Политическая культура. 
Политология

Культура — это тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом.

Ф. Ницше

В результате изучения данной главы студент должен:

• • знать об особенностях и функциях политической культуры, ее цивилизационной специфике, типологиях политических культур, особенностях конфуцианско-буддийской, индо-буддийской, мусульманской, западной и православно-славянской политических культур;
• • уметь оперировать понятиями «политическая культура», «цивилизация» ;
• • владеть основными теоретико-методологическими подходами к исследованию политической культуры и ее влияния на политический процесс.

Политическая культура как цивилизационный феномен

Политическая культура имеет ярко выраженную цивилизационную специфику, поскольку формируется и развивается в лоне общей культуры цивилизации. Политическую культуру можно определить как систему исторически сложившихся политических традиций, убеждений, ценностей, идей и установок практического политического поведения, обеспечивающую воспроизводство политической жизни общества на основе преемственности. Политическая культура выполняет в обществе целый ряд важных функций:

• • когнитивную (накапливает политические знания);
• • эмоциональную (формирует политические чувства);
• • оценочную (политические ценности и идеалы лежат в основе политических оценок);
• • регулятивную (регулирует политическое поведение);
• • коммуникативную (культура лежит в основе политического общения);
• • интегративную (объединяет людей через систему ценностей).

Сегодня трудно себе представить политический словарь без этого термина, однако в политической науке он появился достаточно поздно, в 1950;е гг., благодаря работам американских политологов Габриэля Алмонда и Сиднея Вербы.

Детерминанты политической культуры

Современные исследователи выделяют свыше 60 культурных универсалий, среди которых важнейшими являются язык, обряды, ритуалы, обычаи, гостеприимство, запреты, ограничения и т. п. Все эти универсалии определенным образом воздействуют на формирование политической сферы общества, вырабатывая определенный политический язык, политические традиции и ценности, политические запреты и ограничения. Следуя методологии М. Вебера, можно предложить несколько ключевых детерминант, наиболее сильно влияющих на формирование и развитие политической культуры:

• • религиозная этика;
• • базовые политические архетипы;
• • политические ценности;
• • политические традиции;
• • менталитет;
• • социокультурная идентичность;
• • этос политической культуры;
• • символический капитал культуры;
• • виртуальный образ культуры в мировых каналах коммуникаций.

Последняя детерминанта появилась и стала актуальной сравнительно недавно, на рубеже XX—XXI вв., когда набрали силу процессы глобализации и информационной революции. Сегодня виртуальный образ политической культуры в информационном пространстве играет решающую роль в ее оценках как авторитарной, тоталитарной или демократической, что приводит к позитивному или негативному восприятию определенной культуры мировым сообществом. Остальные перечисленные детерминанты формировались на протяжении всей истории развития мировых политических культур.

Основой развития политической культуры является религиозная этика. Именно ей принадлежит решающая роль в становлении духовных и хозяйственных основ всех мировых цивилизаций. Каждая духовно-религиозная традиция в своих психологических и прагматических аспектах содержит «практические импульсы к действию», которые находят свое выражение в политической, хозяйственной и других сферах общественной жизни. Как установили современные антропологи, политические традиции каждой национальной культуры, ее сакральный базис, составляют элементы коллективного бессознательного, которые воспринимаются как копилка человеческого опыта. Это священные представления об основаниях цивилизации: добре и зле, высоком и низком, истинном и ложном^[1]. В определенном смысле общественное сознание представляет собой некий символический универсум, замкнутую символическую систему, где вместо знаков существуют образы. Человек общается с миром не напрямую, а через этот промежуточный символический мир.

Повторяясь из поколения в поколение, коллективные представления становятся «живой реальностью», и это своего рода «высшая реальность», поскольку такие представления принимаются человеком на веру. При этом речь идет не о религиозной вере, а о своеобразном внушении, суггестии, о той «вере на слово», которая передается, как говорят, с молоком матери. Коллективные представления не подчиняются законам логического мышления, ими управляют законы партиципации (сопричастия). Человек сопричасген миру национальной культуры, он разделяет ценности этой культуры как личные, и такая сопричастность глубоко эмоциональна, во многом подсознательна.

Достаточно емкое определение культурных ценностей дал американский социальный антрополог Клайд Клакхон: «Ценности — это осознанное или неосознанное, характерное для индивида или для группы индивидов представление о желаемом, которое определяет выбор целей (индивидуальных или групповых) с учетом возможных средств и способов действия»^[2].

