От размычек нэпа – к вытеснению частного капитала и «спецеедству»

Советский червонец недолго котировался на заграничных биржах: незначительная величина золотого запаса СССР (1/7 дореволюционного) и срыв активного торгового баланса торможением хлебного экспорта не позволяли поддерживать обратимость червонцев в золото. Пришлось запретить сначала вывоз червонцев за границу (1926 г.), а затем и их ввоз в СССР (1928 г.). Концессионеры были обязаны заводить рублевые счета в Госбанке и переводить гуда свои инвалютные капиталы по завышенному курсу червонца, а перевод полученных в СССР доходов на зарубежные валютные счета часто задерживался сверх официально установленных сроков (2−3 месяца). Еще одной проблемой стали фальшивые червонцы, за спиной изготовителей которых стояли белая эмиграция и глава «Ройял-Датч-Шелл» Детердинг.

Вмешательство государства в ценообразование приводило к процессу, который Л. Юровский назвал арбитражем между двумя уровнями цен: оптовыми регулируемыми, которые в СССР стали называть этикетными, и вольными розничными. Разноуровневость цен не позволяла уравновесить спрос и предложение, порождая товарный дефицит и просачивание на частный рынок изрядного количества дефицитных товаров, распределяемых по регулируемым государством ценам. Для растущего слоя лиц специальным занятием становилась спекуляция на разрывах в ценах. С ней, как и с валютной спекуляцией, государство решило бороться при помощи юстиции и милиции^[1].

Но вскоре на первый план в уголовном преследовании в связи с хозяйственными проблемами вышли процессы спецов- «вредителей». Износившееся дореволюционное промышленное оборудование, не обновляемое из-за отсутствия накоплений для капиталовложений, не справлялось с напряженными заданиями, диктуемыми провозглашенным курсом на социалистическую индустриализацию. Участились аварии, ответственность за которые власть возложила па старых технических специалистов, обвиненных во вредительских действиях по срыву индустриализации и по наущению заграничных капиталистов (в том числе эмигрантов) из бывших собственников предприятий. Показательный процесс над «вредителями» из числа инженеров предприятий треста «Донуголь» (Шахтинское дело, 1928 г.) положил начало борьбе с «экономической контрреволюцией». ОГПУ фабриковало уголовные дела, выбивая из арестованных инженеров, техников, экономистов и статистиков «признания» в организации нелегальных групп и «партий», якобы готовивших сообща с западными разведками иностранную интервенцию в СССР для реставрации капитализма. По стране покатилась кампания спецеедства — притеснений и преследований «буржуазной» технической интеллигенции.

Аресты по обвинениям во вредительстве и шпионаже затронули и администрацию концессий, которые Советское государство стало в массовом порядке разрывать. Почти все из 113 концессий, действовавших в конце 1920;х гг., были ликвидированы. Вместо них расширилась практика платной технической помощи: заказы западным фирмам конкретных производственных проектов; договоры с отдельными западными инженерами; командировки членов партии для практики на иностранных заводах, чтобы затем работать директорами, главными инженерами, руководителями подразделений промышленных предприятий.

Спецеедство распространилось на аграрников-кооператоров (А. Чаянова и его коллег), доказывавших, что дифференциация крестьянства носит преимущественно не классовый, а демографический характер (циклические возрастные изменения составов семей и «коэффициента едоки/работники»). Возобладала жесткая схема «классовый враг — кулак» — «колеблющийся середняк» — «беднота — опора» .

• [1] Словами советского поэта: «У партии было заботы без меры / Хлопот неотложных невпроворот, / Ловили тревожно милиционеры / Валютчиков у Никитских ворот» (Н. Асеев, «Маяковский начинается»).