Что такое элита?

Говоря об элите, некоторые современные исследователи называют ее «социальной средой». Разумеется, это абсолютно неверно, поскольку искажает самый смысл понятия. Общество не может рассматриваться как отдельное лицо, поскольку ценностные ориентации людей не совпадают. В. Парето часто пользовался выражением «общественная гетерогенность». Все общества, которые известны нам, предполагают противопоставление массы управляемых индивидов небольшому числу индивидов, которые властвуют и которых Парето называет элитой. Если в социологии Маркса фундаментальное значение имеет классовое разделение, то в социологии Парето рассматривается различие между элитой и массой. Это различие свойственно всей так называемой макиавеллиевской традиции.

Элита (от фр. elite — лучшее, отборное, избранное) — социальная группа («избранные»), члены которой выделяются в обществе особым, влиятельным или привилегированным, связанным с престижностью положением; обладатели ведущих, господствующих позиций в социальной и политической сферах. У Парето два определения элиты: широкое, охватывающее всю общественную элиту, и узкое, прилагаемое к элите правящей.

В элиту в качестве составной части входит небольшое число тех индивидов, каждый из которых преуспел в своей области деятельности и достиг высшего эшелона профессиональной иерархии. В. Парето отмечает, что для той цели, которая преследуется в постановке данной проблемы, подошло бы любое другое название или даже простая буква алфавита. Что это означает? Данное определение, согласно паретовскому методу, объективно и нейтрально. Нс следует искать особый моральный смысл понятия элиты. Нет оснований задаваться вопросом, подлинна или поддельна элита и кто имеет право быть в ней представленным. Все это пустые вопросы. Элиту составляют те, кто достоин хороших оценок в конкурсе жизни или вытянул счастливые номера в лотерее «общественной» жизни.

Следовательно, важно отказаться еще от одного предрассудка, который сидит в головах ряда экспертов. Дело в том, что несколько лет назад один известный отечественный социолог заявил, что у нас нет элиты, поскольку ее представители не являются лучшими, нравственными, отборными. Те, кто находится в высших эшелонах власти, не заслуживают этого названия. Между тем достоинство данного понятия именно в том, что оно позволяет оперировать им вне оценочно-презрительных обозначений. Парето пишет, что тому, кто сумел заработать миллионы (неважно, хорошо это или плохо) можно поставить высший балл. Ловкому жулику, который обманывает людей и не попадает под уголовную ответственность, мы поставим 8, 9 или 10 в зависимости от числа простофиль, которых он заманил в свои сети, и количества денег, которые он выманил у них.

Казалось бы, все ясно. Формирование элиты зависит от множества факторов: является ли, например, общество открытым или закрытым, стабильным или непостоянным, соревновательным или нет. Однако Парето все-таки вводит некий селективный фактор, позволяющий судить о тех, кто вошел в элиту. Вы можете разбогатеть криминальным способом и стать членом элиты. Однако, скажем, правящая элита — это совсем иное. Незачем олигарху идти в политику, но если уж он сделал этот шаг, то мы можем судить по его судьбе о том, с каким обществом мы имеем дело. Любовницы абсолютных монархов или очень могущественных политиков часто входят в элиту благодаря либо красоте, либо уму, но лишь часть из них, обладающая особыми способностями в сфере политики, будет играть определенную роль в управлении.

Общества отличаются природой своих элит, и особенно элит правящих. Действительно, все общества обладают некоей особенностью, которую моралист может расценить как достойную сожаления. Однако социолог обязан констатировать: ценности конкретного мира распределяются неравномерно. Еще более неодинаково «распыляются» престиж, власть или почести, связанные с политическим соперничеством. Это неравное распределение материальных и моральных ценностей возможно потому, что в конечном счете меньшинство управляет большинством, прибегая к двум типам средств: силе и хитрости.

Различение двух средств управления — силы и хитрости — это парафраз знаменитого противопоставления Макиавелли львов и лис. Политические элиты, естественно, подразделяются на два семейства, одно из которых заслуживает быть названным семейством львов, ибо оно отдает явное предпочтение насилию, другое — семейством лис, поскольку оно тяготеет к изворотливости.

Согласно Парето наиболее важное историческое явление — это жизнь и смерть правящего меньшинства, или, если воспользоваться иногда употребляемым им термином, — аристократией. История, по знаменитой формуле Парето, кладбище аристократий. Общественная история — это история преемственности привилегированных меньшинств, которые формируются, борются, достигают власти, пользуются ею и приходят в упадок, чтобы быть замененными другими меньшинствами. «Этот феномен новых элит, — пишет Парето, — которые в ходе непрерывной циркуляции возникают из нижних слоев общества, достигают высших слоев, расцветают, а затем приходят в упадок, разрушаются и исчезают, представляет собой одно из следствий истории, которое необходимо учитывать для понимания великих исторических движений»^[1]. Отметим для последующих рассуждений два словосочетания — «циркуляция элит» и «великие исторические движения» .

