Воинские повести XII–XVII веков

В русском средневековом нарративе сложился особый жанр — воинские повести, представляющие отдельные исторические сочинения, посвященные войнам, сражениям, походам и т. д. В центре повествования — борьба с иноземным супостатом. Воинские повести написаны в провиденциалистском духе, рассказ подчинен идее проявления воли Господа в деяниях людей, Божественного предопределения и Божьего наказания.

Существуют два подхода к выделению текстов воинских повестей как исторических источников. Сторонники первого основываются на тематике. Летописный текст, оформленный как отдельная летописная статья и посвященный какому-либо военному сюжет}', считается воинской повестью. Ученые относят к таковым рассказы «Повести временных лет» о княжеских усобицах XI в., борьбе с печенегами и половцами в XI—XII вв., с татарами в XIII—XIV вв. (например, «Повесть о битве на реке Калке», «Повесть о разорении Рязани Батыем»).

Другие исследователи считают важным условием выделения воинской повести ее существование и хождение в виде отдельных списков, т. е. самостоятельного произведения, а не фрагмента летописи. Одной из первых таких повестей считается «Слово о полку Игореве», рассказывающее о походе новгород-северского князя Игоря на половцев в 1185 г.

Значительный шаг в развитии жанра воинских повестей был связан с появлением так называемого «Куликовского цикла». Наиболее ранним из них традиционно считается «Задонщина», созданная, как убедительно доказано М. И. Тихомировым и Г. И. Моисеевой, между 1380 и 1393 гг. Куликовской битве посвящено также несколько летописных повествований Симеоновской летописи, Рогожского летописца, Новгородской I летописи, Софийской I старшего извода, Новгородской IV летописи. Самым подробным и сюжетно насыщенным рассказом о Куликовской битве считается «Сказание о Мамаевом побоище», которое, как показано В. А. Кучкиным, написано не ранее 1476 г., а точнее, по всей вероятности, в 1480-е гг. Есть также довольно убедительные точки зрения, относящие это произведение к началу XVI в. К «Куликовскому циклу» относят также «Повесть о сожжении Тохтамышем Москвы» 1582 г. и «Повесть о Темир-Аксаке» (о нашествии на Русь Тимура-Тамерлана в 1395 г.).

Со временем изображение Куликовской битвы в нарративных памятниках менялось, переосмысляясь в духе мифологем своего времени. Данный аспект необходимо учитывать при реконструкции фактической истории сражения, нередко осуществляемой без источниковедческого анализа, с излишним доверием к самому позднему и наиболее насыщенному символическими образами памятнику — «Сказанию о Мамаевом побоище» .

Провиденциалистские мифологемы характерны и для нарратива конца XV — XVI в., который содержит черты воинских повестей. Памятники «Угорщины» (повестей о стоянии на Угре в 1480 г.), «Повесть о Казанском взятии» 1552 г. Летописца начала царства, «Сказание о взятии Астрахани» 1554 г., «Повесть о Полоцком взятии» 1563 г., «Повесть о битве на Молодях» 1572 г., «Повесть о прихождении Стефана Батория на град Псков» 1581 г. основаны на фактических исторических событиях. Все они, помимо отображения реалий, содержат умело сделанный отбор, фильтрацию фактов, подгоняемых под определенную трактовку событий. Во всех повестях русская сторона выступает носителем Божественной правды, справедливости, и, вынося тяготы и лишения (насланные за грехи) в итоге побеждает иноземного супостата, который является носителем антихристова начала, средоточием дьявольских сил и угрозой самому существованию православной веры.

Можно было бы сказать, что воинские повести были специальным патриотическим и пропагандистским жанром, но делать это надо с некоторыми оговорками. Во-первых, говоря о патриотизме применительно к русскому Средневековью, надо понимать, что это был не патриотизм в его модерном понимании, т. е. как любовь и преданность нации и Родине, но прежде всего патриотизм как верность православной вере и ее носителям — единоверцам и православному государю. Понятие народа при этом отличалось от представлений о нации XVIII—XX вв.: это была прежде всего конфессиональногосударственная общность и только потом этническая. Во-вторых, наверное, трудно говорить о пропаганде до распространения книгопечатания, когда пропагандистское слово можно было донести до широкого круга людей. Пока все эти идеи существовали в рукописях, они были достоянием узкой группы интеллектуалов. Остается спорным вопрос о том, отображали, транслировали ли эти интеллектуалы в своем творчестве взгляды и идеи, ходившие в народе, или же создавали последние и потом разными способами (через проповеди, чтение и т. д.) передавали их в массы.

Отдельно надо сказать о художественных переводных воинских повестях, которые получили распространение в древнерусской книжности в XV—XVII вв. Это «Повесть о создании и попленении Тройском» (о Троянской войне), «Троянская история» Гвидо де Колумна, «История Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Александрия» (сербский перевод греческого романа Псевдо-Каллисфена об Александре Македонском), «Девгениево деяние» (византийский эпос о богатыре Дигенисе Акрите), первая переводная русская рыцарская повесть «Повесть о Бове», а также «Повесть о Скандерберге, князе Албанском» (написанная на основе польской хроники Мартина Бельского) и др. В них на первом месте была не провиденциалистская идеология, а художественные образы воинской доблести, подвигов, приключений, бытовой морализм и т. д. (сравните появившееся в XVII в. мифическое «Сказание о киевских богатырях, как ходили во Царьград и как побили царьградских богатырей, учинили себе честь»). Постепенно это требование художественной увлекательности стало выходить па первый план и в отечественных воинских повестях, что особенно видно в связи с развитием демократической повести в XVII в.

В XVII в. жанр воинских повестей получил дальнейшее развитие. Ряд памятников появляется в Смутное время (например, «Повесть об избавлении града Устюга Великого от безбожные литвы и от черкас, как з Двины шли», «Повесть о Михаиле Васильевиче Скопине-Шуйском», «Сказание об осаде Тихвинского монастыря шведами в 1613 г.», «Сказание о приходе польско-литовских войск под Устюжну Железопольскую в 1608 г.» и др.). Происходит демократизация жанра, воинские повести начинают составлять непосредственные участники боев и походов. Псковичом был автор «Повести о прихождении шведского короля Густава Адольфа на град Псков» 1615 г. В конце XVI — начале XVII в. была создана первая известная нам казачья воинская повесть — «Написание» казаков о походе Ермака в Сибирь в 1582 г. По мнению Р. Г. Скрынникова, оно было составлено на основе воспоминаний «тобольских ветеранов», участников начальных событий завоевания Сибири. Повести «об Азовском осадном сиденье» 1637−1642 гг. уже представлены в четырех вариантах: документальном, историческом, поэтическом и «сказочном». Это говорило о постепенном размывании жанра, который уступает место бытовой и авантюрно-приключенческой повести, а его идеологическая составляющая передается другим видам исторических сочинений.

Воинские повести благодаря их тематике являются основным нарративным источником для изучения военной истории средневековой и Московской Руси. Они также дают богатый материал для изучения восприятия войны в русском обществе, менталитета воинов, военной идеологии.