Голодомор 1946-1947 годов

Реферат

На тему:

Голодомор 1946;1947 годов

1. Голод в сельской местности

С победой в семьи простых советских людей не пришло долгожданное облегчение и улучшение. Им были навязаны новые испытания и тяготы, нищета и голод. Невозможность допущения послевоенного голода определялась тем, что голодовками военных лет для него была подготовлена слишком благодатная почва. Советское правительство всячески стремилось скрыть масштабы трагедии 1946;1947 гг. от собственного народа и от Запада. В средствах массовой информации упорно создавалась иллюзия успешного преодоления трудностей, улучшения положения в стране.

В самый разгар голода весной 1947 г. в главной газете Союза — «Правде» царило праздничное настроение. Первомайский номер сообщал о трудовых успехах колхозов на весеннем севе: «…Советский народ с радостью узнает о том, что колхозники районов, особо сильно пострадавших от засухи, успешно преодолевают трудности, самоотверженно борются за высокий урожай. Курская область засеяла почти на 400 тыс. га больше, чем в прошлом году… На 500 тыс. га больше в сравнении с прошлым годом засеяли колхозы Воронежской области… Колхозы Украины, борясь за осуществление своих обязательств, принятых в письме тов. Сталину, выполнили на 105% план сева яровой пшеницы… Молдавская ССР, сильно пострадавшая от засухи, в нынешнем году выполнила план колосовых культур на 109%…». В публикации специально были названы области составлявшие в то время центр массового голодания сельских жителей и, в первую очередь, колхозников. В той же газете за 2 мая был помещен отчет о первомайском параде и демонстрации на Красной площади. В передовице под громким названием «Вперед, к полной победе коммунизма в нашей стране» говорилось о том, что «…потребуются напряженные усилия, чтобы успешно провести весенний сев, добиться богатого урожая и двинуть вперед наше сельское хозяйство», но ни слова о голодавших колхозниках которые, по замыслу автора, должны были все это сделать.

" Правда" регулярно помещала заметки, репортажи и письма об экономических трудностях, росте безработицы и голоде в капиталистическом мире. В США, Англии, Италии «…трудности послевоенного времени усугубляются эгоистическими действиями правящих классов, ужасами безработицы и спекуляции на голоде». В Вене «…ощущается острый недостаток продовольствия. Получаемый населением паек достаточен только для полуголодного существования… Рабочие на венских заводах от истощения падали в обморок у своих станков». В другом номере: «В один из холодных мартовских дней изможденный рабочий остановился перед зданием австрийского парламента и с криком: „Голод! Голод! Дайте мне хлеба!“ — порезал себе вены. В австрийской республике около 50 тыс. безработных и случаи самоубийств от нужды и голода стали обычным явлением…» .

Не только средства массовой информации безмолвствовали о голоде в СССР. Строгий партийно-советский контроль был установлен за органами здравоохранения, которые фиксировали рождаемость и причины смертности людей. В медицинских разработках за 1946;1947 гг. настоящая причина роста смертности — голод — скрывался за такими диагнозами, как желудочно-кишечные заболевания (дизентерия, токсическая диспепсия), септическая ангина. Все это говорит о том, что врачей заставляли маскировать истинную причину смертности. Лишь в исключительных случаях за отдельные месяцы среди причин гибели попадает дистрофия, алиментарная дистрофия, авитаминоз, пеллагра, что на языке медиков означало голодную смерть. Напротив, в секретной переписке местного руководства с центром дистрофия среди населения (слово голод и здесь не упоминалось) — одна из основных тем, обсуждавшихся в связи с угрозой срыва производственных планов.

В России, на Украине, в Белоруссии, Казахстане и др. республиках голод напомнил о себе ранней весной 1946 г., когда на складах многих республиканских центров и крупных промышленных городов иссякло так называемое коммерческое зерно, предназначавшееся для обеспечения населения хлебом. Колхозно-совхозные амбары были вычищены хлебозаготовками, а имевшиеся почти в каждой области склады госрезерва, именуемые почтовыми ящиками и тщательно охраняемые, содержали десятки тысяч тонн зерна, накопленного за многие годы. В Совет Министров СССР, в ЦК ВКП (б) были направлены многочисленные телеграммы-ходатайства о разбронировании хлеба из госрезерва. Секретарь Новосибирского обкома ВКП (б) М. В. Кулагин сообщал заместителю председателя Совета Министров СССР Н. А. Вознесенскому об отсутствии хлеба и просил 10 тыс. т зерна из Бердского почтового ящика для жителей Новосибирска и городов области. В Свердловской области также не было хлеба и руководство просило другого заместителя председателя Совмина СССР Молотова дать разрешение разбронировать находившиеся на территории области 45 тыс. т продовольственного зерна. Телеграммы подобного содержания поступали на имя секретаря ЦК ВКП (б) Маленкова от секретарей обкомов партии и председателей облисполкомов Запорожья, Калуги, Пензы, Рязани, Махачкалы, Иркутска и др.

Задача нормированного обеспечения хлебом крупных городов была настолько злободневной, что никто не обращал внимания на жителей села, которые давно существовали без хлеба. Не найдя взаимопонимания и поддержки у областного и районного начальства, они вынуждены были напоминать о себе правительственным особам. Большое количество писем исходило от инвалидов войны и труда, многодетных вдов, пожилых людей, оставшихся без кормильцев. Писали Сталину, Калинину, Ворошилову, Маленкову и другим. Из-за бюрократического барьера крайне редко полные отчаяния и мольбы послания доходили до адресатов. Люди просили хлеба и, хотя бы временного, освобождения от непосильных налогов. Даже полностью нетрудоспособные инвалиды-фронтовики, проживавшие в деревне, не имели права на получение хлебного пайка, как якобы связанные с сельским хозяйством. Вот выдержка из одного письма: «…Я инвалид II группы. Как трудно мне жить, паек не дают… Никому мы теперь не нужны. Придется, наверное, погибать». (Г.К. Комков Куйбышевская область, Утевский район, село Спиридоновка). Из другого: «…Моя семья из 4-х человек, в том числе муж инвалид труда II группы. Заработала в прошлом году 750 трудодней, на которые не получила ничего… Пришлось продать единственную корову, чтобы уплатить мясопоставки и сельхозналог. В настоящее время не имеем никакого питания и находимся на грани заболевания». (Е.Т. Шеина, Горьковская область, Павловский район, деревня Низково). Инвалиды войны и труда стали жертвами бездушной политики властей, лишивших их средств к существованию. Люди, в годы войны отдававшие свое здоровье во имя победы, в мирное время умирали от голода. Плохо было на Украине. Приведем отрывок из письма колхозников села Попелюхи Песчанского района Винницкой области, адресованного первому секретарю ЦК КП (б)У и председателю Совета министров Украины Н. С. Хрущеву: «Никита Сергеевич, отец наш, заступник! Тяжело нам, оборваны мы и босы… на людей не похожи, живем хуже скотины. Никогда не было нам так трудно, как сейчас. Люди умирают от голода, дети от недоедания и болезней остаются калеками…». На имя председателя Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинина в мае 1946 г. поступило письмо из села Станиславка Котовского района Одесской области от жены погибшего на фронте бойца Красной Армии М. И. Бузовской. Она писала, что один из 4-х детей умер от голода и, беспокоясь о жизни других, просила оказать срочную материальную помощь. Это письмо сохранилось в личном фонде всесоюзного старосты с пометкой «На контроль». Большинство людей никуда не обращалось и не писало. Одни не хотели унижаться, а другие считали обращение к властям бесполезной тратой времени.

