Поэты-современники в лирике Цветаевой

— 15 ;

Поэты-современники в лирике Цветаевой

План цветаева стихотворный цикл поэт

1.

ВВЕДЕНИЕ

а) Мой любимый поэт Марина Цветаева

2. Цветаева и поэты-современники

3. Два цикла стихотворений

4. ЦИКЛ: «СТИХИ К БЛОКУ»

а) Разбор стихотворения «Имя твоё — птица в руке…»

5. ЦИКЛ: «АХМАТОВОЙ»

а) Разбор стихотворения «О, Муза плача, прекраснейшая из муз!»

ВВЕДЕНИЕ

Мой любимый поэт Марина Цветаева.

Три часа ночи, этой короткой зимней ночи. Мне 15 лет. Все спят, я — в своей комнате. На тёмной улице светится только несколько окон. Тишина. Редкий шум машн нарушает спокойствие. Прочитала стихи Марины Цветаевой. Я всё ещё под их впечатлением… у каждого, наверное, есть заветная, в самые горькие или самык счастлвые минуты открываемая книга. И тот, чей голос звучит с её страниц, — друг. Тот, кто сказал всё то. Для меня это — Марина Цветаева. Её стихи, проза, дневниковые записи — защита от злобы окружающего мира, глоток воздуха и азбука любви к жизни и людям. Когда сердце очерствело, когда «все равны» и «всё равно», достаточно открыть её том — и поэт словно угадал твои страхи и сомнения:

Клонится, клонтся лоб тяжёлый, Колосом клонится, ждет жнеца.

Друг! Равнодушье — дурная школа!

Ожесточает оно сердца.

Она не была равнодушной ни к людям, ни к жизни, всегда щедро делилась всем, что имела, — куском ли хлеба, стихом ли:

Гляжу на след ножовый:

Успеет ли зажить До первого чужого, Который скажет: «Пить».

Как и её героиня, Цветаева не разделяет понятия «любовь» и «жалость», в ней сильно сознание того, что помочь должна она — и никто иной. Только в её поэзии мог возникнуть образ из стихотворения «Пожалей…»: жалость к умершему — жалость к потерявшим его — самопогребение рядом с ним, чтоб ему не было одиноко:

— Он тебе не муж? — Нет.

— Веришь в воскрешенье душ? — Нет.

— Так чего ж? Так чего ж поклоны бьёшь?

— Отойдёшь

— В сердце — как удар кулашный.

— Вдруг ему, сыночку, страшно

— Одному?

Любовь к людям, жалость к людям, помощь людям — Лилия.

… Сижу — с утра ни корки чёрствой ;

Мечту такую полюбя, Что — может — всем своим покорством, Мой Воин! — выкуплю тебя!

Думается, верность Цветаевой брала начало в её гордости. Она передала — мужа ли, Родину ли, память ли о погибших, до конца выполнявших свой долг. И её собственная верность Долгу — лебединая (до смерти) — Лебедь.

А лира — символ её творчества. Цветаева сумела создать целый поэтический мир, в котором есть всё: «от высокоторжественных немот до полного поправления души», от её — женщины, матери, поэта — размышлений «о юности и смерти», о любви — до всемирного, над-мирного:

Благословляю ежедневный труд, Благословляю еженощный сон.

Господню милость — и Господень суд, Благой закон — и каменный закон.

И пыльный пурпур свой, где столько дыр…

И пыльный посох свой, где все лучи!

Образ любимого поэта для меня в этом «триединстве»: «Лилия — Лебедь — Лира».

Марина Ивановна Цветаева (1892−1941) писать стихи начала рано. Первая ее книга «Вечерний альбом» вышла в 1910 году. В дореволюционном творчестве Цветаевой можно выделить два периода: период ранних стихов, «полудетских», «девичьих признаний» (сборники «Вечерний альбом», «Волшебный фонарь», 1912; «Из двух книг», 1913) и период 1915;1917 гг.

