Классический реализм. 
Социология международных отношений

К началу XX в. академическое мнение начало все чаще выступать в роли арбитра при оценке международных событий, внешней политики, проблем войны. Появились контуры исследовательского поля, в котором была отвергнута аристотелевская трактовка государства как коллективной формы политического общения, критически протестированы проекты «вечного мира» эпохи Просвещения, акцентирован реалистический подход Фукидида, адаптированы взгляды Н. Макиавелли на войну как на способ получения политического результата без оглядки на моральные принципы, актуализированы психологические идеи Томаса Гоббса (1588−1679) о природе государства и человека.

Гуманистическая идея мира была признана полезной, но мало пригодной к использованию в международных делах. Мир был объявлен утопической целью, потому что «мир стал полем соперничества из-за обладания богатством, территорией и властью» (Роберт Оуэн). А в человеческом измерении — пацифистской и ввиду этого несостоятельной, поскольку до и после пелопонесских войн самым популярным способом решения территориального спора, с точки зрения реалистов, была война. «Ведь тому, кто имеет возможность пустить в ход силу, вовсе нет нужды обращаться к суду» (Фукидид)^[1], и поэтому «война, военное искусство.

Г. Моргентау (1904;1980).

и дисциплина должны составлять главнейший предмет забот каждого государя" (Н. Макиавелли)^[2].

Реализм как метод концептуализации силового фактора восходит к трудам греческого историка Полибия (201−120 гг. до н.э.), описавшего в доктрине равновесия сил римские способы достижения мирового могущества в пределах Средиземноморья. К концепции баланса сил обращались шотландский философ Дэвид Юм (1711−1776) и британский политический деятель XVIII столетия, автор Утрехтского мира^[3] лорд Генри Болингброк, постулировавший полибианский принцип безопасности: достижимость мира только на основе сдерживания самой сильной державы объединенным сопротивлением росту ее могущества со стороны других держав. Законсервированный в этой формуле европейского равновесия принцип силового решения международных проблем доминировал практически до середины XX в.^[4] Его государство-центристский подход имеет глубокие исторические корни, засвидетельствованные в трудах знаменитого германского юриста Карла Шмитта (1888−1985). Так, изучая боденовскую традицию европейских международных отношений, он подчеркивает существенное для этого порядка значение цицероновского определения войны, исходящее из характера врага: «Враг — это тот, у кого есть государство, курия, казна, согласие и единодушие граждан и некоторое основание, если так сложится, и для войны, и для мира»^[5].

Основоположник теории политического реализма в международных отношениях, разработке которой посвящена его книга «Politics Among Nations. The Struggle for Power and Peace» («Политические отношения между нациями: борьба за власть и мир), изданная в 1936 г.

На фундаменте этих рефлексий в середине 1930;х гг. возникает теория политического реализма.

Реалисты подчеркивают научный характер своих наблюдений за развитием общественных отношений, опираются на метафизическую посылку Томаса Гоббса о неизменности природы человека, стремящегося к самосохранению и личной выгоде, полагаясь только на собственную силу и изобретательность. («Природа человека», 1650). По мнению Т. Гоббса, в древности люди жили в состоянии «войны всех против всех», их поведенческие модели, подчиняясь формуле «человек человеку — волк», не отличались разнообразием. В поисках способа обеспечения своей безопасности и достижения гражданского мира они изобрели инструмент ограничения индивидуальной свободы — государство-Левиафан^[6] («Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского», 1651). В XIX в. линию, тянущуюся от Фукидида и Полибия, продолжил прусский генерал-майор Карл фон Клаузевиц, воевавший в 1812- 1814 гг. в русской армии против Наполеона. По его словам, война — это «акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю»^[7].

Философские основания реализма выстроены на позитивистской констатации фундаментальной неизменности исторических процессов, требовании рационализировать влиятельные утопии («вильсонианскую» и «макиавеллианскую»)^[8]. Практически все последователи историка Э. Карра (Великобритания), политолога Ганса Моргентау и протестантского теолога Рейнхольда Нибура (оба — США), ключевых конструкторов теории политического реализма в международных отношениях, исходят из того, что основным действующим субъектом международных отношений является государство-нация. Траектории его поведения неизменно заданы защитой национального интереса в конфликтной и анархичной международной среде.

Механизм выживания представлен через шесть принципов, разработанных в 1936 г. Г. Моргентау (1904−1980).

