Теория «Общества риска»

Методологическая основа

У. Бек предпринял попытку не просто исследовать феномен риска, а является пионером в создании интегральной междисциплинарной теории «Общества риска», предполагающей рассмотрение и общества рефлексивного модерна как системы, и всех ее элементов через призму проблематики риска.

Методологической основой теории «Общества риска» являются идеи о неодетерниминизме и нелинейном развитии. Социолог подчеркивает, что тот, кто «все еще находится в плену мифа о линейности и разделяет тезис о культурной конвергенции как непосредственном следствии экономической унификации, — попросту невежественный человек»^[1].

Из методологических ориентаций У. Бека также следует, что риски общества рефлексивного модерна в принципе отличаются от рисков индустриального модерна тем, что они имеют нелинейные временные координаты — детерминированы не прошлыми социальными фактами, а скорее связаны с опасностями настоящего и будущего. «Общество риска, — пишет социолог, — подразумевает, что прошлое теряет свою детерминирующую силу для современности. На его место — как причина нынешней жизни и деятельности — приходит будущее, т. е. нечто несуществующее, конструируемое, вымышленное. Когда мы говорим о рисках, мы спорим о чем-то, чего нет, но что могло бы произойти, если сейчас немедленно не переложить руль в противоположном направлении»^[2].

Как считает У. Бек, прежние методологии, основанные на принудительной каузальности, более не являются удовлетворительными, которые должны быть заменены методологиями, ориентированными на сложную причинность. Если же при анализе рисков ставка делается на выявление жестких причинно-следственных связей, то ненамеренными последствиями тому могут быть лишь упрощенный подход к рискам и аккумуляция рисков. «Ученые, — пишет он, — настаивают на «добротности» своей работы, держат на высоком уровне теоретико-методологические стандарты, чтобы обеспечить себе карьеру и материальное существование. Именно отсюда вытекает своеобразная антилогика общения с рисками. Умение настаивать на недоказанности причинных взаимосвязей вполне приличествует ученому и даже достойно похвалы. Но для подверженных риску такой подход оборачивается своей противоположностью: он ведет к накоплению рисков«^[3].

Социолог отмечает, что риски общества рефлексивного модерна вошли в противоречие с ориентациями людей на индустриальные социокультурные ценности, на логику формальной рациональности, согласно которой стремление к росту благосостояния само по себе рационально. Однако дальнейшее наращивание производства благ неминуемо ведет к увеличению рисков.

" В индустриальном обществе, — замечает У. Бек, — «логика» производства богатства доминирует над «логикой» производства риска… Выгода от технико-экономического «прогресса» все больше оттесняется на задний план производством рисков"^[4].

Риски рефлексивного модерна, в отличие от традиционных, не привязаны жестко к конкретному месту и времени. Так, чернобыльская катастрофа затронула целый ряд государств, а ее генетические эффекты могут проявиться у будущих поколений. Поэтому для отслеживания рисков необходим их мониторинг. Нужно, соответственно, заменить формальную рациональность на рефлексивную рациональность. Риски, как и благосостояние, распределяются по социальному принципу: они становятся прежде всего уделом малоимущих. У. Бек пишет: «История распределения рисков показывает, что риски, как и богатства, распределяются по классовой схеме, только в обратном порядке: богатства сосредотачиваются в верхних слоях, риски в низших. По всей видимости, риски не упраздняют, а усиливают классовое общество. К дефициту снабжения добавляется чувство неуверенности и избыток опасностей»^[5].

Эта тенденция, считает У. Бек, прослеживается и на локальном, и на глобальном уровнях — среди стран.

Рисков чаще и больше встречается в менее развитых странах. Там чаще случаются технологические катастрофы. Более развитые страны могут даже получать экономическую выгоду от глобального увеличения рисков, разрабатывая технические новинки, минимизирующие риски, оказывая помощь специалистам по преодолению последствий катастроф.

Однако, замечает социолог, последствия рисков модернизации амбивалентны — рано или поздно они затрагивают и тех, кто их производит или извлекает из них выгоду. «Им присущ эффект бумеранга, взрывающий схему классового построения общества. Богатые и могущественные от них тоже не защищены»^[6].

Кроме того, имеет место организованная безответственность, которая отражает парадокс: все более и более идет процесс природной деградации, принимаются все новые законы об окружающей среде и в то же время ни индивиды, ни институты специально не отвечают за происходящее.

Глубинная суть этого парадокса, считает У. Бек, в том, что терминологическое конструирование и содержание общепринятых отношений дефиниции своими корнями уходят в более раннюю и качественно другую историческую эпоху. Эти «зомбированные термины» не приемлемы не только для современных катастроф, но и для вызовов, порожденных рукотворной неопределенностью^[7].

Общество риска, его культурные и политические противоречия не могут быть поняты и объяснены, считает У. Бек, в терминах индустриального модерна управления рисками и опасностями.

• [1] Бек У. Что такое глобализация? М.: Прогресс-Традиция, 2001. С. 213.
• [2] Там же. С. 175−176.
• [3] Там же. С. 75.
• [4] Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресстрадиция, 2000. С. 14.
• [5] Там же. С. 40—41.
• [6] Бек У. Общество риска. Па пути к другому модерну. М.: Прогресстрадиция, 2000. С. 25—26.
• [7] Beck U. Cosmopolitan Version. Cambridge: Polity Press, 2007. P. 112.