Философская и эмпирико-практическая точки зрепия в решении вопроса

Мне кажется, что при решении вопроса о свободе воли мы всегда должны иметь в виду двоякое значение этой проблемы. С одной стороны, она является одним из основных философских вопросов, решение которого в ту или другую сторону должно неизбежно отразиться на всем нашем миросозерцании, а следовательно, и на всем развитии культуры и человечества. С другой стороны, это вопрос более узкий, стоящий в границах эмпирической психологии и обнимающий ряд конкретных, вполне определенных случаев. В первом смысле вопрос этот, повторяю, в настоящее время не может считаться окончательно решенным в ту или другую сторону. Каждое из двух вышеизложенных решений, будучи связано с известным, определенным миросозерцанием, имеет за себя ряд определенных доводов и — что важнее — внесло свою долю в общую сокровищницу человеческой культуры. С одной стороны, учение о том, что воля свободна, дает человеку уверенность в своих силах, заставляет его быть более самостоятельным, больше надеяться на самого себя в борьбе с обществом и с теми шаблонами, которые ему предписываются извне. Признавая свободу воли, мы тем самым признаем права и обязанности человеческой индивидуальности, ее право на самоутверждение и ее обязанность быть нравственной. Можно сказать даже, что требование морального закона является одним из главных мотивов, заставляющих учение о свободе воли от времени до времени выдвигаться все с новой и новой силой. И в настоящее время мы видим, что учение это, казалось бы совершенно опровергнутое материалистическими теориями девятнадцатого века, опять начинает высказываться с новой энергией, приобретает новых горячих сторонников.

Но, с другой стороны, и детерминизм имеет несомненно свои исторические и культурные заслуги точно так же, как и несомненные фактические данные, говорящие в его пользу. Возьмем хотя бы вопрос о преступности и наказаниях. Учение о свободе воли, будучи последовательно в своих выводах, приходило к утверждению, что не только преступника необходимо карать за проявление его «злой воли», но что справедливость требует также, чтобы интенсивность кары равнялась интенсивности преступления. И вот человечество изощрялось в придумывании наказаний, предназначенных для обуздания и укрощения злой воли. Огромная заслуга детерминистических тенденций второй половины XIX столетия заключается в том, что вопрос о преступности начал рассматриваться в совершенно другой плоскости. Стали указывать, что сплошь и рядом то, что мы называем злой волей человека и приписываем его свободному решению, на самом деле оказывается вовсе не таковым. Тот, кого мы называем преступником, оказывается зачастую лишь жертвой тяжелой наследственности, дурного воспитания, плохих условий жизни. Преступность создается не столько злой волей отдельных людей, сколько различными отрицательными сторонами нашей культуры, общественными неустройствами, классовой борьбой и т. п. Отсюда уже чисто практический вывод, что тюрьмы должны быть не местом кары и отмщения, а местом перевоспитания. В тех же случаях, когда это невозможно, когда человек уже настолько испорчен, что дальнейшая жизнь его в качестве полноправного члена общества оказывается невозможной, тюрьма должна служить опять-таки не целью сама по себе, а лишь средством ограждения общества от таких антисоциальных элементов. Принцип наказания ради наказания в настоящее время может считаться если не изгнанным совершенно, то, во всяком случае, очень и очень дискредитированным.

Итак, если мы хотим вопрос о свободе воли поставить во всей его полноте, со всеми философскими, моральными и социальными предпосылками, с которыми он связан, то окончательное решение его, такое решение, которое удовлетворило бы всех, мы в настоящее время дать не в состоянии. Я думаю, что если этот вопрос когда-либо будет окончательно решен, то не в смысле простого предпочтения одной какой-нибудь из вышеназванных теорий, а скорее в смысле их синтеза; само собой разумеется, что синтез этот должен будет явиться не простым, механическим компромиссом обеих противоположных точек зрения, а более глубоким, органическим их слиянием.*.

Однако на этот же самый вопрос молено посмотреть и с другой, эмпирической точки зрения, более узкой, но зато и более конкретной. В самом деле, мы видели, что сознательный волевой акт представляет собой сложный процесс, составленный из различного рода элементов, и что эти элементы могут или присутствовать целиком налицо в этом процессе, или же некоторые из них могут отсутствовать. Вы помните, например, что в простых волевых актах отсутствует процесс выбора: поступок является результатом одного какого-нибудь импульса, причем противоположные мотивы и связанное с ними чувство колебания совершенно отсутствуют. Наоборот, в более сложных сознательных волевых актах и сознание цели, и борьба мотивов, и акт обдумывания, и волевое усилие — все это имеется налицо. И вот, рассматривая различного рода волевые акты, мы находим, что в некоторых случаях обстоятельства давали возможность сознательному волевому процессу совершиться целиком, в других же случаях этой возможности не было.

При этом нарушение может касаться различных частей волевого процесса. Прежде всего могут быть стеснены внешние мышечные движения (связывание, удерживание), благодаря чему принятое решение не может быть выполнено. Это самый грубый, самый элементарный способ стеснения свободы. Значительно чаще приходится считаться с случаями, когда один какой-нибудь мотив ненормально усиливается (благодаря искусственным внешним воздействиям или патологической организации субъекта) и этим путем получает преобладание над другими: подлог, совершенный под угрозой лишения жизни, убийство на почве болезненно-сильной ревности и т. д. В то же время противоположные, сдерживающие мотивы могут быть ненормально ослаблены, как это бывает, например, у людей с прирожденными дефектами моральной сферы. Наконец, не менее часты случаи, когда нарушаются высшие элементы волевого процесса, именно принятие решения и способность к волевому усилию. Под влиянием опьянения, аффекта, психостенического расстройства, наконец — душевной болезни человек не может прийти к какому-нибудь определенному решению или же, придя к нему, не может достаточно напрячь волевое усилие для выполнения принятого решения. Во всех этих случаях, если расстройство достигало значительной степени, субъект обычно считается невменяемым или неответственным за свои поступки.

Вы видите, что здесь речь идет не о той абсолютной свободе воли, на которой настаивает индетерминизм, о на свободе относительной, вполне согласующейся с детерминистической точки зрения. Тем не менее для практических целей и для ориентирования в психологии обыденной жизни такое понимание свободы воли представляется вполне достаточным.