По мнению Парето, наиболее устойчивой может считаться английская элита, поскольку она оказалась наиболее виртуозной в своей динамичности: уже несколько веков она держит открытыми двери для некоторых, наиболее одаренных из числа тех, кто по рождению не принадлежит к привилегированным классам. Циркуляция элит — основной аспект того, что Парето называет общим строением общества. Критерии, согласно которым формируется представление об элите, подчинены изменениям в мировоззрении общества и общественной оценке тех или иных качеств, талантов, особенностей. От этого зависят также и признаки, по которым можно быть причисленным к элите.

Как же в разные периоды нашей отечественной истории формировалась элита? До отмены крепостного права в России элита рекрутировалась в основном из дворянства. Разумеется, в высшие эшелоны иногда проникали и разночинцы, т. е. выходцы из городского и сельского населения, но это случалось нечасто. После отмены крепостного права элита стала преображаться. К началу XX в. сложился целый слой политических деятелей, деловых людей, ученых, военных, деятелей культуры, которые не могли похвастаться аристократическим происхождением. Однако именно эти выходцы из нижних слоев (или их потомков) стали определять облик России на стыке минувших столетий. Нет необходимости специально подчеркивать ту трансформацию элиты, которая произошла в связи с революцией. В России были ликвидированы сословные различия. В политическую, экономическую, культурную жизнь вовлеклись широкие слои населения, которым прежде этот путь был заказан. В то же время формирование элиты оказалось под жестким контролем. Его осуществляла правящая партия.

Постепенно в советском обществе сформировалась номенклатура. В рамках партии сложился монополистический привилегированный слой советской власти, который со временем укрепил и узаконил свое положение. Номенклатура не только отгородила себя от общества, от народа, но и от всего мира. Даже внутри нее была воздвигнута иерархия чинов и социальных барьеров. Сейчас представляется интересным прочитать известную книгу М. С. Восленского «Номенклатура» (первое русское издание ее вышло в 1985 г.). В предисловии к ней Милован Джилас показывал, что с самого своего возникновения советская система проявила глубокую враждебность к «чуждым» социальным группам внутри собственного общества и к внешнему миру, к любой другой системе. Советская бюрократия воплотилась в партократию и стала рассматривать окружающий мир как враждебную силу. Цель такой системы — власть и господство над другими. Этому и посвятили себя ее руководители — партийные олигархи.

Сегодня в этой книге для нас наиболее значима глава, посвященная будущему номенклатуры. Сбылось ли изреченное? М. С. Восленский отдавал предпочтение эволюционному пути, т. е. перерастанию диктатуры номенклатуры в посленоменклатурный строй, в либерализацию политического режима, в становление современной рыночной системы хозяйства. Вместе с тем он задавался вопросом о том, не станет ли в России после ухода номенклатуры еще хуже: гражданская война, анархия, терроризм, хаос и одичание и в итоге — новая номенклатура? Не станут ли люди с ностальгией вспоминать о временах правления номенклатуры?

Все же Восленский склонялся к убеждению, что рано или поздно в России произойдет смена элиты. К власти придут новые люди. Их положение будет определяться социальной и экономической компетентностью и ответственностью. Как же все произошло на самом деле? Каковы особенности формирования элиты в период истории, вызванной перестройкой?

М. Вебер в работе «Протестантская этика и дух капитализма» отмечал, что в ходе поэтапного развития товарно-денежных отношений или, если угодно, базирующегося на рынке капитализма на каждом новом его системном этапе происходит смена главного героя капиталистической экономики. Запрос на новую элиту был выражен, как теперь очевидно, в романе писателя Александра Бека «Новое назначение», где был обрисован советский управленец высочайшего уровня. Роман инициировал общественную дискуссию о реформе управления экономикой. Однако «революция управляющих» в нашей стране натолкнулась на огромные трудности.

Многие аналитики, в том числе и Восленский, были убеждены, что партократия исчезнет, как только в экономике станут складываться рыночные отношения. Однако именно в нашей стране этого не произошло. Перепуганная номенклатура на короткое время сдала позиции, но тут же обнаружилось, что в России нет отряда технократов, обученных менеджеров, способных взять на себя ответственность за судьбы страны. Вот почему опыт партийных чиновников оказался востребованным.

Автором учебника в 1991 г. была написана статья «Жизнь и бессмертие номенклатуры». Вот что мы писали тогда:

" Читаю в газете: «В райкомах КПСС сейчас тихо. Нет привычной суеты — бывшие партаппаратчики ищут себе новую работу. Отключены телефоны, на рабочих местах только дежурные». Воображение рисует трогательную картину. Толпы некогда привилегированных функционеров просматривают на стенде объявления о найме и уныло бредут дальше в сонмище безработных. Кое-кто просительно протягивает непреклонному кадровику трудовую книжку. Ей-богу, жалко неприкаянных. От безрадостной участи некогда всесильных увлажняются глаза.

