Теневые практики хозяйствования

Актуальность темы

исследования. Ещё совсем недавно явление теневой экономики было темой для закрытых обсуждений в кругу специалистов [68].

В настоящее время такие термины и понятия, как «теневая экономика» и «неформальная экономика», «теневые практики хозяйствования» и другие, близкие к ним по смыслу, обосновались в различных категориальных рядах и концептах экономико-социологической и экономико-правовой мысли [1,7, 24, 25,27, 48, 50, 56, 64, 70, 74, 77, 98, 99, 113, 114, 119, 134, 135].

Окрепло и понимание того, что речь идёт не просто о неучтенной части экономического продукта, но о более широком и серьезном явлении, в значительной степени определяющее современное российское хозяйство.

При изучении теневой экономики из поля зрения исследователей иногда «выпадают» социальные процессы, её сопровождающие. Между тем их роль как «структурного контекста» (Р. Мертон) [93], «социального окружения» весьма велика: они и порождают теневые практики хозяйствования, и сами выступают следствием теневых отношений. Это происходит потому, что с одной стороны, люди в функции социальных акторов, продолжают входить в привычные для них с одной стороны «легальные» социальные группы и организации, а с другой стороны, включаясь в теневую экономику, создают новые «нелегальные» социальные образования, формируют социальную базу «тени». В противоречии с социологической концепцией Р. Мертона выступают сегодня многие «экономико-правовые концепции», «сохраняющие сегодня доминирующие позиции» [27], в которых утверждается, в частности: «Его смысловая нагрузка состоит в том, что доминантной сущностью теневой экономики является экономическое начало — деструктивный характер экономической деятельности» [41, 42, 64, 140], и «деструктивное воздействие на человека осуществляется по следующим направлениям: во-первых, через формирование и удовлетворение иррациональных потребностей человека, способных физически и нравственно деформировать личностьво-вторых, через различные формы покушения на частную или личную собственность людей, что является так же посягательством на свободу, справедливость и нравственное здоровье гражданв-третьих, через производственные условия, в которых трудится человек (положение человека как фактора производства). Труд в тяжелых, вредных условиях разрушает физическое здоровье, а нередко и вообще лишает человека исходного естественного праваправа на жизнь» [27]. Экономическая социология никак не может согласиться с таким взглядом на человека и его роль в экономике.

Теневая экономика" в целом и «теневые практики хозяйствования» как ее важнейшие элементы в концептуальном плане есть реальные результаты действий, совершаемых «в обход» тех или иных формализованных институтов народного хозяйства: регистрации, отчетности, лицензирования, налогообложения и т. д. Их игнорирование не означает, что теневая экономика пребывает во внеинституциональной среде. Как правило, происходит селективное игнорирование формализованных институтов, которое и задаёт определённую сегменти-рованность теневой экономики и различных теневых практик хозяйствования. Выявление тех или иных областей нарушения экономических и социальных норм, безусловно, для российского общества сегодня более, чем актуально.

Состояние научных исследований и степень разработанности темы.

Широкое комплексное изучение теневой экономики как на Западе, так и в России началось относительно недавно. Если «чистая» экономическая теория XVIII—XIX вв. игнорировала теневые стороны экономической жизни, считая их маловажными для науки, то социологическая теория стремилась увидеть социальные механизмы распространения «неправовых» социальных практик, взаимосвязь этих практик с формальными и неформальными изменениями, которые осмысливались через социальные действия, которые в сложившихся условиях осуществляли социальные акторы, имеющие разные социальные ресурсы, различные интересы и играющие в обществе разные роли. Изучение собственно теневой экономики стало развиваться лишь в ХХв. под влиянием институцио-нализма — течения и в экономике и в социологии, представители которого обращали особое внимание на социальные аспекты реальной экономики.

