Главные направления научной работы

Темой нашего научного исследования является дьяволиада как средство выражения прозаического слова Михаила Булгакова в романе «Мастер и Маргарита». Главная цель работы — исследовать использование образов дьявола и его свиты, проанализировать дьявольскую силу, как явление, изучить биографию автора для поиска прототипов героев романа. Для достижения цели было проведено исследование дьяволиады в религии и литературе, сделано сравнительные характеристики героев романа «Мастер и Маргарита» с возможными их прототипами. Мы также исследовали идейно-художественную роль сил зла в романе, в частности, философскую и сатирическую.

По нашему мнению, данный вопрос является актуальным, поскольку современные молодые люди очень часто идеализируют дьявольскую силу. Наша работа поможет углубиться по предложеной теме, лучше узнать особенности творческого стиля Михаила Булгакова.

Общий взгляд на Исследование Дьявольской Силы

Персонифицированное зло (в частности, дьявол) — частый гость в украинской и русской литературах. При этом возможна прямая творческая связь с Гете (как в Пушкинской «Сцене из Фауста»). Однако чаще влияние Гете опосредованно или писатели опираются на предания и легенды, аналогичные тем, которые использованы в «Фаусте». Последний случай особенно интересен: он позволяет сравнить национальные образы зла, проанализировать их преломление в индивидуальном творчестве писателей. Конечно, говоря о дьяволе, нельзя не упомянуть Гоголя. При всей популярности «дьяволиады» у романтиков 1800—1830-х гг. ни одна из них не имела такого влияния на культуру, как «малороссийские повести» Гоголя. Именно Гоголю удалось добиться органичного слияния христианских, языческих и даже еретических образов и тем самым создать особый мифологический мир. Фигура дьявола у Гоголя двухпланова. С одной стороны — это традиционный черт вертепной драмы, который ничего, кроме смеха, вызвать не может, который и боится-то смеха и креста. Он довольно безобиден и может даже стать помощником героя (как в «Ночи перед Рождеством»). Уверенность Гоголя в том, что смех — самое сильное оружие против черта, оставалась непоколебимой до конца жизни писателя. Но в произведениях Гоголя есть и другой образ мирового зла. Как показали исследователи (Мих. Вайскопф и др.), в основе гоголевской философии лежит легенда о мире, как совместном творении Бога и дьявола. Поэтому хаотичная дьявольская сила пронизывает мироздание, и спастись от нее обычному человеку, неправеднику и неподвижнику, нельзя. Этого дьявола, или демона, не запугаешь так просто, как Вакула запугал куцего черта; с ним не заключишь договор; от него не скрыться. Он вновь и вновь приходит в мир («Страшная месть», «Портрет»), он насылает иллюзии («Заколдованное место», «Невский проспект»), он сводит с ума и губит малых мира сего («Записки сумасшедшего», «Шинель»). Влияние мифологии Гоголя на современную ему и последующую литературу трудно переоценить.

Булгаков, считавший Гоголя учителем, пошел по иному пути, создавая образ Воланда в «Мастере и Маргарите». Уже первые критики романа называли книгу новым «Фаустом» или анти-«Фаустом». Действительно, Воланд откровенно ИГРАЕТ в Мефистофеля, и внешнее подобие так велико, что трудно заметить основное расхождение Булгакова с Гете. Стоит обратить внимание на то, что слова Мефистофеля, взятые Булгаковым в эпиграф, утрачивают в контексте романа свою двусмысленность: «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Для гетевского персонажа добро — это разрушение, ибо для живущего лучше не существовать вовсе. Воланд же не является «духом зла и повелителем теней», как его характеризует Левий Матвей. Неистребимое зло, царящее в мире и творимое человеком, для него такой же враг, как и для Иешуа. Но если стихия Иешуа — милосердие, то Воланд воплощает суровую и беспощадную справедливость (Мефистофель на это не способен). Мессия и Князь тьмы у Булгакова не противостоят, а дополняют друг друга. Фаустовские мотивы в романе — это и знак принадлежности к традиции (что для Булгакова было очень важно), и подсказки читателям, и «обманки». Отметим, что черты образа Фауста Булгаков разделил между своими героями: магические способности отвел Воланду, творческий поиск — Мастеру (Воланд и сравнивает его с гетевским героем), жизненную активность, мысли о самоубийстве, договор с дьяволом — Маргарите.