Исходя из этого определения, политические ценности можно интерпретировать как особого рода политические установки, действующие в качестве стандартов, формирующих политическое поведение людей. В свою очередь, понятие ценностной ориентации в политике можно определить как обобщенную концепцию, определяющую поведение человека в сфере политики: понимание человеком своего места в политическом мире, отношения человека к политическим институтам, к желательному и нежелательному в политической жизни.

Проблему политических ценностей и ценностной ориентации необходимо рассматривать в тесной связи с природой человека политического, его способностью создавать политический мир и самого себя в соответствии с мерой своих ценностей. Человек непрерывно формирует свои ценности, перманентно разрешает противоречия между сложившимся миром ценностей и антиценностями, использует ценности как инструмент поддержания политических отношений, защиту от разрушающего воздействия энтропийных процессов, угрожающих его обществу.

Политические ценности и ценностные ориентации людей формируют политические традиции, которые являются относительно устойчивыми, передающимися от поколения к поколению образцами индивидуального и коллективного поведения в сфере политики.

Американский антрополог Рут Бенедикт (1887−1948) в работе «Модели культуры» подчеркивает, что каждая культура с точки зрения других игнорирует фундаментальное и разрабатывает несущественное. Одна культура с трудом постигает ценность денег, для другой — они основа каждодневного поведения. В одном обществе технология невероятно слаба даже в жизненно важных сферах, в другом, столь же примитивном, технологии сложны и тонко рассчитаны на конкретные ситуации. Одно общество строит огромную культурную суперструктуру юности, другое — смерти, третье — загробной жизни^[3].

Политические традиции осуществляют связь между действительным политическим состоянием общества и его предыдущей историей. Прошлое никогда не исчезает полностью, оно остается в политической культуре благодаря двум основным механизмам — материальному и идеальному. Действие материального механизма проявляется в сохранении политических институтов, созданных предыдущими поколениями. Идеальный механизм во многом действует через человеческую память и способность к коммуникации. Люди наследуют прошлые верования, знания, символы, правила, которые сохраняются, интерпретируют ся, используются такими институтами, как семья, церковь, школа, университет, армия, политические партии, государство.

Таким образом, в политических традициях сосредоточена мудрость поколений, которые осуществили отбор бытовавших в прошлом и заслуживающих теперь внимания норм, идеалов, правил, сохранили созданные ранее политические институты. В определенном смысле политические традиции рассматриваются как кладезь идеальных и материальных политических ресурсов, которые можно использовать для развития политических процессов в обществе. При этом в политике традиции выступают как один из важных источников законности политических действий. Убеждение в том, что «так было испокон века» и «наши предки всегда так поступали» нередко используются для объяснения и оправдания политических действий.

М. Вебер в работе «Политика как призвание и профессия» подчеркнул роль традиций в формировании основ политической власти, когда, например, авторитет монарха узаконивается его принадлежностью к прежней династии.

Политические традиции сохраняют символы коллективной идентичности, усиливают чувство общих корней, принадлежности и верности нации, обществу. Особое значение имеют национальные традиции с их гимнами, флагами, эмблемами, мифологией публичными ритуалами. Они уходят корнями в глубь истории и используют прошлое для того, чтобы объединить людей в настоящем. Как отмечает С. Московичи, в современном мире ритуалы монархии часто воспринимаются как символ свободы и праздник стабильности в мятущемся и разочарованном мире^[4]. Ту же роль играют традиции регионов, городов, местных сообществ, связывая их граждан или членов внутри определенного политического пространства. Именно традиции помогают обществу пережить политические разочарования, смягчают неудовлетворенность повседневным существованием.

Например, известно, что политические традиции, напоминающие о былой независимости, не дают нации погибнуть в период иностранной оккупации и порабощения. Традиции утерянной свободы рано или поздно подрывают самую жестокую тиранию.

Понятие архетипов тесно связано с политическими традициями. Архетипы политической культуры — это передаваемые от поколения к поколению типовые образцы поведения и организации политической жизни, характеризующие политический процесс в определенном обществе. Например, архетип политического радикализма красной нитью проходит через все политическую историю России.

Имеющиеся в обществе скрытые цели, конфликты, тревоги, центральные культурные темы порождают характерные для членов общества способы адаптации. Эти способы определяют общие для данной культуры личностные константы: базовую модальную личность в терминологии М. Мид, А. Уоллеса, А. Кардинера, или менталитет в терминологии К. Леви-Брюля.