Хотя проблемы теневой (неформальной) экономики оказались в центре внимания обществоведов только с 1970;х гг., это явление возникло гораздо раньше. Эта деятельность за рамками «общественного договора» (Ж.-Ж. Руссо) возникла практически одновременно с возникновением самых первых форм общественного контроля над человеком. То, что история всех обществ с государственной организацией неотделима от истории неформальной экономики, доказали немецкие учёные К. Гретчманн и В. Меттельзифен [175]. Американский экономист Э. Файг построил модель, отражающую динамику соотношения зарегистрированного {observed) и незарегистрированного (unobserved) секторов экономики в период развития от натурального хозяйства до современного «государства всеобщего благосостояния» [173]. В основе модели лежит предположение, что историческое развитие общества связано с усилением государственного регулирования хозяйственной жизни и с расширением теневой экономики как «ответа» на «вызов» этатизма.

Отцом" нового научного направления по праву считается английский социолог Кейт Харт, который в 1970;е гг. обнаружил, что горожане «третьего мира» в значительной мере (или даже в большинстве) не имеют никакого отношения к официальной экономической системе [152]. П. Фидлер и Л. Уэбстер представили основные черты, присущие неформальному сектору для стран Африки [174]. К исследователям-африканистам присоединились специалисты по странам Латинской Америки и Азии. Английский специалист по проблемам «третьего мира» Рей Бромлей провёл обзор генезиса теорий неформальной экономики (informal economy) и взрыву ее популярности [169]. Дональд Мид и Кристиан Морриссон провели сравнительные экономико-социологические исследования теневых практик неформального сектора по странам: Эквадор, Ямайка, Алжир, Тунис, Нигерия, Свазиленд и Таиланд по таким признакам, как легальность (регистрация, уплата налогов, соблюдение законодательства о труде) и капиталоемкость предприятий малого бизнеса, (в выборку вошло 2200 предприятий из всех этих семи стран) [180]. Грегори Гроссман и Арон Кацене-линбойген опубликовали в 1970;е гг. статьи о теневой экономической деятельности в советской экономике [176, 177], где показали, что за ширмой всеобщей планомерности скрывалась такая экономическая система, где неформальное производство по сути дела играло не меньшую роль, чем производство официальное.

Советские учёные С. Хавина и Л. Суперфин отразили советологические концепции «второй экономики» [150], а американский экономист К. Гэдди опубликовал работу о неформальном рынке труда в СССР [33]. Американский учёный П. Гутманн выявил элементы «подпольной экономики» в США, показав, что неучитываемая деятельность разрослась настолько, что пренебрегать ею нельзя, а Эдгар Файг подсчитал, что «нерегулярная экономика» (irregular economy) США охватывает около трети официального ВНП, т. е. примерно столько же, сколько неформальная экономика в странах «третьего мира» [32]. «Иррегулярная экономика», по Э. Файгу, — понятие более широкое, чем «неформальная экономика», поскольку включает все виды нерегистрируемой (теневой) деятельности, в том числе мафиозные и «беловоротничковые». Размеры неформальной экономики США на 1978 г. В. Танзи оценил в 4,4% от официально зарегистрированного ВНП, а П. Гутманн — в 10% [32, 185]. Исследования по неформальной экономике стали проводиться во многих развитых странах Запада, анализ которых проведён в монографии российских учёных М. И. Николаевой и А. Ю. Шевякова [100], в работах Е. Брагиной, В. О Любимовой, И. X. Райга [10, 88, 127] и других авторов. При определении объекта анализа исследователи неформальной экономики делали акцент на незаконности экономической деятельности, а то, что конкретно изучали, они называли: «подпольной экономикой» (underground economy), «нерегулярной экономикой» (irregular economy), «теневой экономикой «(shadow economy) — терминами, отличающимися от понятия «неформальная экономика» .

Переворот в умах всех исследователей о роли и значении теневой экономики в современном рыночном хозяйстве произвела опубликованная в 1989 г. монография перуанского экономиста Э. де Сото «Иной путь» [36]. Концепция «Иного пути» определяет преобладающую сейчас в науке парадигму теорий неформального сектора экономики. Открытие Э. де Сото — это принципиально новый подход к объяснению генезиса теневой экономики. Основной причиной разрастания неформального сектора автор посчитал не отсталость сельских мигрантов, будто бы не способных найти себе место в легальном секторе, а бюрократическую заорганизованность, препятствующую свободному развитию конкурентных отношений. До сих пор считалось, что легальный сектор является носителем современной экономической культуры, в то время как теневой сектор — пережиток традиционной экономики.