Судьба Марины Цветаевой была нелегкой. Она не смогла понять и принять Октябрьскую революцию и в 1922 году уехала за границу. В эмиграции была трудная жизнь материальных лишений, душевного прозрения, признания своих ошибок. В 1939 году поэтесса возвращается на родину. Поэзия Цветаевой, как и сама жизнь поэтессы, полна изломами, душевными надрывами, непониманием правды эпохи. Она волнует искренностью и глубиной чувств. Обращения Цветаевой к поэтам-современникам многочисленны и разнообразны. Цветаева обладала редким даром — удивительным умением восхищаться талантом, быть благодарной художнику, глубоко чувствовать душу в его творениях. Всегда чуждавшаяся всякого рода поэтических объединений, презиравшая богему, далёкая от окололитературной борьбы самолюбий и амбиций, она была счастливо лишена чувства творческой зависти или ревности.

Самозабвенным и безоглядным было её восхищение художником, соприкосновение с чужим вдохновенным словом рождало в ответ «небесный пожар» души.

Однако обращения Цветаевой к современникам были не только данью восхищения. Одним из первых на поэзию Цветаевой обратил внимание В. Брюсов, считая ее «несомненно талантливой» и при этом отмечая «жуткую интимность» ее стихов. Но по-настоящему поэтесса обрела свой подлинный поэтический голос в 1917;1916 гг., когда ею были созданы стихотворения, составившие циклы «Стихи о Москве», «Бессонница», «Стенька Разин» и другие. Много ярких стихотворений было посвящено поэтам-современникам — Ахматовой, Блоку. Стихи 1915;1917 гг. (лучшее, что написано Цветаевой до революции) печатались в журналах и альманахах, но отдельной книгой они вышли только в 1921 году («Версты»). Её стихотворения, очерки, воспоминания, статьи, посвященные поэтам, содержат тонкий и точный анализ творческой личности. Её оценки глубоки и оригинальны. Поэтому, знакомясь с творчеством многих авторов ХХ века, невозможно пройти мимо цветаевских отзывов. С их помощью можно лучше и яснее представить себе человеческую и художническую суть Владимира Маяковского и Константина Бальмонта, Андрея Белого и Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама и Валерия Брюсова. Касаясь творчества уже ушедших поэтов, она считала особо важным воссоздать живой облик поэта, вернуть его читателю. Символично в этом плане название очерка о Максимилиане Волошине — «Живое о живом» (1932).

Остановимся подробнее на двух цветаевских стихотворных циклах, посвященных потам-современникам, — «Стихи к Блоку» (1916, 1920, 1921) и «Ахматовой» (1916). Оба поэта занимали совершенно особое место в душе Цветаевой. Их творчество было для неё целым миром, их личность притягивала. Александр Блок, например, виделся ей не просто поэтом, но существом высшего порядка: «Божий праведник мой прекрасный». Кроме того, он был для Цветаевой идеальным воплощением, по выражению А. С. Пушкина, «взыскательного художника», поднявшегося на огромную нравственную высоту. Одно из стихотворений 1920 года Цветаева заключает строками: «предстало нам — всей площади широкой! -/ Святое сердце Александра Блока»

«СТИХИ К БЛОКУ»

Блоковский цикл насыщен реминисценциями из стихотворений самого поэта. Цветаева стремится постичь тайну духовной жизни художника. Это и рассказ о любви — в нем переданы тончайшие оттенки чувств лирической героини. Одна из отличительных черт этого цикла — музыкальность, что весьма символично, ведь и сам Блок придавал огромное значение музыке, которая воспринималась им как мировая стихия.

Об отношении Цветаевой к Блоку можно судить уже по первому стихотворению цикла «Стихов к Блоку» (1916) — трепетно воспринимается ею звук самого имени пота:

Имя твоё — птица в руке, Имя твоё — льдинка на языке.

Одно-единственное движенье губ.

Имя твое — пять букв.

Анафора (единоначатие) усиливает восхищение цветаевской героини поэтом, подчёркивает, сколько сокровенного, драгоценного заключает в себе для неё даже звучание его имени. С бережностью и пристальностью любви найдены в стихотворении сравнения к звучанию его имени (оно сознательно не называется автором в стихотворении). Любовь к поэту живёт не только в глубине души героини, но и в приметах внешней жизни, напоминающих о нём, и образ поэта словно оживает в них. Все определения здесь роднит общая черта: они передают то, что длится не более короткого мига, но оставляет в сердце долгий след: неуловимы «птица в руке», могущая улететь; «льдинка на языке», которая вот-вот растает; «одно-единственное движенье губ», которое исчезает, едва прозвучав, наконец, «щелканье ночных копыт», замолкающее вдали. Связаны эти определения ещё одной характеристикой: все они отражают извечное стремление человека остановить прекрасное мгновение, удержать красоту. Поэтому — «птица в руке», «мячик, пойманный на лету».