Писатель развивает фаустианскую тему ответственности современного ученого за прогресс и судьбу человечества. Поэтому естественным выглядит появление дьявола, который искушает героя использовать невероятные возможности, которыми тот наделен, для спасения близкого человека, что неизбежно нарушит мировое равновесие.

Иной была судьба дьявола в украинской литературе. Писатели прошлого века, как правило, подражали гоголевской манере повествования и, хотя не могли достичь метафизических глубин «Миргорода», с успехом развивали фольклорные традиции. Так Алексей Стороженко изображал непутевых и неcчастных чертей, у которых, оказывается, можно найти и что-то хорошее, милое («Чертова корчма», «Влюбленный черт»). Неоромантиков начала века интересовали не столько черти сами по себе (эта тема казалась исчерпанной), сколько другие персонажи народной демонологии. Леся Украинка в «Лесной песне» соединила поэтичные сказания Западной Украины с этикой, которая мифу в принципе не свойственна. М. Коцюбинский в «Тенях забытых предков» был ближе к истине, изображая мифологические существа полностью внеморальными, одновременно и родственными человеку, и чуждыми ему. «Химерная проза» 1950;80-х гг. во многом следовала Коцюбинскому. Роман-баллада В. Шевчука «Дом на горе» переносит читателя в Старую Украину, где рядом с людьми жили отнюдь не дружелюбные существа — воплощение темной стороны человеческой души. Показательна новелла Шевчука «Сапожник», в которой писатель, вероятно, первым после Стороженко, изобразил дьявола, которого попытались спасти люди.

Этот еретический мотив, восходящий к первым векам христианства, оказался популярен в постсовесткой украинской литературе (русска литература знает спасение грешника, но ни в коем случае не дьявола). Разнообразна реализация мотива в современной украинской фантастике («Око силы» А. Валентинова). Так, например, харьковские писатели, творящие под общим псевдонимом «Генри Лайон Олди» в одной из лучших своих книг, романе «Пасынки восьмой заповеди», соединили модели исторического романа и мистической повести прошлого века. Их дьявол, Великий Здрайца, совмещает ипостаси искусителя, провокатора — и в то же время страдальца: он не способен избавиться от ада внутри себя самого. Дьявол этот, как выясняется в финале, — человек, который не может ничего отдавать другим, но только брать. Неожиданное, но правдоподобное и закономерное «очеловечение» посланца преисподней — залог того, что ни одна душа не проклята окончательно, что никто, говоря словами Бахтина, «не завершен».

Постоянное обращение литературы к мефистофельским темам означает, что они продолжают оставаться актуальными. Создавая такие разные образы дьявольских сил, писатели пытаются анализировать природу зла и его влияние на человека. Понять зло — не значит победить его; но это — первый шаг к победе.

«Сатана» и «дьявол» являются важными понятиями, которые широко используются в религии, теологии и философии. К сожалению, в научном мире, а не только на уровне бытового сознания, допускаются неверные отождествления. В быту очень часто эти слова воспринимают как синонимы, и нередко случается, что их даже рассматривают как особи, дифференцированные по полу. Чтобы внести ясность в затронутую проблему, использовано несколько подходов:

• 1. Проанализирована смысловая трактовка этих терминов в Библии.
• 2. Рассмотрены семантические корни этих слов.
• 3. Показано, как вольное обращение с ними в художественной литературе и средствах массовой информации влияет на общественное сознание.

Древнееврейское непереводимое слово «сатана» часто встречается в Библии. Соответственно контексту, во всех местах Святого Писания оно означает «противник». Этот основной смысл не зависит от качественной оценки «хорошо» или «плохо». Это своеобразная модульная величина. Семантический анализ термина «сатана» позволяет заключить, что это не простое, а сложносоставное слово. Два важных корня заключено в нем: сат (sat) + ан с окончанием а. Первый — сат — имеет два основных значения:

• 1) мощный, жесткий;
• 2) истина, правда.