По утверждению Э. де Сото, «теневики» устанавливают истинно демократический экономический порядок, организуя свое частное хозяйство на принципах свободной конкуренции, в то время как легальная экономика развивающихся стран опутана мощными коррупционными узами.

Понять их сущность — это очень важно в научном плане. История полна примеров борьбы с коррупцией, но её адекватное научное рассмотрение — это проблема относительно новая. Научный анализ начинается тогда, когда от обсуждения неблаговидных поступков отдельных людей переходят к анализу объективных обстоятельств, вызывающих подобное поведение и, возможно, влияющих и на моральные нормы, действующие в данном обществе. Не случайно у истоков научного анализа коррупции стоял М. Вебер [17].

С социологической точки зрения концепцию такого же подхода, как и у Э. де Сото и М. Вебера, представил Р. Мертон в рамках развиваемой им теории структурного контекста, явных и латентных функций [93], которая развивается далее в данной диссертации на основе социальных фактов и наших исследований. Именно в теневой экономике весьма эффективно работает «основная теорема Мертона» '. «любая попытка уничтожить существующую социальную структуру без создания адекватной альтернативной структуры для выполнения функций, ранее выполнявшихся уничтоженной организацией, обречена на провал» [93]. Модель экономического действия слагается тогда из формальной (нормативной, административно-организационной) и неформальной (реально действующей, «органической») функциональных систем, которые в терминах Мертона приобретают живые черты теоретического анализа при исследовании деятельности формальных и неформальных элит, теневых экономических механизмов, тех же феноменов коррупции и/или организованного насилия.

Подход, объясняющий широкое внедрение неформальной экономики, предложен американским социологом А. Портес, который убедительно показал, что различные сегменты неформальной экономики органично включены в ткань хозяйственной жизни общества, что является адекватным «ответом» на «вызовы» глобализации хозяйственной жизни [109]. Американский криминолог Э. Сатерленд сформулировал новую для его времени концепцию «преступности среди людей в белых воротничках», когда скрытая, противоправная деятельность является неотъемлемым компонентом повседневной деловой практики «большого бизнеса» [137]. Этот подход также концептуально близок к теории структурного контекста, явных и латентных функций Р. Мертона, и отличается лишь в расстановке акцентов.

Прорывным" же моментом в изучении экономики преступности связан с именем американского экономиста Гэрри Беккера, Нобелевского лауреата по этой тематике, который проанализировал преступность с точки зрения действия рационального индивида — преступника, максимизирующего выгоду при ограниченных ресурсах [8]. Принцип оптимизирующего поведения оказался в итоге универсальным, что позволило конструировать различные математические модели такого социального поведения.

Итальянский учёный С. Бруско предложил концепцию «децентрализации и деформализации» сегментов неформальной экономики, которые стали «ответами на предшествующий рост власти профсоюзов и ограничений, накладываемых ими на крупные фирмы». Подчеркнём, что в настоящее время теорию деформализации правил в современной российской теневой экономики активно и продуктивно развивает В. В. Радаев в рамках нового направления экономической социологии — социологии рынков [113, 114].

Теневая экономика и её производные в поле внимания отечественной экономической науки попали в конце 1980;х гг. [108, 24, 68]. Так, Т. Корякина доказала, что российская теневая экономика коренится в старой системе и как таковая развернулась в 1980;е годы, причём в теневой экономике производилось 45% социального продукта, оборот теневой экономики в 1988;1989 гг. достигал 70−90 млрд руб.- занятость в ней — около 30 млн. человек [68]. А по расчётам немецкого экономиста Ульриха Тиссена, для России оценка нижней границы теневой экономики на конец 1995 г. составляла более 60% [146].

Согласно концепции С. Глинкиной, централизованная система управления породила в России довольно крупный сектор теневой экономики и теневых капиталов, захвативших и нижние этажи командной экономики, и ключевые позиции в иерархиях хозяйственной власти. В сферу действия теневого рынка оказались вовлеченными не только материальные ресурсы, фонды и лимиты, но и должностные: права распоряжения и контроля, посты чиновников разного ранга. Административный, или бюрократический, рынок был неотъемлемой стороной централизованной системы управления и во многом предопределил судьбу последней [24] в пореформенной России.

