотического объекта, как текста представляется важным не только в познавательном отношении. Мы подчеркивали, что связь человека с местом своей жизни остается важным фактором его поведения и самосознания, служит источником мотивации поведения. Поэтому локальный текст играет, на наш взгляд, значительную роль в формировании духовного и культурного пространства, жизненного мира человека, находя многообразное выражение в повседневности человеческого существования.

Во-первых, как мы стремились показать, пермский текст имеет ярко выраженный креативный аспект. Символическое поле Перми становится глубоким источником творческих интуиций и существенно влияет на локальные культурные практики.

Во-вторых, в сфере своего текста город находит себя (и мы его обретаем) как своего рода символическую личность, персонифицируется4. То, что в вещном и утилитарно-функциональном аспекте восприятия города предстает в виде конгломерата внутренне не связанных, случайных или даже ничтожных вещей и явлений, в сфере текста обнаруживает не только свою значительность и сосредоточенную связность, но и смысловую активность, способность к постоянному порождению новых отношений. В сфере символического Пермь (и любое другое место жизни человека) обнаруживает и ведет себя как личность, а не только как физическая окружающая среда. Выход в сферу локального текста означает для нас подлинную встречу с городом и начало его познания, открывает новый, духовно насыщенный уровень отношений человека и города5. Но и город, прорывающийся в сферу символического, впервые обретает себя в целом культуры.

С учетом этих обстоятельств концепция локального текста могла бы служить одним из факторов эффективной политики культурного развития территории. Мы полагаем, что изучение текстовой ипостаси города дает подход к стратегии его развития как целого. Ее идею можно сформулировать кратко: пробуждать и развивать опорные смыслы локального текста и способствовать их трансляции в общероссийский культурный контекст. Поэтому предложенный очерк пермского текста можно представить не только как теоретическое осмысление проблемы и интерпретационную модель, но и как введение в методологию практической деятельности, направленной на актуализацию памяти локального текста.

Осознание ценности пермского текста для культурной, исторической, политической идентификации горожан, значимость этой проблематики для собственного самоопределения побудило автора настоящего исследования предпринять практические шаги по организации и выстраиванию культурного пространства Перми.

На всех этапах работы для нас чрезвычайно важным был этот деятельностный аспект темы. Семиотическая концепция города-текста технологична. Текстовый аспект городаэто тот род культурной реальности, в формировании которой гуманитарное знание играет исключительно активную роль. Суггестивность элементов локальной семиотики и их активность напрямую связана с тем, насколько они открыты самосознанию города или любой другой территории. Открывая сознанию локального сообщества символическую ипостась места жизни, мы можем влиять на ее развитие. В практическом смысле это означает, что возможна культурная практика, целенаправленно влияющая на развитие локального текста города или, иначе говоря, локальной мифологии. Работая с городом как с языком и текстом, мы получаем ключ к стратегии его развития и репрезентации в культурном пространстве.

Напротив, недооценка семиотики города, исключительная опора на критерий исторической фактичности на практике приводит порой к неосознанному вандализму в отношении к городской среде. Снос легендарного «дома трех сестер» в Перми — красноречивый тому пример. С точки зрения формальных критериев ценности, деревянный особняк, где, по городскому преданию, жили прототипы чеховских героинь (ул. Луначарского, 63), не имел особого исторического или архитектурного значения. И поэтому был снесен без каких-либо противоречий с существующим законодательством. В результате город утратил объект, обладающий большим символическим потенциалом и репрезентационной ценностью. Ведь чеховский след в семиотике Пермиэто один из немногих прямых выходов города в пространство не только русской, но и мировой культуры: «Три сестры» Чехова живут на всех сценах мира. В основе этого действия лежит не чья-то злая воля или даже невежество, а ущербная методология оценки, планирования и организации культурной сферы города, непонимание ресурсов сферы его репрезентации.

