Присвоение как одностороннее действие

Из законодательных норм, перечисленных выше, становится ясно, что в некоторых случаях приобретение права собственности на вещи, имеющие собственника (чужие вещи), связывается не с их передачей во владение приобретателя по договору, а с односторонним актом (действием) приобретателя, направленным на оставление соответствующей вещи за собойобращение ее в свою собственность или на ее присвоение. Именно так в первом (родовом) приближении выглядит тот институт, изучением которого нам и предстоит заниматься в рамках настоящей статьи. В дальнейшем (во избежание путаницы) мы будем называть его присвоением чужой вещи. Такое предпочтение объясняется следующими соображениями.

• 1) Термины " приобретение" и " поступление" обозначают чрезвычайно широкие понятия. Сказав, что, к примеру, тот же залогодатель в определенных случаях вправе приобрести заложенное имущество в свою собственность (или что оно поступает в его собственность), мы тем самым почти ничего не скажем по содержанию, ибо самый главный вопрос — о юридическом факте-основании такого приобретения или поступления (о том, как он вправе его приобрести, нужно ли ему что-то для этого сделать и если да, то что именно, о том почему имущество выбывает из собственности одного лица и поступает в собственность другого) — останется обойденным. Кроме того, слово «поступление» несет на себе оттенок самостоятельности, не связанности с действиями приобретателя, т. е. этимологически ориентирует нас на такое возникновение права собственности, которое происходит независимо от действий приобретателя (он, вроде бы как, ничего и не делает, а имущество в его собственность все равно поступает вследствие, например, признания его судом бесхозяйным, или вследствие такого события, как смешение однородных вещей).
• 2) В принципе для обозначения одностороннего действия пригоден термин " обращение (вещи) в собственность", но тут нужно учитывать специфику тех оттенков, которые сообщены ему его нормативным употреблением. Мы говорим, прежде всего, об оттенке негативного (правоохранительного) свойства, привносимом, во-первых, близким по смыслу выражением «обращение взыскания» и во-вторых, тем, что обсуждаемым обозначением охватываются случаи конфискации и национализации имущества.

Кроме того, говоря об обращении в собственность общедоступных и бесхозяйных вещей, мы невольно ориентируемся на случаи одностороннего приобретения таких предметов, которые либо не имеют собственника (например потому, что изначально вовсе не являются вещами^[1]), либо таких, от которых собственник отказался. Коротко говоря, тот момент, что речь идет о приобретении права собственности на чужую вещь без согласия (или даже вопреки несогласию) ее собственника, здесь отодвигается на второй план: если у вещи отсутствует собственник (или отсутствует сама вещь), то о чужой вещи нет возможности говорить; если же собственник вещи отказался от права собственности на нее, то нельзя утверждать о приобретении ее в собственность другого лица на основании одного лишь одностороннего акта приобретателя, который должен соединиться в фактический состав с предварительным односторонним актом депроприации — отказа от права собственности.

Таким образом, обращение вещи в собственность может рассматриваться лишь как разновидность (частный случай) исследуемого нами института — одностороннее действие приобретателя, производящее намеченные юридические последствия лишь в качестве элемента фактического состава.

• 3) Сказанное в предыдущем пункте в полной мере касается и термина " оставление чужой вещи за собой" . Он, конечно, наиболее удачен из всех смежных, поскольку случаи его нормативного употребления таковы, что не связывают применение обозначаемых им институтов с согласием предшествующего собственника. И все-таки, его законодательное использование для обозначения лишь одной из разновидностей того института, существование которого в пашем праве мы стремимся обосновать, а существо описать, заставило нас, в конечном счете^[2], подобрать замену и ему.
• 4) Теперь — самый важный вопрос: нельзя ли признать нащупанный и начатый исследованием институт частным случаем (разновидностью) передачи, совершаемой во исполнение обязательственной сделки? Его принципиальная значимость коренится не только в том, что (как уже было отмечено), положительный ответ на него лишил бы наше исследование всякого смысла, но еще и в том, что он заставлял бы сомневаться в возможности применения норм п. 3 и 4 ст. 28.1 Закона о залоге, а также п. 3 ст. 55 Закона об ипотеке как не соответствующих п. 1 ст. 334 ГК^[3].