Хрущев в начале апреля того же года из Киева направил пространную телеграмму заместителю председателя Совмина СССР Микояну с просьбой помочь республике. В ней он даже не упомянул о бедственном положении в деревне: «За последнее время создалось весьма напряженное положение с обеспечением бесперебойного снабжения хлебом населения г. Киева и др. крупных городов… В целях недопущения перебоев в снабжении хлебом населения городов и промышленных центров Украины Совет министров УССР просит Совет министров СССР разбронировать из госрезерва 57 тыс. т продзерна…» .

Министерство заготовок СССР, получившее больше десятка заявок о помощи хлебом, обратилось в Совмин СССР с предложением рассмотреть данный вопрос, но не получило ответа. Тот же результат имели обращения в другие высшие инстанции. Правительство ценою многих жизней, сохранившее запасы хлеба в войну, не хотело расставаться с ними и в мирное время. Редким исключением являлось поручение ЦК ВКП (б) № 19 490 от 13 марта 1946 г. о дополнительном выделении продовольствия населению Великолукской области, глава которой, секретарь обкома партии Бойкачев, просил для остронуждающегося сельского населения по 400 т хлеба и по 25 т крупы ежемесячно до нового урожая. Никаких других подобного рода распоряжений не было обнаружено. Хлеба не давали, а просьбы Куйбышевского, Молотовского, Челябинского, Свердловского, Кемеровского и др. областных комитетов партии о позаимствовании из резервов любых других продуктов питания были также отклонены Совмином СССР.

Из закрытых донесений правительству видно, что в конце 1946 г. — начале 1947 г. заболевания алиментарной дистрофией распространились на территории Российской Федерации, охватив многие районы Воронежской, Горьковской, Костромской, Курской, Ленинградской, Ростовской, Рязанской, Саратовской, Тамбовской, Ульяновской областей, а также Краснодарского края, Башкирской и Татарской автономных республик. Особенно были подвержены заболеванию жители сельских районов.

Слушая радио и читая газеты люди думали, что голодают только у них в колхозе, совхозе, районе, а все другие советские граждане живут хорошо. Спешили сообщить о происходившем правительству. Директор ордена Ленина совхоза «Кубань» Краснодарского края телеграммой сообщал секретарю ЦК ВКП (б) Маленкову о голодании рабочих и их семей и просил оказать срочную помощь питанием. Не прекращался поток писем из союзных республик. В приемную Президиума Верховного Совета СССР пришло полное возмущения письмо из г. Кондопога Карело-Финской ССР от рабочего Н. Е. Ильина. Вот отрывок из его письма: «…Знаете ли вы о том, что люди от недоедания готовятся к смерти… Если не поверите мне и не улучшите положение рабочих, то многие помрут от голода. Многие начинают болеть уже зимой и до весны не доживут. Кто дотянет до весны, тот будет с брюшным тифом и другими заболеваниями… Если какая-либо страна объявит нам войну, то мало окажется годных к военной службе. Не надо будет капиталистическим странам ломать голову как уничтожить СССР… Такое угрожает не только нам, а и вам, дорогое наше правительство» .

В исключительных случаях руководители высокого ранга пытались отреагировать на жалобы людей, поступавшие из голодных мест. Сохранилось письмо заместителя министра здравоохранения СССР М. Д. Ковригиной отправленное 27. 02. 1947 г. секретной почтой заместителю председателя Совмина СССР А. Н. Косыгину, который в то время занимался помощью Молдавской ССР. Она сообщала следующее: «По предложению отдела агитации и пропаганды радиокомитета, я написала беседу „Забота советского государства о матери и детях“, которая была передана 5 февраля с. г. перед выборами в Верховный Совет РСФСР. Позднее я получила 12 писем от женщин, в которых сообщения о тяжелом положении с питанием. Все эти письма я направляла в Министерство торговли СССР и РСФСР в надежде, что руководители этих министерств по мере возможности могут оказать просителям кое-какую помощь. Но последнее письмо, полученное от Е. И. Бузмаковой, медицинской сестры больницы зерносовхоза № 694 Обливского района Ростовской-на-Дону области, я решила послать Вам. В своем письме Бузмакова пишет о страшно тяжелом положении рабочих совхоза и их детей, которые буквально пухнут от голода, и просит послать правительственную комиссию, чтобы на месте разобраться в этом деле. Со своей стороны я убедительно прошу Вашего личного вмешательства». На копии письма спустя месяц 26 марта 1947 г. рукой Ковригиной было написано: «Ответ получен несекретный». Косыгин посоветовал ей направлять такого рода письма в приемную Президиума Верховного Совета СССР. Завязалась переписка, проверка, а необходимой оперативной помощи не было.

