Мойка некогда была Мьею. Имя показывает, что это топкая речка, с илистым дном. Первоначальное имя Канала Грибоедова (ранее Екатерининский канал) — Кривуши, нетрудно догадаться, что водный поток с таким названием имеет отнюдь на прямую траекторию. Следующий признак лабиринта, неотъемлемая его часть -наличие прямолинейных отрезков, своеобразные атрибуты героики: это прямые, лучевые проспекты, такие же прямые улицы: Адмиралтейская, Гороховая, Воскресенская улицы; линии — стрелы Васильевского острова. Атрибутами героики и одновременно признаками и неотъемлемой частью военного и парадного города являются триумфальные сооружения: всевозможные арки, обелиски, колонны, одеоны и прочие заимствования из греко-римской классики. При взгляде сверху Петербург открывается как система лабиринтов в лабиринте: так многие здания, которые при взгляде с горизонтали воспринимаются пластинчатыми, с вытянутыми вдоль красной линии фасадами и плоскими торцами, оказываются путанными неправильными пространственными фигурами. Примеров можно привести множество: Михайловский дворец и Михайловский замок, Таврический, Шереметьевский дворцы, здание Главного штаба, Меньшиковский дворец, здание Академии художеств, здание Министерства народного просвещения на набережной Фонтанки у Чернышева моста, Министерство юстиции на Екатерининской улице, Царскосельский вокзал Николаевский вокзал. Геометрию этих разворачивающихся в пространстве многогранников со множеством внутренних дворов, как правило предопределяет либо кривизна реки, если здание на берегу, либо разветвление дорог. В.
Серкова обращает внимание на два здания-лабиринта в самом центре Петербурга: Михайловский замок и Александринский театр. Михайловский замок изначально строился Винченцо Бренной по принципу лабиринта и имеет множество потайных дверей, тупиков, разветвленных ходов, переходов. Поразительно, что фасад замка, обращенный к Летнему саду, схож с фасадом Александринского театра. Театр имеет черты античного лабиринта — ложный вход. Это становится понятно, если прочитать символику архитектуры его фасада: колонны, поддерживающие аттик, подняты на цокольный этаж. Цоколь означает Олимп, то, что над ним — храм, дом Бога. И между колоннами то и находится настоящий вход. Причем настоящий и ложный входы расположены один над другим.
Следуя этой символике Александринский театр надо трактовать как лабиринт с вертикальными лифтами. Юрий Тынянов считает, что пространственный локус Петербурга — это площадь. Он пишет, что «Петербург никогда не боялся пустоты». Он пишет, что стремление Петербурга — расширить, раздвинуть пространство, поэтому-то и переулки такие, словно стремятся превратиться в проспекты, а тупиков и вовсе нет. В Петербурге улицы были прочерчены ранее домов, а дома лишь потом встали по линиям улиц. Поэтому улицы и главнее домов в смысле задания структуры пространства. И улицы вливаются в площади, которые и являются единицами измерения пространства Петербурга. Даже реку Тынянов воспринимает, как «независимый проспект воды».И все революции в Петербурге — тоже совершались на площадях.
Если добавить к этому еще и то, что все революции в России совершались в Петербурге, то можно считать, что Петербургские площади являются единицей измерения готовности России к свободе. И как тут не вспомнить Галича с его «можешь выйти на площадь, смеешь выйти на площадь в тот назначенный час?». Если же говорить о пространственных локусах современного Петербурга, то следует обратить внимание на метро. Геологическое строение территории Санкт-Петербурга неблагоприятно для строительства массивных и объемных сооружений на поверхности, это было известно еще на момент основания города. В неменьшей степени оно неблагоприятно для строительства подземных сооружений. И это обстоятельство послужило, наряду с финансовыми проблемами, причиной тому, что первые проекты Петербургского метрополитена, предложенные еще в 1902 году П. А. Балинским, и, независимо от него, Г. А. Гиршсоном, были отклонены. И, тем не менее, Петербургское метро сегодня существует, является одним из красивейших в мире и вместе с тем одним из наиболее глубоких в мире и сложнейшим по реализации. Как пишет Вера Серкова, «в Петербурге поражает способность города превращать в символы любое свое содержание» Но на самом деле, город, однажды созданный по воле человека, по строго продуманному плану, зажил своей собственной жизнью, перестал укладываться в прокрустово ложе плана, потом вышел за рамки какой-то определенной культурной модели — Парадный Петербург, Пушкинский Петербург, Петербург Достоевского, зловещий Петербург, город-призрак и т. д. Многообразие придуманных нами моделей для описания Петербурга, характеризует наше стремление понять этот не совсем русский и не вполне европейский город, который непривычно раздражает наши органы чувств, и, поэтому, рождает не вполне традиционные образы и ассоциации. И все-таки это образы и ассоциации, возникшие на базе русской культуры.
