Юрий Трифонов (1925-1981)

После изучения данной главы студент должен:

знать

• • традиции А. П. Чехова в творчестве Ю. В. Трифонова;
• • основные особенности художественного мира Ю. В. Трифонова (философская проблематика; выбор героев; бытовые сюжеты; детализация как средство психологической характеристики персонажей);
• • идейно-художественное своеобразие повести «Обмен» и романа «Старик» ;

уметь

• • определить роль Ю. В. Трифонова в создании городской прозы;
• • проследить роль деталей в повестях Ю. В. Трифонова;
• • показать соотнесение современности и истории в прозе Ю. В. Трифонова;
• • объяснить, какую роль играют дискуссии персонажей в раскрытии смысла произведений К). В. Трифонова;
• • выявить позицию автора во внешне объективированном повествовании;

владеть

• • понятиями «городская проза», «характер», «детализация», «авторская позиция»; «художественное время и пространство» ;
• • навыками сопоставительного анализа произведений Ю. В. Трифонова с современным литературным процессом.

Творчество Ю. В. Трифонова при всем его тематическом многообразии посвящено отображению феномена жизни и феномена времени в их взаимодействии. Одним из первых взявшись за отражение городского быта второй половины XX в., Трифонов создал жанр «городской повести», увидел за повседневными явлениями вечные темы. В истории Трифонов искал корни сегодняшних проблем, ответы на вопросы о гуманизме и человеконенавистничестве, о добре и зле, духовности и бездуховности. Его философско-психологическая проза стала достойным развитием традиций русского реализма начала века, а творческая биография писателя вместила в себя почти все парадоксы советской эпохи.

Творческая биография и художественный мир Ю. В. Трифонова

Юрий Валентинович Трифонов родился в семье крупного профессионального революционера, репрессированного в 1938 г. Трифонов воспитывался у родственников, работал на авиационном заводе. Преодолев все препятствия, стоявшие на пути ЧСВН (члена семьи врага народа), Трифонов поступил в Литературный институт и первым же своим произведением — романом " Студенты" (1950) добился государственного признания: получил Сталинскую премию. Впрочем, премия не спасла молодого писателя от исключения из института и из комсомола за «утаенное при вступлении в Союз писателей происхождение из врагов народа». К счастью для Трифонова, райком не утвердил этого решения, тем самым у молодого талантливого писателя появилась возможность закончить институт и получить работу. Однако вместо того, чтобы и дальше двигаться по стезе казенно-оптимистической конъюнктуры, сопровождаемой славой и всевозможными благами, Трифонов избрал мучительный путь постижения сложностей жизни.

Переходным шагом на таком пути стал роман " Утоление жажды" (1963), во многом еще напоминающий производственную прозу (в книге рассказывается о строительстве Кара-Кумского канала и жизни журналистов). Однако по глубине поднимаемых нравственных вопросов и непривычной для тех лет сложности и противоречивости характеров персонажей роман предвещал создание того художественного мира, который в полной мере проявится в «московских повестях» Трифонова конца 1960—1970;х гг.

Повести " Обмен" (1969), " Предварительные итоги" (1970), " Долгое прощание" (1971), " Другая жизнь" (1975), " Дом на набережной" (1976) принесли Трифонову широкую известность среди читателей и почти полное непонимание у критиков. Писателя упрекали за то, что в его новых произведениях не было крупных личностей; конфликты строились на бытовых, житейских, а не широкомасштабных ситуациях. Как бы отвечая на эту критику, Трифонов одно за другим создавал произведения на исторические, точнее историко-революционные, темы («Отблеск костра», 1965; «Нетерпение», 1967; «Старик», 1978), где вновь сопрягал высокое и обыденное, искал связь между революционной непримиримостью и жестокостью наших дней.

" Московские повести"

Зрелый талант Трифонова проявился в «московских повестях». Здесь нет острейших общественно-идеологических столкновений, как в «Студентах», нет эпических описаний, как в «Утолении жажды». Действие всех повестей, как и современные события романов Трифонова, происходит в обычных московских квартирах и заурядных дачных владениях. Писатель стремился, чтобы в его персонажах — инженерах, научных сотрудниках, преподавателях, даже писателях, актрисах, ученых — читатель безошибочно угадывал себя. Моя проза, утверждал Трифонов, «не про каких-то [мещан], а про нас с вами»^[1], про рядовых горожан. Его герои показаны в бытовых ситуациях (в обменах квартир, болезнях, мелких стычках друг с другом и начальством, в поисках заработка, интересной работы) и вместе с тем сопряжены со временем — нынешним, прошлым и отчасти будущим.

" История присутствует в каждом сегодняшнем дне, в каждой судьбе, — утверждал писатель. — Она громоздится могучими невидимыми пластами — впрочем, иногда видимыми, даже отчетливо — во всем том, что формирует настоящее"^[2].