Едва ли не первая серьезная попытка провести комплексный экономико-социологический и правовой анализ теневых процессов в России была предпринята на научной конференции «Теневая экономика (экономические, социальные и правовые аспекты)» в 1996 г., а также на заседании специалистов за «круглым столом» в 1997 г. [54] и на заседании Российского экономического форума 2001 г. [55]. На основе докладов на Московской международной конференции в 1998 г.: «Эксполярные/ неформальные экономики: сущность и методы изучения» вышла очень содержательная монография под редакцией Т. Шанина [156].

Теневые процессы как в экономических, так и неэкономических сферах общества, их причины, особенности развития, их фундаментальная сущность в современной России представлены в публикациях лидеров московской экономико-социологической школы: С. Ю. Барсуковой [4−7], Т. И. Заславской [44−51], Р. Капелюшникова [57−60], В. В. Радаева [111−125], Р. В. Рыбкиной [131−136].

Один из научных руководителей нашего общего проекта — Ю. В. Латов, чьи идеи и теоретические концепции легли в основу нашего эмпирического сравнительного исследования. Поэтому степень разработанности темы нашей диссертаций определялась также благодаря и его фундаментальным работам в области теневых и неформальных социально-экономических практик [77−84]. Необходимо отметить, что сама тема теневых практик в экономической социологии начала рассматриваться совсем недавно, и большинство работ по данной теме посвящены проблеме определения теневых практик и измерения их масштабов [154].

Теневые практики автор диссертации рассматривает под углом зрения современного неоинституционального экономико-социологического подхода, представленного как концепции контрактных отношений. Надо отметить, что научная традиция изучения контрактных отношений как самостоятельного течения появилась в США в начале XX в. в теоретическом подходе социологического институционализма, основоположник которого, крупный американский антрополог, социолог и экономист Т. Веблен одним из первых дал развернутое представление о социальных институтах. Хотя «Теория праздного класса» появилась в 1899 г., но многие ее положения не устарели до сих пор. Исследования Веблена связаны с основами разрабатываемой им теории общественной эволюции, под которой он понимал процесс естественного отбора «социальных институтов». Последние по самой своей природе понимались им с экономико-социологической точки зрения — как «совокупность общественных обычаев, воплощение определенных привычек поведения, образ мысли и образ жизни, передаваемых из поколения в поколение, меняющихся в зависимости от обстоятельств и служащих орудием приспособления к ним» [19]. Так понимают термины «институция» (установление, обычай, порядок, принятый в обществе) и «институт» (закрепление обычаев и порядков в виде закона и учреждения) современные социологи, экономисты, юристы, ученые и практики других областей знания.

Отсюда происходит термин «институционализация» как закрепление практики или области общественных отношений в виде закона или социальной нормы, принятого порядка. Со времен Веблена определение институтов почти не изменилось, и сегодня оно поддерживается многими крупными учеными. Так, Д. Норт определяет институты как «правила игры, представляющие собой те или иные неформальные ограничения на взаимодействия людей (табу, привычки, традиции, кодексы поведения, и, что наиболее важно, определенные кодексы типы отношений и связей) и формальные нормы (конституции, законы, права собственности)» [101]. Именно такая интерпретация соответствует уровню институциональной среды, а институты рассматриваются как механизмы управления контрактными отношениями, что позволяет перенести центр анализа на уровень опосредуемых ими отдельных трансакций, в частности, также и в теневых практиках.

Несмотря на обилие публикаций, на наш взгляд, наблюдается всё же недостаточная изученность социально-экономических детерминант теневых практик. Ощущается определенный дефицит конкретных социологических исследований, которые раскрывали бы влияние различных факторов на распространение теневых практик, этому и посвящена данная диссертация.

Анализ источников свидетельствует, что вопросы, связанные с теоретической интерпретацией понятия теневых практик в контексте контрактных теорий, в том числе на уровне мотивов поведения предпринимателя или бюрократа, достаточно трудны для исследования, поскольку включают в себя как концептуальную сложность этих терминов, так и особую трудность перевода с теоретического на эмпирический уровень. Ключевая проблема в идентификации теневых отношений с точки зрения контрактной теории в том, что и типичный российский предприниматель и типичный российский чиновник практически любого иерархического уровня базируется на общем фундаментальном поведенческом практическом принципе: «власть руководителя — есть собственность потребителя» [159].

