Внешнеполитическая платформа нацизма

Историки давно пришли к заключению, что внешнюю политику Третьего рейха нельзя попять без знания национал-социалистской идеологической системы" ⁹. Этот вывод в полной мере относится и к нацистскому европеизму. Касаясь особенностей внешнеполитической концепции Розенберга, один из его ближайших сотрудников профессор А. Боймлер после войнызаявил: «Со связью мировоззрения и политики был привнесен новый элемент в общее положение Европы, даже мира»¹²⁰.

Используя свой натуралистически-биополитический метод в области международных отношений, нацистские теоретики выступали с утверждениями об изначальном неравенстве европейских народов, об их «более высокой» или «более низкой» ценности, а потому призывали содействовать «победе лучшего, более сильного, требовать подчинения худшего и более слабого». В структурном плане система международных отношений в Европе представлялась Розенбергу в виде построенной по иерархическому принципу пирамиды, незавидная роль основания которой отводилась средним и малым странам. В полном соответствии с «законами» природы все они должны были войти в силовое поле той или иной великой державы, в сферу ее влияния либо даже в жизненное пространство. Здесь безраздельно господствовал принцип «пространственной» внешней политики, подробно разработанной Розенбергом. Вторую ступеньку пирамиды занимали отношения между великими европейскими державами. В зависимости от конкретноисторической обстановки и решаемых нацистами тактических задач в эту группу включали три или четыре крупных государства. На этом уровне также царил «пространственный» принцип, проявлявшийся прежде всего как разделение Европы на несколько «органически свободных» сфер влияния, иными словами, как разграничение между великими державами жизненных пространств. На второй ступеньке построенной нацистами пирамиды находились Германия, Англия, Италия, Франция.

Европейскому директорату в составе четырех или трех держав в «империи» Розенберга предпочитали сговор между двумя самыми мощными капиталистическими державами континента — Германией и Великобританией. Отношения между ними составляли третью ступеньку пирамиды международных отношений. Национал-социалисты розенберговского окружения рассчитывали на то, что благоприятная позиция Англии или даже ее нейтралитет позволят будущему рейху завоевать жизненное пространство на Востоке, а впоследствии обеспечить и гегемонию на Европейском континенте. В конечном счете место на вершине пирамиды оставалось за одной Германией, которая была призвана играть роль вождя «европейской семьи народов», создать «новое европейское сообщество труда и культуры» и на равных состязаться с другими великими державами за руководящую роль в мировых делах. Восхождение по ступенькам до вершины пирамиды мыслилось путем активного использования известного в истории принципа «разделяй и властвуй». Об этом прямо заявил Гитлер в одной из бесед с видным деятелем НСДАП К. Людеке, состоявшейся в сентябре 1932 г.: «Макиавеллистскийметод — единственно возможный, единственный, применяя который, я смогу чтото сделать в нашей ситуации»¹²¹.

Проецируя указанные выше принципы, методы и средства внешней политики на европейские реалии конца 1920;х гг., нацисты приступили к составлению своей внешнеполитической платформы. В «Майн кампф» содержалась рекомендация не открывать до норы до времени стратегических целей национал-социализма во внешнеполитической сфере, поскольку в таком случае Германии будет противостоять весь мир. Такого противостояния рейх не выдержит.

Найти союзников гораздо легче, если выдвинуть на первый план цель, сформулированную как борьба «за выживание, за существование нашего отечества». В таком случае, полагал нацистский фюрер, союзниками рейха могут стать Англия и Италия, поскольку они противятся французской гегемонии на континенте. Кроме того, в постановке тактической цели ни Англия, ни Италия наверняка не почувствуют угрозы своим жизненным интересам в Европе, исходящей от Германии¹²².

В связи с тем, что германское жизненное пространство намечалось расширить прежде всего за счет Восточной Европы, Розенберг считал, что против восточной политики нацистского рейха обязательно выступят Франция и Польша («Россия — особая статья», — подчеркивал он). Однако германская восточная политика не затрагивала интересов Великобритании и Италии. Исходя из этого, ставилась следующая задача: «Изоляция Франции посредством заключения союзов с державами, реализация собственных интересов наталкивается на враждебность Франции, если не сегодня, так завтра. И это в первую очередь опять-таки Англия и Италия»¹²³. Как и Гитлер, Розенберг исходил из того, что будущий рейх должен добиваться союза с державами, чья органическая пространственная политика не находится в противоречии с немецкой^12,1.

В сочинениях нацистских вождей конца 1920;х гг. обозпачатась перспектива сговора трех великих держав — Германии, Англии и Италии — па основе нового раздела сфер влияния в Европе. Опираясь на этот союз, фюреры НСДАП намеревались, предварительно расправившись с Францией, приступить к выполнению «европейской миссии» Германии — присоединению к Европе восточного пространства. Основу союза трех европейских держав они видели в англо-германском соглашении. Об этом прямо говорилось в «Мифе XX столетия»: «Чтобысохранить Европу, необходимо прежде всего оживить нордические источники силы Европы, то есть Германию, Скандинавию с Финляндией и Англию»¹²⁵. Союз трех держав учитывался Розенбергом при составлении различных вариантов тотального передела всего мира.