Весной 1947 г. в Воронежской области число больных дистрофией достигало 250 тыс. человек, многие из них умирали. Очевидцу Г. М. Попову, инженеру из г. Москвы было тогда 8 лет. Жил он с родителями в с. Скрипники, неподалеку от бывшего райцентра Старая Криуша (ныне Калачевский район) Воронежской области. Детское сознание с фотографической точностью запечатлело безлюдное село, полное отсутствие еды, смерть родных. «…Одноклассник, отец которого работал на мельнице в соседнем селе, приносил в школу лепешки. Их делили на всех, включая учителей. Помню отец сказал: „За селом умерли, в г. Калач ходили за хлебом, назад не дошли. Надо хоронить“. Спасаясь от голода к нам приехали двое братьев отца, но не выжили и оба умерли от истощения. Дедушка умер. Не помню, как сам потерял сознание в голодном обмороке. Меня спасла стоявшая неподалеку воинская часть, очнулся в госпитале…» .

В 32-х районах Курской области голодало 47 тыс. колхозников, причем их численность с каждым днем увеличивалась. Проверкой было установлено 11 тыс. больных алиментарной дистрофией, из них госпитализировано в особенно тяжелом состоянии 400 человек, умерло 52. В Ракитянском районе остронуждающихся в хлебе было более 16 тыс. человек, из них большинство истощенных, а 510 человек в состоянии дистрофии II-й степени, т. е. нетрудоспособны. Не менее критическое положение было в Скороднянском районе той же области, где не имели хлеба 1139 семейств. Среди них в состоянии дистрофии 1-й степени — 1365 человек, II-й — 700 и III-й, почти неизлечимой, — 135 человек. Труднее всего пришлось семьям, в которых имелось 7−10 и более детей, в области их насчитывалось до 56 тыс. В безвыходной ситуации оказались семьи погибших воинов и инвалиды, которых было более 90 тыс. Эти семьи не имели средств на покупку хлеба, продаваемого иногда в порядке помощи по коммерческим ценам.

Голод захватил некоторые районы Рязанской области. По воспоминаниям историка В. И. Кострикина, жившего и работавшего в 1946;1947 гг. в деревне Новоселки Рыбновского района Рязанской области: «С трудом дожили до весны те, кто имел в своем хозяйстве корову и небольшие запасы картофеля. Молоко на рынке обменивали на другие продукты. В мае-июне ели крапиву, лебеду, ничего другого не было. От травы зубы были всегда зеленые. Много людей было опухших, некоторые так ослабевали, что не могли выйти из дома. Сам я тогда совсем молодой человек ходил за 4 км на работу в школу, а в дороге вынужден был дважды отдыхать — такая была слабость…» .

По численности болевших дистрофией можно примерно определить очаги массового голода в России: в Ульяновской области болело 104,4 тыс. человек, Тамбовской — 67,5 тыс., Башкирской АССР — 35 тыс., Молотовской обл. — 33,5 тыс., Костромской — 30 тыс., Краснодарском крае — 23 тыс., Читинской обл., — 12 тыс. По неполным данным здравотдела Коми-Пермяцкого национального округа, в апреле 1947 г. имелось свыше 12 тыс. человек, страдавших от дистрофии, в том числе 7 тыс. детей.

В письме Сталину секретарь Хакасского обкома ВКП (б) Афанасьев сообщал, что на 1 февраля 1947 г. в колхозах автономной области насчитывалось 2800 человек дистрофиков. К весне положение продолжало ухудшаться, т. к. запасы картофеля и овощей иссякали и люди все больше питались травами. Он просил оказать помощь выделением 600 т хлеба на 16 059 колхозных дворов.

В марте-апреле 1947 г. цензурой МГБ СССР было перехвачено более 500 писем, исходивших из Великолукской, Калининской, Костромской, Курской областей в Советскую Армию, с сообщениями о голоде и выезде людей из колхозов. Приведем выдержки из некоторых писем, представленных в правительство СССР: 23 марта 1947 г. «…У нас ужасный голод. Хлеба не найдешь, картошка 100 руб. Народ разъезжается кто куда… В колхозе никто не хочет оставаться, на трудодни ничего не достается…». (А. А. Белякова, Калининская обл., Есеновичский р-н., дер. Холуй). 28 марта 1947 г. «…В Гущине очень многие голодают, едят кукоколь (сорняк из рода однолетних трав) — хлеба нет. Мы живем тоже плохо. Жизнь подошла такая, что хуже некуда. Отец ушел неизвестно куда… Все уезжают, народу остается мало». (Н.И. Таранова, Костромская обл., Межевский р-н., дер. Гущино). 6 апреля 1947 г. «…У нас сейчас большой голод. По нашему колхозу и по району нет сытых людей, ни у кого нет хлеба. У некоторых нет решительно ничего, кроме воды и соли. Очень многие уезжают…». (Н.П. Панасенкова, Великолукская обл., Ильинский р-н., дер. Борок).

Председатель исполкома Ленинградского областного Совета депутатов трудящихся Харитонов и секретарь Ленинградского обкома ВКП (б) Бадаев телеграфировали Маленкову: «В связи с отсутствием каких-либо продовольственных ресурсов большое количество колхозников области находится в состоянии дистрофии. В Оредежском, Тихвинском, Подпорожском, Киришском и Пашском районах зарегистрировано свыше 3000 человек взрослого и детского населения, имевшего I-II-ю степень дистрофии. Значительная часть больных госпитализирована. Это обстоятельство подрывало усилия по обеспечению подготовки и проведения весеннего сева и последующих полевых работ. Без оказания немедленной государственной помощи хлебом сельскому населению области, мы не можем предотвратить нежелательные последствия». Просили отпустить 800 т зерна в качестве продовольственной ссуды, с условием возврата из очередного урожая. С подобной просьбой обратился к правительству секретарь Курганского обкома ВКП (б) Шарапов. Он сообщал, что 54 тыс. колхозников области переживали затруднения с хлебом. В ряде колхозов проверкой было установлено истощение и опухание взрослых и детей от недоедания. Телеграмма о смертности колхозников от дистрофии и просьба о помощи зерном поступила к Маленкову от председателя Совмина Марийской АССР Кондратьева.

Сообщения о заболевании колхозников дистрофией были направлены в центр из Архангельской, Владимирской, Калужской, Рязанской, Сталинградской, Чкаловской областей, Краснодарского края, Татарской АССР и др. Сотни телеграмм от директоров совхозов поступили зимой 1946;1947 гг. в Совмин СССР. Они информировали правительство о том, что в связи со снятием рабочих с хлебного пайка распространились заболевания дистрофией. Вследствие чего имели место массовый невыход на работу и увольнения.