В ходе исследования пермского текста автор настоящей работы предпринял своего рода культурологический эксперимент по практическому влиянию на формирование городской культурной среды с использованием концепции города-текста. Являясь руководителем лаборатории литературного краеведения кафедры русской литературы Пермского университета и директором пермского городского общественного фонда культуры «Юрятин» (из названия ясно намерение актуализировать связь Перми с творчеством Пастернака), автор этих строк, начиная с 1993 года, активно участвовал в формировании культурной жизни города. В основу действий созданного им коллектива легло понимание города как текста, в котором можно выделить наиболее значимые и продуктивные мифологемы, актуализировать их в сознании горожан при помощи направленных культурных акций и воздействовать, по возможности, на культурную политику в регионе.

Наиболее очевидный критерий значимости того или иного элемента городской или региональной семиотики состоит, во-первых, в том, насколько он актуален в контексте национальной культуры, а, во-вторых, каким мифогенным потенциалом он обладает. Именно такие элементы должны стать предметом «разыгрывания» в культурных акциях или издательских, рекламных проектах. В рамках пермского текста, например, это не раз уже названные в этой работе такие его базовые элементы, как «пермский период», «пермский звериный стиль», «Стефан Пермский», «Ермак», «Сергей Дягилев», «Чехов», «Пастернак». Каждый из них скрывает богатые возможности для актуализации пермского текста в составе национальной культуры, влияния на культурное самосознание горожан. Планирование приоритетных действий в сфере культуры должно опираться на эти возможности, максимально и направленно их использовать.

Лаборатория литературного краеведения при ПТУ в основном имеет целью изучение, собирание и архивирование «следов» пермского текста (будь они в печатных источниках или в «Устной истории» горожан), подготовку конференций и научных изданий: таких, как «Пастернаковские чтения» (1990), «Дягилевские чтения» (1993), «Пермская поэтосфера» (1993), «Осоргинские чтения» (1994), аннотированный библиографический справочник «Литературная жизнь России конца XIX — начала XX веков на страницах пермской периодики (1890−1917)» и др.

Фонд «Юрятин» осуществляет организационную и культуртрегерскую деятельность. Цель деятельности фондаспособствовать развитию культурного самосознания Перми как уникальной историко-культурной территории и формулировать идеи для культурной политики. Главной сферой деятельности фонда стала литературная жизнь города. Программа действий объединила три взаимосвязанных направления: книгоиздание, творческие контакты, исследования.

Что касается книгоиздания, сам выбор книжных серий и конкретных книг, изданных фондом, свидетельствует о приоритетах, продиктованных культурной и семиотической историей города. В серии «Пенаты» издана, например, та самая «Священная седмерица святых просветителей Пермской страны (XIVXVII вв.)6, о которой шла речь в нашей работе: это сочинение, впервые осмыслившее историю пермских первосвятителей как семиотическое, по существу, единство, это акт «собирания» пермской Земли. В двух изданных фондом антологиях пермского городского фельетона7 была впервые собрана газетная фельетонистика начала XX: она оказалась настолько привлекательной и актуальной в нынешней культурной ситуации, что спектакль режиссера Д. Заболотских, поставленный по этой книге, с успехом шел два сезона. Серия «Ротонда» (Свиязевская ротонда, построенная ко дню приезда в Пермь императора Александра I в 1824 году) — знаковое и любимое горожанами место в Перми) имеет целью издание современных литераторов Перми. Обе книги-«Мерцание» В. Кальпиди8 и «Вся Пермь» Н. Горлановой9 (в последней намеренно собраны рассказы писательницы, строящие образ современной Перми) имели большой общероссийский резонанс, были названы в числе лучших книг года. Так пермская литература активно входит в российский контекст. В серии «Сигнальный экземпляр» вышли первые книги пермских авторов: В. Ракова, В. Котельнико-ва, А. Колобянина, С. Стаканова и др. Это возможность для молодых выйти в мир литературы. Серия «Водолей» обозначивает разомкнутость пермского пространства большому миру. Этот совместный с Институтом современной русской культуры (Лос-Анджелес) проект знакомит читателей с поэтами русского зарубежья: А. Волохонс-кого, Е. Мнацакановой, А. Очеретянского, И. Близнецовой10. Каждая из перечисленных книг стала первым изданием этих поэтов в России).

