Хронотоп как континуальное единство пространства, времени и смысла

Понятие времени соединяется с понятием пространства в понятии «хронотоп».

В реальности пространственно-временные характеристики разделить невозможно. В естествознании XX в. это убедительно доказано. Чтобы отразить их конкретную неразделимость, было введено понятие «хронотопа» (время, место), понимаемого как выражение континуального единства пространства и времени, пространственно-временной размерности, связанной с культурно-историческим смыслом событий и явлений.

Заслуга введения этого понятий принадлежит отечественным мыслителям нейрофизиологу А. Ухтомскому и философу и искусствоведу М. Бахтину. Они ввели их в нейрофизиологию и психологию, литературоведение и эстетику. Это были первые проекции идеи континуальной взаимосвязи пространственных и временных отношений на социальногуманитарное знание.

Понятие хронотопа отражает универсальность пространственных и временных отношений: оно применимо не только к материальным, но и к идеальным процессам. Изучение общества, культуры требует континуального подхода, т. е. изучения их бытия с учетом единства пространственно-временной размерности.

Эвристичность понятия «хронотоп» проявляется при изучении ядра и периферии культуры, анализе притяжений и отторжений культур, их ассимиляции и т. д.

У М. Бахтина пространство и время появляются как новая идея в отличие от вневременности и внепространственности традиционной гносеологии, а также от господства чисто натуралистической трактовки этих фундаментальных компонентов человеческой жизни и деятельности.

М. Бахтин находит свое видение пространства и времени, которое значимо для современного понимания природы темпоральности и пространственности в социально-гуманитарном познании. М. Бахтин соединяет действующее сознание и «все мыслимые пространственные и временные отношения» в «архитектоническое целое». При этом проявляется эмоционально-волевое конкретное многообразие мира, в котором пространственные и временные моменты определяют действительное единственное место субъекта и действительный неповторимый исторический день и час свершения. Вместо физических характеристик и противопоставления «субъект — объект» в традиционном гносеологизме открываются принципиально иные представления о взаимоположенности человека и мира.

Время осмысливается здесь в различных аспектах: как темпоральность жизни; как роль временной дистанции между автором (текстом) и интерпретатором; как параметр «исторического разума»; как элемент биографического метода, компонента традиции и обновляющихся смыслов, образцов и т. д. Обращаясь к «временному целому героя», проблеме «внутреннего человека», М. Бахтин рассматривает проблемы темпоральности жизни, полагая, что «жить — значит занимать ценностную позицию в каждом моменте жизни».

М. Бахтин оставил модель анализа пространственно-временных отношений и способов их «введения» в художественные и литературоведческие тексты, что может служить образцом, в частности, и для исследования когнитивных текстов.

М. Бахтин принимает кантовскую оценку пространства и времени как необходимых форм всякого познания, но понимает их не как «трансцендентальные», а как «формы самой реальной действительности». Он раскрывает их роль в художественном познании, «художественном видении». Обосновывая необходимость единого термина, М. Бахтин объясняет, что в «художественном хронотопе» «время сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем».

В контексте выявления изобразительного значения хронотопов не должен остаться незамеченным феномен, обозначенный как субъективная игра временем, пространственно-временными перспективами. Это специфическое для художественной, вообще гуманитарной реальности явление: трансформация времени или хронотопа под воздействием «могучей воли художника».

Как оценить и осмыслить этот опыт, не поощряемый наукой и здравым смыслом? Что скрывается за лежащим на поверхности прямым смыслом, ведь игра временем — это художественный прием, значимый лишь для художественного произведения?

Внимание М. Бахтина к «субъективной игре» и богатство выявленных при этом форм времени заставляют предположить, что за художественным приемом есть и более фундаментальные свойства и отношения. В этом контексте М. Бахтин рассматривает «одну особенность ощущения времени» — историческую инверсию, при которой «изображается как уже бывшее в прошлом то, что на самом деле может быть или должно быть осуществлено только в будущем». Чтобы «наделить реальностью» представления об идеале, совершенстве, гармоническом состоянии человека и общества, их мыслят как уже бывшие однажды, перенося возможное будущее в прошлое — реальное и доказательное.

Наиболее ярко «игру временем» М. Бахтин увидел в авантюрном времени рыцарского романа, где время распадается на ряд отрезков, возникает в точках разрыва (в возникшем зиянии) реальных временных рядов, где закономерность вдруг нарушается. Здесь становятся возможными гиперболизм — растягивание или сжимание времени, влияние на него снов, колдовства, т. е. нарушение элементарных временных (и пространственных) отношений и перспектив.

Возможна также (особенно в романах позднего Средневековья, наиболее ярко в «Божественной комедии» А. Данте) замена горизонтального движения времени его «вертикальным» представлением. Меняется сама логика времени. «Временная логика вертикального мира» — это понимание его как чистой одновременности, «сосуществования всего в вечности», т. е. по существу во вневременности, что позволяет временно-исторические разделения и связи заменить смысловыми, «вневременно-иерархическими», выйти на «вневременную потустороннюю идеальность», как в дантовом мире, воплощающую саму сущность бытия.