Менталитет (от лат. mens или mentis — ум и лат. alis — другие) можно определить как совокупность коллективных представлений, общих для членов некоторой социальной группы, передающихся из поколения в поколение, проявляющихся у индивидов в ответ на внешние воздействия. Формирование менталитета происходит в процессе социализации людей в каждом обществе и определяется детским опытом, который считает примерно одинаковым для всех в однородной культурной среде благодаря установившемуся в культуре способу ухода за детьми и методам воспитания. Менталитет формируется также в процессе индивидуального освоения доминирующих тем культуры, выделяющих социально значимые ситуации. Таким образом, разнообразие поведения людей в рамках каждой культуры выводится из общей, разделяемой всеми ее носителями базовой структуры личности и системы заученных мотиваций.

Если предположить, что люди обучаются культуре как индивиды, то конечный локус культуры должен находиться внутри индивидов, а не внутри групп. Задача теории культуры — объяснить, в каком смысле можно говорить, что культура разделяется людьми или может быть групповой собственностью, и что представляют собой процессы, благодаря которым она становится разделяемой всеми.

Принято выделять несколько основных уровней, характеризующих когнитивную значимость текстов культуры.

• 1. Знакомство с культурными традициями: в ходе обычного процесса инкультурации каждый человек узнает о существовании определенных правил поведения в обществе.
• 2. Проникновение в сущность культурных традиций: человек постепенно начинает понимать их внутренний смысл и значение, ориентируясь при этом на предлагаемые культурой авторитетные источники.
• 3. Традиции становятся личными установками и верованиями: человек начинает опираться в своем поведении на традиционные смыслы, признает их истинными, правильными и справедливыми.
• 4. В качестве культурно конституированных установок традиции становятся частью поведенческой среды для определенного круга людей: именно усвоенные традиции направляют действия большинства людей в обществе.
• 5. Культурно конституированные установки приобретают способность не только направлять, но и вызывать определенные действия: на самом глубинном уровне для большинства членов общества эти установки приобретают нс только когнитивную, но и эмоциональную значимость.

Р. Росальдо в своем исследовании, посвященном африканскому племени айлонго, пишет о том, что эмоциональные проявления людей этого племени коренным образом отличаются от эмоций западного человека. В их поведении, например, полностью отсутствует агрессия по отношению к родственникам даже в тех случаях, когда действия последних наносят им прямой ущерб. Не обнаруживая никаких следов подавленной агрессивности, Росальдо делает вывод об иной структуре эмоциональной сферы и, следовательно, о культурной детерминации последней^[5].

Еще одна категория, с которой необходимо определиться, — социокультурная идентичность. Как отмечает Э. А. Орлова, понятие " идентичность" определяет личность в культурном контексте, объединяя как нормативные, так и свободные аспекты ее поведения^[6]. Концепция идентичности выделяет область исследования, где с наибольшей очевидностью можно наблюдать порождение стимулов к действию, выбор форм активности, механизмы социокультурной организации в ситуациях взаимодействия между людьми. С точки зрения когнитивных процессов данное понятие указывает на специфичность (индивидуальную, групповую) способа субъективной организации событий:

как они переживаются, интерпретируются, оцениваются. С точки зрения социокультурного контекста (или внешних по отношению к личности параметров) оно обусловливает особенности культурного оформления этой организации. Таким образом, социокультурную идентичность можно определить как процесс отождествления человека с определенной культурой.

Гораздо более сложной является категория «этос культуры». Данный термин предложила Р. Бенедикт, отметив, что каждая культура имеет свою уникальную, неповторимую конфигурации в пространстве и времени. Следовательно, этос политической культуры можно интерпретировать как устойчивый ценностно-мотивационный стержень, преломляющийся в практическом политическом поведении людей. В определенном смысле это моральный и эстетический аспект политической культуры, ее оценочные элементы и тональность, определенный политический стиль каждого народа. Именно политический этос является скрытым основанием политических установок людей по отношению к самим себе и к миру.

Некоторые авторы подчеркивают близость понятий ценностной ориентации и этоса, однако гораздо важнее отметить их существенное различие. Оно состоит в том, что исследование ценностной ориентации подразумевает поиск внешним наблюдателем некой системы координат, с помощью которой с большей или меньшей степенью приближенности может быть описана оценочная структура любой культуры, тогда как изучение этоса связано со стремлением увидеть эту оценочную шкалу изнутри культуры, глазами члена культуры.

Российский философ Георгий Гачев (1929−2008) широко использует понятие этос культуры в своих работах, образно определив его как " национальные образы мира" - своеобразную национальную художественную логику и национальную гносеологию. Он подчеркивает, что для понимания этоса культуры важно осознать, какой сеткой координат данный народ улавливает мир и соответственно какой космос в древнем смысле слова — как строй мира, миропорядок — выстраивается перед его очами^[7].