Историк В. П. Данилов вспоминает, что после демобилизации он из Германии прибыл в конце 1945 г. в Чкаловскую область. Положение с продовольствием было очень плохое, а в декабре 1946 г. был голод. Видел опухших от голодания людей, забитые досками окна домов. Многие спасались бегством в другие края. В областном центре такого, конечно, не было.

По данным Министерства здравоохранения РСФСР, в апреле 1947 г. было зарегистрировано 372,3 тыс. больных алиментарной дистрофией, а в мае того же года их численность возросла до 507,7 тыс., из них умерли 706 человек. Цифра смертности явно занижена. Впереди были трудные для выживания месяцы, о которых точно подметил В. И. Ленин, в мае 1918 г. предупреждавший об этом питерских рабочих: «…За непомерно тяжелым маем идут еще более тяжелые июнь, июль и август». Имеется достаточно примеров, подтверждавших ленинские слова на материалах 1947 г. К сожалению, из-за подтасовки учета и тщательного сокрытия фактов голода в России нет возможности привести обобщенные данные численности больных дистрофией и умерших от нее в следующие за маем месяцы.

Южные районы Белоруссии, граничащие с Украиной и Орловской областью, оказались серьезно задетыми засухой. Кроме того, в 1945 г. более 1/3 всех колхозов республики не выдавали хлеба и более половины не выдавали денег на трудодни колхозникам. Не увеличивалась выдача на трудодни и в 1946 г. Запасы продовольствия иссякли к весне 1947 г. Секретарь ЦК ВКП (б) Белоруссии Гусаров сообщал секретарю ЦК ВКП (б) Маленкову: «Колхозники Полесской, Полоцкой и Витебской областей Белорусской ССР с начала текущего года испытывают острую нужду в хлебе и в последнее время питаются жмыхами, отрубями, травами. Большое напряжение физических сил во время полевых работ, при неудовлетворительном питании, привело многих колхозников к истощению». Он просил дать указание об отпуске 500 т ячменя и овса для продажи остронуждающимся семьям колхозников.

В Карело-Финской ССР, несмотря на низкий урожай 1946 г., колхозами республики в срок и с превышением был выполнен план обязательных государственных хлебопоставок. Колхозы дали 70,6 тыс. ц зерна, что на 28,6 тыс. ц больше чем в 1945 г. На продовольственные нужды 59 838 человек колхозного населения, после засыпки на семена, оставалось в среднем на каждого по 36 кг зерновых и по 38 кг картофеля. Жители колхозов с сентября 1946 г. исчерпали собственные запасы и у многих в январе 1947 г. хлеба уже не имелось. Люди переживали крайнее затруднение. Кроме того, в республике с 1 октября 1946 г. была сокращена численность сельского населения, снабжавшегося пайковым хлебом, с 80 600 человек до 40 500 человек. В связи с произведенным сокращением было полностью снято со снабжения хлебом из государственных фондов более 15 тыс. человек населения, возвратившегося во II-й половине 1946 г. из эвакуации. Семьи возвращенцев не имея огородов, не успевали выработать достаточное количество трудодней, поэтому с колхозов им причиталось хлеба совсем мало. В этой группе людей в январе 1947 г. были установлены массовые заболевания дистрофией, требовавшие безотлагательной помощи. Всего в январе 1947 г. в Карело-Финской ССР насчитывалось 36 740 человек колхозного населения, нуждающегося в хлебе. При отсутствии излишков сельскохозяйственных продуктов у колхозников, приобрести хлеб на рынках не имелось возможности. Правительство Карелии решило трудоспособную часть населения колхозов привлекать для работы на лесозаготовки, где их можно было обеспечивать хлебом, а 20 тыс. человек престарелых и детей, занятых на колхозных работах, просило союзное правительство принять на пайковое снабжение по централизованным хлебным фондам из расчета 6 кг зерна на одного человека в месяц.

Более полные сведения о численности голодавших есть по Украине и Молдавии. Министерством здравоохранения Украинской ССР 27 января 1947 г. было дано указание всем заведующим облздравотделами по ведению учета больных дистрофией и ежедекадной отчетности о заболеваемости и госпитализации больных. На упорядочение учета больных дистрофией обращалось внимание и в последующих распоряжениях Минздрава УССР. По донесению на 25 февраля 1947 г. в 16-ти областях республики было зарегистрировало 498 тыс. заболеваний дистрофией, из них 53 тыс. в городах. Из общего числа больных 156 тыс. человек составляли дети. На 10 апреля 1947 г. по 23 областям Украины и г. Киеву из 819 тыс. дистрофиков, 80% приходилось на село, а число умерших от дистрофии составляло 32 тыс. человек. Всего в республике голодало более 2,7 млн. человек колхозного населения.

В Молдавской ССР учет больных дистрофией производился с осени 1946 г. В ноябре того же года было зарегистрировано 29,9 тыс. человек, заболевших дистрофией, в декабре — 41,6 тыс., в январе 1947 г. — 131,5 тыс. человек. Из-за несовершенности системы учета, сведения о заболеваниях населения дистрофией, поступавшие из уездов были разноречивы. Это обстоятельство в последующем потребовало изменения учета. По материалам подворного обследования на 20 февраля 1947 г. в городах, уездах и районах Молдавии состояло более 208 тыс. человек больных дистрофией, из них у 27 тыс. состояние болезни было неизлечимым. Среди общего числа больных 47% составляло дети. В конце марта 1947 г. заместитель министра здравоохранения СССР Кузнецов, постоянно находившийся в Молдавии, сообщал в Москву, что благодаря проведенным мероприятиям общегосударственного и местного порядка, дальнейший рост дистрофии был якобы приостановлен и по состоянию на 20-е марта в республике заболеваемость дистрофией была будто бы стабилизирована за исключением отдельных районов. Вывод оказался поспешным и не подтвердился, т. к. в середине апреля того же года в Молдавии было зарегистрировано более 300 тыс. больных дистрофией, из которых умерло более 36 тыс.