Исходя из актуальности темы, степени ее изученности, учитывая данные научной проработки проблемы, требования социальной практики, выработки гипотезы, возможности ее операционализации, были определены цель и задачи исследования.

Цель исследования — выявление сущности социально-экономических основ существования, закономерностей и тенденции развития теневых практик в российских регионах.

Основными задачами, решение которых могло бы обеспечить достижение цели исследования, доказательство или опровержение выдвинутых предположений и гипотез, явились:

1. Анализ институциональных аспектов неформальной экономической деятельности в России.

2. Уточнение сущности и обоснование классификации теневых практик хозяйствования.

3. Изучение теневых практик хозяйствования, выявление мотивов и основных функций предпринимательского поведения в условиях неформальных рынков.

4. Выявление способов и форм оценки и противодействия теневым практикам, фиксация связей между вовлеченностью граждан в теневые практики и ключевыми структурными характеристиками социального контекста, которые эти связи обусловливают.

5. Проведение сравнительного анализа распространения теневых практик в различных регионах России.

Объект исследования — теневые практики хозяйствования.

Предмет исследования — особенности теневых практик хозяйствования в регионе.

Теоретико-методологической основой исследования послужили произведения классиков и современных авторов социологии и экономики. В части обоснования концептуальных подходов автор руководствовался концепциями теории действия, теории рынков, неоиституциональной теории контрактных отношений, теории социологического функционализма, сетевого анализа. В части изучения теневых практик хозяйствования — экономическими и социологическими концепциями неформальной экономики, теневых рынков, теориях мотивации и обмена.

Эмпирической базой исследования выступили результаты проведенных автором анкетирования и интервьюирования как самостоятельно, так и в составе исследовательской группы в рамках инициативной программы «Неформальная экономика», выполняемой в 2003;2004 гг. сотрудниками кафедры экономической социологии Тюменского государственного университета с объёмом выборки 2410 человек по Тюменской области. Привлекались данные социологических опросов, проведенных по сопоставимой методике в рамках общей программы совместно с сотрудниками Института социологии РАН и ГУ-ВШЭ в 2004 году в Туле и Ставрополе, с объёмом выборки соответственно 572 и 597 человек.

При обработке полученных результатов был применен дисперсионный, кластерный, факторный анализ с использованием пакета SPSS-12.0.2. Ошибка выборки по одному признаку не превышает 1,5%.

Этапы исследования. На первом этапе (декабрь 2003 гг.) проведены интервью с экспертами (10 чел.) по теневой экономике, на основе которых была разработана программа исследования и инструментарий в рамках трёхстороннего договора — ТюмГУ — ИС РАН — ГУ-ВШЭ (руководители: В. А. Давыденко, Е. И. Степанов, Ю.В. Латов). На втором этапе (январь — февраль 2004 г.) информационной базой стало пилотажное исследование (в Тюмени — 100 анкет, руководители: В. А. Давыденко и Г. Ф. Ромашкина), проведено уточнение методологической базы исследованияосмысление первичных данныхвыявление составляющих социально-экономических детерминант неформальной экономики и теневых практик, осмысление и формирование концепции, отражающей полученные данные, разработка ключевых блоков основной анкеты для массового опроса. Третий этап (март — октябрь 2004 г.) посвящен основному анкетному опросу в г. Тюмени, ввода и первичной обработки данных. Четвёртый этап (октябрь 2004 г. — январь 2005 г.) — анализ и представление полученных результатов исследования и его главных выводов.

Проблема исследования. Основной проблемой диссертационного исследования стало фундаментальное противоречие между имеющимися наличными теневыми практиками на неформальных российских рынках и их формальными «обрамлениями». Операционализация основной проблемы исследования заключается в выявлении и количественном измерении признаков теневых практик на неформальных рынках, в изучении взаимосвязей и корреляций между признаками различных форм и частот теневых практик хозяйствования, измерении мотивации вовлеченности в теневые практики представителей различных социальных групп, изучении социоструктурных характеристик общества и межрегиональных различий как действия структурных контекстов (в терминах Р. Мертона) на участников неформальной экономики.