" Московские повести" нельзя назвать бытовыми и даже антимещанскими, хотя в каждой из них непременно присутствует один, а то и несколько прагматиков-корыстолюбцев, единственной целью жизни которых является материальное благополучие, карьера любой ценой. Трифонов называет их «железными мальчиками», а их цинизм и неспособность (а часто и нежелание) понимать другого человека, его душу и настроение обозначает словом " недочувствие" , которое он пишет в разрядку как особо значимое. Однако авторское иронико-сатирическое отношение к этому ряду персонажей показывает, что они ясны и нс интересны Трифонову и потому не являются главным объектом его психологического повествования.

Трифонова интересуют совершенно иные герои: ищущие, эволюционирующие, по-своему тонкие. С ними связаны проблемы, всегда стоявшие перед русской литературой и особенно обострившиеся в наши дни, — нравственная свобода человека перед лицом обстоятельств. В «московских повестях» в качестве таких обстоятельств выступают мелочи быта, что, как нетрудно заметить, роднит Трифонова с его любимым писателем А. П. Чеховым.

В одних случаях действие происходит в настоящем времени: на глазах читателя «обменивает» совесть на материальное благополучие добрый, мягкий Виктор Дмитриев. В других повестях Трифонов прибегает к гибкой форме воспоминаний персонажей о событиях и думах прошлых лет. Герои подводят «предварительные итоги» своей жизни и обнаруживают, что она прошла мимо, даже если им и удалось ухватить глоток популярности или обзавестись домом, положением, званием.

Чеховский сюжет о незаметной деградации личности получает у Трифонова принципиально новое звучание. Персонажи «московских повестей» настойчиво убеждают себя, что не они виновники своей духовной смерти, а обстоятельства, жизнь. Тот же Дмитриев не просто предает мать, предложив ей обмен квартирами (а по сути, сказав, что она скоро умрет), но еще и убеждает себя, что матери будет лучше перед смертью жить с ним и ненавистной невесткой. На крайний случай Виктор готов перевалить вину и за этот свой поступок, и за другие подобные на жену. Однако писатель так строит сюжет, чтобы не дать герою оправдаться. По воле автора Лена, жена Дмитриева, в ответ па едва ли не прямое обвинение родственников, что это она толкнула мужа на подлость, не без сарказма замечает: «Да, конечно, я способна на все. Ваш Витя хороший мальчик, я его совратила» .

Нравственным обвинением герою «Предварительных итогов» звучит финал повести, где рассказчик, на протяжении всего повествования осуждавший себя и свою прежнюю жизнь, вновь возвращается в нее и продолжает «гонку» за призрачным счастьем. Совесть, точнее, ее остатки, гложут даже самого подлого из всех главных действующих лиц «московских повестей» Вадима Глебова по кличке «Батон» .

Авторское отношение к персонажам передается «в гомеопатических дозах»^[3] через психологические детали. Например, Дмитриев не может сразу вспомнить свой детский рисунок: тем самым писатель показывает, как далек сегодняшний Виктор Георгиевич от того наивного доброго мальчика, каким был когда-то. Впрочем, воспоминание о детстве заставляет уже взрослого героя совершить добрый поступок: позаботиться о брюхатой собаке. Эпизод с покупкой в день похорон деда сайры становится символом «олукьянивания» героя, потери им чувствительности, а в конечном счете еще одним шагом к отрезанности от клана Дмитриевых. На неоднозначность характера главного персонажа, на происходящую в нем внутреннюю борьбу укажет и заботливо приведенная писателем подробность: «После смерти Ксении Федоровны у Дмитриева сделался гипертонический криз». Трифонов нс использовал синоним этой болезни (сердечная недостаточность), но умный читатель легко догадается о символике диагноза. Лишь в самом конце повести среди философически спокойной информации рассказчика о судьбе дачи Дмитриевых в Павлиново, о новоселье сестры Виктора и ее мужа прорвется осуждающесожалеющая авторская фраза о 37-летнем Дмитриеве: «Он как-то сразу сдал, посерел. Еще не старик, но уже пожилой, с обмягшими щечками дяденька» [выделено нами. — В. А.].

В «Обмене» есть эпизодический персонаж — дед Дмитриева, народоволец, недавно вернувшийся из сталинской ссылки. Этот «мастодонт», как величают его молодые герои повести, не может попять, почему Лукьяновы обращаются к старенькой домработнице на «ты»; требует от Виктора быть не просто «не скверным, но удивительным человеком». В то же время в деде нет Дмитриевской кичливости своим благородством, ему свойственна предельная терпимость к людям; не случайно его любят и Виктор, и Леночка. Смерть деда — не просто переломный пункт в «олукьянивании» внука, но своего рода символ: сам воспитанный на идеалах Октября, Трифонов в первой «московской повести» традиционно объясняет потерю нравственности изменой революционным идеалам.