Неподвижен только лик героя, который угадывается в словах про «нежную стужу недвижных век». Важен в стихотворении и мотив удивления чуду. Воплощенное чудо — прирученная певчая стихия («Имя твоё — птица в руке»), и сама возможность «присвоить» её, назвать по имени. «Льдинка на языке» — это щекочущий холодок тайны, прикосновение к самым сокровенным глубинам души. «Одно-единственное движенье губ» — изумление от того, что огромный поэтический мир рождается из семи нот на линейке. Но автор не довольствуется только этими обозначениями звука. Музыкальная палитра стихотворения чрезвычайно насыщена: здесь и звон бубенца, и щелк курка. Все они передают динамику переживаний и чувствований героини. Появляется в стихотворении и сквозной для всего цикла мотив полёта, радостный и светлый: «мячик, пойманный на лету», «в легком щелканье ночных копыт». Поэт, по Цветаевой, тесно связан с природными стихиями. (Вспомним её строки: «стихи растут как звезды и как розы»). Эта взаимосвязь органична: поэт как бы говорит голосом природы, поскольку вышел из неё, рожден ею («Путь комет — поэтов путь», — утверждает Цветаева), и сама молчаливая природа озвучивается, одушевляется присутствием поэта: «Камень, кинутый в тихий пруд, / Всхлипнет так, как тебя зовут»

Автор свободно оперирует контрастными определениями. Камню (тяжести, весомости, вечности) противопоставляется «щелканье ночных копыт» — звук, рожденный стихией бега. Заметим, что эта стихия всегда была для Цветаевой прочно связана с образом поэта (к примеру, в цикле «Стихи к Пушкину» она писала: «Пушкинский мускул…/ Мускул полёта, / Бега,/ Борьбы»).

Душа поэта бесстрашна и стремится к подвигу. (Вспомним строки самого блока из цикла «На поле Куликовом»: «И даже мглы — ночной и зарубежной — /Я не боюсь. Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами / Степную даль»). Поэт не боится испытаний, потому и «щелканье ночных копыт» названо «лёгким». И в унисон ему «громкое имя твоё гремит».

Этот героический мотив в стихотворении подкрепляется и сугубо языковыми средствами. Шипящие и взрывные звуки в одной строке напоминают цокот копыт по мостовой, создают впечатление движения. Дважды повторенное звуковое сочетание «гр» в другой строке передает раскаты поражающего слух имени. Так создаётся двуединый образ поэта — выразился тайной, сокровенной мелодии души мелодии победительной, мощной, творчески-властной.

И всегда рядом с поэтом, принимающим на себя все беды мира, таится опасность, близость «бездны мрачной»: «И назовёт его нам в висок,/ Звонко щелкающий курок». Поэт — всегда на краю, ближе всех к зияюей бездне. Он поставлен перед ней самим своим предназначением — противостоять злу. (В очерке «Мой Пушкин» Цветаева писала: «Первое, что я узнала о Пушкине, это — что его убили»). В рассматриваемом стихотворении выстрел обозначен лишь косвенно, но тем самым подразумевается вероятность его. И вновь повторенное автором слово «звонко» могло бы показаться неуместным, если бы не знать удивительных пушкинских строк из «Пира во время чумы»: «Есть упоение в бою…»

В последней строфе цветаевского стихотворения авторский голос снижается почти до шепота. После кульминационной по высоте и громкости звукавторой строфы мелодия постепенно становится всё тише, окончательно замолкая при переходе из яви в сон в последней строке: «С именем твоим — сон глубок». Здесь уже определения имени поэта на звучащие, а напротив, связанные с таинственной, волнующей беззвучностью: «поцелуй в глаза», «поцелуй в снег», «голубой глоток». Это общение «поверх барьеров», но в то же время со своими запретами («ах, нельзя») и границами — и сладостной притягательностью этих запретов:

Имя твоё — ах, нельзя! ;

Имя моё — поцелуй в глаза, В нежную стужу недвижных век.