Научная новизна диссертационного исследования:

1. Уточнено содержание понятия «теневые практики» на неформальных рынках и сопряженных с ним категорий в контексте неоинституциональной со-циолого-экономической теории.

2. Выявлена совокупность признаков, на основе которых предложена типология детерминант появления теневых практик, концептуализированы и опе-рационализированы условия их существования. Построены теоретические модели возникновения и проявления теневых практик в контексте теории контрактных отношений с учетом анализа типа контракта и его фундаментальной функции. Под последней понимаются акты субъективного взаимного оценивания и признания сторон, заключающихся в том, что чисто экономические отношения как безличные связи превращаются в личные, субъективно значимые контакты.

3. Выделены и структурированы факторы, влияющие на формирование и укоренение теневых практик хозяйствования в процессе их становления и развития в России и в регионе (Тюменская область). Выявлены сущность, структура, функции теневых практик и этапы их становления как различных моделей контрактных отношений.

4. Выделены социальные типы людей, более активно участвующих в теневых практиках. Рассмотрено распространение теневых схем социальных действий в трёх регионах России, проведён сравнительный анализ. Раскрыты теневые практики бюрократического и предпринимательского типа на основе общих для них параметров в модели контрактных отношений.

5. Систематизированы и классифицированы полученные эмпирические данные на основе творческого применения статистической методологии при анализе анкетных данных на основе критериев хи-квадрат Пирсона, стандартизованных остатков в перекрестных таблицах, дисперсионного, факторного и кластерного анализа.

Положения, выносимые на защиту:

1. Особенности российского способа реформирования экономики, когда реформы проводились «сверху», не подкрепленные массово осознаваемой социальной направленностью этих реформ в сочетании с традиционным для России, с одной стороны, патернализмом по отношению к государству, а с другой стороны, пренебрежением к личности со стороны власти, привели к расширению социальной базы теневых практик на неформальных рынках.

Эмпирические исследования показали, что, с одной стороны, граждане продолжают полагаться на государство, на практике придерживаться взглядов, которые принято называть «патернализм» во взаимоотношениях между государством и гражданином, и, с другой стороны, нарастает пропасть между интересами государства и понимаемыми лично каждым гражданином собственными интересами. Люди осознают, что для российского государства человек и личность продолжают оставаться ценностью второго рода, и принимают эту второ-сортность. Это все, вместе с ментальностью, традициями и последствиями советского образа жизни и есть питательная среда теневых отношений в России. По различным критериям респонденты отмечали, что доля тех, кто вовлечен в такие отношения, колеблется от 80 — 90% (если брать пассивное и активное участие на «розовых», «серых», «черных» рынках) — до 20 — 30% (если брать только активное участие в теневых практиках).

2. Нет предпосылок для заключения, что социальной базой «тени» являются маргиналы и низшие слои. Расширение социальной базы тени проявляется, во-первых, в том, что доход, образование и социальное положение граждан прямо коррелируют с частотой активного участия в неформальных практиках, во-вторых, в том, что граждане рассматривают теневые практики как обыденную реальность и ожидают расширение таких проявлений в своей жизни. Доказательством этого служит существенный разрыв между ожиданием теневых практик и реальной частотой их проявления по всем типам деятельности на неформальных рынках для всех регионов.

3. Российская неформальная экономика в основном принимает форму ненасильственных действий или действий, направленных в обход формальных норм и правил. Неформальные практики в России в большей степени имеют целью уклонение от бремени административных инструкций и обложения высокими налогами. Неформальные практики неэластичны по собственно ставкам налогов, здесь имеет место воздействие гораздо более сложного механизма. Производство товаров попадает в «тень» также в основном по причине пренебрежения нормами лицензионного и авторского права, что имеет причины как чисто экономического, так и административного характера — дороговизна лицензий и патентов, неразработанность патентных норм и пр. При этом широкие массы оправдывают эти действия в той части, где затрагиваются интересы государства, и осуждают действия против личности.

Неформальные практики также включают в себя не фиксируемые в отчетности и договорах или совершаемые в обход закона хозяйственные отношения между людьми, фирмами и государственными институтами. В эти отношения вовлечены достаточно широкие социальные слои.