Мы, даже учуяв в Петербурге что-то пугающе чужое, для объяснения своего испуга вынужденно прибегаем со сравнениями и сопоставлениями чего-то традиционного и знакомого. Топологи ландшафтов традиционно выделяют четыре типа визуальной среды: гомогеннуюагрессивнуюкомфортнуюнормальную В гомогенной среде глазу не за что зацепиться, в агрессивной глаз теряется среди множества привлекающих его внимание элементов, в комфортной — много разнообразных и элементов, среди которых легко выстроить иерархию приоритетов для внимания, и наконец нормальная среда включает все три перечисленные выше типа визуальной среды, но в таких количествах и в таких сочетаниях, что наблюдатель не получает эмоционального перенапряжения. Но если с этой шкалой подойти к Петербургу, то выясниться, что в ее терминах Петербург не описать (и, вероятно, не описать не один значимый для культуры город). Виды Петербурга, даже самые парадные, несомненно вызывают эмоциональное напряжение, либо наличием диссонансов, либо избыточностью деталей, требующих внимания. Но, кроме того, для русского человека восприятие Петербурга не ограничивается визуальным восприятием. Он задуман, реализован и самореализовался так, что вслед за визуальным, эстетическим ощущением, возникает ощущение метафизическое.
Можно подойти с точки зрения наличия ансамблей, иногда созданных усилиями нескольких поколений архитекторов. Тогда возникает ощущение, что архитектурное оформление пространства города показывает, что чтобы заявить, прославить, утвердить и увековечить себя, иногда важнее подчеркнуть достоинства предшественников, подхватить и продолжить начатое ими. Можно подойти с точки зрения трагической судьбы города, его истории победной борьбы за выживание, за не умирание до конца и воскресение из руин. Можно обратить внимание на специфический, тяжелый, болезнетворный Петербургский климат, который, при всей совей суровости, учит ценить и хранить в памяти краткие солнечные дни, противостоять ветру и не терять ориентировку в тумане. Можно помнить, что он не вполне земной город, город, который «воде и небу брат», который вышел из воды, но не прекрасный, как Афродита, а всплыл, как тритон. Если воспринимать Петербург не как реальный город, живой и выживающий, вопреки трагической судьбе, а как «город-призрак», возложенный на «жертвенный камень» истории, то тем более необходимо прислушаться к его судьбе, понять ее через трагедию и смерть. Какой модели Петербурга отдать предпочтение — вопрос точки зрения, причем как в метафорическом, так и в самом прямом смысле. Но как бы мы не воспринимали Петербург, важно, что он всегда оказывается не до конца понятым, не позволяет ослабить напряжение глаза и мозга, что он постоянно стимулирует к размышлению, к желанию расширять свое собственное пространство понимания и восприятия культуры. Уместно вспомнить слова О.
Мандельштама «И вот разорваны трех измерений узы/И открываются всемирные моря!». Список источников. Альгаротти Ф. &# 171;Русские путешествия. Письма о России". Санкт-Петербург, 2006.
Грамберг Фаина «Своеручные записки благородной девицы Анны Катарины Элены фон Мюнхгаузен, трактующие в подробностях горестную судьбу злосчастного Брауншвейгского семейства» // текст по интернет-публикации.
http://rutlib2.com/book/22 540/p/2Дэшвуд Ф. Дневник пребывания в С.-Петербурге в 1733 году / Пер. Ю. Н. Беспятых // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоанновны в иностранных описаниях.
Введение
Тексты. Комментарии. — СПб.: БЛИЦ, 1997.
— С. 55−86.Измайлова.
И.А. Собор. Логос. 1910. № 1. С. 1 (редакционное предисловие).Лотман Ю, М. Город и Время. В сборнике Метафизика Петербурга. Философско-культурологический исследовательский центр «ЭЙДОС» 1993.
Серкова.
В.А. Неописуемый Петербург (выход в пространство лабиринта). В сборнике Метафизика Петербурга. Философско-культурологический исследовательский центр «ЭЙДОС» 1993.
Солодянкина О. Ю. Представления о русских в письмах, дневниках, воспоминаниях двух английских гувернанток. Талалай Михаил Предисловие к переводу книги Альгаротти «Русские путешествия. Письма о России». Санкт-Петербург, 2006.
Тынянов Ю. Кюхля.
Уваров М. С. Петербургское время русской ментальности.
http://anthropology.ru/ru/text/uvarov-ms/peterburgskoe-vremya-russkoy-mentalnostiУваров М. С. Экслибрис смерти. Петербург.
http://anthropology.ru/ru/text/uvarov-ms/ekslibris-smerti-peterburg.