Опора на семиотику города как основной принцип проектирования культурных действий положена в основу просветительских проектов: таких, например, как «Литературные среды в Доме Смышляева» или «XX век: идеи, изменившие образ мира».

Остановимся на первом из них.

Это цикл творческих встреч с видными современными поэтами и прозаиками. Начиная с 1996 года, такие встречи регулярно проводятся в центральной городской библиотеке. Здесь побывали И. Жданов, О. Седакова, А. Парщиков, Д. Пригов, А. Варламов, О. Павлов, С. Гандлевский, А. Королёв, Т. Кибиров, А. Вознесенский, В.

Кальпиди, Н. Горланова, М. Айзенберг, А. Морозов, А. Кушнер, В. Павлова и др. Для человека, осведомленного в современной литературе, эти имена в комментариях не нуждаются.

Литературные среды" изначала проектировались как инструмент влияния на культурное самосознание города и средство его эффективной репрезентации в культурном пространстве России. Здесь концептуально осмыслено каждое звено. Название программы актуализирует память об одном из крупнейших просветителей Перми XIX века Д. Смышляеве (1828−1893). В частности, по его инициативе впервые в Перми был проведен цикл литературно-музыкальных вечеров, и, соответственно, программа фонда апеллирует к этой традиции. Здание центральной библиотеки, где проводятся вечера, принадлежало в XIX веке семье Смышляевых, здесь он сам жил в 1842—1864 годах — до того, как дом был продан городскому обществу. Словом, библиотека — один из ключевых историко-культурных и мемориальных центров Перми. Кроме того, «пушкинка» имеет легендарную литературную ауру. По городскому преданию, именно здесь, в помещении Юрятинской городской библиотеки, встретились герои «Доктора Живаго». Таким образом, «Литературные Среды» одновременно актуализируют и базовую мифологему фонда: Пермь — пастер-наковский Юрятин.

Эксперимент оказался результативным. В неофициальной топонимике Перми за пушкинской библиотекой постепенно все более прочно закрепляется инициированная фондом номинация «Дом Смышляева», что, разумеется, оживляет мемориальную значимость библиотеки и интимизирует городскую среду — здание оличива-ется, приобретает дополнительный персонифицированный смысл. Не менее значимо другое. Гости Перми, известные и активно работающие литераторы, становятся носителями мифологии города. В целом ряде литературных произведений последних лет (мемуары А. Вознесенского, очерки и интервью А. Варламова, П. Басинс-кого, О. Павлова, Т. Кибирова, стихи А. Кушнера) актуализированы литературные мифологемы Перми: Пермь — город трех сестер, Пермь — Юрятин. Так Пермь репрезентируется в культурном пространстве России максимально эффективным образом, закрепляясь в литературно авторитетных и общественно значимых текстах.

Описанная программастратегически осознанная культурная акция, в которой тесно увязаны локальный и общероссийский уровень действия, гуманитарная масштабность замысла и практическая весомость конечного результата. Эта программа базируется на опорных элементах пермского текста и способствует его закреплению и развитию. Ее можно рассматривать как модель культурного программирования и эффективной репрезентации города в культурном пространстве России. Идею этой стратегии можно сформулировать кратко: пробуждать и развивать опорные смыслы пермского текста и способствовать их трансляции в общероссийское культурное пространство. По существу, деятельность фонда «Юрятин» была построена в идейной своей основе как своеобразный культурологический эксперимент, и результаты его можно, по крайней мере, признать заслуживающими внимания.

В единстве теории, методологии и культурной практики мы видим продуктивный путь освоения, использования и приращения локального текста как сферы символического — применительно к любому историческому локусу России в отечественной культуре.