В самом деле, в то время как названные Законы используют выражения «поступление» и «приобретение» предмета залога в собственность залогодержателя, которые могут быть истолкованы и как предполагающие передачу, и как не предполагающие таковой, ГК вполне ясно говорит именно о «передаче» предмета залога в собственность залогодержателя. Налицоклассический случай несоответствия норм гражданского права, содержащихся в иных федеральных законах, нормам ГК, который, как известно, согласно абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК, должен разрешаться в пользу норм ГК. И если перед нормами Закона об ипотеке нормы ГК все-таки «согласились» отступить на второй план (см. п. 2 ст. 334), то нормы Закона о залоге подобным приоритетом в отношении норм ГК никогда не пользовались и, следовательно, в части поступления предмета залога иным путем, нежели передача, не подлежали применению^[4].

Небезынтересно отметить, что именно такой взгляд на институт, предусмотренный п. 1 ст. 334 ГК, а также п. 3 и 4 ст. 28.1 Закона о залоге, был высказан в цитируемой нами статье О. Д. Анциферова. Ссылаясь на п. 1 ст. 223 ГК он связывал поступление предмета залога в собственность залогодержателя, прежде всего, с передачей вещи, хотя и допускал возможность предусмотреть иное законом или договором. Но на какой же норме ГК основывался этот взгляд?

Представляется, что таким основанием мог быть только п. 1 ст. 223 ГК — норма, третирующая передачу вещи как общее правило о моменте возникновения права собственности по договору, знающее законные и договорные исключения. Во всяком случае именно на нее ссылается, например, О. Д. Анциферов. При залоге с оставлением имущества у залогодателя, пишет он, «…право собственности возникнет у залогодержателя с момента передачи ему заложенного имущества, если в договоре залога либо в соглашении об обращении взыскания не будет предусмотрен иной момент возникновения права собственности. Таким иным моментом мог бы являться, например, день получения залогодателем уведомления залогодержателя о приобретении последним права собственности на предмет залога в порядке обращения па пего взыскания…»^[5].

Этому объяснению нельзя отказать, конечно, в полном словесном соответствии с ГК. Вместе с тем, ясно, что оно абсолютно не соответствует специальным постановлениям иных упомянутых выше «залоговых» законов и не объясняет, в частности, почему же в них соответствующий институт обозначается как «приобретение», «поступление» и «оставление за собой» — т. е. терминами, которые отнюдь не предполагают передачу или вообще любое действие со стороны лица-собственника той самой вещи, право на которую приобретается иным лицом.

Конечно, если бы все ограничивалось тем смысловым несоответствием, источником которого является простой разнобой в терминологии, не о чем было бы и говорить: безоговорочный приоритет норм ГК над нормами Закона о залоге делал бы последние не подлежащими применению в части, не соответствующей его нормам. Но в том-то и дело, что причина обнаруженного несоответствия лежит значительно глубже простой словесной неразберихи. В самом деле, зададимся вопросом: если мы хотим в известных случаях заменить классическое обращение взыскания па предмет залога его доставлением залогодержателю в собственность, то какой же смысл использовать для этого именно передачу вещи залогодателем во владение залогодержателя?