По всей стране голодали рабочие железной дороги, проживавшие в сельской местности, у которых в 1946 г. сняли с централизованного снабжения детей и иждивенцев. В декабре 1946 г. отмечены массовые заболевания дистрофией среди семей железнодорожников. По неполным данным, к концу года на 16 железных дорогах страны насчитывалось более 11 тыс. больных дистрофией. Наиболее неблагополучное положение было на Забайкальской железной дороге (2,5 тыс. больных), Кишиневской (2,4 тыс.), Сталинской (670), Кировской (260), Сталинградской (250). Некоторые рабочие ввиду истощения не могли выходить на работу, часть детей не посещала школу, были зарегистрированы случаи смерти от голода. Многие железнодорожники увольнялись, переходили на другие участки, чтобы получать больше хлеба по карточкам. В этой связи характерно заявление на имя начальника 1-й дистанции службы пути Казанской железной дороги рабочего Г. Ф. Гладеева: «…Прошу войти в мое положение… рабочая карточка 550 г на 7 человек, нас не обеспечивает. Другой месяц мое семейство хлеба и картофеля не видит, дохожу. Жалованье 300 руб., на мешок картошки… Прошу дать мне разрешение перейти на 2-йоколоток в рабочие, хоть на время, если можно, то поскорее…» .

Секретарь центрального комитета профсоюза рабочих железных дорог юга, находившегося в г. Харькове, 20 января 1947 г. направил председателю Совмина СССР Сталину докладную записку об имевшихся случаях заболевания дистрофией. В ней отмечалось, что значительная часть работников железных дорог юга проживала в сельской местности. У тех из них, кто имел приусадебную землю, в засушливый год погиб урожай картофеля и овощей. В связи с отменой выдачи карточек на детей и иждивенцев, многодетные оказались в тяжелых материальных условиях. Недостаточная калорийность питания, отсутствие полноценных белков, воздействие холода на организм способствовали развитию безбелковых отеков — дистрофии и авитаминоза. Такие заболевания имели место на Кишиневской, Северо-Донецкой, Южной, Сталинской, Юго-Восточной и Северо-Кавказской железных дорогах, где было госпитализировано 246 человек. По неполным данным, 29 случаев заболевания окончились летальным исходом. ЦК профсоюза выделил дополнительные ассигнования в размере 100 тыс. рублей из бюджета государственного социального страхования для особо нуждающихся. Отдельным рабочим была выделена материальная помощь в размере от 500 до 700 руб. Некоторые селения (Фламенда, Романовка, Бессарабская Молдавской ССР), в которых главным образом проживали железнодорожники, не связанные с сельским хозяйством, по ходатайству партийных, советских, профсоюзных организаций были переименованы Верховным Советом СССР в рабочие поселки, что дало возможность детям и иждивенцам получать хлебные и продовольственные карточки. Однако проводившиеся мероприятия были совершенно недостаточны и без непосредственной помощи со стороны вышестоящих организаций не могли ликвидировать и предотвратить дальнейшее развитие заболеваний.

2. Голод в городах

Голод коснулся и крупных промышленных центров с гарантированным карточным обеспечением продовольствием: Москвы, Ленинграда, Ростова-на-Дону, Сталинграда, Красноярска, Ярославля и др. Зимой 1947 г. на предприятиях и стройках Ленинграда и Сталинграда имелись случаи массовых заболеваний дистрофией. В феврале 1947 г. по Сталинграду было зарегистрировано 998 заболеваний у взрослых и 1370 — у детей, из них 700 человек имели дистрофию II степени. В марте того же года на предприятиях Ленинграда при медицинском обследовании рабочих установлено, что заболеваемость алиментарной дистрофией и авитаминозом превышала 30%. На заводе «Севкабель» из 300 обследованных рабочих выявлено 128 (42%) больных дистрофией и 31(10%) — авитаминозом; на Ижорском заводе — 38% рабочих с дистрофией и 14% с авитаминозом; на заводе им. Сталина, соответственно, — 20 и 14%. Подобное положение с голодной заболеваемостью было вскрыто на заводе им. Марти, «Линотип», им. Жданова и комбинате им. Кирова.

Ленинградское руководство 29 марта приняло строго секретное постановление о предупреждении развития заболеваемости населения г. Ленинграда авитаминозами и алиментарной дистрофией. Виновниками голода были объявлены хозяйственные, партийные, профсоюзные работники заводов и Ленгор-здравотдела, которые проявляли бездушие и безразличие к нуждам трудящихся. Постановление рекомендовало всем предприятиям общественного питания шире практиковать витаминизирование приготовляемой пищи, а в буфетах закрытого и открытого типа организовать продажу витаминов, фруктовых, ягодных и овощных соков. С этой целью надо было подготовиться и с начала весны проводить сбор ранней дикорастущей зелени — щавеля и крапивы для использования ее на приготовление блюд в предприятиях общественного питания.

Более конкретной была задача организовать с 5 апреля 1947 г. во всех заводских столовых под наблюдением врачей усиленное рационное питание для рабочих и служащих больных алиментарной дистрофией по следующим нормам питания, представленным в таблице 1.

Таблица 1

Нормы усиленного питания рабочих и служащих г. Ленинграда, больных алиментарной дистрофией, в день (г).

По плану «усиленное» питание рабочего должно было составлять 739 г в день. Если бы к этому еще 200−400 г хлеба, то общая калорийность всех названных продуктов питания была бы около 2000 ккал., т. е. чуть больше половины нормальной потребности взрослого человека, но о хлебе в постановлении не упоминалось. При этом необходимо учесть, что в приведенном выше рационе питания преобладали растительные белки, а основную долю калорий давали соевые продукты. Ни калорийное содержание, ни качественная структура набора продуктов не являлись достаточными для излечения больных дистрофией.

Для обеспечения запланированного питания больных был утвержден план производства и распределения дополнительной ненормируемой продукции на апрель и май 1947 г. В нем предусматривалось произвести на предприятиях Ленинграда 1500 т соевого кефира, 900 т творожно-соевой сырковой массы, 850 т мясного бульона, 60 т плавленного сыра, 80 т овощной икры, 100 т рыбных отходов. Этими продуктами предполагалось накормить 100 тыс. рабочих и служащих, 273 тыс. школьников, 55 ты с. ремесленников и 57 тыс. детей в садах, яслях и детдомах. Проблема была в том, что в Ленинграде не было этих продуктов питания. Спустя два дня после принятия постановления было подготовлено письмо на имя заместителя председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина. В нем секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП (б) П. С. Попков обращался за срочной помощью, ссылаясь на то, что у населения Ленинграда, перенесшего тяжелые испытания в период блокады, повторные массовые заболевания дистрофией вызывали тяжелые последствия. Он просил увеличить до июня включительно лимит лечебно-диетического питания с 10 тыс. человек до 25 тыс. и усиленного детского питания с 22 тыс. до 40 тыс. человек. Выделить сухого картофеля — 1000 т, сои или соевого жмыха — 1000 т, 500 т сухофруктов, а также увеличить завоз молока из Эстонии на 2000 т и освободить подсобные хозяйства промышленных предприятий от сдачи государству 50% вылова рыбы, чтобы во II квартале 1947 г. всю рыбу использовать на дополнительное питание рабочих.