4. В российских регионах распространены типичные для обществ с низким уровнем развития экономических отношений модели поведения, когда практики, направленные на прямое получение личной выгоды, осуждаются, но это осуждение не связано с их незаконностью. При этом в региональном аспекте распространение неформальных рынков обратно коррелирует с ВРП, в социальном аспекте — прямо коррелирует с положением людей на социальной лестнице. Теневые практики на незаконных рынках распространены значительно меньше. Эти практики отличает относительная узость их социальной базы и высокий резонанс в обществе. Это означает, что их распространение гораздо меньше, чем для всех других видов теневой деятельности, и меньше, чем ожидания населения по отношению к этим видам. Но такие практики распространены гораздо шире, чем в России в дореформенный период или в странах с развитой рыночной экономикой.

5. В статистически значимых проявлениях теневых практик на неформальных рынках заметны сильные межрегиональные различия, которые связаны, во-первых, с сильной межрегиональной дифференциацией в доходах населения, во-вторых, с существенными различиями в укладах жизни. Одновременное сосуществование и восточного, и западного уклада наиболее ярко проявляется в Тюменской области — регионе, самом восточном по расположению среди рассматриваемых, самом богатом с точки зрения доходов населения и самом западном с точки зрения развитости рыночных отношений.

Сравнительный анализ данных, полученных в Тюменской области, Туле и Ставрополе показал, что именно в Тюмени наиболее заметно выделение предпринимательского типа поведения, реально отличающегося по своим характеристикам от остальных социальных слоев и имеющего специфические российские черты. Во-первых, заметно формирование сети деловых интересов, которая достаточно замкнута по своим характеристикам, в ней осознается значимость неформальных договоренностей и норм, барьеры между этой сетью и обществом возрастают. Во-вторых, государство формально выведено из этой сети на практике, что приводит к оправданию неформальных теневых действий: коррупции, уклонению от налогов и т. д. В-третьих, предпринимательство уже не противостоит так сильно общественному мнению, как это было раньше, хотя и действует в своих интересах, часто не считаясь с этим мнением. Оправданием таких действий с точки зрения легитимности правил представители бизнеса и бюрократии считают достаточно отчуждённое отношение государства к свободному предпринимательству в большинстве форм его проявления.

6. Неформальный контракт, как особая социальная норма, несет функции субъективного взаимного оценивания наличных ресурсов контрагентов по сделке и признания сторон, при этом чисто экономические отношения, как безличные связи, превращаются в личные, субъективно значимые контакты. Формальный контракт еще не легимитизирован как социальная норма и не получает ценностного обоснования, поскольку уважение формальных норм в обществе чрезвычайно низко. На статически значимых уровнях выявлено, что предприниматели и чиновники предпочитают неформальные отношения формальным. По всем показателям, идентифицирующим теневую деятельность у населения в целом, это — ее осознание, оправдание и мотивация — заметно значительное превышение уровня ожиданий над реальностью, уровня оправдания над осуждением.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что российская неформальная экономика рассмотрена в контексте социального контракта, легитимность которого проявляется в отражении отечественной модели государственного управления, трансформации обоснования в массовом сознании типов хозяйственных отношений и предпринимательского поведения на неформальных рынках.

Практическая значимость состоит в возможности использования эмпирических данных:

1) при разработке региональных управленческих решений на основе учета и оценки направленности динамических процессов, диагностируемых в представленной работе;

3) для формирования общественного мнения в области противодействия теневым практикам и сужения социальной базы теневых практик;

2) для прогнозирования социальных процессов, сопровождающих трансформационный процесс в регионе на основе анализа факторов, влияющих на типичные модели теневого поведения на неформальных рынках;

3) при разработке учебных курсов «Социология», «Экономическая социология», «Исследование систем управления», «Математические методы и модели в социологии».

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на научных семинарах кафедр социологии и социального управления, экономической социологии Тюм-ГУ, Всероссийском научном семинаре «Вузовская наука: теоретико-методологические проблемы подготовки специалистов в области экономики, менеджмента и права» (г. Тюмень, ТюмГНГУ, 2003 год), на региональной межвузовской научно — методической конференции «Роль информационных технологий в обучении: проблемы, перспективы, решения» (г. Тюмень, ТюмГНГУ, 2003 год), на Всероссийской научной конференции «XXI век: новые горизонты гуманитарных наук» (г. Самара, СамГУ, 2004 год).

