Повседневность и стабильность общества

Повседневность носит привычный, рутинный характер и благодаря этому она в большей мере, чем другие социальные сферы, обеспечивает стабильность и преемственность социокультурных форм. К повседневности приложим тезис Ю. Лотмана: «сохранять в изменениях неизменность, а неизменность делать формой изменений»^[1]. Вместе с тем повседневность, хотя и обладает устойчивостью и стабильностью, не противостоит изменениям. Как показал Шюц, она постоянно меняется и подобна реке, в воды которой нельзя войти дважды. Но повседневность, как особая форма динамичной стабильности, составляет основу социального бытия и обеспечивает устойчивость в условиях социальных трансформаций.

Однако с ростом темпов глобализации повседневность все в меньшей степени сохраняет свою функцию прибежища стабильности. Она не успевает за быстрыми изменениями информационной, материальной, культурной, социальной среды постиндустриального общества. " Из сферы стабильности повседневность все больше превращается в сферу риска, источником которого становится именно то, что раньше давало безопасность — ее устойчивые структуры«^[2].

Во-первых, экономические и экологические риски, создаваемые глобальной мобильностью и новыми технологиями производства, вынуждают современного человека быстро менять потребительские привычки, бытовой уклад, а то и место работы, место жительства. Преимущества получает «человек мобильный». В свою очередь, стремление сохранить условия бытия неизменными, продолжать полагаться на сложившиеся структуры в быстро меняющихся внешних обстоятельствах, чревато существенными социальными рисками.

Во-вторых, в современном обществе приверженность обычаям, устоявшимся образцам, верность традициям и привычкам нередко трактуются как признаки «отсталости». Поэтому современный человек уже не может положиться на однажды сложившиеся структуры повседневности, а должен сам выбирать их для себя из множества возможных, а бремя риска такого выбора приходится нести самому человеку, поэтому его повседневность все больше становится источником не стабильности и надежности, а тревоги и неуверенности^[3].

Повседневный мир как мир переживания.

Значительное место в содержании мира повседневности занимают нерациональные компоненты духовного мира личности и социальной группы. Речь идет, прежде всего, о переживаниях, как эмоционально-окрашенных состояниях внутреннего мира личности.

В процессе переживания субъект и объект переживания выступают в качестве неразрывного целого, человек не отделяет себя от переживаемого, а наоборот, стремится максимально «погрузиться» в конкретное (приятное или неприятное) чувство. Поскольку переживание внерационально, а осмысление — это рациональный процесс, то оказывается невозможным одновременно и переживать, и рационально осмысливать процесс переживания: любое осмысливание предполагает дистанцирование от объекта осмысления. Е. В. Золотухина-Аболина в связи с этим подчеркивает, что " обыденный мир — мир привычек, стереотипов, житейских аксиом, в нем велика сфера невыговоренного (того, что вообще не нуждается в выговаривании, в оформлении словом)"^[4].

И. Т. Касавин и С. П. Щавелев показывают, что повседневность связана с " чувственным освоением" типичных жизненных ситуаций в сфере сна, питания, общения, свободного времени, игры, трудовой деятельности. Они дают характеристику основных форм такого чувственного освоения.

Повседневность ориентирована на приобретение навыков адаптации или терпения как антипода страха. Обыденность не только отягощена заботой, но часто культивирует беззаботность («Будет день — будет и нища»). В тревоге, обнаруживаемой в повседневной жизни, есть что-то и от страха, и от заботы: это забота, помноженная на страх.

Надежда, направленная вовне, может отвлекать от настоящего, настраивать на пассивное ожидание будущего. Надежда, направленная вовнутрь, есть условие активной деятельности, форма уверенности в собственных силах, в достоверности наличного знания.

Вера необходимая составляющая обыденного сознания. Вера полагает свой объект и способы отношения к нему в качестве неизменных сущностей.

И наконец, ощущение любви, предощущение смерти ставят границу повседневным чувствам, обеспечивают их напряженность и жизненность^[5].

• [1] Лотман Ю. М. Культура и взрыв. М.: Прогресс; Гнозис, 1992. С. 268.
• [2] Зарубина Н. Н. Повседневность в контексте социокультурных трансформаций российского общества… С. 61.
• [3] Подробнее см.: Там же.
• [4] Золотухина-Аболипа Е. В. Мир повседневности // Философия / под ред. В. II. Кохановского. Ростов-н/Д, 1996. С. 395.
• [5] См.: Касавин И. Т., Щавелев С. П. Анализ повседневности. С. 47—52.