Необеспеченность рабочих питанием пытались компенсировать административно-судебными мерами. При этом главные обвинения выдвигались против хозяйственников и снабженцев. В прокуратуру г. Ростова-на-Дону 4 июня 1947 г. из газеты «Молот» поступил материал о смерти рабочего завода сельскохозяйственных машин «Красный Аксай», участника Великой Отечественной войны Н. И. Аникийчука. Проверкой, произведенной прокуратурой, было установлено, что Аникийчук был принят на завод 25 апреля того же года и проработал 20 дней. Во время работы он упал в голодный обморок и его на носилках доставили в здравпункт. Придя в сознание Аникийчук объяснил врачу, что он три дня ничего не ел. Его накормили и в связи с отсутствием свободных мест для дистрофиков в больнице выдали больничный лист, отправив затем в заводское общежитие. Там через 9 дней, в полном одиночестве, он умер от голода. Этот факт вызвал взрыв возмущения трудящихся завода, потребовавших создания комиссии для расследования. При медицинском обследовании других рабочих было выявлено еще 92 человека с тяжелой формой дистрофии. По представлению прокурора 22 июля того года Ростовским горкомом ВКП (б) было вынесено решение, в котором указывалось директору завода «Красный Аксай», секретарю заводской парторганизации и председателю профкома на бездушное отношение к нуждам рабочих. Они были предупреждены о строгой ответственности в случае повторения подобных фактов. Начальник жилищно-коммунального отдела завода, комендант общежития и работники ОРСа, виновные в срыве обеспечения людей питанием, были привлечены к суду.

На юге голодание людей продолжалось и осенью 1947 г. 18 октября прокурор Ростовской области Полозков сообщал Генеральному прокурору СССР К. П. Горшенину, что в г. Таганроге зарегистрировано 70 случаев смерти людей от дистрофии, в Шахтах — 42, в Новочеркасске — 19. В кочегарке завода им. Молотова в г. Таганроге 6 октября того же года был обнаружен труп рабочего стройучастка А. П. Кочетова 55-ти лет. Предварительным расследованием установлено, что рабочий Кочетов, не имевший квартиры и хлебной карточки, оказался в тяжелых материальных условиях и ночевал в кочегарке завода. В результате истощения он умер. В кармане брюк умершего было обнаружено заявление на имя начальника стройучастка завода об оказании ему материальной помощи. В связи с этим случаем прокуратурой области было возбуждено уголовное дело.

В конце зимы 1947 г. обострились продовольственные трудности в столице СССР г. Москве. С перебоями отоваривались хлебные карточки, в городе иссякли запасы картофеля и овощей. Ввиду того, что у некоторых заводов картофель изъяли на семена, а других источников поступления ОРСы не имели, то не обеспечивалось общественное питание рабочих. Положение было настолько опасным, что под угрозой срыва оказалась работа предприятий и строительных трестов Министерства авиационной промышленности, а также Министерства вооружения СССР. На других, несекретных заводах Москвы и Московской области, положение с питанием было хуже.

Утром 28 марта того года работниками московской милиции были обнаружены и сорваны 35 листовок, расклеенных в людных общественных местах Куйбышевского, Железнодорожного и Щербаковского районов г. Москвы. Текст листовок, написанный карандашом под копирку призывал к демонстрации: «Всем, всем, всем! Гражданин России! Выполни свой долг и впредь в первое воскресенье каждого месяца! В 12 часов 6 апреля с. г. в центре г. Москвы состоится безмолвная демонстрация. Наша задача: заполнить центр, остановить уличное движение. Возьмите авоськи-сумки. Ваша безопасность гарантирована. Мы требуем хлеба. Долой колхозы, рабство и произвол. Мы за частную собственность, свободную торговлю, за открытие границ, свободу и счастье народа. Запомните дату 6 апреля. Все на демонстрацию! Содержание воззвания передавайте всюду, всем и всеми способами». Московской милицией были приняты меры к розыску автора листовок, а материалы переданы в Министерство государственной безопасности СССР.

По воспоминаниям историка Е. Г. Гимпельсона, в г. Москве голода не было. По карточкам он получал 400 г хлеба, крупу, жиры. Этим, конечно, не наедался, а купить хорошие продукты было не на что, хотя получал ежемесячную зарплату в 500 руб. По тем временам не маленькую. В булочной всегда стояли нищие и просили хлеба.

В Новосибирске причиной почти 50% смертных случаев стали болезни, вызванные хроническим недоеданием, употреблением в пищу суррогатов, общим ослаблением человеческого организма. За период с января по август 1947 г. число умерших от дизентерии в городе возросло в 12 раз, от токсической диспепсии — в 13 раз, от гастроэнтероколита — в 7 раз. В сельской местности положение было сложнее. В колхозах и совхозах совершенно не было хлеба, а приближался весенний сев. В то же самое время на Новосибирском маслозаводе скопилось 1000 т пищевого соевого жмыха и склады были переполнены. По этой причине завод перешел на переработку рыжика. Председатель Новосибирского облисполкома Соколов направил телеграмму заместителю председателя Совмина СССР Микояну с просьбой разрешить израсходовать 1000 т соевого жмыха для продажи на селе. На этой телеграмме рукой Микояна написано: «Т. Зотову (Министру пищевой промышленности СССР), т. Двинскому (Министру заготовок СССР). Почему бы не передать (1000 т. соевого жмыха. — В.З.) Минзагу для примеси к муке на месте?» На что Двинский отвечал: «…Минзаг считает возможным отпустить Новосибирскому облисполкому для продажи колхозам 300 т соевого жмыха за счет остатков в промышленности» .

