Алькабала. 
Экономическая история

Одним из поводов недовольства экономически активного населения нидерландских провинций стала алькабала (исп. alcabala, от араб, cabala — взимать либо gabal — ограничивать) — налог с продаж, который Испания решила ввести в этой стране.

История этого вида сбора утеряна в глубине веков. Название этого местного налога, вводившегося в Кастилии городскими советами, впервые попадает в государственные акты в 1342 г., когда Альфонсо XI Кастильский впервые получил от кортесов временное (на три года) разрешение собирать алькабалу в королевскую казну. С 1349 г. статус алькабалы как постоянного общегосударственного налога был закреплен навеки. Ставка алькабалы была установлена тогда в размере 5%.

Изначально алькабала была налогом «демократическим» (послаблений и исключений по социально-сословному признаку не делалось) и универсальным, охватывая все виды сделок по отчуждению движимого и недвижимого имущества, не исключая и продажи людей в рабство.

В конце XV в. нормативы налогообложения были скрупулезно рекодифицированы. Вновь разработанный налоговый кодекс, " Тетради алькабалы" (Cuademos de alcabalas), вступил в силу с 1491 г. (впоследствии «Тетради алькабалы» вошли в " Новый свод законов" (Nueva Recopilacion)). В этом году базовую ставку налога удвоили, доведя до 10%. В дальнейшем ставки дифференцировали, снижая их по отдельным товарам либо выводя из-под алькабалы отдельные группы товаров или категории плательщиков. Так, от налога освободили короля и монетный двор, а также лиц, имевших мобилизационное предписание на отправку в крестовый поход (la bula de Cruzado). К 1539 г. Карл вернул алькабалу к уровню 5%.

Базой исчисления налога была продажная цена. Благодаря эффекту мультипликации алькабала сдерживала удлинение цепочек спекулятивных перепродаж, сокращая путь товара от производителя к потребителю.

Теоретически эта схема способствовала концентрации производства: цена хлеба, выпеченного мельником и проданного им же, должна была быть меньше, чем у хлебопёка, купившего муку. Но на практике, с учетом фактической натурализации хозяйства (хлеб выпекали дома) и узости самого ряда товаров, производство которых предполагало цепочки перепродаж сырья, материала и полуфабрикатов, негативные макроэкономические последствия уплаты алькабалы в ту эпоху вряд ли можно считать значительными.

По мере регулярных уточнений «Тетрадей алькабалы» от налога освобождались сделки по продаже, дарению и обмену отдельных видов товаров. Не только готовый хлеб, но и мулы, домашняя птица и (что примечательно) книги стали продаваться без налога.

Механизм налогового сбора предусматривал возможность откупа и другие формы авансовой оплаты. Откупщиками могли быть частные лица, гильдии или местные власти. Благодаря этому часть мобилизованных ресурсов оставалась в местном распоряжении, и одновременно создавалась финансовая заинтересованность мытарей в сборе.

Право откупа налоговых сборов король уступил кортесам, и все большую часть алькабалы стали взимать по податным спискам. Сумму требования, выставленного королем, кортесы распределяли между депутатами, которые представляли города и приписанные к ним сельские территории.

Подведение законной базы под сбор алькабалы вызвало потребность в новых нотариусах, у которых требовалось регистрировать каждую сделку. На нотариусов переложили обязанность подавать копии купчих сборщикам алькабалы. За просрочку подачи этих документов начислялась пеня: сумма платежа увеличивалась в четыре раза.

Чтобы воспрепятствовать сокрытию сделок, их учет обязали вести обе стороны — и покупателя, и продавца. Все это способствовало количественному росту прослойки нотариусов и юристов. Их специфические знания открывали им возможности личного обогащения за счет манипуляции нормами закона.

Таким образом, к концу 1560-х гг. Испания имела мощную фискальную инфраструктуру, действовавшую на основе развитого налогового законодательства. В то же время Нидерланды представляли собой аморфный конгломерат провинций, где действовала отсталая система привилегий. Идея ввести единое налоговое законодательство была в своей основе прогрессивной: в рамках объединяемого экономического пространства каждый нес бы финансовые обязательства перед государством пропорционально масштабам своей хозяйственной деятельности.

Однако когда в марте 1569 г. законопроект о введении алькабалы предложили Генеральным штатам, оппозиция использовала это для раскручивания в обществе нового витка антииспанских настроений. Пойдя на компромисс, герцог Альба отложил введение алькабалы до 1571 г., взыскав в разовом порядке 1% налога с имущества. Сбор составил 3,3 млн флоринов (т.е. оценка частных имуществ по стране равнялась 330 млн, а платеж на следующий год был установлен в размере всего 2 млн флоринов).

Оценки ущерба, который якобы понесла экономика Нидерландов от введения алькабалы, иногда преувеличиваются.

Некоторые расчеты исходят из 10% ставки налога, тогда как еще в 1539 г. Карл вернул ее к уровню 5%. Кроме того, алькабалу Филипп II предлагал Нидерландам не в варианте 1342−1491 гг., а по кодексу, уже исправленному Филиппом и его предшественниками в соответствии с потребностями времени.

Помимо вышеупомянутых исключений, из-под алькабалы были выведены брачные контракты (приданое), наследование, земельная рента, аренда домов, проценты, закладные и ипотечное кредитование. Вывод из-под алькабалы доходов по финансовым операциям способствовал возникновению целого класса рантье, все доходы и бо? льшая часть расходов которых не облагались этим налогом.

Филипп II еще больше расширил этот список, освободив от алькабалы оборот оружия и ряда других товаров меньшего экономического значения.

С наступлением 1571 г. лавки в Нидерландах продолжали торговать; ни голода, ни дефицита товаров не наблюдалось. Расторгать сделки было незачем: к моменту их заключения новые налоговые правила были известны уже более полутора лет.

Банкротства ждали лишь некоторых участников длинной цепочки посредников, перераспределявших между собой огромную надбавку к цене, которую оплачивали конечные потребители.

Обречены были и те, кто делал ставку на авантюры. Через несколько десятилетий «тюльпанная афера» показала, что дух финансового авантюризма действительно был присущ немалой доле граждан, па чью долю выпала первая «обкатка» настоящего капиталистического рынка.