Имя твоё — поцелуй в снег.

В такие сокровенные минуты нельзя называть «громкое имя», нельзя потревожить егосуетным упоминанием. Проникновение в душу поэта — благоговейное, сосредоточенное, самоуглубленное. Трепетно ощущение причастности к его миру — потому и «поцелуй в глаза», тихий до беззвучности, нежный — «в нежную стужу недвижных век» (аллитерация в данной строке необходима для усиления этого впечатления).

Вольная, изменчивая стихия бега, полёта, со всей их быстротой и стремительностью, оттенены зачарованнойстужей «недвижных век». Так Цветаева передаёт не только разнообразие ощущений героини, но и многообразие душевных состояний самого поэта. Три строки свидетельствуют о непозноваемости души художника, о некой незримой грани, черте, которую даже при самой глубокой любви — «ах, нельзя!» — переступить. И всеобъемлющая любовь героини к поэту отступает с почтенем и трепетом перед неразгадонностью тайны гения и самого бытия.

Имя поэта для героини — святое (в третьем стихотворении цикла есть строки: «И во имя твоё святое/ Поцелую вечерний снег…»). Приобщение к творческому миру художнка способно одарить любящее сердце внутренней гармонии. Героине оно даёт возможность обрести душевный покой и умиротворение. Потому и завершается стихотворение просветлённым: «С именем твоим — сон глубок».

«АХМАТОВОЙ»

А.А. Ахматова также всегда очень много значила в жизни Цветаевой. Героиня-адресат этого цикла символически названа «Царскосельской Музой», «раненной Музой», «Музой плача». «О, Муза плача, прекраснейшая из муз!» — так начинается первое стихотворение цикла. В этом образе удивительно сочетаются два противоположных начала. Парадоксальная, «двухцветная» характеристика выявляет двойственную природу его воплощений:

О ты, шальное исчадие ночи белой!

Ты чёрную насылаешь метель на Русь, И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.

Образ, явленный в таком драматическом ключе («шальное исчадие»), и чувство вызывает двоякое: некую смесь восхищения, восторга — и ужаса:

И мы шарахаемся, и гулкое: ох! ;

Стотысячное — тебе присягает, Анна Ахматова!..

Существен здесь и масштаб изображения. Глобальным видится автору воздействие поэтического дара на окружающий мир: «Ты черную насылаешь метель на Русь». Приобщение к судьбе героини-адресата несёт в себе и сладость, и угрозу: «вопли твои вонзаются в нас, как стрелы», но всё же: «Мы коронованы тем, что одну с тобой/ Мы землю топчем, что небо над нами — то же!» Автор осознаёт эту приобщенность как великий дар. И, по Цветаевой, принять его можно лишь целиком, со всей драгоценной тяжестью этой ноши: «И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,/ Уже бессмертным на смертное сходит ложе». И тут действительно, как сказал Пастернак, «кончается искусство,/ И дышат почва и судьба». Ведь погружение в поэтический мир, убеждена Цветаева, есть не просто чтение стихов, но — полнота сопереживания (слова Цветаевой о пушкинской дули: «Нас этим выстрелом в живот ранили»).

Даже само имя героини-адресата несёт на себе, в восприятии автора, мету «смертельной судьбы»: «…Это имя — огромный вздох,/ И в глубь он падает, которая безымянна». «В глубь» — в ту самую сердцевину души, где хранятся самые дорогие впечатления. Чувство восхищения поэтом не остаёнся бездейственным: оно рождает стремление одарить в ответ, в благодарность отдать поэту нечто столь же бесценное, как и его дар. Для цветаевской героини такая неразменная ценность — её родной город:

В певучем градемоём купола горят, И Спаса светлого славит слепец бродячий…

И я дарю тебе свой колокольный град, Ахматова! — и сердце своё в придачу.

Казалось бы, что может быть больше такого безоглядного растворения в любви, столь ярко выраженной самоотверженной готовности отдать «сердце своё в придачу»? однако ещё и многие вдохновенные строки посвятит Цветаева в знак любви своим собратьям по перу. Её «безмерная» душа вмещала такую же безграничную любовь. В 1921 году она напишет А. А. Ахматовой этипронзительные слова: «Мне так жалко, что всё это только слова — любовь — я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли».