Основные положения диссертации отражены в публикациях автора. По материалам диссертации опубликованы четыре печатные работы, в том числе монография.

Структура и объем работы.

Диссертация состоит из введения, двух глав, списка литературы и четырех приложений. Работа включает рисунки, таблицы, библиографический список использованной литературы.

Выводы, которые можно сделать по результатам нашего исследования созвучны приведенным выше идеям и мыслям, причем, можно сказать, что реальная ситуация включает в себя все перечисленные аспекты.

Человек существует в социальной среде, определяемой обычными практиками данного социального слоя. Неформальные практики демонстрируют, как реальность во внутренне присущем ей единстве существует в различных перестановках, и организует, конституирует социальные события. На наш взгляд, важно проследить, как происходит тесное, конкретное слияние индивидуальных действий или «социальных фактов», образуя реальные компоненты, из которых «строится» общество. Индивидуальная человеческая реальность состоит из личных событий (действий), в которых заявляют о себе и различные «добавки» этих неразделимых ингредиентов.

Люди действуют, объясняя свои действия разумно и для нас было важно выявить эти разумные объяснения, интерпретацию теневой активности на уровне массового сознания в той мере, в какой вообще позволяют что-либо реально выявить эмпирические методы.

Неформальные структуры раскрываются в неформальных операциях — в легальной, полулегальной и нелегальной сфере, обнаруживая внутренние потенциалы, тенденции, предрасположенности в процессе функционирования. Например, они могут разрушиться и измениться, если их пронизывают противоречия, и, наоборот, будут спокойно оперировать, развиваясь, если внутренне однородны и гармоничны. Если же они недифференцированы и централизованы, то вероятнее всего их ожидает застой.

В России сформировался варварский тип капитализма. Сближение властей и бизнеса могло бы идти не только на почве урегулирования финансовых обязательств — размера налогов и т. д., но и их общей социальной ответственности, нового формата их диалога. Социальный контракт, договор между властями и обществом должен быть двусторонним и включать не только готовность общества выполнять предложенные правила и требования (испытания), но и ответственность высших руководителей и чиновников всех рангов за реализацию принятых законов, программ и обязательств. Идеология социальной ответственности в большей степени, чем идеология приватизации и обогащения, соответствует ностальгическому характеру российского общественного сознания, ориентирующегося на предпочтение ценностей предшествующего исторического периода — заката государственного социализма.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Многочисленные заключения и доклады экономистов и социологов о социальной катастрофе, нарастании социальной и экономической дифференциации, безусловно, имеют под собой существенную почву и во многом правомерны, однако, как справедливо отметил Р. И. Капелюшников в своей статье: «Конечно, в 1990;е годы российское общество по любым стандартам было исключительно нестабильным, резкие перемены были частыми, обрушивались внезапно и ломали привычные условия жизни миллионов людей. Но если говорить о массовой реакции на происходившие перемены, то можно только поражаться устойчивости российского общества и степени его нечувствительности к импульсам саморазрушения, которую оно демонстрировало на протяжении всего пореформенного периода» [60].

В начале второй главы уже были приведены данные Мирового банка по Российской коррупции, в которой международные аналитики отводят России печальное место в первой десятке по уровню коррумпированности властной элиты и восприятию этой коррупции гражданами. Ставшие привычными в массовом сознании «подарки», «проценты» и прочие проявления теневых практик, как справедливо отмечает Сатаров, ставят под угрозу само будущее России.

Поэтому ответ на вопрос, а что в проявлениях теневых отношений есть дань традиции, что проявляется как реакция на неадекватные политические и экономические действия власти, и что есть проявления процессов интеграции в мировой опыт, является весьма ценным.

С другой стороны, показательно мнение А. Н. Клепач из ИМЭМО РАН, о том, что «.с нарастанием внутренней дифференциации между регионами России и усилением трений в межбюджетных отношениях конфликтным очагом может стать региональный аспект российской экономики и общества» [63].