Между тем на бирже труда оказались считанные единицы недавних партбоссов. А остальные? Время от времени в печати появляются сообщения о неожиданных сообщениях. Фамилии, как правило, знакомые, из партийного списка. Заново учреждается газета. Глядишь, лидер все тот же, с революционным стажем. Другая вывеска на издательстве. Но коллектив оказал доверие тому же директору. Кто же может провести корабль между рифов в эпоху свободных от здравого смысла цен? Есть и опыт, и связи. Наличествует и умение намекнуть строптивцу, что в коллективе в условиях приватизации останутся далеко не все…

Время от времени звонят знакомые, делятся подробностями. Оказывается, этот сановник за два дня до приглашения на новый пост очень переживал. Но, как выясняется, зря волновался. Спрашиваю о судьбе давнего патрона. Разъясняют: он теперь директор коммерческого издательства. Рождается изумительная до наивности мысль: «Почему же меня не зовут на столь перспективное место?» Вот этот, мой воображаемый соперник. Он ведь работал в ЦК. Выгнали с треском. И на другой работе тоже провалился. А надо же — не сгинул. Скорее — наоборот.

Конечно, грозному партийно-государственному монстру крепко врезали. Опечатали и самораспустили, нарекли преступным и выхватили награбленное. Описанный в печати чиновник, который едва успел выскочить из опечатанного здания, превратился в комический персонаж. Однако номенклатурные заслуги, судя по всему, не списываются.

Строя социальные прогнозы, можно ли пройти мимо выявившейся тенденции? Одержав верхушечную победу над путчистами, проведя стремительные кадровые перемещения, мы почти успокоились: теперь повсюду наши… Между тем опасность нового переворота, схватки за власть становится едва ли не фатальной, поскольку прежнее номенклатурное ядро сращивается с новой, рождающейся авторитарностью. Это процесс, который разворачивается буквально на глазах"^[2].

В стране неслыханными темпами стала осуществляться незаконная приватизация. Партийная элита начала самочинно завладевать собственностью. Бонзы партии пересаживались в кресла коммерсантов, шли в малые предприятия, синдикаты, ассоциации. Феномен обрел обвальный характер. Приватизация в 1990;х гг. преследовала лишь одну цель — сохранить власть прежней элиты. Бывший заместитель Генерального прокурора России В. И. Колесников считает, что приватизация была и стихийна, и криминальна. По остаточному принципу продавалось все, что было в стране. Особенно от приватизации пострадали оборонная промышленность, авиаи судостроение. Самолеты пошли на кастрюли, авианосцы на металлолом, а торговые суда были проданы за бесценок в оффшорные зоны. Последствия ощущаются до сих нор. В нервом полугодии 2005 г. 1/5 часть всех преступлений связана с незаконной приватизацией и переделом собственности.

Но позвольте — разве в прежней номенклатуре не было прекрасных специалистов, деловых людей? Разумно ли было вычеркивать из списка этот социальный слой? Другая элита складывалась стихийно и медленно, стало быть, рассуждая объективно, это был единственный путь перехода к новым структурам. Пускай партийные боссы переучиваются в коммерсантов, предпринимателей, организаторов бизнеса.

При развитом рынке такая перспектива, возможно, выглядит весьма логично, но в стране, где никак не удается промыслить до конца характер реформ, ждать социальной мобильности бессмысленно. Партаппаратчики, оказавшись на командных высотах производства, повели себя в соответствии с тем менталитетом, который выработался за долгие десятилетия. Они стали добиваться хозяйственной монополии, которая так пагубна в условиях либерализации цен. Ни жить, ни мыслить они иначе не умели. Здесь возник один из опаснейших симптомов незаметного еще в то время социального конфликта. Некоторые эксперты полагали, что партия обессилела и не представляла опасности как возможный организатор путча. Такое представление, как показало время, оказалось наивным: у партократии выявились и иные способы выживания и защиты.

Рынок, который складывается в нашей стране, обрел азиатские формы, выстроился по партийным лекалам. Такого исхода Восленский не мог предвидеть; командный слой оказался живучим. Однако не следует бросаться в крайность, полагать, что царствию номенклатуры не будет конца. Всему на свете бывает предел. Не увернуться от него и номенклатуре.

На что можно было надеяться? Как мог повести себя новый командный слой общества? Был ли он способен отрешиться от прежних номенклатурных замашек? Нам всем пришлось уяснить, что номенклатура — это не список, который можно перечеркнуть или переписать. Это особый способ формирования господствующего класса, который складывался на протяжении десятилетий. Кто же сегодня претендует на высокое положение во властных структурах — олигархи, чиновники или менеджеры?

• [1] Парето В. Основы политической науки. С. 50.
• [2] Жизнь и бессмертие номенклатуры // Литературная газета. 1991. 13 нояб.