Заключение

И вместо заключения… Популярность поэзии Марины Цветаевой в наши дни

Изучение творчества М. Цветаевой только начинается. Значительная часть ее архива, находящегося в ЦГАЛИ, закрыто по распоряжению ее дочери. К тому же нет доступа и к беловым тетрадям художественных произведений и, таким образом, весь цветаевский архив будет открыт для исследователей в будущем.

Начиная с 1965 года произведения Марины Цветаевой — и поэзия, и проза, и переводы — становятся достоянием самого широкого читателя. Цветаеву печатает множество журналов, выходят сборники и альманахи; постоянно, год за годом выходят и книги. Общий тираж цветаевских изданий давно перешагнул за полмиллиона. Так возвращалось «домой» творчество Марины Цветаевой, которое «живет, и будет жить во славу своей страны» .

Если на слова Цветаевой поют песни в известных кинофильмах, и эти песни стали популярными, то это, наверное, и есть народное признание. «Для того чтобы стать народным поэтом, нужно дать целому народу через тебя петь,» — писала Цветаева. На слова ее писали и пишут музыку известные композиторы — Д. Шостакович, Б. Чайковский, М. Таривердиев; очень трудно перечислить всех поэтов, посвятивших Цветаевой стихи — А. Ахматова, П. Антокольский, А. Вознесенский… В городе Александрове проходят летние «Цветаевские праздники поэзии» .

Даже сейчас пока трудно в нескольких словах объяснить значение Марины Цветаевой для русской поэзии и для всех нас. Ее не впишешь в рамки литературного течения, в границы исторического отрезка времени. Она необычайна, своеобразна, трудноохватима и всегда стоит особняком. Но по мудрому слову Гете, личный, субъективный, «единичный случай преображает всеобщий интерес и поэтичность именно потому, что о нем заговорил поэт». Да еще, прибавим, такой поэт, как Цветаева…

Многообразное обладающее неотразимой силой — на любые возрасты и вкусы. Читатель, вошедший в поэтический мир Марины Цветаевой, не сможет оставаться спокойным, бесстрастным, она заставляет жить интересной внутренней жизнью: восторгаться, негодовать, спорить, любить, заряжает огромной энергией, одновременно приказывая тратить ее.

К 90-летию со дня рождения Цветаевой среди деятелей литературы и искусства была распространена анкета. Главными здесь были два вопроса: «Как Вы относитесь к творчеству Цветаевой? «и «Что в личности Цветаевой Вас привлекает больше всего? «

Хочется привести отзыв О. Вацетиеса, народного поэта Латвии: «Цветаева — звезда первой величины. Кощунство кощунств — относиться к звезде как источнику света… Звезды — это всколыхающая духовный мир человека тревога, импульс и очищение раздумий о бесконечности, которая нам не постижима… Это и еще многое — моя Цветаева… Поэзия не работа, не ремесло, а духовное состояние, и единственный способ существования… Насыщенность образов Цветаевой — емкость строки и краткость — все качества, каких в поэзии требует уже не прошедший, а наш — 21 век. Время увидело Марину Цветаеву, признало ее нужной и позвало ее… Цветаева пришла уверенно. Ее позвал ее час. Ее настоящий час. Теперь видно — в чем и насколько она была впереди. Тогда…»

Марине Цветаевой

Ты вправе, вывернув карман,

Сказать: ищите, ройтесь, шарьте.

Мне все равно, чем сыт туман.

Любая быль — как утро в марте…

Мне все равно, чей разговор

Ловлю, плывущий ниоткуда.

Любая быль — как вешний двор,

Когда он дымкою окутан.

Мне все равно, какой фасон

Сужден при мне покрою платьев.

Любую быль смету как сон,

Поэта в ней законопатив.

Клубясь во много рукавов,

Он двинется, подобно дыму,

Из дыр эпохи роковой

В иной тупик непроходимый.

Он вырвется, курясь, из прорв

Судеб, расплющенных в лепеху,

И внуки скажут, как про торф:

Горит такого-то эпоха.

Борис Пастернак 1929