Генрих бёлль: язык как оплот свободы

Я исхожу из убеждения, что человека делают человеком язык, любовь, сопричастность; это они связывают его с самим собой, с другими людьми, с Богом — монолог, диалог, молитва.

Г. Бёлль

Среди немецкоязычных писателей, пришедших в литературу после Второй мировой войны — а среди них немало достойнейших имен, — Генрих Бёлль, наверное, самое звонкое. Он был «ангажированным» писателем, но в наиболее глубоком смысле этого понятия. Был поистине «заброшен в историю» в самую драматическую и трагическую пору для Германии. Был опален войной. И хотя непосредственно о ней писал не так уж часто, но ее горький опыт определял, в конце концов, глубинный смысл его творческих исканий. А в них — гуманизм, совесть, независимость органически сочетались с мастерством художника, умеющего слышать биение сердца отдельного человека и мощный пульс истории. Острота поставленных им проблем никогда не заслоняла у него эстетики. И на этот счет он высказался с обезоруживающей честностью: «Когда писателя хвалят за его воззрения и прощают форму или не замечают формы, — происходит обман». Впрочем, это расхожая аксиома, относящаяся к любому художнику слова.

Вехи биографии: поиски слова. Г. Бёлль стал известен, перешагнув 30-летний рубеж в силу жизненных обстоятельств. Но пробуждение к литературному труду проявилось рано: «Писать я хотел всегда, еще в ранней юности, но слова нашел лишь много позже». Генрих Бёлль (1917—1985) родился в Кельне — центре немецкого католицизма, в семье краснодеревщика, сравнительно благополучной, где был одним из шести детей. Он учился в гуманитарной школе: в ней из двухсот учеников лишь Бёлль да еще пять подростков не были членами «гитлерюгенда». За это ему пришлось терпеть издевательства, а то и прямые побои. Так вырабатывался в нем характер человека, независимого, неконформиста. После школы он работал продавцом в букинистическом магазине, затем попал в трудовой лагерь, а в 1938 г., как и большинство сверстников, был мобилизован в армию: пехотинцем «от звонка до звонка» участвовал в боевых операциях в Польше, России, Франции, был трижды ранен. В 1945 г. дезертировал и сдался американцам. После освобождения учился в университете, некоторое время работал помощником столяра и в статистическом бюро, а в 1949 г. был напечатан его рассказ «Весть». Первые пробы пера Бёлля относятся еще к довоенной поре, когда уже наметился процесс «поисков слова». Он учится у классиков и современников, вырабатывая свою манеру, постоянно преодолевая склонность к протокольной манере и все больше овладевая искусством зримой, «вещной фактуры», наглядной, ощутимой детализации. Среди тех, на кого он ориентируется, Достоевский, Диккенс, Флобер, и такие новаторы как Хемингуэй, Фолкнер, Камю, Кафка, Сартр. Известность же к нему приходит с выходом романа «Где ты был, Адам» (1951). К этому времени молодой писатель, уже признанный лидер упоминавшейся «Группы 47». Роман — правдивый отклик на войну: в нем батальные сцены и эпизоды даны глазами «маленького человека», ефрейтора Файнхальса, очевидца и участника боевых операций, который бессмысленно гибнет в финале. В романе поставлена мучительная для немцев проблема вины за случившееся, за совершенные преступления. На рубеже 1940—1950;х гг. Бёлль примыкает к группе «литературы развалин». Но он и его коллеги-единомышленники пишут не только о полуразрушенных немецких городах и поселках, но главное, о человеческих душах, искалеченных войной и фашизмом.

Наследие Бёлля: общий характер творчества. Примерно за четыре десятилетия интенсивной работы Бёлль, известность которого непрерывно росла, оставил многожанровое наследие: романы «И не сказал ни единого слова» (1953), «Дом без хозяина» (1954), «Бильярд в половине десятого» (1959), «Глазами клоуна» (1963), «Групповой портрет с дамой» (1972), «Потерянная честь Катарины Блум, или Как возникает насилие и к чему оно может привести» (1974), «Заботливая осада» (1979), «Женщины на фоне речного пейзажа» (1985), «Ангел молчал» (опубликован последним, 1994), а также несколько сборников рассказов. В 1972 г. Бёллю, пятому писателю Германии (после Т. Моммзена, Гауптмана, Г. Манна, II. Закс) была присуждена Нобелевская премия по литературе «за творчество, в котором широкий охват действительности соединяется с высоким искусством характеров и которое стало весомым вкладом в возрождение немецкой литературы». Обратим внимание на последний тезис: Бёлль напомнил своим творчеством о высоком статусе словесности в стране Гёте, Шиллера и Томаса Манна!

