Литература русского зарубежья и творчество Набокова

Лубочной России из «Защиты Лужина» здесь соответствует Россия Муна: пыльная, мёртвая, запертая под стеклом музейной витрины. Вместе с тем в фантазии Мартына и Сони существует Зоорландия: «страна, куда вход простым смертным воспрещён», с холодными зимами, абсурдными законами и запретом на науки и искусства. Но какой бы страшной и смешной она ни казалась, противостоять её притяжению невозможно. Итог теме России Набоков подводит в «Даре», последнем своём русском романе: «не следует ли раз и навсегда отказаться от тоски по родине, от всякой родины, кроме той, которая со мной, во мне, пристала как серебро морского песка к коже подошв, живет в глазах, в крови, придает глубину и даль заднему плану каждой жизненной надежды?"Таким образом, на протяжении русского периода творчества Набокова видно, как постепенно «Россияпомещается в воспоминание, затемвоспоминаниеосвобождаетсяотнавязчивогомотива: Россияперестаетбытьглавнойтемой, становитсяфоном, уходит в душуперсонажа. Россияостается в массемелочей, ноониперестаютбытьсущественными, блекнутнафонетехкосмическихсобытий, чтопроисходят с героями».Глава 3. Место Набокова в литературе русского зарубежья3.

1. Общая характеристика литературы русского зарубежья.

Литература

русского зарубежья, хотя и является органической частью русской литературы как таковой, тем не менее представляет собой ни с чем не сравнимый феномен, — и обладает рядом специфических отличительных черт. Эмигрантская литература, существовавшая в иноязычной среде, с необходимостью должна была с этой средой взаимодействовать: искать какие-то точки соприкосновения, или, наоборот, отгораживаться от неё в стремлении сохранить русскую культуру в её чистоте. Второй процесс происходил гораздо чаще первого; изрядная часть эмигрантов была занята построением России в миниатюре.

Литература

зарубежья, таким образом, представляет возможную модель развития литературы метрополии — если бы та существовала вне цензуры и давления режима. Большая часть эмигрантских произведений тематически обращена к России и всему русскому (это касается как художественных, так и исторических, философских, литературоведческих произведений), и, кроме этого, часто отмечена ощущением общей катастрофы или личной трагедии: набоковский пассаж о революции, затронувшей жизни каждого русского, многие его современники повторили бы отнюдь не ироническим тоном. Эмигранты считали своей миссией сохранить русский язык и русскую культуру в условиях «рассеяния». Это выражалось не только в сохранении верности всему русскому в произведениях, но и в издании эмигрантских журналов, а также в многочисленных кружках, обществах и прочих собраниях. Среди них стоит упомянуть газету «Последние новости», выходившую в 1920;ых — 1940;ых годах. В ней в 30-ых годах развернулась полемика о судьбе эмигрантской литературы, преемственности традиций, и, конечно, смысле искусства как таковом; основными диспутантами были Г.

В. Адамович и В. Ф. Ходасевич.

Адамович настаивал на том, что эмигрантская литература не должна ограничиваться воспоминаниями о России, а должна, напротив, искать точки соприкосновения с современной Россией; Ходасевич считал, что для создания национальной литературы не нужна территория, а достаточно только языка и духа. Проблема эмигрантской литературы, по его мнению, заключалась в том, что она так и не смогла раскрыть до конца свой потенциал: «литература эмиграции (…) не сумела стать подлинно эмигрантской, не открыла в себе тот пафос, который один мог придать ей новые чувства, новые идеи, а с тем вместе и новые литературные формы. Она не сумела во всей глубине пережить собственную свою трагедию, она словно искала уюта среди катастрофы, покоя — в бурях, — и за то поплатилась: в ней воцарился дух благополучия, благодушия, самодовольства — дух мещанства».Другой важный журнал — это «Современные записки» (названный в честь двух ключевых для русской культуры журналов: «Современника» и «Отечественных записок»): одним из его несомненных достоинств был объёмный литературно-художественный раздел, где печатались Алданов, Белый, Мережковский, Бунин, Набоков. Период первой волны русской эмиграции, особенно берлинская жизнь, характерен также огромным количеством литературных салонов, течений, группировок и собраний. Среди самых известных — «Зелёная лампа» Мережковских, берлинский Дом литераторов, пражские кружки «Далиброк» и «Скит», парижские «Кочевье» и «Перекресток», а также множество других, связанных сложной сетью отношений.

3.2. Отношения.

Набокова с другими авторами русского зарубежья.