3. Септическая ангина

Еще в 1932 г. в ряде районов Союза (Урал, Западная Сибирь и др.) стало наблюдаться заболевание, получившее условное название «септическая ангина». Оно характеризовалось резким снижением белых кровяных телец в крови, высокой температурой, некрозами в зеве и полости рта, кровоизлияниями на коже.

Смертность колебалась от 17 до 50%. Ежегодно заболевало несколько тысяч человек. Заболевания возникали весной после употребления в пищу зерна (проса, пшеницы, ржи, гречихи и др.), зимовавшего в полях под снегом.

Врачи толком не знали способ лечения коварного заболевания. Вот как запомнилось первое столкновение с этой болезнью студентке мединститута, будущему заместителю, а в последствии и Министру здравоохранения СССР М. Ковригиной: «В мае 1934 г. меня и двух моих соучениц срочно вызвали в Свердловский Облздравотдел. Там нас встретил председатель областного отдела НКВД… Он объявил, что мы мобилизованы на борьбу с неизвестной заразной болезнью и сегодня же должны выехать к месту работы… Нас передали в распоряжение главного врача маленькой сельской больницы (в деревне Дуброва, близ Оханска Пермской области. — В. З.). Больных человек 15, все в очень тяжелом состоянии. Воздух в больнице был пропитан сладковатым гнилостным запахом. Почти все больные кровили. У многих температура поднималась до 40 и выше. Никогда мне не забыть такой страшной картины: во двор нашей больницы въезжает телега, на ней, на перине, лежат две молодые красивые женщины, мать и дочь, обе мертвенно-бледные, потерявшие сознание. Их везли из соседней деревни, и пока доехали до больницы, вся перина пропиталась кровью, пожми ее — потечет кровь. Врач больницы рассказал нам, что удалось спасти только 7-летнюю девочку, у которой умерли отец, мать и трое братьев… Нам показали эту девочку: бледная, худая, обессиленная, в зеве у нее не было ни миндалин, ни дужек, ни маленького язычка. Все некротизировалось, все отторглось. Смертность в больнице была высока, и население стало своих больных скрывать. Тогда и было решено устраивать подворные обходы для выявления больных… Подозрительных на заболевание сразу же направляли в больницу, и, чем раньше выявляли больных, тем быстрее они поправлялись. Со временем я стала находить больных по характерному сладковато-гнилостному запаху, который шел от заболевших… Не было ниодного случая заражения от больных медицинского персона;

В последние перед войной годы заболевание встречалось реже, что было связано с своевременной уборкой хлеба, но в 1943;1944 гг. количество заболеваний снова сильно подскочило вверх. Пик заболеваемости приходился на 1944 г., когда численность учтенных заболевших достигала 173 тыс. человек, из которых умерло примерно 28 тыс. До 80−85% больных и умерших было в России, а самая высока заболеваемость наблюдалась в Куйбышевской, Чкаловской, Ульяновской областях, Башкирской, Татарской АССР и др.

Работы, проводившиеся в ряде научно-исследовательских институтов в годы войны, приблизили медиков к пониманию причин заболевания. Изучение этиологии септической ангины затруднялось тем обстоятельством, что ни на одном из лабораторных животных не удавалось воспроизвести картину заболевания. Только человек заболевал септической ангиной. Существовало мнение, что это заболевание связано с авитаминозом, однако работами, проведенными в 1943 г., эта теория была окончательно опровергнута. Добровольцы, бывшие на полноценном питании, получали перезимовавшее просо, изъятое из очагов септической ангины Ульяновской области, несмотря на отсутствие авитаминоза, заболели септической ангиной. Само собой ученые знали, что только голод заставлял людей собирать для питания ядовитое зерно, но открытым текстом по понятным причинам об этом не писали. По совету Наркомздрава СССР 31 декабря 1943 г. был подготовлен специальный приказ № 38 уполномоченного ГКО «О мероприятиях по предупреждению и борьбе с септической ангиной». В соответствии с ним был проведен учет полей с неубранным осенью урожаем в Куйбышевской, Саратовской, Ульяновской областях, Ставропольском крае и др. Смертоносные поля были взяты под строгую охрану.

В июле 1945 г. ученым медицинским советом Наркомздрава РСФСР было принято для этого заболевания название «алиментарно-токсическая алейкия», что намного точнее характеризовало болезнь. Однако, и после этого причиной летальности по-прежнему записывали септическую ангину, поскольку пострадавшие жаловались на боль в горле. На самом деле под септической ангиной скрывалась лейкопения — заболевание, связанное с отравлением кроветворной системы, а проще говоря, белокровие. Весной 1947 г. массовые заболевания так называемой септической ангиной были отмечены в 30 областях, краях и республиках России и ряде областей Казахстана. В апреле в Горьковской области было учтено 5 тыс. больных, в Челябинской — более 2,8 тыс. Тяжелое положение было в Куйбышевской, Курганской, Новосибирской, Саратовской, Чкаловской, Ярославской, Западно-Казахстанской (Казахская ССР) областях, Башкирской и Удмуртской АССР. Сведения о заболеваемости септической ангиной и смерти от нее противоречивы. С мест сообщали в центр о тысячах опасно больных, а в справке председателя Совмина РСФСР констатировалось, что в 1945 г. заболело 193 человека, из них умерло 42; в 1946 г. соответственно — 615 и 90; в 1947 г. — 2857 и 224. Но и по этим данным видно, что в 1947 г. смертность была в несколько раз выше, чем в 1946 г.

4. Голод и дети

Чтобы спасти детей от смерти, некоторые родители увозили их подальше из голодных мест и оставляли в городах. Прокурор Латвийской республики сообщал Генеральному прокурору СССР, что за последние дни февраля 1947 г. участились случаи, когда родители подбрасывали детей в возрасте от 2-х лет и старше, иногда сразу двоих-троих из одной семьи. С детьми оставляли записки с указанием года рождения, имени и фамилии ребенка и кратким объяснением: «Кормить нечем…». Бросив детей на вокзале, около милиции или детприемника, родители скрывались. За февраль месяц было подобрано 49 таких детей. По Крымской области было зарегистрировано 52 случая оставления детей, по Воронежской — 15. О том же были сообщения из Ленинградской, Орловской и других областей. Родители надеялись отыскать и вернуть детей по окончании голода, только далеко не всем это удавалось.

