Немецкая классическая философия: сравнение исторических и неисторических народов
Г. Гегель провел оригинальные сравнения между Старым и Новым Светом, обратив внимание на широко распространенные заблуждения: дело не только в том (как это обычно принято утверждать), что Америка и Австралия стали известны значительно позднее остальных частей света, и потому их принято называть Новым Светом. Америка и Австралия новы не только относительно, но и по существу: по всему… Читать ещё >
Немецкая классическая философия: сравнение исторических и неисторических народов (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Важный вклад в развитие компаративного метода внес выдающийся немецкий философ Г. Гегель (1770−1831). Он осуществил глубокий сравнительный анализ развития национального духа и политического строя разных народов, оставил интересные описания пространственных отношений между государствами, цивилизациями и народами, известными европейцам к середине XIX в. Во введении к своим лекциям по философии истории Гегель подчеркивал: «Не стоит ни преувеличивать, ни умалять значения природы; мягкий ионийский климат, конечно, очень способствовал изяществу поэм Гомера, но один климат не может порождать Гомеров, да и не всегда порождает их; под властью турок не появлялось никаких певцов»[1]. Ученые должны интересоваться не изучением почвы как внешнего места, а изучением естественного типа местности, который находится в тесной связи с типом и характером народа, являвшегося сыном этой почвы. Этот характер обнаруживается именно в том, каким образом народы выступают во всемирной истории и какое место и положение они в ней занимают.
Таким образом, критериями сравнительного анализа народов у Гегеля выступают не только особенности климата и среды обитания, но также важнейшие социокультурные детерминанты — ментальность народа, его национальный характер, важнейшие цели общественного развития.
Г. Гегель провел оригинальные сравнения между Старым и Новым Светом, обратив внимание на широко распространенные заблуждения: дело не только в том (как это обычно принято утверждать), что Америка и Австралия стали известны значительно позднее остальных частей света, и потому их принято называть Новым Светом. Америка и Австралия новы не только относительно, но и по существу: по всему их физическому и духовному характеру. Гегель подчеркивает, что архипелаг между Южной Америкой и Азией обнаруживает физическую незрелость: «характер большей части этих островов таков, что они являются лишь как бы земляным покровом для скал, выступающих из бездонной глубины и носящих характер чего-то поздно возникшего». Такой же незрелостью отличается, по его мнению, и Австралия: «…ведь если мы проникнем из английских владений в глубь страны, то мы найдем огромные потоки, которые, еще не прорыв себе русла, оканчиваются в болотистых равнинах». Относительно Америки и ее культуры он делал не менее безапелляционные выводы: «Америка всегда была и все еще продолжает быть бессильной в физическом и духовном отношениях» .
Незрелость природного мира у Гегеля накладывает решающий отпечаток на духовный мир народов, населяющих эти «физически незрелые» местности, что в свою очередь определяет место народов на карте политической истории. Так, Америку — главную страну Нового Света — он не видел на карте всемирной истории XIX в., но пророчески указывал, что именно этой стране суждено стать центром «всемирноисторического значения», объясняя это опять-таки сравнительным анализом психологических и географических факторов: «В эту страну стремятся все те, кому наскучил исторический музей старой Европы. Говорят, что Наполеон сказал: эта старая Европа наводит на меня скуку»[2].
Старый Свет — арену всемирной истории — Гегель разделяет на три ареала и сравнивает между собой с точки зрения их роли в мировом развитии:
- 1) безводное плоскогорье с его обширными степями и равнинами; страны плоскогорий, как правило, прочно замкнуты в себе, но способны давать импульсы исторического развития и территориальной экспансии;
- 2) низменности, переходные страны, прорезанные и орошаемые большими реками; здесь образуются центры культуры, обладающие уже значительными притяжениями (мы бы сегодня назвали их цивилизациями);
- 3) прибрежные страны, непосредственно прилегающие к морю; они должны выражать и сохранять мировую связь.