По собственным словам Набокова, в эмиграции он вёл достаточно замкнутый образ жизни, — по крайней мере, в отношении коллег-писателей. В «Других берегах» он мельком упоминает Цветаеву (с которой совершил «странную прогулку»), а также «под дождем и желтыми листьями поднимающего издали в виде приветствия бутылку красного вина» Куприна и встреченного во Франции Ремизова. Среди друзей он называет Алданова, Айхенвальда и Ходасевича. Отдельно он упоминает Бунина — одного из детских кумиров. Описание в «Других берегах» создаёт видимость очень поверхностных отношений («к концу обеда нам было уже невыносимо скучно друг с другом (…) В дальнейшем мы встречались на людях довольно часто, и почему-то завелся между нами какой-то удручающе-шутливый тон, — и в общем до искусства мы с ним никогда и не договорились»), но здесь Набоков лукавит: с Буниным его связывает двадцатилетняя переписка и сложные отношения, постепенно перешедшие из дружбы в соперничество: сперва молодой писатель Набоков восхищался живым классиком Буниным, и «целый ряд произведений Набокова 1920;х — начала 1930;х годов, как романы, так и рассказы, представляет со бой непрерывный диалог с Буниным, происходящий одновременно на многих уровнях текста, от композиции сюжета до удачно по добранных и насыщенных смыслом деталей»; после Набоков «перерос» Бунина и стал отрицать влияние последнего на своё творчество, что, разумеется, расстраивало последнего, вследствие чего он начинает высказываться о Набокове довольно жёстко (в 1937 году на вопрос о Набокове он ответит: «этот уже вписал себя в историю русской литературы. Чудовище, но какой писатель»). Именно творческое соперничество с Набоковым, желание вернуть себе пальму первенства среди писателей русской эмиграции М. Шраер указывает как одну из причин создания бунинских «Тёмных аллей». Историю сложных отношений Набокова и Бунина приходится восстанавливать по дневникам и письмам, поскольку ни в «Других берегах», и в «Память, говори» о них практически не упоминается. Дело в том, что Набоков невероятно щепетильно относился к своему образу как писателя, тщательно создавая свой авторский миф, и в автобиографиях и биографиях намеренно преуменьшал влияние как влияние русской эмиграции в целом на своё творчество, так и влияние конкретно Бунина, хотя именно последний (вместе с русскими символистами) оказал сильнейшее влияние на становление Набокова как писателя. 3.

3. Творчество Набокова и критика русского зарубежья.

Первый роман Набокова, «Машеньку», критика русского зарубежья встретила очень доброжелательно: талант молодого автора был очевиден. Хотя некоторые критики увидели вНабокове «нового Тургенева», бытописателя эмигрантской жизни, — другие (в частности, Ю. Айхенвальд) с самого начала разгадали сновидческую манеру Набокова, которую он доведёт до совершенства в поздних романах: «как будто люди снятся сами себе». Со вторым романом Набокова возникнет и второй авторский миф: представление о писателе как о «непонятном» формалисте, совершенно не интересующемся проблемами морали и духовности. Г. Иванов назовёт «Защиту Лужина» «литературой для литературы», а «Машеньку» — «пошлостью не без виртуозности»; в адрес Набокова на протяжении почти всего русского периода его творчества будут звучать обвинения в том, что он слишком модный, слишком современный, слишком западный; никто из критиков, впрочем, не будет отрицать несомненного таланта Набокова.

В иностранном влиянии Набокова вообще обвиняли очень часто (большинство литераторов-эмигрантов, как упоминалось выше, негативно относились к идее культурной и языковой ассимиляции, стремясь сохранить русские язык и культуру в их чистоте). М. Цетлин видел в романе «Король, дама, валет» влияние берлинской литературной среды; Г. Адамович считал «Защиту Лужина» написанной под серьёзным влиянием современных французских романов и произведшей такой фурор среди русских читателей исключительно потому, что они не читалифранцузских романов. Н.

Андреев начинает одну из работ о Набокове-Сирине с предложения «Сирин —- зарубежник». Как раз Андреев, впрочем, — один из наиболее объективных критиков Набокова: не отрицая «зарубежности» Набокова, он тут же называет его «самым цельным и интересным представителем новой русской прозы», объединившим европейскую форму (то есть блеск, отточенность, иронию, литературную игру) с русскими настроениями. Критик Н. Берберова напишет в рецензии на «Защиту Лужина»:"Огромный, зрелый, сложный современный писатель был передо мной, огромный русский писатель (…) Наше существование отныне получало смысл. Все мое поколение было оправдано".Таким образом, несмотря на истинную или мнимую «зарубежность» Набокова-Сирина, многие критики всё-таки считали его не просто талантливым писателем, а талантливым русским писателем, находя или интуитивно улавливая в его прозе следы влияния его кумиров: Бунина, Чехова, русских символистов. Сам же Набоков как будто ещё тогда начал создавать свой авторский миф: представление о себе как о self-made man, незатронутомнивойной, ниреволюцией, ниэмигрантскойсредой.