Тяжело складывалась судьба осиротевших в войну детей, взятых на воспитание. В семьи колхозников Калужской области было принято на воспитание более 4,6 тыс. детей-сирот. Зимой 1947 г., не имея хлеба на пропитание, опекуны подавали заявления с отказом от их дальнейшего содержания и приводили детей в отделы народного образования. По Хвастовичскому району было подано 38 таких заявлений. В этом районе трех сирот Калинкиных, отец которых погиб на фронте, а мать умерла, воспитывал дедушка, инвалид II группы. В связи с отсутствием хлеба и картофеля, чтобы хоть как-то спасти внучат, он отказывался от их содержания и просил ускорить определение детей в детдом. В том же районе и по той же причине колхозница Сычева просила забрать от нее 4-х сирот, отец которых погиб на фронте, а мать подорвалась на мине. Много аналогичных заявлений об отказе от патронирования по причине полного отсутствия в хозяйствах хлеба было подано по Борятинскому, Дзержинскому, Детчанскому, Думичскому, Износковскому, Ульяновскому и др. районам. Разместить всех детей в детдомах область не имела возможности. Такое наблюдалось и в других местах.

Быстро распространившейся по стране детской беспризорностью занималось Министерство внутренних дел СССР. По состоянию на 1 ноября 1947 г. органами МВД было устроено 360 тыс. беспризорных и безнадзорных детей, подобранных с улиц и железнодорожного транспорта. Из них 125 тыс. детей были направлены в детские дома, 25,5 тыс. — в школы ФЗО и ремесленные училища, 51 тыс. — на работу в промышленность и сельское хозяйство, 14,5 тыс. — в детские трудовые воспитательные колонии МВД и 144 тыс. детей было возвращено родителям.

Разросшаяся в военное время государственная сеть детских учреждений очень скоро была переполнена и не вмещала всех нуждавшихся в призрении сирот. Наспех создавались новые детдома, дома младенцев, детские воспитательные колонии для успевших совершить мелкие правонарушения. В конце 1947 г. для приема беспризорных и безнадзорных детей имелось 1504 детских комнаты милиции и 341 детский приемник-распределитель МВД. Количество мест в приемниках было доведено до 28,7 тыс.

В голодное время далеко не всегда детский дом, больница или дом ребенка были спасительным местом для искавших пропитания, лечения и приюта детей. Детские учреждения, входившие в систему министерства просвещения и здравоохранения были особенно подвержены расхищению продуктов питания и промтоваров, предназначавшихся детям. Помимо хищений и систематического урезывания отпускаемых по специальным фондам продуктов, из детского котла незаконно снабжалась вся администрация с обслуживающим персоналом и члены их семей. Нередко с ведома заведующих, разворовывались и продавались на рынках детская одежда и обувь. Ответом на произвол администрации и голодное существование было массовое бегство детей из такого рода учреждений.

В городах медицинское обслуживание детей ухудшилось, а в сельской местности — почти полностью отсутствовало. Детская смертность от воспаления легких, туберкулеза, острого расстройства питания превышала 20% общей численности умерших в I квартале 1947 г. Углубленный осмотр детей школьного возраста выявил свыше 30% инфицированных туберкулезом. Одной из основных причин роста смертности детей было крайне неудовлетворительное питание в лечебно-профилактических учреждениях: отсутствие молока, низкосортные продукты и их заменители. Иркутский городской комитет ВКП (б), обеспокоенный ростом заболеваемости и смертности среди детского населения города, 7 апреля 1947 г. постановил ежедневно выделять молоко на 7 тыс. ослабленных детей школьного возраста из расчета 0,5 л на человека, организовать детскую столовую на 1500 человек, обязать горсобес перечислять горздравотделу из внеминистерских средств 100 тыс. руб. на оплату питания детей в столовой по медицинским показаниям, просить облисполком выделить добавочно 500 детских пайков для дистрофиков, находившихся на лечении в детской больнице.

Нетерпимая обстановка сложилась в учреждениях для самых маленьких. В доме малютки № 2 г. Кирова регулярно недодавали детям установленную норму питания. «Сэкономленные» продукты присваивались. Голодание детей, несвоевременное оказание медицинской помощи, вызывали высокую заболеваемость и смертность. За 9 месяцев 1947 г. из 150 детей заболели 73, из них умерло — 60, в том числе от дистрофии — 16 детей. Для сокрытия высокой смертности было организовано тайное погребение 53-х трупиков. В Тотемском районе Вологодской области по той же причине умерли от истощения 87 детей из 153 поступивших в дом ребенка.

Расследование таких преступлений проводилось следователями по важнейшим делам прокуратуры РСФСР. Преступники получали длительные сроки лишения свободы. Заведующая дома малютки № 2 г. Кирова Блинова была приговорена к 20 годам, сестра-хозяйка Дорофеева — к 15-ти, повар Григорьева — к 10 годам заключения в исправительно-трудовых лагерях. Для предотвращения воровства в июле 1947 г. Генеральным прокурором СССР был издан приказ № 167 «Об усилении борьбы с хищением и разбазариванием промышленных и продовольственных товаров и другими злоупотреблениями в детских учреждениях». В процессе исполнения приказа органами процессе исполнения приказа органами прокуратуры были вскрыты многочисленные факты хищения продуктов и других материальных ценностей в детских яслях, домах, больницах. Были привлечены к судебной ответственности и осуждены за кражу работники детских учреждений в Белоруссии, Молдавии, Таджикистане, на Украине, Дагестанской и Татарской АССР, Ивановской, Куйбышевской, Саратовской, Тюменской, Челябинской и других областях. Однако и после серьезного мероприятия продолжались хищения и злоупотребления в детских учреждениях. Причиной тому являлся не столько голод, сколько особенности государственной системы социального обеспечения, где бесконтрольность создавала все условия для хищения, взяточничества, очковтирательства.

5. Психические расстройства на почве голода

Заболевание дистрофией нередко приводило не только к физическому истощению организма, но и к сильнейшим изменениям в психике и поведении человека. Взаимоотношения с окружающими менялись в сторону повышения раздражительности, нарастания психических расстройств от пищевых галлюцинаций до потери рассудка. Следственный отдел прокуратуры СССР в 1946;1947 гг. завел специальную папку для фактов людоедства на почве голодания и массовых отравлений граждан суррогатами пищевых продуктов.