Однако такое объяснение недолго удовлетворяло писателя. В повести «Дом на набережной» твердый большевик Ганчук, в 1920;е гг. отказавшийся от общечеловеческих ценностей и проповедовавший насилие во имя будущего счастья, в 1940;е сам становится жертвой подобного насилия со стороны людей, заменивших всеобщее счастье собственным личным благополучием. Проблема соотношения благородной цели служения историческому прогрессу и выбора средств такого служения, поднятая когдато Ф. М. Достоевским в «Бесах» (Трифонов высоко ценил этот роман), настолько захватила художника, что он написал роман о народовольцах «Нетерпение». Трагедия Желябова и Перовской, по мысли автора этой книги, состоит в противоречии их высоких и чистых замыслов, с одной стороны, и жестоких, бесчеловечных способов их осуществления, недопустимом насилии над историей — с другой. Отсюда, из прошлого, тянет теперь писатель нить к безнравственности сегодняшнего времени, к духовной трагедии многих людей XX в.

В произведениях Трифонова бытовые сцены все плотнее соединяются с глобальными событиями истории. В одних случаях главная сюжетная линия осложняется рядом побочных, незавершенных; появляется множество персонажей, лишь косвенно связанных с основными событиями («Другая жизнь», «Дом на набережной»). В других — сюжет имеет два или три главных ствола (романы «Старик», «Время и место»). Настоящее и прошлое причудливо переплетаются в памяти героев, дополняются сновидениями-символами. Сам Трифонов называл это «усилением плотности, густоты и насыщенности письма»^[4]. Книга в таком случае, полуиронически-полусерьезно замечал писатель, станет «густая», как борщ у хорошей хозяйки. Писатель часто прибегает к форме «полифонических романов сознания», «романов самосознания»^[5], насыщенных воспоминаниями персонажей о событиях и думах прошлых лет, рефлексией. Подводя «предварительные итоги», герои задаются вопросами о прожитой жизни, обвиняют себя и ищут оправдания, а автор как будто лишь фиксирует их мысли и аргументы.

Такое построение, в частности, характерно для повести «Другая жизнь», стоящей особняком в ряду «московских повестей» Трифонова. Главные герои этой книги — не стяжатели «Лукьяновы» и даже не деградирующие интеллигенты. Они мучительно пытаются познать себя, определить то истинное место, которое занимают в жизни, в истории. Ольга Васильевна, от лица которой ведется повествование, делает это после смерти мужа во внутренних монологах, воспоминаниях, снах. Из ее рассказов и встает образ покойного Сергея Троицкого, профессионального историка, не желавшего быть только «исторической необходимостью», соединением химических элементов, исчезающих со смертью (как считает его жена-биолог), и мучительно искавшего соединения законов истории с личностью человека, а человека с другим человеком. Здесь нам открывается еще один смысл заглавия: «Проникнуть в другого, отдать себя другому, исцелиться пониманием» — такова недостижимая мечта Сергея Троицкого. При этом он с поразительным бесчувствием не замечает самого близкого из «других» людей — жены. Впрочем, и Ольга Васильевна, всю жизнь изучая «диффузионную» , т. е. взаимопроникающую, «структуру стимуляторов», ищущая «стимулятор совместимости» , так и не сможет «совместить» свое эгоистическое желание, чтобы муж принадлежал только ей, с необходимостью не подавлять его индивидуальности. Лишь после смерти Сергея Ольга Васильевна понимает, что не смогла проникнуть в его мир; что каждый человек — это «система в космосе», и достичь счастья «другой жизни» — значит создать двоемирие систем. «Худшее в жизни — одиночество», а не смерть или несчастья — к такому выводу приходит героиня. Персонажи повести, мечтая о другой жизни, так и не достигли ее. Ольга Васильевна видит символический сон: вместо чистой полянки они с мужем попадают в болото. Но «другая жизнь» все-таки существует. Повесть заканчивается фразой о неисчерпаемости бытия:

" …Другая жизнь была вокруг, была неисчерпаема, как этот холодный простор, как этот город [Москва] без края, меркнущий в ожидании вечера" .

Идея, сформулированная Л. Н. Толстым как " благо жизни" , вводится Трифоновым в повесть «Другая жизнь» разрядкой — гем самым художник подчеркивал ее значимость. «Для меня самое важное передать феномен жизни и феномен времени» — так в одном из интервью сформулировал смысл своего творчества Ю. В. Трифонов^[6].

* * *

Два последних романа Трифонова " Время и место" и " Исчезновение" увидели свет уже после смерти писателя. Не имея при жизни прямых учеников и последователей, Ю. В. Трифонов стал предтечей таких литературных явлений, как «проза сорокалетних» (В. С. Маканин, А. Н. Курчаткин, А. А. Ким, Р. Т. Киреев) и «жестокая», или «другая», проза (Т. Н. Толстая, С. Е. Каледин, Л. С. Петрушевская, В. А. Пьецух).

• [1] Трифонов Ю. В. Собр. соч.: в 4 т. М" 1987. Т. 4. С. 544.
• [2] Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовется… М., 1985. С. 237−238.
• [3] Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовется… С. 250.
• [4] Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовется… С. 303.
• [5] Там же. С. 325; 326.
• [6] Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовется… С. 329.