В то время Бёлль активно переводился в нашей стране, чему в частности способствовала и его критическая позиция по отношению ко многим явлениям западногерманской действительности, его антифашизм и антимилитаризм. Затем, в конце 1970;х — начале 1980;х гг., Бёлль попал в «зону умолчания» за его поддержку подвергавшихся преследованиям диссидентов, таких как Сахаров, Бродский, Солженицын, Копелев и др. Впрочем, подобные повороты судьбы испытали и некоторые писатели Запада, повинные в аналогичных «прегрешениях» (А. Миллер, Л. Арагон, Дж. Стейнбек). Лишь с наступлением эпохи «перестройки» и начавшегося «возвращения имен» справедливость к нему, да и многим другим, была восстановлена.

Последние годы жизни, несмотря на болезнь, Бёлль трудился без устали. Он принимал активное участие в антивоенных акциях, в осуждении реваншизма, а в «Письме к сыновьям» поведал о пережитом в пору войны. В 1980 г. ему ампутируют ногу. В июле 1985 г. вскоре после выхода из больницы Бёлль уходит из жизни. В некрологе, напечатанном в журнале «Шпигель», отнюдь не всегда благоволившем к писателю, ему была дана емкая и во многом справедливая характеристика: «Антифашистский, антимилитаристский, антибуржуазный писатель Бёлль, католик, критиковавший церковь, летописец и заступник маленьких людей, презиравший всяческую иерархию…».

Книги Бёлля разнообразны стилистически и богаты тематически. Он исходил из того, что содержание — это подарок автору, «вся суть в том, как автор этим подарком распорядится». Его книги вырастали из его фантазии, интуиции, знания жизни, зрительной и эмоциональной памяти, а также чувства детали, а главное, ощущения своей сопричастности к происходящему. И это драгоценное для писателя качество позволяло критикам называть Бёлля «совестью нации». Отдавая, особенно в ранних книгах, дань «новой деловитости», документализму, он не уставал повторять: хороший роман дает более полное ощущение реальности, правды жизни, чем документ. Типология Бёлля — многолика. Его острая наблюдательность, его писательский ум позволяют сразу же увидеть приметы наглости, скаредности, фальши, лжи. Чего стоит незабываемая эпизодическая фигура подруги пошлого Кинкеля, этой людоедки Эллочки на немецкий манер (из романа «Глазами клоуна»). Эта бесцветная, куклообразная красотка, участие которой в разговоре поддерживается с помощью двух сакраментальных словосочетаний «Какая низость!» и «Какая прелесть!». Иронизируя над глупцами, пошляками, лицемерами, Бёлль неизменно сострадает беднякам, слабым, больным, людям со сломанными судьбами. Заметим, что в его книгах нередки герои из разных социально-профессиональных сфер, объединенных общей особенностью: они обычно не вписываются в социум, кажутся странноватыми чудаками, не совсем от мира, а в сущности, являются «антиконформистами».

Важный аспект художественного мировоззрения Бёлля — его католицизм. Отсюда его обостренное внимание к проблемам морали, к понятиям греха и добродетели, к конфликту духа и плоти. В этом плане он может быть сопоставлен с Мориаком, Грэмом Грином. Человек независимой мысли, Бёлль нередко вступал в полемику с официальным католицизмом, полагая, что церковь должна быть независимой от государственной власти, равно как и противостоять буржуазной морали с ее очевидными изъянами и претензиями на роль высшего нравственного авторитета. Подобные соображения он высказывал в ряде публицистических сочинений (например, в «Письме молодому католику», 1957) и на страницах художественной прозы, чем вызвал неодобрение ряда католических иерархов. В романе «Глазами клоуна» герой Ганс Шнир, хотя и не блюдет строго официальные церковные обряды, но в моральном отношении выше того католического клана, который подвергает его своеобразному остракизму.