Второй — ан — большой, великий. Отсюда и «великан» — «большой среди великих». В первом значении термин «сатана» обозначает великое, мощное влияние. Планета солнечной системы Сатурн по отношению к Земле является гигантским синхрофазатроном. Мощное, жесткое излучение этого небесного тела является неблагоприятным воздействием для всех живых систем на Земле. Откуда древние люди знали об этом? Почему они передали нам важную информацию в семантике этого слова? Ответ может быть только вероятностный и предположительный. В любом случае семантический анализ не опровергает, а лишь подтверждает реальность: сат — мощный жесткий, ур — свет, где урн выступает как свет скорби, печали, траура. Принимая во внимание второе смысловое значение корня сат, нетрудно определить, что «сатана» обозначает «великая истина» или «великая правда». Она может быть и мощной, жесткой. Не случайно в книге Иова сам Бог выступил в облике сатаны, и эта идея передается своеобразным языком отображения. Он вносит в нашу жизнь испытания, если мы вступили на путь ложного направления действий. Представление о некой единой реальности, истине — sat, где растворены и объект и субъект, можно найти и в дзен-буддизме. Корень сат — древний, и вышеприведенная трактовка соответствует санскритской или праславянской лингвистической структуре. Вполне возможно, что и в древнееврейском языке было нечто подобное. Неслучайно Иов сказал о Боге: «Ты сделался жестким ко мне; крепкою рукою враждуешь против меня» (Иов 30:21). В этом стихе прослеживается идея великой мощности, жесткости. Она выступает, кроме того, еще истиной и правдой, которую не может постигнуть человек.

Слово «дьявол» в Святом Писании имеет отношение не к какому-то сверхсуществу, противостоящему Богу, а к обычному человеку. Греческое слово «diabolis», которое воспроизводится как «діаволъ», означает «лжеобвинитель, лжец» с оттенком «враг». Дьявол выступает как символ олицетворения клеветника, в виде человека, искажающего правду. Наша вторая ипостась дьявольская. Любые грешные деяния человека — дьявольские, но не в том смысле, что они навязаны ему какой-то могущественной сущностью, противостоящей Богу, а в том, что человек поступает по своему своеволию. В этом смысле можно трактовать сложные стихи: «Кто делает грех, тот от диавола» (1 Ин. 3:8) или «…дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то-есть диавола» (Евр. 2:14). Прекрасное сравнение грешного человека с дьяволом дано в шестом стихе 108 псалма: «Поставь над ним нечестивого, и диавол да станет одесную его». Основная идея, что «грехи наши» и «дело дьявола» — это по сути одно и то же. В Деяниях (5:3) апостол Петр говорит Ананию: «Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому». Закладывая в наши мысли греховный план, мы запускаем программу его осуществления.

Недостаточно четкая трактовка понятия диавола, приводимая во многих словарях, например, В. Даля: «злой, нечистый дух, бъес, чорт, сатана; демон, обломъ, некошный, лукавый», позволяет допускать отождествления между дьяволом и сатаной. Как правило, эти слова ранее употреблялись при описании политических и псевдо-религиозных иерархий человеческого бытия. На этом основании дьявол ввергает верующих в темницу (Откр. 2:10). Учитывая политическую ситуацию того времени, становится ясным, что речь идет о римской власти, которая заключает верующих в тюрьмы.

Термины «дьявол» и «сатана» по своей сути — это совер-шенно разные понятия, но лжец или клеветник может быть сатаной, т. е. «великой истиной» или «противником». Д. Хистер в «Основах Библии» показывает, что «грех, выраженный коллективно, как политическая и общественная сила против Бога, есть более могучая сила, чем сила индивидуальная. Это коллективная сила, которая иногда олицетворяется как мощное существо, называется дьяволом». Как проявляет себя эта сила и по отношению к чему она является противником — это уже другой вопрос. Однако, в любом случае нужно быть предельно осторожным при использовании слов «дьявол» и «сатана», если имеется стремление не исказить суть и ввести в заблуждение, а пролить чистый свет истины.