Здесь зафиксирована важная особенность гуманитарного и художественного сознания, когда оно полноправно и полноценно в своем внутреннем, имманентном ему времени; сознание вовсе не оценивается точностью отражения, «считывания» времени и временного объекта.

Следует различать (о)сознание времени, которое как бы обязано быть объективным, и время сознания, не привязанное к внешнему миру, длящееся по имманентным законам, которые «позволяют» инверсию «прошлое — настоящее — будущее», допускают отсутствие вектора времени, его «вертикальность» вместо горизонтального движения, одновременность неодновременного, наконец, вневременность. Эти «невидимые миру» имманентные сознанию временные инверсии и «трансформации», по-видимому, носят более общий характер, но М. Бахтин увидел их в художественных текстах, где они органичны и получили столь концентрированную объективацию.

В целом размышления М. Бахтина о формах времени и пространства в художественных и гуманитарных текстах приводят к мысли о возможности превращения хронотопа в универсальную, фундаментальную категорию, которая может стать одним из новых оснований эпистемологии, до сих пор в полной мере не освоившей и даже избегающей конкретных пространственно-временных характеристик знания и познавательной деятельности (хотя это и небесспорно).

Идея хронотопа применима не только к литературе. Потенциал его более широк. Так, специфика отношения ко времени и пространству видов искусства позволяет делить их на: а) временные (музыка); б) пространственные (живопись, скульптура); в) пространственно-временные (литература, театр). Можно говорить о культурном хронотопе Древнего Востока или Древней Греции, христианства или Возрождения, что отражает доминирующие в этих культурах ценностные ориентации.

С помощью понятия «хронотоп» могут быть выражены своеобразие индивидуального мировосприятия, специфика этнического, исторического и культурного значения пространства и времени Хронотоп — модус существования культурного смысла. Это не просто единство пространства и времени, а переживание этого единства, затягивающее в эмоциональный водоворот всех, кто приближается к смысловому ядру культурно-исторического объекта. Это рождает эффект притяжения душ, ибо требует для вхождения в смысловое пространство активного их «соработничества». Тогда переживание уходит в прошлое, уступает место смыслу как настоящему и рождает стремление к будущему. В этом — тайна художественного хронотопа. Он предполагает сосуществование различных эпох в едином большом времени, включает механизм ассоциаций, налаживает «обмен произведения с жизнью». Миры героя, автора и читателя сопрягаются, образуя специфическое пространственно-временное единство.

Понятие «хронотопа» наглядно отражает присутствие субъекта в социально-гуманитарном познании. Оно обращает внимание на ценностный «вес» Я (или Другого) в контексте целостного и длящегося пространственно-временно-го лика любого феномена (эпохи). Человек переживает и временные процессы, и пространственные очертания, ландшафты, стили ушедших эпох, которые даны через произведения искусства.

Существует эстетический образ пространства, он рождает дополнительную энергию человека, направляет его к обустраиванию среды обитания. Образ пространства может создать настроение праздника, радости, восторга, грусти, меланхолии, скорби. Он может быть связан с типом деятельности: пространство работы, отдыха, спорта, заседаний, заключения и т. д.

Построение какого-либо образа пространства соизмеримо с возможностями человека. Речь идет, разумеется не о «повороте рек» или стирании гор с лица земли, изменении ландшафта до неузнаваемости. Однако человек всегда организовывал пространство соответственно времени, стилю, эстетике, назначению. Архитектурные решения при строительстве города или предместья — это сферы человеческой деятельности и одновременно образы пространства, упорядоченные соответственно культуре времени. Культурно-историческое время впрессовано в пространственные образы. Поэтому можно говорить об определённой власти человека над пространством, окультуренном временем эпохи.

В понятии «хронотопа» отражен приоритет времени («хронотоп», а не «топохрон»). Здесь время предстает в своем «содеянном виде».

Понятие «хронотопа» значимо для осмысления единства пространственно-временных трансформаций. В понятии «хронотопа» заключена возможность интегрированного образа мира. Это позволяет не только выявить общие характеристики жизни и траектории развития, но и понять человеческое измерение мира и истории. При этом очевидной становится ответственность каждого человека за формирование событийных «мировых линий» (А. Ухтомский). Эта ответственность формируется не только рациональностью. Ибо «сердце, интуиция и совесть — самое дальнозоркое, что у нас есть» (А. Ухтомский).

Ритмика событий в их хронотопной перспективе становится значимым звеном социальных прогнозов и мировоззренческих ориентаций.

Подведем итог.

Идея хронотопа позволяет оптимистически отнестись к возможностям совершенствования эпистемологии социально-гуманитарных наук. Она дает неклассическое видение познания, не исчерпывающегося абстрактным субъектно-объектным отношением, но вбирающем его лишь как часть фундаментальной целостности, где синтезируются не только когнитивные, но и ценностные — этические и эстетические, а также пространственно-временные хронотопические отношения. В центре новой архитектоники познания сам человек — исторически действительный, активно действующий, ответственно мыслящий. На этом основании и должна выстраиваться философия науки XXI в., вбирающая не только идеалы естествознания, но и богатейший опыт наук о культуре, художественного видения мира.