С развитием информационной революции принципиальное значение для социокультурных исследований начинает играть виртуальный образ политической культуры в мировых каналах коммуникаций. В информационном обществе, с появлением виртуального пространства и виртуального политического времени, ведущую роль в развитии политических событий и процессов начинает играть символический мир виртуальных образов и имиджей — политиков, партий, институтов, государства, политической культуры в целом. Если классическая политология рассматривала политическую культуру как совокупность политических ценностей, традиций и обычаев определенного общества, то постклассическая картина политического мира поставила вопрос о трансляции этих символов в виртуальное пространство в виде символического капитала национальной культуры.

Виртуальный образ политической культуры — сложное многосоставное явление, в котором спонтанно переплетаются реальные характеристики данной культуры и искусственно сконструированные мифы, символы, стереотипы, призванные сформировать у мировой общественности положительное или, наоборот, негативное представление о данной политической культуре и обществе в целом. Отдельные составляющие виртуального образа культуры могут формироваться на основе спонтанных впечатлений представителей других стран и народов, из прочитанного в средствах массовой коммуникации и художественной литературе. Но главную роль в формировании виртуального образа культуры играют целенаправленные усилия политической элиты страны и профессиональных политтехнологов, нацеленные на создание позитивного образа культуры с помощью трансляции символического капитала культуры в виртуальное пространство глобального мира.

Французский философ и социолог Пьер Бурдье (1930- 2002) к символическому капиталу культуры относит коллективную память, общественные цели, проекты, культурные символы, духовную сферу социума^[8]. Символический капитал культуры основан на вере и признании тех миллионов людей, которые считают данный капитал ценным для себя и для других, и в этом смысле капитал культуры обладает реальной властью над умами. Важно отметить, что символическая власть культуры обладает качеством «кредита доверия»: это власть, которую те, кто ей подчиняется, дают самой культуре (и тем, кто ее олицетворяет). Другими словами, символическая власть культуры существует лишь потому, что ей подчиняются миллионы людей, которые верят в ее ценности, принципы и традиции. П. Бурдьё сравнивал символический капитал культуры с харизмой политика: и то и другое держится на веровании и послушании и представляет собой «магическое могущество над группой»^[9].

Развитие сетевых информационных структур и появление виртуального пространства заставило политологов по-новому посмотреть на проблему организации и защиты политического пространства культуры. Если в индустриальную эпоху культурная агрессия рассматривалась как стремление разрушить памятники национальной культуры, то в информационном обществе основным средством контроля над культурой стал контроль над информационным пространством этой культуры — управление мировоззрением и картиной мира целых народов.

Именно потому, что символический капитал культуры является в чистом виде «доверительной ценностью», которая зависит от представления, мнения, верования, он особенно уязвим перед клеветой, подозрениями и обманом. Не случайно в информационном обществе он стал главным объектом информационной агрессии. Сегодня все чаще борьба за культурные ценности разворачивается в информационном поле — именно здесь передовой край постклассической политики. Основная идея информационной культурной агрессии в постклассическую эпоху — навязать другим народам программируемый информационный образ мира, подчинив тем самым всю систему его управления. Если еще вчера для политологов особую важность представляли политические институты, то уже сегодня в центре их внимания находится картография человеческой души, символический капитал культуры, виртуальный мир символов, анализ информационных потоков, среди которых важно своевременно выявлять и разоблачать агрессивные разрушительные информационные фантомы.

Важное место в постклассических политических теориях начинает занимать идея культурного превосходства.

В концепции американского глобального превосходства, сформулированной Збигневом Бжезинским в одной из его последних крупных работ, среди четырех имеющих значение областей мировой власти называется также и культура (наряду с военной сферой, экономикой и технологиями). Но сам Бжезинский все время оговаривается: культурное превосходство является недооцененным аспектом американской глобальной мощи. И что бы там ни думали «некоторые» о своих эстетических ценностях, американская массовая культура излучает магнитное притяжение, особенно для молодежи всего мира^[10].

Действительно, в мировых каналах коммуникаций американские телевизионные программы и фильмы занимают почти три четверти мирового рынка (хотя сам Бжезинский говорит об их «некоторой примитивности»). Американская популярная музыка лидирует в хит-парадах, язык Интернета — английский, наконец, Америка превратилась в Мекку для тех, кто стремится получить современное образование: выпускников американских университетов можно найти на всех континентах, в каждом правительстве. Стиль многих зарубежных демократических политиков все больше походит на американский. В конце 1990;х гг. стремление копировать популистское чувство локтя и тактику отношений с общественностью американских президентов становится хорошим тоном для весьма многих политических лидеров «большой семерки». Все это, делает вывод Бжезинский, является условием установления «косвенной и на вид консенсуальной американской гегемонии»^[11].