Заключение

.

Владимир Набоков — проведший детство в Петербурге, воспитанный в английском духе, получивший образование в Кембридже, проживший двадцать лет в Европе и столько же в Америке, —настоящий гражданин мира, которому тесны узкие рамки эмигрантской литературы. Тем не менее, как бы Набоков ни старался отрицать свою связь с литературой русского зарубежья, во многом он является её органичной частью. Другое дело, что, как писатель, он вырастает из неё и возвышается над ней, поскольку со временем его творчество обретает воистину космополитический размах. Язык Набокова настолько нов и необычен, поскольку, с одной стороны, он (особенно в американский период своей жизни) почти не слышал разговорного русского языка, в связи с чем ему приходилось ориентироваться на русский язык своего детства, знакомый ему по словарю Даля, многие слова из которого были к тому моменту устаревшими; с другой стороны, в силу окружавшей его лингвокультурной среды его русская речь (особенно это заметно в авторском переводе «Лолиты») была неуловимо американизированной. Впрочем, ратовавшие за сохранение русского языка в его первозданной чистоте эмигранты наверняка не думали о том, сколько английских влияний можно найти, например, у Пушкина. Ни язык, ни литература не способны развиваться без заимствований, без взаимодействия с другими языками и культурами, — и в этом плане Набоков сделал для российской литературы необычайно много. Соединив в своих произведениях воспоминания о детстве (тоска по детству для него и есть тоска по родине) с западными культурными контекстами, он с блеском выполнил самую важную задачу литературы русского зарубежья: не сохранил русскую культуру в её дореволюционном виде, но переосмыслил её как органическую часть западной литературной традиции. Список использованной литературы1. Источники.

В. В. Набоков: Proet Contra. Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология. В 2 томах.

Тт. 1 — 2. — С.-Пб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 1997;2001. —.

960 + 1064 с. Вознесенский А. А. На виртуальном ветру. — М.: Вагриус, 1998. — 477 с. Набоков В. В. Собрание сочинений русского периода в 5 томах.

Тт. 2—5. — С.-Пб.: Симпозиум, 2002 — 2009. — 784+848+784+832 с. Набоков о Набокове и прочем: интервью, рецензии, эссе. Редактор-составитель Н. Г. Мельников. —.

М.: Независимая газета, 2002. — 704 с.

2. Исследования.

Зверев А. М. Набоков. — Серия «Жизнь замечательных людей». — М.: «Молодая гвардия», 2001. —.

453 с. Кораблева В. В., Логинова Т. Г. Художественный билингвизм В. В. Набокова. //.

Вестник Пермского национального исследовательского политехнического университета. Проблемы языкознания и педагогики. 2015. № 1 (11). С. 24−30.

Литература

русского зарубежья (1920—1990): учеб.

пособие / под общ. ред. А. И. Смирновой. — 2-е изд., стер.

— М.: Флинта, 2012. — 640 с. Напцок М.

Р. Русская литературная личность в условиях эмиграции: языковой феномен В. Набокова // Вестник Адыгейского государственного университета. Вып.

2, 2011. С. 108−114.Пономарев Е. Р. Прочь от России: парабола В.

В. Набокова // Вестник СПбГУКИ. № 4 (17) декабрь 2013. С. 143 — 157. Шраер М.

Д. Набоков: темы и вариации. С.-Пб.: Академический проект, 2000. — 384 с.

3. Электронные ресурсы.

Долинин А. Доклады Владимира Набокова в Берлинском литературном кружке (из рукописных материалов двадцатых годов) // Звезда, № 4, 1999. [цит. по: электронный ресурс] // Журнальныйзал. URL:

http://magazines.russ.ru/zvezda/1999/4/dolinin.html— (датаобращения: 17.

04.2016).Набоков В. В. Американский Набоков продолжает дело русского Сирина. Интервью радиостанции «Голос Америки». Публикация, предисловие и примечания Максима Д. Шраера // Дружба Народов № 11, 2000. [цит. по: электронныйресурс] Журнальныйзал. —URL:

http://magazines.russ.ru/druzhba/2000/11/nabokov.html— (дата обращения: 17.

04.2016).