Передача вещи необходима для перенесения права собственности по общему правилу потому, что именно передача и только она всегда является тем фактом, с наступлением (процессе наступления) которого обязательно (неизбежно) происходит индивидуализация вещи. Может, конечно, быть и так, что в том или другом конкретном случае известная вещь будет выделена из однородных вещей отчуждателя (индивидуализирована) до се передачи; точно также, не исключено, что и после передачи она также не смешается с однородными вещами приобретателя, т. е. сохранит свою индивидуальность. Именно па эти случаи и рассчитана концовка п. 1 ст. 223 ГК о возможности предусмотреть законом или договором иной момент перехода права собственности на вещь — момент наступления иного юридического факта, который может как предшествовать передаче, так и следовать за нею. Но все это — лишь «может быть», а может и не быть! Передача же — это тот самый момент, когда индивидуально-определенная вещьобъект переносимого права собственности — совершенно точно всегда имеется налицо. Спрашивается: нужно ли искусственное (специальное) создание такого момента применительно к вещи, являющееся предметом залога? тем более — применительно к недвижимой вещи? Беспристрастный подход приведет любого грамотного исследователя только к одному ответу на этот вопрос: ни в коем случае! Объектом права залога в строгом смысле этого слова, т. е. права залога как ограниченного вещного права может быть только индивидуально-определенная вещь^[6], что же касается вещей недвижимых, то таковые по сути своей могут быть только вещами, определенными индивидуально. Не забудем и о такой форме залога, как заклад — залог с передачей имущества во владение залогодержателю (ст. 338 ГК). Для нас неважно, насколько часто он практически употребляется^[7] — важно то, что при таком залоге говорить о передаче залогодержателю вещи, ко времени обращения взыскания на нес уже у него находящейся, нет ни физической, ни юридической (вспомним п. 2 ст. 224 ГК) возможности.

Наконец, примем во внимание еще и следующий вариант развития событий. Положим, нарушено обязательство, обеспеченное залогом вещи, оставленной у залогодателя. Налицо основание к обращению взыскания на предмет залога. Положим, договор о залоге предусматривал бы (в соответствии с п. 3 и 4 ст. 28.1 Закона о залоге) возможность поступления предмета залога в собственность залогодержателя и последний хочет ею воспользоваться. Следуя названным нормам Закона о залоге он уведомлял бы об этом залогодателя и… что же? Неужели он приобретал бы право собственности? Ничуть не бывало: в соответствии с п. 1 ст. 334 ГК он вынужден был бы ожидать, пока залогодатель не передаст ему предмет залога. Вопрос: зачем? А если залогодатель его так и не передаст, да еще и произведет его отчуждение — что же, право собственности залогодержателя на этот предмет так никогда и не сможет возникнуть? Не логичнее ли признать, что переход права собственности на индивидуально-определенную вещь в ситуации, когда к такому переходу имеется достаточное основание, нет никакой надобности связывать с передачей этой вещи?]

Сказанное в достаточной степени свидетельствует о том, что поставленный выше вопрос — о смысле использования п. 1 ст. 334 ГК конструкции передачи вещи залогодателем во владение залогодержателя для перенесения последнему права собственности на эту вещь — не мог ранее и не может теперь иметь иного ответа, кроме отрицательного. В ситуации с настоящим (нормальным, классическим) залогом ограниченным вещным правомэта цель может быть достигнута и иным, более целесообразным и экономным средством — односторонним действием залогодержателя по обращению предмета залога в свою собственность — его оставлению за собой. Думается, что именно в этом (а отнюдь не в буквальном) значении всегда и нужно было понимать фразу п. 1 ст. 334 ГК о передаче предмета залога в собственность залогодержателя^[8]. Последующие изменения и дополнения ст. 334,350.1 и 350.2 ГК, вполне определенно выразившиеся в смысле права залогодержателя на оставление предмета залога «у себя» и «за собой», разрешили все мыслимые сомнения — они подтвердили сделанные выводы и положительно закрепили их. Соответствующий (т.е. отражающий односторонний характер исследуемого действия) термин — присвоение чужой вещи — мы и станем в дальнейшем использовать.