Однако с весны-лета 1931 г. руководители партии начали склоняться к мысли о расширении союза трех держав за счет Франции, без которой, по их мнению, нельзя было решить вопрос о судьбе Европы. По этому поводу в июне 1931 г. Гитлер заявил Брайтингу буквально следующее: «Англия и Франция должны объединиться с Италией… и уяснить с нами ситуацию на континенте. Идея пакта четырех держав через преобразование в Европе, которую мы предложим сразу же после взятия власти, должна найти одобрение в Париже и Лондоне. Ради Советского Союза англичане не откажутся от своих бунгало… Мы нуждаемся в сырье, которое можем получать у Франции и Англии… Когда мы обеспечим паше жизненное пространство в Европе, мы могли бы требовать равноправия на морях»¹²⁶ (выделено нами. — В. Б.). Идея Гитлера была понятна. Она заключалась в том, чтобы присоединением Франции к европейскому директорату усыпить ее бдительность и не допустить в будущем возможной ориентации Франции на союз с СССР. «Национал-социалисты готовы к любой договоренности с Францией, если Германии уступят необходимое жизненное пространство» на Востоке, — говорилось в секретном меморандуме имперского правления НСДАП, который был предан гласности 15 мая 1932 г. О. Штрассером, незадолго до этого исключенным из партии¹²⁷.

В ноябре того же года идея «пакта четырех» прозвучала из уст Розенберга на так называемом международном конгрессе Вольта в Риме, который состоялся по случаю десятой годовщины фашистской диктатуры в Италии. Тема конгресса была как нельзя более кстати для теоретиков националсоциализма — «Европейский кризис». Выступая с докладом «Кризис и возрождение Европы», Розенберг подчеркнул, что «единство Европы может возникнуть только… из духовного, никогда не подавляющегося многообразия», только тогда, когда она признает «глубочайший закон своего бытия — разделенную па четыре части душу своей культуры и даст каждому дереву жизни… рост и цветение в соответствии с его силой»¹²⁸. «„Пакт четырех“, — продолжал докладчик, — полностью считается с законом „самосохранения целого“, ибо внимание Германии обращено на восток и северо-восток, Франции — на юг, Италии — на юго-восток и восток, а Великобритании — в направлении заморских территорий». Таким способом Розенберг предлагал избавиться от «мировой опасности» большевизма, избежать внутренних европейских конфликтов и обеспечить Европе господство над теми азиатско-африканскими областями, в которых нуждаются ее люди¹²⁹.

Для идеологической подготовки «пакта четырех» нацисты довольно ловко пользовались жупелом большевизма. Они из кожи вон лезли, чтобы представить будущий рейх «последним оплотом против красного потопа»¹³⁰. Классическую формулировку эта мысль нашла в первой беседе Гитлера с Брайтингом 4 мая 1931 г. Европейская «буржуазия, — заявил тогда Гитлер, — должна решиться, желает ли она предпочесть большевистский хаос в Германии, а тем самым и в Европе, или национал-социалистскую Германию и новый порядок на нашем континенте»¹³¹. Суть такой политики он разъяснил несколько месяцев спустя: «Политическая победа (национал-социалистской Германии. — В. Б.) достижима только в том случае, если борьба концентрируется против минимально возможного количества врагов — пока против марксизма и евреев»¹³².

Вообще сознательное противопоставление западной и восточной части Европейского континента являлось важным стратегическим оружием нацизма. Начиная с 1920;х гг. в самой НСДАП проблема «с кем и против кого» вызывала острые дискуссии, а затем конфликты внутри партийного руководства. Несогласие Г. Штрассера с внешнеполитической линией Гитлера — Розенберга являлось одной из причин его отставки со всех партийных постов в декабре 1932 г. Многие годы Г. Штрассер и стоявшая за ним группа выступали с антибританских позиций в целях избавления Германии от оков Версальского мирного договора¹³³, а затем для достижения ею гегемонии на Европейском континенте. Они рекомендовали ориентироваться на Восток.

Один из сторонников «восточной ориентации» К. Людеке в сентябре 1932 г. пытался убедить Гитлера в полезности союза рейха с СССР для борьбы с западными державами. Несколькими мазками он нарисовал картину необъятного европейско-азиатского блока, которому будет по силам диктовать свои условия остальным жизненным пространствам. «Такой союз, — утверждал Людеке, — был бы действительно непобедимым — система, простирающаяся от Северного и Балтийского морей вниз по Дунаю к Босфору и на Восток вплоть до Владивостока. Она составила бы идеальный противовес Британской империи»¹³⁴.

Однако Людеке не удалось переубедить Гитлера, который ответил, что предпочтительнее заключить союз с Италией и Японией, одновременно подыгрывая Англии («Даже если я не смогу заполучить ее дружбу», — подчеркнул он). «Экономическая мощь версальских государств, — заявил фюрер НСДАП, — столь огромна, что я не могу рисковать, выступая против них в самом начале… Нет, я должен сотрудничать с капитализмом и удерживать версальские государства призраком большевизма… Это единственная возможность пройти через опасный период, избавиться от Версаля и вооружиться. Я могу говорить о мире, но подразумевать войну»¹³⁵.

Итак, ко времени установления фашистского режима в Германии нацистские теоретики и политики в общих чертах разработали внешнеполитическую платформу НСДАП, генеральной линией которой было установление гитлеровского «нового порядка» в Европе. Но уже в 1920;х гг. появились различные ее варианты, и с поражением Штрассера альтернатива отнюдь не была устранена. В последующее десятилетие несколько альтернативных концепций в области внешней политики были сформулированы Розенбергом, Риббентропом, Гиммлером и некоторыми другими. Возникло состояние перманентной борьбы, и вместе с уходом на второй план в национал-социалистской иерархии того или иного деятеля оттеснялась и его европейская концепция. Но что самое удивительное, она сохранялась в резерве и в любое время могла быть снова востребована Гитлером. Крупнейшим «специалистом» по европейским делам НСДАП слыл А. Розенберг. Именно он и его сотрудники внесли наиболее значительный вклад в формирование нацистского европеизма в первые годы существования гитлеровского режима.