Какова же на самом деле роль культурного превосходства в информационном обществе и что такое символический капитал культуры в информационном пространстве глобального мира? Политическая история свидетельствует, что удержать пространство мировых империй одной только силой никогда не удавалось. Недаром политологи оперируют понятием легитимности власти — идеей добровольного признания большинством граждан существующей системы политического господства.

Римская империя обеспечивала свое геополитическое могущество не только посредством более совершенной, чем у других народов, военной системы, но и с помощью куль турной гегемонии. Значительная притягательность римской культуры, развитые стандарты жизни, высокий статус римского гражданина в глазах чужестранцев обеспечивали особую геополитическую миссию империи.

Имперская власть Китая была построена в целом на других идеях и принципах: здесь решающее значение имели эффективный бюрократический аппарат, система единой этнической принадлежности и только потом — система военной организации. Но Китайская империя также укрепляла систему имперского господства за счет сильно развитой идеи культурного превосходства.

Британская империя, в Новое время господствовавшая на морях благодаря могучему флоту и развитию торговли с колониальными странами, опиралась в значительной мере на идею культурного самоутверждения английской нации.

Советский Союз, возглавивший мировую систему социализма, в основу своего геополитического контроля над пространством положил идею господства «передовой» марксистской идеологии, впервые отказавшись от идеи прямого культурного превосходства. Возможно, это было одной из главных ошибок советских лидеров: исчерпать запас идеологических аргументов значительно легче, чем запас национального культурного творчества. Вероятно, поэтому предыдущие империи существовали веками, а СССР едва достиг 70-летнего рубежа.

Все мировые империи исчезали с политической карты мира, исчерпав свой символический капитал — утратив идею культурного (идеологического) превосходства. Культурная деградация, культурный гедонизм элиты, не способной больше поддерживать идею духовного превосходства, сильнее подтачивали стены мировых империй, чем полчища варваров или армии неприятелей. Напомним, что СССР пал без единого выстрела со стороны НАТО, добровольно признав идеологическое поражение в холодной войне.

Холодная война стала первым сражением в мировой политической истории, когда в борьбе за пространство доминировали и определили победу не военные, а культурно-информационные технологии, цель которых — лишить противника символического капитала его власти над пространством. Оказалось, что овладеть территорией врага легче всего именно таким путем. Достаточно лишь духовно обезоружить элиту, заставить ее отказаться от национальной системы ценностей в пользу ложной политической идеологии, и элита превратится в пятую колонну в тылу собст венного народа: начнет сокрушать национальные святыни, высмеивать национальных кумиров, восхищаясь всем иностранным и высокомерно третируя исконно-почвенническую отсталость. И народ будет дезориентирован, духовно сломлен, морально подавлен и сокрушен, а значит, защищать пространство родной цивилизации станет некому.

Вопрос о символическом капитале культуры в информационном обществе — это вопрос о высоком престиже ценностей и принципов, на которых организовано пространство культуры, что заставляет живущий на этом пространстве народ и все окружающие его народы уважать сложившуюся систему политических отношений.

Современная политическая история показала, что с развитием средств массовой коммуникации символический капитал культуры можно уничтожить в виртуальном пространстве, сформировав его негативный имидж в глазах мировой общественности. С помощью информационных технологий сегодня формируются представления о «прогрессивных» и «реакционных» политических ценностях и традициях, о «демократических» и «тоталитарных» странах и народах. Вот почему для любой политической культуры так важно утвердить свой позитивный символический капитал в информационном пространстве.

• [1] См.: Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983. С. 21.
• [2] Kluckhohn С. Values and Value Orientations in the Theory of Actions. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1981. P. 395.
• [3] См.: Benedict R. Patterns of Culture. Boston, 1934. P. 36−37.
• [4] См.: Московичи С. Машина, творящая богов. М., 1998. С. 193.
• [5] Цит. по: Человек и социокультурная среда: науч.-аналит. обзор / ИНИОН; отв. ред. С. Я. Левит. Вып. 1. М., 1991. С. 75.
• [6] См.: Морфология культуры: структура и динамика / под ред. Э. А. Орловой. М., 1994. С. 63.
• [7] См.: Гачев Г. Д. Национальные образы мира. М., 2000. С. 44.
• [8] См.: Бурдье П. Практический смысл. СПб., 2001. С. 101−103
• [9] Бурдьё П. Социология политики. М., 1993. С. 209.
• [10] См.: Бжезинский З. Великая шахматная доска. М.: Междунар. отношения, 1998. С. 36−38.
• [11] Там же. С. 39.