• [1] Так происходит в отношении общедоступных вещей (диких зверей, рыбы, грибов, ягод и т.н.), а также плодов: до вычленения соответствующих предметов из естественной среды обитания (происхождения), до их физического отделения и обособления, последние с точки зрения гражданского права не представляют собой вещей, а являются элементами (частями) иной вещи — земельного участка, участка водного или лесного фонда, плодоносящей вещи и т. п.
• [2] Не станем скрывать: первоначально мы предпочли обозначить исследуемый институт именно этим термином.
• [3] Имеется в виду редакция, действовавшая до 1 июля 2014 г., но и обновленная редакция в данной части ничем от нее не отличается.
• [4] Напомним читателю, что до вступления в силу упомянутого Федерального закона от 30 декабря 2008 г. № 306-ФЗ (а произошло это 16 января 2009 г.) Гражданский кодекс ни словом не упоминал о возможности регулирования залоговых отношений неким универсальным законам о залоге. Про Закон о залоге недвижимости (Закон об ипотеке) говорилось; про Закон о залоге как таковом (залоге вообще как правовом институте) — нет. Это обстоятельство не только привело к тому, что Закон о залоге со времени вступления в силу первой части ГК находился на вторых ролях, но и дало самый серьезный повод усомниться в основательности применения и сохранения данного Закона. Впоследствии такие сомнения были, по крайней мере, отчасти, устранены. Пункт 2 ст. 350 ГК прямо установил, что «…реализация (продажа) заложенного движимого имущества, …осуществляется в порядке, установленном Законом о залоге, если иное не предусмотрено законом». По крайней мере в этой части существование Закона о залоге стало соответствовать ГК. Неудивительно, что множественные отсылки залоговых норм ГК к закону вообще тоже стали толковаться в смысле отсылок именно к этому Закону — Закону о залоге. В результате данный Закон вдруг неожиданно получил «вторую жизнь», став весьма востребованным как нормативный акт, если и не предстоящий ГК, то, по крайней мере, мирно сосуществующий и делящий с ним пальму первенства в деле регулирования некоторых аспектов залоговых отношений.
• [5] Анциферов О. Д. Указ. статья.
• [6] В указстатье О. Д. Анциферова весьма квалифицировано рассмотрено правовое положение залогодержателя в ситуациях, когда залогодатель, владеющий оставленным у него предметом залога, злоупотребил оказанным ему со стороны залогодержателя доверием, и продал заложенную вещь 1) до и 2) после реализации залогодержателем своего права ее оставления за собой. Автор приходит к выводу о том, что «…добиваясь получения владения имуществом в качестве собственника, бывший залогодержатель будет находиться в худшем положении по сравнению с тем, как если бы он это делал, оставаясь залогодержателем» (предпоследний абзац статьи). При всей парадоксальности этого заключения опровергнуть его, увы, невозможно (как невозможно согласиться и с анализируемым в статье предложением К. И. Скловского, прежде уже обращавшего внимание на феномен предпочтительности положения залогодержателя перед положением собственника, о парализации залогового права возражением о добросовестном приобретении обремененной залогом вещи). В рамках существующего законодательства остается единственный вариант — толковать п. 1 ст. 302 ГК в том смысле, чтобы не применять содержащееся в нем ограничение виндикации по отношению к собственнику, из владения которого имущество не выбывало потому, что никогда в таком владении и не находилось. В перспективе же желательно изменить законодательство в смысле внесения в него требования о специальных мерах по приданию гласности (оглашению) всякого акта оставления за собой движимой вещи, не соединенного с приобретением (тем или другим способом) фактического владения ею (см. ниже).
• [7] Это соображение выдвигает О. Д. Анциферов (указ. статья), когда отказывается рассматривать поступление в собственность залогодержателя вещи, являющейся предметом заклада. Действительно, для его — чисто практических — целей оно имеет значение; для нас же — конструирующих правовой институт в целом — нет.
• [8] Кстати, именно так понимают его авторы проекта Концепции развития законодательства о вещном праве (privlaw.ni/concep_RZVP.rtO. которые комментируют новации залогового законодательства следующим образом: «…договором о залоге… может быть предусмотрено право залогодержателя на оставление заложенной вещи в собственность» (п. 2.6 разд. «Ипотека и иное зарегистрированное (учтенное) залоговое право» Концепции). Не на " передачу" , как буквально написано в ГК, а на " оставление" вещи в собственности.