в работе «Politics Among Nations. The Struggle for Power and Peace» («Политические отношения между нациями: борьба за власть и мир»). При этом автор постулирует, что: 1) истоками политического реализма являются древние представления, отражающие «объективность законов политики», корни которых разысканы в человеческой природе; 2) ключевой для реализма является концепция интереса, определяемого категорией доминирования, его рациональным стержнем — «приближение к идеальному балансу сил»; 3) власть «включает все виды социальных отношений… от физического насилия до тонких психологических связей, позволяющих одному разуму контролировать другой»; 4) «нация не вправе ставить мораль выше требований успешной политики», обеспечивающей ей выживание; 5) все нации защищают и продвигают собственный интерес; 6) реализм использует собственный понятийный аппарат, объясняющий и оправдывающий политическую реальность^[9]. В рамках установочного шестого пункта Г. Моргентау интерпретирует понятие power (мощь) через две знаковые для реализма категории — власть и сила, тогда как доминирование определяет как «чей-либо контроль над умами и действиями других людей» .

Подходы чикагского ученого были развиты в серии «силовых концепций», большинство из которых написаны американскими авторами — Генри Киссинджером (доктрина объединения разрозненных «береговых зон» в одно целое), Джорджем Кеннаном (доктрина сдерживания), Артуром Шлезингером (доктрина сдержек и противовесов), Джоном Гэлбрейтом (доктрина конвергенции) и др. Сила в интерпретации реалистов выступает комплексом преимущественно военных и экономических мер по обеспечению выживания, которые по причинам нравственного характера чаще всего нельзя использовать внутри страны.

Традиционные модели, в основе которых лежит воспринятая англосаксонскими реалистами географическопространственная детерминанта древних наблюдателей, в течение XX в. трижды серьезно корректировались. Впервые это произошло в связи с появлением ядерных технологий сдерживания, фактически заменивших доминантное значение географического фактора психологическим.

Психологизация международных отношений трансформировалась в идеологическую борьбу. Представитель крайне правого крыла американского политического реализма Роберт Страус-Хюпе подчеркивал равнозначность борьбы за власть борьбе за общественное мнение, «в которой пропагандистская техника, коммерческая реклама и тому подобные средства имеют более важное значение, нежели… конкретная дипломатическая проблема»^[10]. Таким образом, международные отношения стали интерпретироваться наблюдателями и ведущими акторами как сумма переменных структурированного понимания реальности.

Другим «поводом» к модернизации политического реализма стала жесткое блоковое противостояние двух сверхдержав — США и СССР, приведшее к становлению региональных моделей силовой политики и пересмотру традиционного понимания мира.

В оформлении структуры современных международных отношений политический реализм сыграл рубежную роль. Прежде всего, это проявилось:

• — в истолковании силы как фундаментального понятия;
• — наделении значимостью такого фактора, как экономическая власть транснациональных акторов и структур;
• — во введении в научный оборот термина «безопасность», развитого в своих концептуальных воплощениях до императива взаимозависимости национальных интересов;
• — в институционализации понятийного аппарата.

Свидетельства последней модернизации теоретических подходов к международным отношениям содержатся в работах директора отдела политического планирования Государственного департамента США Энн-Мари Слотер^[11], которая адаптирует понятие сети к сфере дипломатической деятельности и вводит новую единицу измерения мощи современного государства — connectedness (связанность), заимствованную у автора концепции «нелиберальных демократий» американского политолога Фарида Закарии^[12].

• [1] Там же. С. 61.
• [2] Макиавелли Н. Государь; Рассуждения о первой декаде Тита Ливия; О военном искусстве: сборник: пер. с ит. 2-е изд. Мн.: Попурри, 2005. С. 73.
• [3] Утрехтский мир — договор, положивший конец войне за испанское наследство (1713 г.).
• [4] Европейское равновесие: пср. с англ. Пг" 1917.
• [5] Шмитт К. Номос Земли в праве народов jus publicum europaem. СПб.: Владимир Дать, 2008. С. 204.
• [6] Левиафан — ветхозаветный чудовищный морской змей, синоним сатаны.
• [7] Клаузевиц К. О войне / Карл Клаузевиц: пер. с нем. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2007. С. 20.
• [8] Morgenthau Н. The Machiavellian Utopia // Ethics. Vol. 55. №. 2 (Jan., 1945). P. 145−147.
• [9] Моргентау Г. Политические отношения между нациями: борьба за власть и мир // Теория международных отношений: хрестоматия / сост., науч. ред. и коммент. П. А. Цыганкова. М.: Гардарики, 2002. С. 73−83.
• [10] Цит. по: Арбатов Г. Л. Идеологическая борьба в современных международных отношениях. Доктрина, методы и организация внешнеполитической пропаганды империализма. М.: Политиздат, 1970. С. 6.
• [11] Slaughter А.-М. America’s Edge // Foreign Affairs. 2009. Jan/Feb.
• [12] Zakaria F. The Future of Freedom. Illiberal Democracy at Home and Abroad. N. Y; L.: W.W. Norton & Co., 2003.