Гегель оставил также интересный сравнительный анализ исторической миссии народов всех трех географических ареалов с точки зрения их роли во всемирно-историческом процессе. Народы плоскогорий он охарактеризовал весьма скептически: в пустынях Аравии, в монгольских степях, в Южной Америке на берегах Ориноко и в Парагвае почва неплодородна, люди беспечны и не собирают запасов на зиму, ведут патриархальную жизнь, и богатство их заключается лишь в животных, которые странствуют вместе с кочевниками. Он не видел в кочевническом элементе генератор политической энергии, способный всколыхнуть и вдохнуть жизнь в деятельность мирных земледельцев равнин. Напротив, Гегель указывал на разрушительный и бессмысленный характер набегов кочевников: «Они все растаптывают, а затем исчезают, как сбегает опустошительный горный поток, так как в нем нет подлинного жизненного начала»[3].
Народы долин, орошаемых большими реками, — иные. В Китае, Индии, Египте создавались большие царства и формировались крупные империи. Гегель объясняет это тем, что земледельцы, населяющие равнины, способны к регулярному кропотливому труду, заинтересованы в поземельной собственности и развитии правовых отношений. Это, в свою очередь, делает государство центральным политическим институтом, который жители поддерживают и развивают во всех отношениях (в том числе в территориальном).
Морские народы Гегель характеризует с явной симпатией: если низменность прикрепляет человека к земле, благодаря чему он становится зависимым в бесконечном множестве отношений, то море выводит его из этих ограниченных сфер. Море вызывает представление о чем-то неопределенном, неограниченном и бесконечном, и когда человек чувствует себя в этой бесконечной стихии, то это внушает ему стремление выйти за пределы, раскрепоститься. Этого величественного устремления за пределы земной ограниченности недостает величественным азиатским государствам, хотя сами они часто граничат с морем; для них море является лишь прекращением земли.
Характеризуя народы моря, Г егель становится поэтом, в его словах слышатся нехарактерные для него восторженные ноты: «Корабль, этот лебедь моря, рассекающий быстрыми и плавными движениями волнистую поверхность или описывающий на ней круги, является орудием, изобретение которого делает величайшую честь как мужеству человека, так и его уму». Гегель признает, что море призывает человека к завоеваниям и разбою, но ему кажется, что постоянная огромная опасность для жизни делает моряков храбрыми и благородными. Именно это оправдывает и облагораживает незаконные приобретения морских стран в глазах философа. Нельзя не заметить, что в этих рассуждениях Гегель достаточно тенденциозен, ему изменяет характерная для него научная объективность и взвешенность.
Народы моря для него — народы исторические, способные к творчеству на арене политической истории, но наряду с этим есть и неисторические народы — коренные жители Америки (индейцы), обитатели Африки. Сравнивая исторические и неисторические народы, Гегель лишает последних права голоса в истории, соглашаясь с тем, что удел этих народов — рабство и политическая зависимость от европейцев. Так в концепции Гегеля географический детерминизм соединяется с расизмом: «…характер негров отличается необузданностью. Это состояние исключает возможность развития и образованности, и негры всегда были такими же, какими мы видим их теперь. Единственной существенной связью, соединявшею и еще соединяющею негров с европейцами, оказывается связь, выражающаяся в рабстве. В нем негры не видят ничего не подходящего для себя…»[4].
Влияние идей Гегеля на развитие политической науки в конце XIX — начале XX вв. было огромно. В гегелевском сравнительном анализе роли исторических и неисторических народов был заложен тезис, сыгравший решающую роль в развитии теории гегемонизма в политике, как в марксистском, так и в либеральном ее вариантах. Из гегелевской историософии прямо вытекала теория авангарда: авангард монополизирует историю, ибо в нем воплощен мировой дух. Поэтому остальные народы и культуры, не относящиеся к авангарду, не имеют права голоса в политической истории. Марксизм применил эту дихотомию в своем учении о всемирно-исторической миссии пролетариата, неолиберализм — в учении о «золотом миллиарде» и однополярном мире.
X. Г. Гадамер подверг остроумной критике гегелевскую авангардистскую установку, оправданную «лишь если исходить из предпосылок Гегеля, согласно которым философия истории посвящена в планы мирового духа и благодаря этой посвященности способна выделить некоторые частные индивидуальности в качестве всемирно-исторических, у которых наблюдается, якобы, действительное совпадение их партикулярных помыслов и всемирно-истороического смысла событий»[5]. Таким образом, идея присутствия некоего прогрессивного эталона (или авангарда) в сравнительном анализе весьма опасна: она может привести к гегемонизму и претензиям на мировое господство.